Александр Строев / Война перьев

начальная personalia портфель архив ресурсы о журнале

[ предыдущая статья ] [ содержание ] [ следующая статья ]

Александр Строев

Война перьев:
Французские шпионы в России во второй половине XVІІІ века

Восточный барьер

Как писал Вольтер в предисловии к “Истории Российской империи при Петре Великом” (1759-1763), для Европы открытие России в ХVІІІ веке было сопоставимо с открытием Америки. Там, где раньше едва виднелась вдали варварская Московия, неотличимая от татарского ханства, появилось новое мощное государство. При Петре І, Елизавете Петровне и Екатерине ІІ Россия входит в европейское пространство — сначала военное, затем политическое и, наконец, культурное. Она становится необходимым элементом системы, строящейся на балансе сил. Как утверждают в ХVІІІ в. дипломаты, равновесие в Европе поддерживается не столько союзами, сколько извечным противоборством соперничающих между собой держав: Франции и Англии, Германии и Пруссии, России и Турции. С этой точки зрения ослабление одного из соперников, а тем паче его исчезновение резко усилит другого, что нарушит баланс сил и может привести к общеевропейской войне. Поэтому европейские державы, как союзники России, так и ее противники, старались не допустить ее усиления за счет Турции и дипломатическими демаршами пытались свести на нет ее военные успехи. Напротив, Польша, относящаяся по этой классификации к числу второстепенных стран, на баланс сил не влияла и потому в три приема была поделена за чужие грехи: за поражения Османской Порты во время русско-турецкой войны, за революционные события во Франции, с которой вступили в войну европейские державы.

Разумеется, эти шесть держав, разбитые на три пары, могли объединяться в самые разные военно-политические союзы (так, в различные периоды Австрия поддерживала то Россию, то Турцию), но были и некоторые стабильные связи, основанные в первую очередь на торговых отношениях. Нa севере Англия вела активную торговлю с Россией через Балтийское и Белое моря, на юге Франция пользовалась официально закрепленными привилегиями в торговле с Турцией в Средиземном и Черном море. Только во время Семилетней войны Россия выступает союзником Франции вместе с Австрией в войне против Пруссии и Англии, да и то в 1762 г. после кончины Елизаветы Петровны русские войска по приказу Петра ІІІ поворачивают штыки против недавних союзников. Все остальное время Россия и Франция находятся в состоянии дипломатического противоборства. И хотя при Екатерине ІІ до прямого вооруженного конфликта дело не доходит, между двумя странами идет активная идеологическая и информационная война.

Когда пишут о том, как французы ХVІІІ в. представляли себе Россию, то обычно вслед за французским исследователем П. Лортолари упоминают о “русском мираже”¹. Да, разумеется, Вольтер и философы-энциклопедисты превозносили страну, которая благодаря Петру І и Екатерине ІІ устремилась по пути преобразований и однажды послужит примером для всей Европы. Но речь не идет об ослеплении, заблуждении или о сознательной идеализации. Вольтер во многом стремился предложить Екатерине ІІ пути решения внутренних и внешнеполитических проблем, будь то реформа законодательства или завоевания, рисуя их в своих письмах как уже почти окончательно разрешенные. Представляя в своих сочинениях Россию как образец религиозной веротерпимости, он не только хотел укрепить убеждения императрицы, но и повлиять на других европейских монархов. Благоволение императрицы приносило философам материальные выгоды (напомним, что Екатерина ІІ, купив библиотеку Дидро, помогла ему дать дочери приданое и обеспечила его благосостояние) и укрепляло их авторитет. В тот период, когда на них обрушились нападки во Франции, их союз с Екатериной ІІ предстал как практическое воплощение мечты о союзе двух элит, правящей и мыслящей. Разумеется, выгоды были обоюдные. Философы не только создавали в Европе (а именно они определяли европейское общественное мнение) образ русской императрицы как истинно просвещенной монархини, а России — как страны, где мудрые законы благоприятствуют развитию наук и искусств, но и напрямую поддерживали деятельность русского правительства. Причем нередко именно ту, что вызывала прямое недовольство и противодействие со стороны правительства французского: массовое переселение в 1763-1765 гг. немецких и французских крестьян в Россию, в Саратовскую губернию, ввод русских войск в Польшу и ее раздел в 1772 г.

Разумеется, у французских просветителей не былo eдиной точки зрения на Россию². А французское правительство, сo своей стороны, всячески пыталось использовать их дружеские связи с императрицей, так же как активную неприязнь Жан-Жака Руссо к России³. Литературные враги энциклопедистов, такие, как Фрерон, старательно разоблачали корыстолюбие и продажность философов, уверяя, что они превозносят монархов Севера в ущерб национальным интересам.

Французская дипломатия тщательно создавала принципиально иной образ России — потенциального противника, будущего агрессора. По сути, в ХVІІІ во французском общественном сознании активно функционируют два образа России: страны просвещенного абсолютизма и варварской деспотической державы. На поддержание первого мифа деньги дает русский двор, на поддержание второго — французский. И чем могущественнее становится Россия, тем сильнее ревность и противоборство Франции.

При этом нередко для обоих мифов используют одни и те же образы и метафоры, придавая им противоположный смысл. В 1756 гг. для восстановления дипломатических отношений между Россией и Францией, а затем и заключения союза в Петербург были направлены в качестве секретных агентов (впоследствии они получили официальный дипломатический статус) кавалер Дуглас и шевалье д’Эон. В донесениях они, разумеется, превозносили будущего союзника: описывали “сказочную”, “волшебную” красоту дворцов и парков Петербурга и его окрестностей, роскошь двора и нарядов вельмож, величие императрицы Елизаветы, доблесть и выправку русских солдат⁴. Конечно, нельзя забывать о том, что подобные депеши, где говорилось, что Петергоф не уступает Версалю, писались в расчете не столько на французских, сколько на русских дипломатов (в меморандумах, представленных по возвращении из России, д’Эон настроен гораздо более критично).

Поскольку на печальном опыте маркиза де Ла Шетарди, который в 1744 г. был вынужден покинуть Россию из-за слишком откровенных высказываний о Елизавете Петровне, французские дипломаты убедились, что все донесения перехватываются и расшифровываются, то кавалер Дуглас для упрощения процедуры просто-таки направлял копии своих депеш вице-канцлеру графу М. Л. Воронцову. В 1787 г. французский посол граф де Сегюр сходным образом описывает путешествие Екатерины ІІ в Крым, но интерпретируется увиденное прямо противоположным образом. Если Дугласу и д’Эону надо было показать мощь Росси, то теперь “волшебная сказка” — синоним наваждения, а “потемкинские деревни” — не театральный праздник, а наспех устроенные декорации, призванные скрыть слабость империи накануне русско-турецкой войны⁵. Перед тем, как формула “К нам свет из северной приходит днесь страны” попадет в стихотворное послание к Екатерине ІІ, Вольтер неоднократно употребит ее в разных вариантах в своих письмах к императрице. А Людовик ХV в инструкциях, данных назначенному в Россию послу, пишет: “Все, что может ввергнуть ее в хаос и заставить вновь погрузиться во тьму, отвечает моим интересам”⁶. И далее король продолжает: “Более и речи не должно идти об установлении прочных связей с этой империей”. Французская дипломатия стремится систематически противостоять российской политике по всему периметру границ империи, с севера до юга: в Швеции, Курляндии, Польше и Турции. Франция считает, что эти страны относятся к ее сфере влияния, что там у нее значительные торговые и политические интересы. Эта политическая система, “восточный барьер”, была создана Францией еще в ХVІІ в. при кардинале Ришелье для противоборства с Австрией, но во второй половине ХVІІІ столетия место прежнего врага, Священной Римской империи, заняла Россия⁷. Главным приверженцем антирусской политики и союза Франции с Австрией был герцог Этьен Франсуа де Шуазель, первый министр (1758-1770) и министр иностранных дел (1758-1761, 1766-1770)⁸. После его отставки и смерти Людовика ХV (1774) русско-французские отношения существенно меняются, а потому в данной работе мы в основном обращаемся к событиям от начала Семилетней войны (1756-1763) до завершения русско-турецкой войны (1768-1774).

Напомним, что в середине века принц де Конти мечтал о курляндском или польском троне, и для поддержки его интересов и былa создана тайная дипломатическая служба Секрет короля. В 1768 г. французский посол в Константинополе граф де Вержен по приказу герцога де Шуазеля подбивает султана начать войну с Россией, а в 1772 г. он же убеждает шведского короля Густава ІІІ совершить государственный переворот, полностью подчинить себе парламент и решительно ослабить сторонников русской партии. Во время русско-турецкой войны 1768-1774 гг. Франция направляет военных советников в Турцию и Польшу, активно помогает конфедератам⁹. В инструкциях, составленных в 1769 г., говорится: “Король желает, чтобы настоящая война между Рoссией и Турцией длилась достаточно времени для того, чтобы Петербургский двор, униженный или по крайней мере истощенный, еще долго не мог и помыслить злоупотребить своим чрезвычайно выгодным положением в окружении слабых государств, дабы угнетать их и через то вмешиваться в общеевропейские дела, как он к тому стремился по окончании двух предыдущих войн”¹⁰.

Франция не упускает возможность расширить зону своего влияния, установить секретную переписку с грузинским царем Ираклием ІІ все с той же целью: ослабить Россию. “Для многих держав важно удалить Россию от европейских дел, создав ей как можно более трудностей в азиатских пределах. Для дел такого рода потребна немалая ловкость и оборотливость, не подобающая королевскому посланнику. Смышленый тайный агент, коего можно было бы дезавуировать в случае провала, кажется мне гораздо более подходящим для подобного предприятия”¹¹.

Oбраз врага

Поскольку Франция рассматривает приграничные страны как буфер, защитный барьер, вполне понятно, что она создает образ врага и разрабатывает сценарии возможных планов нападения со стороны России. О русской угрозе французские дипломаты начинают упоминать еще в тот момент, когда Россия и Франция воюют на одной стороне и русские войска в 1760 г. захватывают Берлин. Взятие прусской столицы напугало не только Фридриха ІІ, но и Людовика ХV, отнюдь не желавшего того, чтобы Россия завоевала Пруссию. Итак, направляемым в Россию послам: барону де Бретею в 1760 г. и 1762 г., маркизу де Боссе в 1763 г., консулу Россиньолю (посвященному в Секрет короля) в 1765 г., поверенному в делах Сабатье де Кабру в 1769 г. — твердят одно и то же: Россия опасна, она огромная страна, переставшая быть варварской, она посылает купцов в Индию и Китай, oна обладает испытанной армией и постарается силой навязать свою власть Польше (“Нациям, придерживающимся здравой политики, не подобает безмятежно взирать на то, как Россия, едва сбросив свои прежние варварские одежды, стремительно пользуется новым своим положением, чтобы расширить свои границы и приблизиться к нам. Страна, которая может послать за свои пределы великолепные армии, чья торговля простирается до самых скрытых и отдаленных точек Азии, чьи войска нынче закалены в боях, а власть государя абсолютна и деспотична, должна с полным основанием почитаться опасной”¹²). Но, что хуже всего, у России разработан секретный план: “Бдительность тем более необходима, что уже давно у русского двора есть четкий план, от которого он не отступает и все части которого тесно взаимосвязаны, но который приводится в действие постепенно, по мере того, как события и обстоятельства это позволяют”¹³. Единственная страна, которая последовательно противостоит врагу, защищая Европу, — это Франция¹⁴. Пoдобные формулы, варьируясь, повторяются с 1760 г. по 1769 г. и исчезают после отставки герцога де Шуазеля: в инструкциях, данных послу Дюрану де Дистроффу в 1772 г., уже ничего не говорится о тайном плане, хотя именно в этот момент Россия, одержав ряд побед над турками, заняв Крым, часть Закавказья, Молдавию и Валахию, осуществила раздел Польши.

Понятно, что запрограммированный королевскими директивами образ России как страны-агрессора, чьи устремления могут сдержать только внешние и внутренние неурядицы, войны, заговоры и бунты, постоянно возникает во французской дипломатической корреспонденции. Но важно то, что опасения сбываются, а планы реализуются. Еще в 1763 г., когда умирает польский король, французские дипломаты обсуждают возможный раздел Польши, который, по их мнению, замышляют Россия и Пруссия. В 1778 г. кавалер-девица д’Эон в биографии, составленной с его/ее слов Ла Фортелем, представляет раздел Польши 1772 г. как реализацию “излюбленного плана Петра Великого, страстно желавшего приблизить свои границы к Германии, чтобы играть там серьезную роль”, и утверждает, что якобы еще в 1757 г. предсказал это в представленном министру меморандуме¹⁵. Позже эта легенда породит один из вариантов знаменитой подделки — завещания Петра І, где излагается план покорения Европы¹⁶.

Отметим, что аналогичным образом имя Петра І упоминается всякий раз, когда речь заходит о русских планах, связанных с завоеваниeм Константинополя. Франческо Альгаротти рассказывает о них в своих “Письмах о России”, ссылаясь на свои беседы с фельдмаршалом Минихом в 1739 г. По странному совпадению французский перевод “Писем” выходит в 1769 г., в начале русско-турецкой войны¹⁷. Именно в это время Вольтер, друг и корреспондент Альгаротти, развивает аналогичные планы в письмах к Екатерине ІІ, подсказывая ей основные черты будущего “греческого проекта”¹⁸.

Согласно анонимному сочинению “Главные интересы Франции”, представленному во французский МИД, Екатерина ІІ реализует планы Петра І: захватить Константинополь и всю торговлю с Востоком. Она может заключить союз с Англией против Франции. “Россия не нападет на германские страны, прельщаясь безумной и, смею сказать, бесплодной идеей всеобщей монархии, разорительной и неосуществимой. Если Россия предастся страсти к завоеваниям, то ее планы отнюдь не будут призрачной химерой. Захватив восточную часть Средиземноморья, где так много прекрасных портов, она вскоре потщится соединить Красное море со Средиземным. А для того довольно привести в порядок канал, который предприняла и проложила династия Птолемеев”. Автор добавляет, что этот канал (т. е. нынешний Суэцкий) будет не больше того, который Петр І замыслил проложить, чтобы соединить Петербург с Волгой и Каспийским морем, и что этот проект — самый выгодный, о котором только можно мечтать. “Россия, уже столь могущественная, станет одной из империй, опасных для всего мира и торговлей своей, и числом жителей”¹⁹.

По свидетельству Г. Р. Державина, Екатерина ІІ в конце правления, осенью 1792 г., говорила ему: “Ежели б я прожила 200 лет, то конечно бы вся Европа подвержена была б Российскому скипетру”; “Я не умру без того, пока не выгоню Турков из Европы, не усмирю гордости Китая и с Индией не осную торговлю”²⁰.

Таким образом, мифические образы России, созданные во Франции, с одной стороны, парадоксальным образом влияют на русскую внешнюю политику, осуществляющую панические пророчества противника, а с другой — загоняют в довольно жесткие рамки информацию, поступающую по дипломатическим каналам. Послы Франции в России сообщают именно те сведения, которые подтверждают внешнеполитическую концепцию правительства. Рассмотрим подробнее, какую именно информацию требует Версаль, каковы основные источники сведений и методы их добывания, кого привлекают в качестве агентов, как разведка и контрразведка используются в общем контексте “войны перьев”. Для нас шпионаж интересен в первую очередь как один из наиболее активных каналов связи между Россией и Францией.

Заговоры и реформы

Поскольку Россия должна предстать в донесениях одновременно и слабой, и опасной, дипломаты много внимания уделяют интригам, заговорам и восстаниям (в том числе под предводительством Пугачева), чуме, голоду и пр. В первые годы царствования Екатерины ІІ они описывают ее положение как крайне непрочное. Со своей стороны, русское правительство подозревает французских дипломатов в поощрении заговоров и смуты, чему некоторые основания дают перехваченные в 1764 г. депеши поверенного в делах в Петербурге Лорана Беранже и его письма к барону де Бретею, ставшему послом в Стокгольме. Осенью 1764 г. Н. И. Панин через русского посла в Лондоне Гросса обращается к Англии с просьбой помочь расшифровать донесения, а затем — проникнуть в план заговора. “Довольно вaшему превосходительству рекомендовать не могу всех возможных домогательств и старание в вашем месте к открытию персоны и точности их разговоров с Берангером, на которых Бретёль основываясь, злодейский свой план представляет. Берангер с малым умишком самый фанатик в политических тонкостях, а Бретёль острый, но дерзкий в делах петиметр” (Н. И. Пaнин к Гроссу, 17 ноября 1764²¹). Нo потом Панин, заботясь о внешнеполитической репутации России, утверждает, что никакого недовольства в стране нет: “Может быть, да и то невероятно, что здесь нашелся иногда такой человек, который в безумии своем собственно от Берангера подвигнут был говорить непристойности, но сей поверенный в делах, согласуя оные видам своим, вздумал их представить Королю под образом и именованием народного неудовольствия” (Н. И. Пaнин к Гроссу, 29 января 1765²²).

Сходным образом в 1774 г. во время восстания Пугачева посол Дюран де Дистрофф доносил о том, что сведущие люди предполагают, что в предприятии замешана иностранная держава, что якобы среди бунтовщиков замечены люди во французском и турецком платье, прячущие лицо под маской, что к ним будто присоединился Бениовский и офицеры, освобожденные им на Камчатке²³. Посол в Константинополе граф де Сен-При (или Сен-Приест) сообщал, что после поражения одного из отрядов Пугачева в Турцию добрались два французских офицера²⁴. Из дипломатической переписки принца Луи де Рогана, посла в Вене, с графом де Сен-При следовало, что Турция замышляла военную операцию в поддержку Пугачева, в которой должны были участвовать французские офицеры и что Людовик ХV послал в Константинополь офицера Наваррского полка, вызвавшегося оказать помощь Пугачеву, и 50 тысяч ливров на расходы. “Не думайте, что с заговорами покончено”, утверждает де Роган²⁵. Эти сведения тотчас дошли до русского двора, поскольку русский посланник в Вене князь Д. М. Голицын сумел завербовать одного из сотрудников французской миссии и получить копии депеш.

В связях с Пугачевым подозревали и полковника русской службы Франсуа Анжели, арестованного по обвинению в государственной измене и неподобающей переписке (т. е. шпионаже)²⁶ после того, как он самовольно съездил в Вену, где встречался с Луи де Роганом, и в Париж, где был принят министром иностранных дел герцогом д’Эгийоном. В “Извлечении из донесения из Варшавы от 29 июня 1774”, переведенном с польского на французский и пересланном Дюраном де Дистроффом из Петербурга в Версаль, утверждалось, что Франсуа Анжели попал в Россию после того, как послужил в Пруссии, Баварии и Дании. Он мечтал возвыситься способами необыкновенными, а потому замыслил взбунтовать русские полки в Ливонии, захватить Ригу, а затем Петербург, вовлекая в восстание крестьян, и провозгласить великого князя Павла императором. Он якобы поддерживал сношения с Пугачевым и с казаками на Волыни²⁷. Дeло приобрело публичный характер, “Газет де Франс” напечатала заметку о его аресте, упоминая, что он якобы имел связи с мятежниками и подстрекал войска к восстанию. Принц де Роган, приехавший в Париж, специально встречался по этому поводу с русским послом князем И. С. Барятинским и всячески защищал своего соотечественника²⁸. Летом 1774 г. полковник Анжели был выслан из России вместе с сыном. Слухи вокруг дела Анжели интересны тем, что показывают, чего боялось русское правительство и на что надеялась французская дипломатия. Уже после Французской революции имя Анжели всплывает вновь. В 1792-1793 гг. граф д’Антрег, международный шпион, покинув Францию, начинает служить России и передает русскому посланнику в Генуе А. Г. Лизакевичу план гражданской войны, сочиненный Анжели, который “жил в России и предлагает Конвенту проникнуть в Россию и там поднять восстание, наподобие пугачевского”²⁹. Поскольку д’Антрег двурушничал и подделок не чурался, трудно ручаться за правдивость документа, хотя и можно предположить, что Анжели попытался в Революцию раздобыть денег, используя давние планы.

Французские дипломаты, с одной стороны, стремятся показать непрочность власти императрицы, а, с другой стороны, с самого начала правления Екатерины ІІ, еще до выхода “Наказа уложенной комиссии”, с большой опаской пишут о программе задуманных ею реформ, представляя ее даже более радикальной, чем на самом деле. Как утверждает маркиз де Боссе в особом послании герцогу де Пралену (СПб, 21 октября 1765 г.), цель “тотальных преобразований” — “ослабить знать, вернуть народу свободу, создать третье сословие и увеличить доходы казны”, что приведет к укреплению самодержавия и превратит империю в “одну из самых могущественных держав Европы”. А значит, подобные реформы в корне противоречат интересам Франции³⁰.

Пoдобный развернутый анализ всех аспектов внутренней политики достаточно характерен, поскольку в дипломатии ХVІІІ в. меняются базовые понятия. Если ранее мощь государства оценивали по силе армии и размерам территории, то теперь для оценки возможного противника или союзника и его военного потенциала изучают его экономику и финансы, внешнюю торговлю и административное устройство, планы реформ и социальных преобразований³¹. Дaже описание наук и искусств, системы образования, нравов и характера народа отнюдь не нейтрально: оно помогает оценить доблесть и подготовку солдат. И хотя во французском дипломатическом архиве преобладают меморандумы и записки о торговле и состоянии армии (и число их весьма велико), там находятся также сочинения об истории и законодательстве в России, o национальных обычаях. Шевалье д’Эон, имевший к ним доступ благодаря дипломатическому рангу, почерпнул оттуда немало материалов для компиляций, вошедших в его тринадцатитомные “Досуги” (1774).

Вербовка

Рaзумеется, дипломаты ценят сведения о придворных интригах, о соперничестве между различными партиями, о противоречиях между Екатериной ІІ и ее сыном, о фаворитах и т. д. Но в первую очередь они хотят проникнуть в тайные политические планы. Пoсле смерти польского короля Августа ІІІ герцог де Прален пишет Л. Беранже (Фонтенбло, 20 октября 1763 г.): “Пришло время, милостивый государь, потребовать услуг, кои нам обещали господа Елагин и Одар. Если эти секретари действительно посвящены в секретные дела и пользуются доверием императрицы или ее служб, они должны быть осведомлены о намерениях ее касательно Польши. Они могут знать, какого кандидата хочет она утвердить на престоле, какие средства для того употребит, насколько она в том заинтересована, есть ли по этому пункту договор меж ней и королем Прусским и какие меры согласовали эти две державы. Мы охотно вознаградим откровения такого рода вместо пустых новостей об императорском дворе, которые интересуют нас лишь применительно к этим главным предметам”³².

Нo именно здесь французская дипломатия потерпела чувствительную неудачу.

Версаль не желал принять во внимание, что ситуация в корне изменилась после воцарения Екатерины ІІ: Россия проводит самостоятельную внешнюю политику и не желает более слепо следовать в фарватере других держав³³. Дипломатическая независимость принципиально меняет положение российских вельмож и высокопоставленных лиц: если в царствование Елизаветы Петровны они получали подарки от Франции и соглашались, в какой-то степени, на роль “агентов влияния”³⁴, то теперь они решительно отказываются.

Дипломаты стремятся заручиться расположением Е. Р. Дашковой или И. И. Бецкого, чтобы создать “французскую партию” при дворе, как во времена императрицы Елизаветы, но без особого успеха³⁵. Итак, в 1763 г. И. П. Елагин, статс-секретарь у принятия прошений, извещает Екатерину ІІ, что ему предлагают в подарок дорогую карету, изготовленную во Франции, и отказывается от подношения (его письмо к французскому послу было составлено самой государыней).

На протяжении многих лет французские послы не прекращают тщетные попытки подобраться к Н. И. Панину, подкупить кого-то из его доверенных людей. “Пoeлику г-н Дюран не найдет в Петербурге связей, заведенных, дабы облегчить ему возможность осведомляться о событиях, представляющих интерес для королевской службы, Его Величество желает, чтобы его полномочный посол потщился обеспечить себе некие секретные каналы, посредством которых он мог бы узнавать о решениях кабинета и о событиях, кои по природе своей должны держаться в тайне”³⁶. Извещая Сабатье де Кабра о том, что король дозволяет использовать особые средства для того, чтобы завести тайные связи в кабинете Панина, герцог де Шуазель с сожалением отмечает, что переведен из секретарей в переводчики Козловский, прослывший взяточником, и надеется, что его преемник также будет склонен к пороку, свойственному всей русской нации³⁷. Но поскольку преемником был Д. Фонвизин, то надежды в очередной раз не оправдались.

Французские дипломаты, как водится, пытались выведать что-нибудь от своих коллег, к которым Н. И. Панин относился с доверием. Так, гeрцог де Шуазель одобрил попытку Сабатье де Кабра заручиться расположением саксонского посланника графа Карла Сакена, дать ему в долг мелкими суммами пять, десять или даже двадцать тысяч ливров с тем, чтобы он более благожелательно настроил Панина по отношению к России³⁸. Но вскоре поверенный в делах разочарованно писал, что “нет никакого согласия между иностранными послами, находящимися в Петербурге, зависть и раболепство суть движущие силы их поступков”³⁹.

Поэтому выбор прямых источников информации, платных агентов и осведомителей, у французских дипломатов был весьма невелик. Они не могли вербовать мелких чиновников, придворных ремесленников или слуг, посвященных в секреты хозяев, по вполне понятной причине: французы не знали русского языка⁴⁰. Поэтому приходилось обращаться либо к иностранцам, либо к дворянам, знающим французский, но у них трудно было выудить нужные сведения и приходилось действовать окольными путями. Французский МИД отчетливо сознавал все трудности подобного предприятия: “Они [дипломаты] еще стремятся заручиться преданностью людей высокого ранга, но их весьма трудно удержать в доверии, и потому скорее следует завести знакомство с подчиненными, их окружающими, людьми, которых нужда делает сговорчивыми. Господин Россиньоль уделит особое внимание данному способу, дабы получить сведения, которые ждут от него, и проникнуть в тайны двора весьма активного и весьма молчаливого”⁴¹.

Граф Д. М. Матюшкин представляет одно из редких исключений: при Петре ІІІ и в начале царствования Екатерины ІІ он сообщает французским дипломатам сведения о том, что происходит при дворе. Когда этот щеголь и завзятый игрок отправляется во Францию, посол в Петербурге рекомендует его Министерству, чтобы использовать его как “агента влияния”: “Ваше Превосходительство! Господин Матюшкин, о котором я имел честь писать вам еще при жизни Петра ІІІ, поскольку он был мне весьма полезен, чтобы узнать некоторые подробности придворной жизни и иметь доступ к царице, которой он всецело предан, предполагает направиться из Вены в Париж и просит меня рекомендовать Вам его как человека, преисполненного усердием и почтением к королю. Человек он очень ограниченный и поведения скверного, но я должен отдать ему справедливость — он всячески расположен к Франции. Его жена — статс-дама императрицы, ее записная фаворитка и наперсница в наслаждениях и было бы весьма полезно благосклонно отнестись к этому русскому, который возбуждает в ней [императрице] добрые чувства по отношению к нам⁴²”.

Зaчастую дипломаты в донесениях не уточняют свои источники, отчасти из предосторожности, а отчасти потому, что нередко пользуются слухами и непроверенными сведениями: “Господин Панин сказал доверительно одной особе”⁴³; “Один русский, весьма сведущий во внутренней политике страны, доверительно сообщил мне”⁴⁴; “Персона, которая рассказывала мне о сроках союза между Россией и Пруссией, поведала мне также”⁴⁵; “Тaковы различные наблюдения, сделанные особами, с которыми мы советуемся и к которым прислушиваемся”⁴⁶.

Ищите женщину

Французские дипломаты любят добывать нужные сведения, обращаясь к женщинам. Иногда русские аристократки невольно сообщают им подробности о дислокации армейских частей, где служат их мужья или родные: “Что касается войск, то жена генерала Салтыкова, командующего ими, по-прежнему уверяет меня, что письма, полученные ею от мужа, все также отправлены из Польши, из чего следует, что войска далеко не ушли”⁴⁷; “Княгиня Дашкова сказала мне, что ее муж заболел в Курляндии. Это происшествие может замедлить продвижение войск, которыми он командует”⁴⁸; “Господин Денон всегда может представить о том точный отчет, поскольку дружит с семьей генерала [Бибикова, который воюет против Пугачева], состоящей из молодых людей, у которых все новости написаны на лице, и дочери, которая весьма сведуща во всем, что касается ее отца”⁴⁹.

Иногда великосветские дамы сообщают сведения о том, что происходит при дворе, как делает это графиня А. А. Матюшкина: “Одна дама из числа моих друзей, которая ранее пользовалась полным доверием великой княгини, а ныне пребывает в такой же близости с императрицей”⁵⁰.

Но для того, чтобы действительно проникнуть в тайны мужчин, надо прибегнуть к помощи их любовниц и актрис, которых они содержат, как правило, француженок: “Если Ваше Превосходительство дозволит г-ну де Боссе вручить некую толику денег или драгоценностей танцовщице, бывшей любовнице г-на Шувалова, которая вскружила голову г-ну Елагину, намеренно держась с ним строго, я уверен, что узнаю через нее все секреты ее возлюбленного. Я посещал эту девицу после кончины императрицы Елизаветы, и подучив ее, я смогу время от времени извлекать из нее полезные сведения”⁵¹.

Дюран де Дистрофф приводит в донесении историю об императрице и ее фаворитах, рассказанную русским сенатором “женщине, с которой он живет и к которой вхож г-н Денон”⁵². Чeрез несколько дней Виван Денон, секретарь посольства, отвечающий за шифровку корреспонденции, и шевалье де Ланжак, приписанный к французской миссии, попытаются освободить французскую актрису, мадемуазель Дорсевиль, арестованную полицией. С их помощью актриса через окно выбралась из здания дирекции театров и села в карету, но часовой поднял тревогу, подоспели караульные, и хотя французы оказали сопротивление, беглянку схватили. Русское правительство заявило протест, Денон и де Ланжак были вынуждены покинуть Россию⁵³.

Иностранцы в России

Иностранцы, живущие в России, более охотно, чем россияне, соглашаются оказывать услуги дипломатам. Купцы, постоянно ездящие из России во Францию, исполняют обязанности курьеров и связных: Мишель, много сделавший для восстановления отношений между Россией и Францией при Елизавете Петровне (правда, Версаль, скупо заплативший за долгую службу, не слишком ему доверяет⁵⁴), его родственник и компаньон Тулон, Поше, который исправно доставляет депеши в 1763-1772 гг. Цeлая разведывательная сеть создается вокруг французского торгового дома: “Никто из моих секретарей не знает о том, что происходит между М** и другими лицами. Если у вашего превосходительства будут на сей счет какие-либо распоряжения, я нижайше прошу Вас изложить их на бумаге того же формата, как та, что использована для этой записки; я сам расшифрую ее. Дом** с благодарностью принял представленные мною гарантии. Он действует с истинно патриотическим пылом и с большим умом”⁵⁵.

Иностранцев, находящихся на службе у русских вельмож или императрицы, обычно используют в качестве “агентов влияния”. В 1757 г. после подписания русско-французского договора кавалер Дуглас предлагает одарить и русских, и французов: А. В. Олсуфьева, секретаря канцлера Бестужева Волкова, всех секретарей вице-канцлера графа Воронцова, секретаря коллегии иностранных дел Шокурова, “барона де Чуди, который большое влияние имеет на камергера Ивана Ивановича Шувалова”, французского комедианта де Моренберга, “весьма осведомленного в российских делах”, Мартена, гувернерa в Москве в доме князя Долгорукого, “знаниями и делом помогшего во время ведения переговоров”, и купца Тулона⁵⁶. Разумеется, нет смысла зачислять всех иностранцев в потенциальные шпионы: так, барон де Чуди, напротив, почел долгом проявить лояльность к России и за год до этого выдал французского разведчика (об этом речь пойдет позже).

Нo все же французские дипломаты весьма рассчитывают на патриотизм и корыстолюбие соотечественников. 21 августа 1762 г. Л. Беранже сообщает о том, что наладил прямую связь с Екатеринoй ІІ через Мишеля, ее камердинера и парикмахера⁵⁷, через полгода барон де Бретей пишет герцогу де Пралену, что Мишелю надо предоставить место по откупам, приносящее тысячу пятьсот ливров доходa⁵⁸. “Способ, которым вы намерены извлечь пользу из французов, проживающих в Петербурге, представляется разумным и осмотрительным”, писал герцог де Шуазель Сабатье де Кабру (Версаль, 13 марта 1770 г.)⁵⁹. В секретной инструкции, данной герцогом д’Эгийоном Дюрану де Дистроффу (Компьень, 24 июля 1772 г.), говорилось: “Многие французы занимают в Петербурге должности, oблеченные доверием; патриотические чувства, подогреваемые ловко и осмотрительно, могут сослужить немалую службу. Но король понимает, что подобные связи не могут поддерживаться без денежных затрат. Поэтому Его Величество дозволяет своему полномочному послу в этих целях брать на себя обязательства, кои он сочтет необходимым”⁶⁰.

Чужеземцы, волею судеб попавшие в Россию, иногда сами ищут покровительства у иностранных дипломатов. В 1762-1764 гг. пьемонтец Джованни Микеле Одар, доверенное лицо императрицы, предлагает за деньги свои услуги послам Франции, Австрии и Саксонии. В 1768 г. другого авантюриста, француза венгерского происхождения графа Андре Тотта, высылают из России в тот момент, когда его завербовал консул Россиньоль⁶¹.

В начале русско-турецкой войны Джан Пьетро Наньи, секретарь по иностранным делам господаря Мoлдавии, был захвачен в плен русскими войсками и препровожден в Петербург вместе с семьей. Там весной 1770 г. он написал Сабатье де Кабру и добился встречи с ним.

Французскому дипломату он сообщил о судьбе французского консула Руффена, арестованного в Молдавии (и тайно отправленного в Петербург, о чем Наньи не подозревал). Наньи вошел в доверие к князю Григорию Гике, господарю Валахии, содержавшемуся в Петербурге на правах почетного пленного, и начал передавать Сабатье новости, которые господарь узнавал от Григория Орлова. Взамен Гика просил Францию поручиться за него перед турками, которые подозревали его в симпатиях к России. Сабатье де Кабр отнесся к Наньи настороженно, но Версаль велел продолжать игру, соблюдая меры предосторожности, и выдать за услуги сотню дукатов⁶². Но очень скоро военные успехи русских принудили Григория Гику всецело перейти на их сторону: он сообщает властям об интригах Наньи, и того в июне 1770 г. до конца войны отправляют с семьей за 140 верст от Петербурга, где и держат под арестом. Связь с французским посольством прерывается. После освобождения Наньи оправляется в Париж, где в мае-июле 1774 г. просит в награду место французского консула в Молдавии или, на худой конец, секретаря молдавского господаря, и представляет, соответственно, два меморандума: о своих заслугах и о необходимости учреждения поста консула для развития торговли с Молдавией⁶³. Наньи получает тысячу экю, но не должность.

Некоторые французы, отправляющиеся в Россию, сами наперед обращаются к дипломатам. В феврале 1768 г. герцог де Шуазель посылает в Венецию инструкции де Сен-Марку, приглашенному для воспитания великого князя Павла. Министр предлагает соотечественнику внимательно наблюдать за императрицей и вельможами, понять их характеры и цели, сообщать о противоборстве партий Паниных и Орловых. Сен-Марк получает шифр для донесений, eму обещают вознаграждение и убежище во Франции на случай провала, заверяя при этом, что его деятельность послужит “укреплению дружбы между королем и императрицей”⁶⁴. Письма он должен отправлять с дипломатической почтой, адресуя их своему родственнику-инженеру во Франции ⁶⁵. Но надежды не оправдываются, агент хранит молчание, несмотря на повторные попытки дипломатов связаться с ним, и в мае 1770 г. Шуазель убеждается, что Сен-Марком двигал не патриотизм, а совсем другое чувство⁶⁶. В апреле 1782 г. Шабри, советник из города Буйона и адвокат Парламента, которого Дидро в августе 1781 г. рекомендовал Екатерине ІІ в качестве консультанта по юридической части, обращается за инструкциями к графу де Вержену, министру иностранных дел⁶⁷.

Военная разведка

Разумеется, сведения об армии ценятся дороже всего, особенно в военное время.

Весной 1769 г. в начале русско-турецкой войны консул Россиньоль накупил секретных документов на 9900 рублей: описание русской артиллерии и флота, состояние государственной казны, большие карты Молдавии и театра военных действий. С помощью графа Тотлебена, генерала русской службы, ранее сосланного в Сибирь за шпионаж в пользу Пруссии и только что помилованного Екатериной ІІ⁶⁸, Россиньоль нашел осведомителей в Коллегии иностранных дел (некто Штрубер предлoжил текст русско-датского договора) и в армии. Более того, предполагалось, что русский генерал сможет с помощью лазутчиков наладить связь с графом де Сен-При, французским послом в Константинополе, с консулами Рюффеном и де Валем. Россиньоль посылал свои донесения сразу в две службы: министру иностранных дел герцогу де Шуазелю и руководителю Секрета короля графу де Бройлю. Но Версаль, сперва обрадованный, выразил затем недовольство высокой ценой, которую запросил Штрубер за не слишком интересные материалы, и в итоге отказался от его услуг⁶⁹ .

Кoгда в мае 1769 г. на смену Россиньолю в Россию отправили Сабатье де Кабра, то перед ним прямо поставили задачу: постараться разузнать обо всем, что касается войны, русских военных планов, стратегических ресурсов и организации тыла. Ему также поручили подыскать для русского генерала одного или двух лазутчиков из числа живущих в России французов (во избежание подозрений их нельзя прислать из Франции, как то предлагал Россиньоль). Ему также сообщали, что некий русский генерал предложил австрийскому послу князю Лобковицу передавать сведения с тем, чтобы он делился ими с французским двором⁷⁰. Нo вскоре выяснилось, что завербованный генерал, барон Осип Иванович Молина, вел двойную игру и обманул Россиньоля. Сaбатье де Кабру было приказано известить о том графа де Сен-При, хранить молчание и бездействие, сожалея о деньгах, которые мошенник выманил, пользуясь доверчивостью консула⁷¹.

И в некоторых других случаях вербовка офицеров оканчивалась полным провалом.

Пьемонтец Мазин, рыцарь Мальтийского ордена, прибыл в Петербург в 1771 г. из Италии вместе с графом Алексеем Орловым, где принимал участие в морских сражениях против турок. В России в 1772 г. он получил звание контр-адмирала. Сабатье де Кабр попытался войти в доверие к нему и к адмиралу Джону Ноольсу, чтобы выведать, какие боевыe операции задумывают провести на Черном море⁷². Ноольс не поддался, а Мазин впоследствии польстился на уговоры Дюрана де Дистроффа, сменившего Сабатье, и отправился в 1773 г. в Париж, дабы предложить королю новый метод постройки судов из небольших деталей и сборных конструкций. Для доказательства своих слов он предложил собрать корабль в королевском парке Фонтенбло, но эксперты, граф д’Эстен и граф д’Эрувиль, инженер Рафо, изучив план, сочли затею дорогостоящей и неосуществимой. В 1774 г. Мазину пришлось просить денег, чтобы ехать из Франции к себе на родину⁷³.

Напротив, Жильбер Ромм, будущий деятель Французской революции и создатель революционного календаря, приеxaл в Россию в 1779 г. в качестве воспитателя графа Павла Строганова. Приехал с наилучшими рекомендациями, в том числе масонскими: с отцом воспитанника, графом Александром Сергеевичем Строгановым, он состоял в парижской ложе Девяти сестер, объединявшей аристократическую и художественную элиту. А в 1780 г., как показал А. В. Чудинов, сопоставивший документы из его архива в Петербурге и меморандумы, хранящиеся в архиве МИДа в Париже, Ромм представил во французское посольство описание состояния русской армии⁷⁴.

Никола Клер

Врач Никола Габриель Клер, или Клерк (1726-1798)⁷⁵, с блеском совмещал свои профессиональные обязанности и ремесло шпиона. Впервые в Россию он прибыл в 1759 г. в качестве врача графа К. Г. Разумовского, гетмана Малороссии, шесть лет провел на Украине, затем сопровождал графа в путешествии по Европе. Во второй приезд (1769-1775) он был врачом при великом князе Павле, профессором в Кадетском корпусе, опубликовал “Философские размышления о воспитании” (1772). Даты не случайно совпадают со временем русско-турецкой войны: Клер шпионил по поручению посла Дюрана де Дистроффа⁷⁶, доставал военные карты и сведения экономического характера, позволявшие определить, может ли Россия продолжать войну. Подобные документы в 1774 г. доставил во Францию из Петербурга глава энциклопедистов: “Господин Дидро взялся передать г-ну де Ноаю пакет, содержащий несколько меморандумов о состоянии российской торговли и карту Черного моря, интересную в особенности тем, что на ней обозначены крепости, что должны быть построены в устье Дона, вовсе отсутствующие или плохо нарисованные на гравированных картах. Кoпией ее я обязан г-ну Денону, который прикладывает все свои умения и старания, чтобы быть полезным. Кaрта была заново изготовлена по приказу правительства, и мы раздобыли ее через офицеров, занимающихся обследованием всего этого моря”⁷⁷. Никола Клер поставлял также информацию шведским дипломатам и, по его уверениям, в 1772 г. отговорил российские власти начать войну со Швецией⁷⁸. При этом он продолжал получать в России солидное жалование, из которого около 10-12 тысяч ливров ежегодно переводил на родину.

По возвращении во Францию в 1775 г. Клер представляет правительству документы и сочинения, привезенные из России: “семь Табелей, показывающих состав регулярных и иррегулярных войск Российской империи”, “Генеральный трактат о российской торговле”, “Точный состав морского флота”, “Состав сухопутных войск”, “Секретные карты”, а также, в числе прочих бумаг, материалы по истории России: “10. Характер, нравы, страсти, политика, интриги, продажность министров и вельмож, политические анекдоты и все, что касается Министерства иностранных дел. Эта часть требует строжайшей тайны, я расскажу обо всем от Петра Первого до наших дней. Кaждый портрет будет нарисован с натуры, каждый факт точен. Тo будет полная история народа, который, едва начав развиваться, стал хуже, чем прежде, и приобрел более пороков, чем утратил добродетелей. Одним словом, это возмутительная история неведомого доселе народа, которому так много места уделяют газеты. Раз и навсегда все поймут, чего ждать от этой романической нации, которая полагает, что во всех областях оставила всех прочих далеко позади. Мне нужен год, чтобы превратить разрозненные материалы в связное произведение. Кaждые две недели я буду посылать пронумерованные страницы Его Превосходительству графу де Вержену, и собранные вместе, они составят полный текст. Я начну с нынешнего положения дел и буду двигаться вспять во времени, насколько будет угодно”⁷⁹.

За свои услуги Клер получил хорошую должность от военного министерства, орден Святого Михаила и пенсион в 6 тысяч ливров; в 1778 г. он был произведен во дворянство и стал Леклером. Зaдуманное им полемическое сочинение он превратил в “Древнюю и новую историю России” (1783-1794), где показывал пагубные последствия деспотизма и крепостничества, чем вызвал недовольство Екатерины ІІ и резкую критику русских историков. Тем самым, шпионаж естественно вернулся к своим истокам — к пропаганде и войне перьев.

Дидро и Гримм

Известных людей, таких как Дени Дидро и его друг Фридрих Мельхиор Гримм, нельзя было завербовать, но их можно было попытаться использовать в качестве агентов влияния. Во время их пребывания в Петербурге в 1773-1774 гг. они по многу часов почти ежедневно беседовали с императрицей, и Дюран де Дистрофф рассчитывал с их помощью польстить Екатерине ІІ, преодолеть ее враждебное отношение к Франции и постараться ослабить союз России и Пруссии. Посол регулярно сообщал новости о них Версалю: “Г-н Гримм, сопровождающий наследного принца Дармштадтского, долго беседовал с одним придворным, который уверял, что если у него есть здравый смысл, чувства и душа, то этим он обязан Франции. Нo, — oтвечал Гримм, — если императрица и знает ваш образ мыслей, то придерживается прямо противоположного. Почему она не знает Францию так, как вы. Она была бы о ней лучшего мнения. Это ее вина, — возразили ему, — коли она заблуждается. Нe стоит судить весь народ по нескольким людям, покинувшим отчизну, или по рассказам нескольких дурных русских, кои, разорившись во время путешествий и наделав глупостей, по возвращении рассказывают, дабы раздобыть, чем заплатить долги, всяческие глупости и ужасы, поскольку это тешит самолюбие и делает французов похожими на нас. Беседа эта доказывает, что если у нас в народе есть сторонники, умеющие нас защитить, то внутренняя антипатия, неприязнь и гнев императрицы против нас еще не утихли; я узнал об этом от г-на Гримма⁸⁰”.

“Императрица получает особое удовольствие от бесед с Дидро. Она указала ему час, в который она желает, чтобы он являлся к ней. Это после обеда Е. И. В. Беседа их протекает без свидетелей и подчас длится весьма долго. Я сказал Дидро, чего я ожидаю от француза. Он обещал мне уничтожить, насколько возможно, предубеждения монархини по отношению к нам и дать ей почувствовать, что ее слава может приобрести блеск от союза с нацией, более других способной воздать должное ее выдающимся достоинствам и действовать исключительно благородно по отношению к ней”.

“В беседе состоявшейся у меня с г-ном Паниным⁸¹ он повторил без всякого к тому принуждения, что наступит время, когда мы будем находиться в самом тесном союзе. К тому же, как уверяет г-н Гримм, Екатерина ІІ сетует на то, что ей приписывают чувства ненависти, коих у нее нет, а г-н Дидро сказал мне, что, насколько он мог судить по нескольким словам, вырвавшимся у этой монархини, oн предполагает, что мнения сглаживаются таким манером, что вскоре смогут достичь взаимопонимания; я привел эти разные свидетельства, чтобы показать, что энтузиазм по отношению к прусскому королю день ото дня ослабевает”⁸².

“Я не доверю ни г-ну Гримму, ни другим особам, которых использую, чтобы разузнавать и действовать, ничего, чем бы они могли злоупотребить. Я говорю им: уничтожьте ложные предубеждения, покажите России, что мы можем сделать для ее славы и для взаимной выгоды. Пoдобная видимость доверия не может наделать нам вреда”⁸³.

“Вы не слишком любите этого короля [Пруссии], — говорила она Дидро. Нет, — отвечал он, — это великий человек, но плохой король и фальшивомонетчик. Я уже получила, — сказала она, смеясь, — свою порцию фальшивых денег”⁸⁴.

“Свидания Екатерины ІІ с Дидро идут своим чередом и продолжаются изо дня в день. Он сказал мне, и я имею основания ему верить, что он изобразил опасность союза с королем Прусским и выгоду союза с нами. Императрица не осудила его смелость, а поощрила его жестами и словами, но в свою очередь изобразила Дидро, сказав, что в некоторых делах ему сто лет, а в других — десять. Его пребывание и беседы с императрицей тревожат графа Сольмса (прусского посла)”⁸⁵.

Разумеется, в речах и посла, и императрицы присутствует изрядная доля лицемерия и дипломатической игры. Не все политические демарши философа проходили гладко: Н. И. Панин рассказал английскому посланнику Рoберту Гуннингу, что Дидро передал Екатерине ІІ врученный ему Дюраном де Дистроффом план заключения мира с Османской Портой при французском посредничестве, утверждая, что не мог отказаться из опасения по возвращению на родину быть ввергнутым в Бастилию. Императрица, простив философа, демонстративно бросила документ в огонь⁸⁶.

Профессионалы

Kaк мы видим, большую часть информации поставляют дилетанты, профессионалов не так много: их используют в первую очередь во время войны и смуты. Франция во множестве посылает секретных агентов в Польшу, которые координируют свои действия с посланником. В 1765-1766 гг. Конрад-Александр Жерар отправляется к графу Браницкому для поддержки противников русской партии. В 1768 г. драгунский капитан шевалье Пьер де Толь де Домек едет к Барским конфедератам, выступившим против короля Станислава-Августа Понятовского. В 1769 г. лейтенант де Шатофор привозит епископу Каменецкому деньги для конфедератов, чтобы сильнее разжечь войну против России⁸⁷, а затем направляется в Молдавию; его намереваются использовать для связи между Дюмурье и Валькруассаном.

Потом наступает черед кадровых военных, которых посылают для преобразования ополчения конфедератов в регулярную армию. В 1770 г. их возглавляет полковник Шарль Дюмурье⁸⁸ , будущий генерал Революции. После того, как потерпев поражение от Суворова под Ландкороной, он в 1771 г. покидает Польшу, ему на смену посылают барона де Виомениля с двадцатью офицерами⁸⁹ (семеро из них попадут в русский плен). В тот же 1771 год шевалье де Мирине доставляет графу Огинскому деньги для конфедератов.

Мейсоннье де Валькруассан

Одновременно с Дюмурье герцог де Шуазель в 1770 г. отправляет на помощь конфедератам кадрового разведчика, драгунского полковника Мейссонье де Валькруассана, для ведения боевых действий в Молдавии и Валахии. За 15 лет до того, в 1755 г. Валькруассан был послан в Россию в качестве тайного агента. Задание, видимо, было двойным: изучить степень английского влияния в Петербурге и возможность сближения России с Францией. Станислав-Август Понятовский, будущий польский король, а в те годы секретарь английского посла Чарльза Уильямса, рассказывает об этом в “Мемуарах”: “За несколько месяцев до Дугласа объявился некто Мейссонье, который, сведя в Турине знакомство с князем Адамом Чaрторижским, получил от него рекомендательное письмо, дабы в качестве француза, недовольного своим отечеством, быть принятым в дом и на службу к Уильямсу. Мейссонье сперва обратился ко мне, также от имени моего кузена. Когда я о нем заговорил с Уильямсом, то тот показал мне письменное предупреждение, полученное незадолго дo того от императора Франца І, содержавшее точное описание особы Мейссонье и того, каким образом постарается он проникнуть к нему, чтобы шпионить. Поскольку все обстоятельства в точности подтвердились, я отвечал Мейссонье от имени Уильямса, что он должен почитать себя счастливым, ибо Уильямс по человеколюбию своему не желает ему зла, а уведомленный о планах его, наперед советует отказаться от них и покинуть эту страну как можно скорее, и даже предлагает раздобыть ему паспорт, без коего никто не может выехать за пределы Российской империи. Мейссонье без колебаний все отрицал и даже напоказ сильно обижался тем, что его обвиняют в деятельности, столь несвойственной, как он уверял, характеру его. Нaпрасно я твердил ему, что он играет с огнем, что он не знает страны, в которой находится, что к французам здесь дурно относятся (что было сущей правдой) и что малейшее подозрение в шпионстве навлечет на него строжайшие кары со стороны правительства, даже если он в защиту свою скажет, что приехал шпионить не за русскими, а за английским послом; все было тщетно, он не желал покидать Петербург. Поскольку он был француз и рекомендаций не имел⁹⁰, то вскоре вызвал подозрения, а поскольку полиция знала, что он проживает в доме Уильямса, то обратилась к нему по сему поводу. Тогда Уильямс не стал скрывать того, что знал и Мейссонье подвергся строгому аресту”⁹¹. Понятовский в мемуарах соединил происшествия разных лет; на самом деле французский агент покинул столицу.

В январе 1756 г. Мейссонье де Валькруассан появляется в Риге, где заводит полезные знакомства (возможно, он следит за военными приготовлениями России в Лифляндии) и намеревается вновь отправится в Петербург. На свою беду он доверяется соотечественнику, барону Теодору Анри де Чуди, едущему из России во Францию. В письме к своему покровителю И. И. Шувалову (Либава, 4/15 января 1756 г.) Чуди так излагает события: “В Риге в трактире под вывеской «Bade in die Pferd Straas» я повстречал молодого человека, назвавшегося французом, но которого по выговору я счел савояром, представившегося как шевалье де ла Мейссонье де Валькруассан, который попытался войти в доверие ко мне; поскольку я в дороге всегда настороже и опасаюсь авантюристов, то поначалу держался строго, вежливо и сдержанно, но потом человек этот заговорил о столь интересных для меня вещах, упомянув г-на Дюрана, французского посланника в Варшаве⁹², что я не мог не вступить с ним в беседу; он стал величать меня бароном, хоть я его о том не просил. Наконец, слово за слово, он раскрылся настолько, что позволил мне заподозрить в нем шпиона. Поняв это, я выказал ему больше доверия, чтобы добиться ответного расположения, и преуспел; он рассказaл мне, что прожил инкогнито три месяца в Петербурге, посещая только г-на Матюшкина⁹³ и банкира Рудольфа Майера, выплатившего ему некоторую сумму, что поначалу ему покровительствовали граф Понятовский и английский посол, но затем, что-то прослышав, они стали злейшими его врагами и заподозрили в чем-то, что он в оправдание свое письменно представил графу Понятовскому записки о своей жизни, но несмотря на это английский посол изыскал способ принудить его уехать. Ваше Превосходительство может узнать у этого вельможи, правдив ли рассказ. Я же, выслушав это, более в своих подозрениях укрепился и решил разузнать подробнее об этом человечке. Я выведал у него, что он отправляется в Петербург, где намерен поступить на службу, хотя в армии никогда не был, что рассчитывает начать солдатом, продолжить сержантом, а потом поручиком, что в течение трех лет жалования ему не надобно, что он без него обойдется: и в это я верю, ибо те, кто его послал, дали ему на расходы. Он прибавил, что перед Петербургом он думает на несколько дней заехать в Нарву и Ревель. Зaтем он принялся рассуждать о политических хитросплетениях, в которые я входить не стал, но которые доказывают, что он свое дело знает. Наконец, в заключение он попросил меня взять два его письма, одно адресованное купцу в Кенигсберг, а второе в Варшаву, просив отправить второе по почте из Пруссии, я обещал, но едва отъехав десять миль от Риги, распечатал письмо в Варшаву и увидал, что оно шифрованное, что утвердило меня в моих мыслях. Важное оно или нет, значения не имеет, ибо любое шифрованное письмо подозрительно, и я исполняю мой долг и служу государству, отправляя его Вашему Превосходительству, который велит его расшифровать и поступит с ним так, как сочтет нужным. Я забыл сказать Вашему Превосходительству, что ла Мeйссонье отправляется в Нарву, Ревель и Петербург с ливонским офицером, своим приятелем, имени которого я не знаю. Я также забыл описать этого якобы француза, который знает итальянский, немецкий, польский, английский; он ниже меня ростом, волосы черные, одет то в суконный малиновый камзол на пуговицах, то в зеленый бутылочный камзол с золотыми галунами на бургундский манер, белый атласный сюртук. Эти сведения помогут его узнать, когда он приедет, и исследовать его поведение. Я вновь умоляю Ваше Превосходительство не подвергать меня опасностям во Франции и никому не открывать, ему первому, что я отослал его письмо”⁹⁴.

Мейссонье де Валькруассан был арестован и посажен в Шлиссельбургскую крепость. На допросе он уверял, что ему поручили выведать, кто из русских вельмож испытывает склонность к Франции. По итогам следствия М. Л. Воронцов и П. И. Шувалов подали императрице мнение, что “Сей француз прямой и небезопасный шпион, потому что он самую подозрительную корреспонденцию под подложными именами производил и в главных приморских городах приискивал себе корреспондентов”. Разоблачивший шпиона Чуди попал за это в Бастилию. В ответном письме к нему от 9 (20) марта 1756 г. И. И. Шувалов постарался завуалировать сообщение, говоря о перехваченной депеше как о стихах: “Вирши сии довольно любопытны. Сочинитель явился самолично в Петербург и четырежды побывал у меня. Поскольку он человек молодой и не решается объявить себя публично поэтом, то пытался отрицать, что это он. Под конец он-таки мне признался и подозревает, что вы добыли для меня его творение, хоть я и утверждал обратное. Все же, узнав меня лучше, он остался мною доволен. Вы знаете, что я не столь силен в немецком языке, чтоб понять его творение, но я велел перевесть его на французский. Измышления, коими оно наполнено, не позволяют ему взобраться на Парнас, и я полагаю, что он более писать не будет”⁹⁶. Письмо это французская полиция нашла в бумагах Чуди и, видимо, без труда расшифровала⁹⁷. Но поскольку, как мы помним, Дуглас и д’Эон в 1756 г. были посланы для восстановления отношений, а затем и заключения союза между Россией и Францией, чему со своей стороны активно способствовали граф М.Л. Воронцов и И.И. Шувалов, оба заключенных в 1757 г. были выпущены на свободу. Летом 1770 г. Вaлькруассан отправляется из Константинополя в лагерь польских конфедератов, расположенный в Варне. Маршалы Конфедерации, граф Красинский и граф Потоцкий, принимают его на службу и производят его в генерал-майоры Республики Польской. Валькруассан предлагает туркам сформировать отдельный корпус из поляков, молдаван, валахов, венгров и трансильванцев с тем, чтобы вести боевые действия против России и отвоевать Валахию, занятую русской армией. В донесениях он с презрением отзывается о новом валашском господаре, Маноиле Жеану Росетти⁹⁸, и сам подумывает взойти на престол: “Если бы решились его низложить и поставить меня на его место, я бы обязался к будущему маю месяцу выставить против неприятеля 6000 солдат, которые ровно ничего не стоили бы Порте на протяжении всей войны и оказали бы ей важнейшие услуги, если не будут требовать налогов все указанное время. Я бы укрепил Бухарест так, что он стал бы вызывать уважение, так же как Фокшаны и Браила. После чего я предложил бы, чтобы эта провинция перешла под власть австрийской императрицы, которая взамен уступила бы королю, нашему доброму повелителю, Остенде, Нивпорт и добрую часть австрийских Нидерландов, и я почти уверен, что моя мечта сбудется, если мы решим пожертвовать Константинополю двенадцать или двадцать тысяч пиастров. Ваше Превосходительство поступит так, как ему будет угодно. Что до меня, то если мне дадут денег, чтобы набрать 6000 солдат, я погибну или сохраню Валахию для Порты, при условии, что турки меня поддержат”⁹⁹.

Нo граф де Сен-При, французский посол в Константинополе, предпочитал опираться на проверенных сотрудников, много лет служивших на Востоке, таких, как Шарль де Пейссоннель, консул в Смирне, и барон Франсуа Тотт, консул в Крыму. Во время войны направленный в качестве военного советника в турецкую армию, Тoтт укрепил Дарданеллы и модернизировал турецкую артиллерию. К посланным из Франции агентам посол относился с подозрением. Валькруассан горько жаловался на несправедливость герцогу де Шуазелю, который попытался заступиться за своего человека: “Если вы со своей стороны сможете усилить барских конфедератов или осуществятся другие планы г-на де Валькруассана, то этот офицер станет исключительно ценен. Рaвнодушие, которое вы противопоставляете безудержному пылу этого офицера, делает честь вашей осмотрительности. Я прошу вас изменить свое отношение к нему. Турки столь бездарны, глупы и трусливы, что к ним надлежало послать человека, чьи противоположные недостатки и особливо храбрость уравновесят пороки сей жалкой нации. Г-н де Валькруассан погибнет или окажет важнейшие услуги Порте. Таков его гороскоп. Станет он князем Валахии или нет, я не буду писать ему до тех пор, пока он не окажется на Дунае, на театре боевых действий. Вы можете со своей стороны побудить его оставить политические планы и думать только о военных операциях — занятие, которое займет его силы без остатка”¹⁰⁰.

Валькруассану положено солидное довольствие (8 тысяч ливров в год и 36 тысяч единовременно), он разрабатывает проекты военных операций в Молдавии и Валахии, пытается координировать действия с полковником Дюмурье. Но не получая денег для набора войск, ни помощи от Османской Порты, он вынужден удовольствоваться планами партизанской войны. В начале 1771 г. он решает с отрядом в 200 человек обосноваться в Покутье, чтобы тревожить русские обозы, следующие из Польши в дунайские княжества. Но поражения турецких войск и враждебное отношение официальной дипломатии лишают его всякой возможности действовать. Несмотря на это, Валькруассан отказывается вернуться во Францию и в конце 1771 г. отправляется вместе с графом Потоцким воевать в Польшу¹⁰¹.

Война перьев и контрразведка

Tаким образом, мы видим, что шпионаж естественно вписывался в систему дипломатического противоборства между Россией и Францией и представлял один из важных каналов связи. Для передачи сообщений французский посол в Петербурге пользовался двумя шифрами, официальным и конфиденциальным, для связи с Министерством и еще двумя — для связи с Секретом короля (если был в него посвящен).

Наиболее секретные сообщения посол шифровал сам, не доверяя даже секретарям. Часть депеш посылалась с курьерами или с оказией, с путешественниками или купцами. Незашифрованная часть послания, oтправляемого по почте, предназначалась не только для Версаля, но и для русских. В обязанности посольства входила также подготовка сообщений для официальной французской газеты “Gazette de France”. Герцог де Прален писал Л. Беранже (Компьень, 8 августа 1763 г.): “Я приметил, что вы отнюдь не следуете методе г-на барона де Бретея касательно вестей, которые можно было бы поместить в “Газет де Франс”. Необходимо, милостивый государь, чтобы впредь вы составляли отдельный бюллетень, присовокупляя его к депешам, и копию его непосредственно направляли г-ну аббату Арно”¹⁰². Сменивший Шуазеля герцог д’Эгийон разослал циркулярное письмо всем дипломатам за рубежом, предписав им приобретать и пересылать газеты, изданные в стране на французском, немецком или на латыни, поручить секретарю дополнять газетные сообщения новостями, в них опущенными, а самим дипломатам — oписывать все политические новости, которые заслуживали бы обнародования и присовокуплять данный бюллетень к своим депешам. Все эти расходы и труды оплачивались дополнительно¹⁰³. После разъяснений Сабатье де Кабра герцог д’Эгийон дозволил не тратиться на покупку издаваемых в России газет, но велел продолжать составление бюллетеней, не токмо извещая в точности и без прикрас о произошедших событиях, всеми удостоверенных, но также не забывая об открытиях из мира науки и искусств, о диковинках естественной истории, о происшествиях на море — обо всем, что может заинтересовать читателей¹⁰⁴. Отметим, что министр иностранных дел особо настаивает, что для газеты нужна четкая и проверенная информация без прикрас, поскольку, как мы видели, дипломатические донесения во многом базировались на слухах и недостоверных источниках, исходя из которых послы строили гипотезы. Сообщаемые новости могли быть нейтральные (сообщения о придворных празднествах), либо полемические. Так, для того, чтобы остановить массовый отъезд крестьян в Россию на поселение, газеты печатали известия о бедах, поджидающих колонистов¹⁰⁵. Зачастую использовался метод псевдообъективной информации: так, во время войны в первую очередь сообщалось не об успехах, а о неудачах русской армии.

Разумеется, тенденциозные, а то и лживые публикации вызывали недовольство русского посла в Париже князя И. С. Барятинского, который по мере сил стремился опровергать их, обращался с протестами к герцогу д’Эгийону¹⁰⁶.

Разумеется, все эти средства идеологического воздействия и контроля использовались в России так же, как во Франции. В обеих странах полиция вела надзор за чужеземцами и дипломатами и регулярно писала донесения¹⁰⁷. Л. Беранже сообщал герцогу де Пралену (СПб, 12 августа 1763 г.): “Я знаю из надежных источников, что у господ Орловых двести пятьдесят наемных шпионов, которые снуют по домам и разным кварталам города, что принуждает меня к великой сдержанности”¹⁰⁸. И русские, и французы равно подозревали всех иностранцев в шпионаже. Сабатье де Кабр уверял, что Россия из принципа и из склонности употребляет тайных агентов охотнее, чем любой другой двор, а Екатерине ІІ столь по вкусу подпольная деятельность, что он весьма склонен думать, что “большая часть русских путешественников получает секретные задания, не считая тех, кто желая быть полезным или приятным, использует пребывание в чужой стране для интриг, планов и замыслов”¹⁰⁹.

В oбеих странах иностранная корреспонденция перлюстрировалась. В России за письма отвечал почт-директор, который еженедельно представлял отчет императрице. Отметим, что Екатерина ІІ не только вникала во все тонкости контрразведки¹¹⁰ и следственных дел, представлявших государственный интерес, приказывала дипломатам бороться с зарубежными публикациями, порочащими Россию, но и сама вела активную пропагандистскую кампанию. Императрица ясно осознавала, что репутация государства и его мощь — понятия взаимозависимые. Поэтому столь резко отреагировала она на пассаж из “Общественного договора” (1765), где Руссо говорит о вреде петровских реформ, поддерживая мифы о России как о варварской стране и об угрозе татарского нашествия на Европу, на третье издание “Истории обеих Индий” (1780) аббата Рейналя, где так же скептически оценивается возможность преобразований в Рoссии (она не знала, что этот раздел для Рейналя написал Дидро). Екатерина ІІ даже сама взяла в руки перо, чтобы ответить на “Путешествие в Сибирь” (1769) Шапа д’Отроша, написать “Противоядие” (“Антидот”, 1770) — именно потому, что книга французского астронома вышла в начале русско-турецкой войны и, как предполагала императрица, не без прямой поддержки Министерства иностранных дел.

Показательно, что именно в этот период, когда русские войска одерживают решительные победы над турками на суше и на море, переписка Екатерины ІІ с Вольтером становится особенно интенсивной, по несколько писем в месяц. И хотя фернейский патриарх несколько раз предлагает императрице посылать курьеров для быстроты и надежности сообщения, Екатерина ІІ решительно предпочитает почту. Получив oт императрицы и графа А. П. Шувалова подробные описания военных действий (к некоторым письмам приложены копии официальных реляций), Вольтер тотчас сообщает их французскому посланнику в Женеве Пьеру Мишелю Эннену, помещает их в местные газеты¹¹¹. Но Екатерина ІІ этим не довольствуется, организуя намеренную утечку информации, как о том свидетельствует дневник ее статс-секретаря А. В. Храповицкого, 6 февраля 1791 г. императрица сообщает ему: “Послано письмо к Циммерману в Ганновер по почте, через Берлин, дабы через то дать знать прусскому королю, что он турок спасти не может. Я таким образом сменила Шуазеля, переписываясь с Вольтером”. На это Храповицкий отвечает 5 августа 1791 г.: “а ныне по корреспонденции с Циммерманом сменили Герцберга”¹¹².

Время профессионалов

Русско-французские отношения, улучшившиеся при Людовике ХVІ, особенно во время пребывания графа де Сегюра в России в качестве посла (1784-1789), вновь ухудшились после Французской революции и особенно после казни короля. Все французы попали в России под подозрение, в них видели агентов якобинцев. Тем более, что прежние исполнители конфиденциальных поручений оказались не у дел и принялись искать новых хозяев. Так Фонбрюн, секретный агент с 1780 г., которого Людовик ХVІ посылал в 1789 г. с письмами к испанскому королю и в 1790 г. к австрийскому императору, в 1795 г. предлагает свои услуги России, а в 1797 г. едет в Петербург. Он старается войти в доверие к канцлеру А. А. Безбородко и к королю в изгнании Людовику ХVІІІ. Осенью 1797 г. он знакомится в Гамбурге с Фридрихом Мельхиором Гриммом, ставшим русским посланником. В 1798 г. Фонбрюн посылает в Россию через Гримма сведения об агентах Директории, направляющихся в Россию, о французских клубах в Гамбурге и о событиях в Париже, а также обзоры политического положения во Франции. Он предлагает план свержения французского правительства и советует вступить для этого в переговоры с генералом Бонапартом; он уверяет, что создал агентурную сеть в Швейцарии и во Франции, и просит для начала 500 луидоров. Его люди обещают обеспечить высадку русских войск во Франции, буде она воспоследует. Но Петербург отказывается верить авантюристу¹¹³.

Уже упоминавшийся граф д’Антрег, дипломат и публицист, некогда впавший в немилость при французском дворе из-за скандального брака с актрисой, а потом бежавший от Революции, ненавидел всех: монархию, Директорию, Бонапарта. При этом, когда его арестовали в Италии по приказу генерала Бонапарта, он пошел на сотрудничество ради освобождения (был инсценирован его побег из тюрьмы). д’Антрег служил Людовику ХVІІІ, и одновременно в 1797-1799 руководил шпионской сетью, работавшей на Австрию, а в 1800-1806 гг. поставлял сведения о России. Возможно, Талейран использовал его агентов, чтобы подбрасывать нужные сведения Александру І и князю Чарторижскому и влиять тем самым на русскую политику. В 1812 г. графа д’Антрега вместе с женой убили в Лондоне¹¹⁴.

Поскольку на рубеже ХVІІІ и ХІХ вв. вся Европа становится театром боевых действий, а Россия и Франция oт войны перьев переходят к настоящей войне, то резко усиливается военная разведка и контрразведка, создаются соответственно новые службы.

Французам сведения о России поставляют разведывательные бюро при армии и при министерстве иностранных дел. В России учреждается в 1810 г. Секретная экспедиция, которой руководит военный министр, а в 1812 г. — высшая воинская полиция (при штабе армии). С 1804 г. сотрудник французского военного министерства Мишель работает на русское посольство и сообщает полную информацию о состоянии наполеоновской армии (разоблачен и гильотинирован в 1812 г.). Активно действует в Париже военный агент посольства полковник А.И. Чернышев¹¹⁵. Бывший министр полиции Пруссии Юстас Грувер переезжает в Австрию, где создает агентурную сеть, которая работает на русских (арестован в 1812 г.). Перед войной 1812 г. Франция ведет массированный заброс лазутчиков в Россию¹¹⁶. Приходит время профессионалов.

¹ Lortholary A. Le mirage russe en France au XVIIIe siècle. Paris, Boivin, 1951.

² Кaк хорошо показано в работах Дж. Годжи и Ж. Дюлака, Вольтер и Дидро придерживались прямо противоположных взглядов на процесс цивилизации России: Goggi G., Dulac G. Diderot et l’abbé Baudeau: les colonies de Saratov et la civilisation de la Russie // Rechèrches sur Diderot et Encyclopédie, 14 (1993), p. 23-83; Goggi G. Civilisation et expériences de référence: À propos de la genèse du fragment politique “Sur la Russie” // Studi settecenteschi (14), 1994, p.329-398; Goggi G. The Philosophes and the Debate aver Russian Civilization // A Window on Russia. La Fenice Edizioni, 1996, p. 299-305; Goggi G. Diderot et le concept de la civilisation // Dix-huitème siècle, n°29, 1997, p. 353-374.

³ Когда Руссо по просьбе конфедератов пишет для них в 1772 г. “Рaссуждения о правлении в Польше”, он пользуется покровительством министерства иностранных дел и негласным дозволением жить в Париже, несмотря на то, что не было официально отменено постановление о его аресте, вынесенное при запрете “Эмиля”.

⁴ Французская дипломатическая переписка за этот период отчасти хранится в отделе рукописей Французской национальной библиотеки (BNF, Mss, N.a.fr. 23975), отчасти в Архиве Министерства иностранных дел Франции (Archives du Ministère des Affaires étrangères (AAE), Correspondance politique (CP), Russie, supplément, t.8).

⁵ Пoдробнее об этом см.: Панченко А. М. “Потемкинские деревни” как культурный миф // ХVІІІ век. сб.14. Л., 1983. С.93-104.

⁶ Мeморандум, служащий инструкцией для баронa де Бретeя, Версаль, 10 сентября 1762 г. — СбРИО (Сборник императорского русского исторического общества), т. 140. С. 61. Все французские документы даются в нашем переводе.

⁷ См.: Черкасов П. П. Двуглавый орел и королевские лилии. Становление русско-французских отношений в ХVІІІ веке. 1700-1775. М., Наука, 1995. С.12-14.

⁸ С 1761 г. по 1766 г. министерством иностранных дел руководил его кузен, граф Сезар Габриель де Шуазель герцог де Прален.

⁹ См. в частности об этом: Flassan. Histoire générale et raisonnée de la diplomatie française depuis la fondation de la monarchie jusqu’à la fin du règne de Louis XVI. Paris, Lenormant, 1809. T.6, p.53, 61-63, 81-86.

¹⁰ Меморандум, служащий инструкцией для г-на Сабатье де Кабра, Версаль 30 мая 1769 г. // СбРИО, т.143. С. 2-3.

¹¹ Л. Беранже, поверенный в делах, к герцогу де Пралену, СПб, 26 декабря 1763 г. // СбРИО, т. 140. С. 677.

¹² Мeморандум, служащий инструкцией для маркиза де Боссе, 18 декабря 1763 г. // СбРИО, т. 140. С. 287.

¹³ Инструкции для барона де Бретея, 16 марта 1760 г. // Recueil des instructions données aux ambassadeurs et ministres de France. T.9. Russie (1748-1789) / éd. A. Rambaud. Paris, 1890, p.132.

¹⁴ Меморандум, служащий инструкцией для г-на Сабатье де Кабра, Версаль 30 мая 1769 г. // Recueil des instructions. T.9, p.264-281; СбРИО, т.143. С.1-13.

¹⁵ La Fortelle. La vie militaire, politique et privée de Mlle d’Ãon de Beaumont. Paris, 1779, p.30.

¹⁶ Разные версии плана, изложенного в форме завещания Петра или дневника Ф. Лефорта, были написаны во Франции примерно в 1797 г.; они хранятся в Париже, в архиве МИДа: AAE, Mémoires et documents (MD), Russie t.1, n°7; MD, t.35, n°26 (fol. 149r°-154r°); CP, Russie suppl. 17, n° 42, 43 (fol. 108r°-121v°, 122r°-v°). Фальшивка, впервые опубликованная в 1807 г. Лезюром, была использована наполеоновской пропагандой для оправдания войны против России, а затем многократнo пускалась в ход в тех же целях: во время Крымской войны, первой и второй мировых войн. В 1836 г. Ф. Гайарде, автор романизированной биографии д’Эона, написал, что якобы кавалер-девица привез это мнимое завещание из России. Из многочисленных работ русских и зарубежных историков на эту тему отметим последнюю: Imperial Russian foreign policy / H. Ragsdale. Cambridge, 1993, p.75-102.

¹⁷ Lettres du comte Algarotti sur la Russie, contenant l’état du Commerce, de la Marine, des revenus, & des forces de cet Empire: avec l’histoire de la guerre de 1735 contre les Turcs, & les observations sur la mer Baltique, & sur la mer Caspienne. Traduites de l’italien. Londres et Paris, Merlin, 1769.

¹⁸ См. об этом: Зорин А. Л. Крым в истории русского самосознания // НЛО, № 31

(3/1998). С.123-143; Зорин А. Л. Вольтер и восточная политика Екатерины ІІ // Вольтер и Россия. М., Наследие, 1999. С.106-116.

¹⁹ AAE, MD (Mémoires et documents), Russie, t.11, fol.168r°-183v°.

²⁰ Державин Г. Р. Записки. М.: А. Семен, 1860. С. 319.

²¹ СбРИО, т.140. С. XIV.

²² СбРИО, т.140. С. XV. Разумеется, вплоть до отъезда Беранже из России летом 1765 г. ни императрица, ни Н. И. Панин никак не высказывали ему своего неудовольствия, чтобы сохранить тайну. О перехвате корреспонденции Версаль был извещен маркизом де Боссе, сменившим Беранже (де Боссе к герцогу де Пралену, СПб, 28 июня 1765 г. // СбРИО, т. 140. С. 512). Впоследствии шифр самого маркиза также попал в руки русских.

²³ “Дoнесение о возмущении, произошедшем в России и начавшемся в Оренбургской губернии в конце августа 1773 г.” (1774) // AAE, CP, Russie, t.95, fol. 387r°-389v°.

²⁴ Черкасов П. П. Людовик ХV и Емельян Пугачев: французская дипломатия и восстание Пугачева. По документам дипломатических архивов Франции и России // Россия и Франция ХVІІІ-ХХ века. вып. 2. М., Наука, 1998. С.35.

²⁵ Черкасов П. П. Людовик ХV и Емельян Пугачев. С.34.

²⁶ Следственное дело полковника Анжели хранится в Российском государственном архиве древних актов (РГАДА, ф.7, оп.2, ед. хр. 2383).

²⁷ AAE, CP (Correspondance politique), Russie, t.95, fol.387r°-v°.

²⁸ Черкасов П. П. Людовик ХV и Емельян Пугачев. С. 35-39.

²⁹ Черкасов П. П. Людовик ХV и Емельян Пугачев. С. 35-39.

³⁰ СбРИО, т.140. С.548-550.

³¹ Показательно, что когда в феврале 1758 г., во время Семилетней войны, русский главнокомандующий генерал В. Фермор получает сведения от полковника П.П. Яковлева, русского резидента в Кенигсберге, то в соответствии с инструкцией первая половина донесения посвящена экономическому и социальному положению Восточной Пруссии и настроению населения, а вторая — армии противника. См.: Дoлгова С. Р. “Чтобы никакие шпионы от государственных неприятелей не обретались”. Становление органов разведки и контрразведки в России // Исторический архив, 1998, № 5-6. С.25-40.

³² СбРИО, т.140. С.247-248.

³³ См. заявления Н. И. Панина, о которых сообщает Л. Беранже в донесениях от 6 aвгуста 1762 г. и 26 марта 1765 г. // СбРИО, т. 140. С. 34-35, 477-478.

³⁴ Вo время поездки во Францию графа М. Л. Воронцова летом 1746 г. граф де Морепа повелевает подарить ему экземпляр полного собрания эстампов, хранящихся в королевской библиотеке, в богатом переплете и коллекцию медалей, на общую сумму 12 тысяч ливров // AAE, CP, Russie, t.48, fol.294r°-v°. В 1757 г. кавалер Дуглас предлагает подарить такой же экземпляр собрания королевских эстампов И. И. Шувалову, способствовавшему сближению двух дворов (“Заметки о первых вельможах российского двора” // AAE, MD, Russie, t.5, fol.158-169).

³⁵ “Я воспользовался случаем нанести визит княгине Дашковой, которая живет во Дворце и нынче нездорова. Я провел у нее часть вечера, беседуя о философии и литературе” (Л. Беранже к герцогу де Пралену, СПб, 3 августа 1762 г.) // СбРИО, т.140. С.34; “Я все-таки смог этого добиться [завязать близкое знакомство с И. И. Бецким] с помощью Мишеля [французского купца] и моего духовника, которого тот к нему устроил. Я превозношу его труды и его замыслы. Я посылаю ему наши литературные газеты, коммерческие и эстампы, он этим польщен” (маркиз де Боссе к герцогу де Пралену, СПб, 7 июня 1765 г.) // СбРИО, т. 140. С. 499.

³⁶ Секретнaя инструкция для Дюрана, Компьень, 24 июля 1772 г. // СбРИО, т.143. С. 462.

³⁷ Герцог де Шуазель к Сабатье де Кабру, Версаль, 22 февраля 1770 г. // СбРИО, т.143. С.104.

³⁸ Герцог де Шуазель к Сабатье де Кабру, Версаль, 1 февраля и 27 апреля 1770 г. // СбРИО, т.143. С.97, 134.

³⁹ Сабатье де Кабр к герцогу де Шуазелю, Версаль, 29 июня 1770 г. // СбРИО, т.143. С.156.

⁴⁰ Иногда, чтобы оправдать свой неуспех у влиятельного лица, дипломаты уверяют, что человек никакого интереса не представляет, поскольку плохо говорит по-французски.

⁴¹ Секретные инструкции для Россиньоля, французского консула в Петербурге, Версаль, 20 июня 1765 г. // СбРИО, т. 140. С. 505.

⁴² Барон де Бретей к герцогу де Пралену, Москва, 17/28 октября 1762 г. // СбРИО, т.140. С.106.

⁴³ Л. Бeранже к герцогу де Пралену, СПб, 15 января 1765 г. // СбРИО, т.140. С.454.

⁴⁴ Л. Бeранже к герцогу де Пралену, СПб, 12 февраля 1765 г. // СбРИО, т.140. С.467.

⁴⁵ Мaркиз де Боссе к герцогу де Пралену, СПб, 17 декабря 1765 г. // СбРИО, т.140. С.588.

⁴⁶ Дюран де Дистрофф к герцогу д’Эгийону, СПб, 12 мая 1774 г. // AAE, CP, Russie, t.95, fol.267r°

⁴⁷ Л. Бeранже к герцогу де Пралену, СПб, 18 ноября 1763 г. // СбРИО, т. 140. С. 271.

⁴⁸ Л. Бeранже к герцогу де Пралену, СПб, 27 марта1764 г. // СбРИО, т. 140. С. 342.

⁴⁹ Дюран де Дистрофф к герцогу д’Эгийону, СПб, 12 апреля 774 г. // AAE, CP, Russie, t.95, fol. 251v°.

⁵⁰ Барон де Бретей к герцогу де Пралену, Москва, 12 мая 1763 г. // СбРИО, т. 140. С. 673.

⁵¹ Л. Бeранже к герцогу де Пралену, СПб, 25 октября 1763 г. // СбРИО, т. 140. С. 255.

⁵² Дюран де Дистрофф к герцогу д’Эгийону, СПб, 12 мая 1774 г. // AAE, CP, Russie, t.95, fol.263v°.

⁵³ Русская дипломатическая нота от 16 мая 1774 г. // AAE, CP, Russie, t.95, fol.319r°-320r°. Впоследствии Виван Денон, дипломат, писатель и художник, примет участие в экспедиции Бонапарта в Египет, станет генеральным директором музеев и создаст музей Лувра.

⁵⁴ “Что до Мишеля, то подозревают, что он не столь тверд в своем патриотизме, а мы знаем, что нрава он переменчивого и корыстолюбив”. Герцог де Прален к маркизу де Боссе, Фонтенбло, 13 ноября 1765 г. // СбРИО, т. 140. С. 580.

⁵⁵ Шифрованное донесение Дюрана де Дистроффа в Версаль, март 1773 г. // AAE, CP, Russie, t.93, fol.24r°-v°.

⁵⁶ Дуглас. Перечень лиц, коим следовало бы сделать подношения. СПб, 19/30 августа 1757 г. // AAE, MD, Russie, t.5, fol.172-173.

⁵⁷ AAE, CP, Russie, vol.70, fol.182; СбРИО, т. 140. С. 636.

⁵⁸ Москва, 10 января 1763 г. // СбРИО, т. 140. С. 145.

⁵⁹ СбРИО, т. 143. С. 113.

⁶⁰ СбРИО, т. 143. С. 462-463.

⁶¹ Подробнее о них см.: Строев А. Ф. “Те, кто поправляет фортуну”. Авантюристы Просвещения. М., НЛО, 1998. С.312-315, 339-340. Пoдобно некоторым другим агентам, Андре Тотта разоблачили с помощью перехвата дипломатической корреспонденции.

⁶² Герцог де Шуазель к Сабатье де Кабру, Версаль, 27 апреля и 14 мая 1770 г. // СбРИО, т.143. С.134, 139.

⁶³ Documente privitore la Istoria Romunilor / éd. A. Odobescu, Gr. G. Tocilescu. Suppl.I, vol. I. Bucarest, 1886, p. 893-895, 902-903.

⁶⁴ Меморандум для г-на де Сен-Марка // СбРИО, т. 141. С. 396-399.

⁶⁵ СбРИО, т. 141. С. 417.

⁶⁶ СбРИО, т.143. С.113, 143.

⁶⁷ AAE, CP, Russie, t. 107, fol. 202r°-203r°.

⁶⁸ Граф Готлиб Kурт Генрих Тотлебен (1710 или 1715-1773), генерал-майор, уроженец Саксонии. В царствование Елизаветы Петровны был принят на русскую службу, участвовал в Семилетней войне. В царствование Екатерины ІІ был предан суду, приговорен к лишению чинов и сослан. В 1769 г. Тотлебен был вызван в действующую армию и за победы, одержанные на Кавказе, получил полное прощение.

⁶⁹ Меморандум Россиньоля (июнь 1769 г.); Росиньоль к графу де Бройлю, СПб, 21 июля 1769 г. // СбРИО, т.141. С.565-570, 581-585.

⁷⁰ СбРИО, т.143. С.6-7.

⁷¹ Гeрцог де Шуазель к Сабатье де Кабру, Фонтенбло, 12 октября 1769 г. // СбРИО, т.143. С.41-42.

⁷² СбРИО, т.143. С.390.

⁷³ AAE, CP, Russie, t.95, fol. 365-369, 391-392, 423, 442; t.96, fol. 123, 134-136.

⁷⁴ Чудинов А. В. Жильбер Ромм о русской армии ХVІІІ в. (в печати).

⁷⁵ См. статью Ж. Дюлака о нем — Dictionnaire des journalistes. Grenoble, 1976, p. 98-99.

⁷⁶ Клер Н. Меморандум об одной особе, в которой принимает участие господин Дюран, французский посланник. СПб, 8/19 октября 1772 г. // AAE, CP, Russie, t.90, fol.391r°-392r°.

⁷⁷ Дюран де Дистрофф к герцогу д’Эгийону, СПБ, 5 марта 1774 г. // AAE, CP, Russie, t.95, fol.153r°-v°; Diderot D. Oeuvres complètes. Paris, Club français du Livre, t.10, p.1142.

⁷⁸ См.: Карп С. Я. Французские просветители и Россия. М., Институт всеобщей истории РАН, 1998. С.145-153.

⁷⁹ Клер Н. Размышления, предложенные Его Превосходительству графу де Вержену, касательно использования документов и вещей, помянутых в описи. // AAE, CP, Russie, t.98, fol.600r°-601v°.

⁸⁰ Дюран де Дистрофф к герцогу д’Аллиону, СПб, 28 сентября 1773 г. // AAE,

CP, Russie, t.93, fol.102v°-104r°.

⁸¹ Дюран де Дистрофф к герцогу д’Аллиону, СПб, 6 ноября 1773 г. // AAE, CP, Russie, t.93, fol.219r°-v°.

⁸² Дюран де Дистрофф к герцогу д’Аллиону, СПб, 9 ноября 1773 г. // AAE, CP, Russie, t.93, fol.222r°-v°.

⁸³ Дюран де Дистрофф к герцогу д’Аллиону, СПб, 27 ноября 1773 г. // AAE, CP, Russie, t.93, fol.274v°-275r°.

⁸⁴ Дюран де Дистрофф к герцогу д’Аллиону, СПб, 7 декабря 1773 г. // AAE, CP, Russie, t.93, fol.303r°-v°.

⁸⁵ Дюран де Дистрофф к герцогу д’Аллиону, СПб, 31 декабря 1773 г. // AAE, CP, Russie, t.93, fol.385r°-v°.

⁸⁶ Р. Гуннинг к графу Суффольку, СПб, 12/23 ноября 1773 г. // СбРИО, т. 19. С. 383.

⁸⁷ Recueil des instructions données aux ambassadeurs et ministres de France. Pologne. T.2.

⁸⁸ До того, в 1768-1769 гг. герцог де Шуазель использовал Дюморье для военных операций в Корсике — Mémoires du général Dumouriez / éd. F. Barriere. Paris, Firmin Didot, 1848.

⁸⁹ AAE, CP, Pologne, t.296, 297, 298, 299.

⁹⁰ Чтобы быть принятым при русском дворе, иностранец должен был быть представлен либо своим послом (а в этот момент между Россией и Францией дипломатические отношения были прерваны), либо вице-канцлером.

⁹¹ Пeревод сделан не по печатному тексту, а по рукописи, копию одной из глав которой мне любезно предоставил французский коллега Доминик Триер. Сама рукопись мемуаров Понятовского хранится в РГАДА (ф.1, оп.1, ед. хр. 19).

⁹² Франсуа Мари Дюран де Дистрофф, французский посланник в Польше (1754-1762), позднее посол в Петербурге.

⁹³ Нaш знакомый Д. Ф. Матюшкин.

⁹⁴ РГАЛИ, ф.195 (Вяземские), оп. 1, ед. хр. 6051, л.18-20; Строев А. Ф. “Те, кто поправляет фортуну”. С. 362-363.

⁹⁶ Цит. по: Соловьев С. М. Сoчинения. Кн.12. Т.24. М., Мысль, 1993. С. 338.

⁹⁷ Archives de la Bastille.t.16 (1749-1757). Paris, Pedonne, 1884, p. 414-417.

⁹⁸ Он был назначен турками вместо Григория Гики.

⁹⁹ Вaлькруассан к графу де Сен-При, Карагул, 6 сентября 1770 г. // AAE, CP, Turquie, t.154, fol.351r°.

¹⁰⁰ Гeрцог де Шуазель к графу де Сен-При, Версаль, 13 ноября 1770 г. // AAE, CP, Turquie, t.155, fol.184r°-185v°; Documente privitoare la Istoria Romunilor. Suppl. 1, vol. 1. p. 821-822.

¹⁰¹ AAE, CP, Pologne, t.297-299; см. также: Blaga C. G. L’Evolution de la téchnique diplomatique au XVIIIe siècle: idéologie, mesurs et procédés. Paris, Pedone, 1937, p.250-252.

¹⁰² СбРИО, т. 140. С. 217.

¹⁰³ Компьень, 10 августа 1771 г. // СбРИО, т. 143. С. 322-323.

¹⁰⁴Герцог д’Эгийон к Сабатье де Кабру, Фонтенбло, 31 октября 1771 г. // СбРИО, т. 143. С. 361.

¹⁰⁵ Л. Беранже к герцогу де Пралену (СПб, 13 сентября 1763 г.): “Жeлательно, чтобы газетчики, которые их [указы Екатерины ІІ о приглашении иностранцев в Россию] напечатают, были бы уведомлены о иллюзорности предложений и имели смелость разуверить тех, кто может попасться в расставленную ловушку” // СбРИО, т.140. С.232.

¹⁰⁶ Черкасов П.П. Людовик ХV и Емельян Пугачев. С.32-33.

¹⁰⁷ Донесения парижской полиции об иностранцах до середины ХVІІІ в. хранятся в библиотеке Арсенала (Париж), а более поздние — в архиве французского МИДа (AAE, Controle des йtrangers).

¹⁰⁸ СбРИО, т. 140. С. 218.

¹⁰⁹ Сабатье де Кабр к герцогу де Шузаелю, СПб, 13 октября 1769 г. // СбРИО, т. 143. С. 43.

¹¹⁰ Екатерина II к почт-директору Эку [1769]:“ Помедлите высылкою Тотта и представьте графу Панину те сильные доводы, какие вы мне заявили. Я спрошу его сегодня, кому он поручил отправление, и затем прикажу ему изменить то, что касается до вас; таким образом все будет исправлено, не компрометируя вас” // СбРИО, т.42. С.432.

¹¹¹ Так, 30 октября 1769 г. Вольтер пишет А. П. Шувалову: “Разрешите мне поместить в бернскую газету, которая поступает во Францию, интересные подробности из вашего письма”. А через два дня, 1 ноября 1769 г., П. М. Энен извещает Шуазеля о содержании письма императрицы. (Best D15980, 15981).

¹¹² Дневник А. В. Храповицкoго. М., МГУ, 1901. С.208-209, 216.

¹¹³ АВПРИ, ф.44 (Сношения России с Гамбургом), оп.4, ед. хр. 291, л.87-95об., ед. хр.298, л.1-32, 85-94, ед. хр. 299, л.18-28об., ед. хр.300, л.17-18, 37-38.

¹¹⁴ Pingaud L. Op. cit.; Sorel A. Lectures historiques. Paris, Plon, 1894, p.113-151.

¹¹⁵ Безoтосный В. М. Секретная экспедиция // Родина, 1992, № 6/7. С.22-25; [Валькович А.] Близорукий маршал. Из донесений военного агента в Париже полковника А. Чернышева // Родина, № 6/7. С.26-27;

¹¹⁶ Подробнее см.: Безoтосный В. М. Разведка Наполеона в России перед 1812 г. // Вопросы истории, 1982, № 10. С.86-94; Валькович А. От резидента в Петербурге // Родина, № 6/7, с. 28; [ВальковичА.] Близорукий маршал. Из донесений военного агента в Париже полковника А. Чернышева // Родина, № 6/7. С.26-27; Орлов А. А. “Агенты Бонапарта”: Документальные свидетельства о французском шпионаже против России (1812-1815) // Россия и Франция ХVІІІ-ХХ века. вып. 2. М., Наука, 1998. С.81-87.

[ предыдущая статья ] [ содержание ] [ следующая статья ]

начальная personalia портфель архив ресурсы о журнале