Михаил Рыклин / Евроремонт

Михаил Рыклин

Евроремонт

Бомбардировки Сербии стали важнейшим фактором во внутренней политике России. Из множества тупиков — невыплата зарплат, распад банковской системы, коррупция, спад производства и т.д. — с началом войны наметился фантомальный выход. Столь же дружно, как отцы и деды нынешних россиян клеймили “банду Тито”, сами они, включая тех же отцов и дедов, почувствовали в себе готовность встать на защиту “сербских братьев”. И пусть мало кто из них видел серба, пусть большинство является православными разве что по названию, это не только не вредит экзальтированно переживаемому братству, но и впервые делает его возможным. Под видом мифического древнего братства Россия переживает полное овнешнение недавней незалеченной травмы. Как и сербы, русские были ядром распадающейся империи, еще недавно казавшейся монолитной. Поэтому лозунг “Сегодня Белград, завтра Москва!” повторяется многими как заклинание. По той же причине о геноциде в Косово говорится меньше, чем о воздушных налетах НАТО на Сербию и Черногорию.

Конечно, мало кто здесь верит, что Москву действительно будут бомбить, но сама возможность такого поворота дел переживается как национальное унижение. Парадоксальным образом нападение НАТО на Югославию, а не на Россию или Турцию указывает на ее принадлежность к Малой Европе, которую следует отличать от Большой, пока чисто риторической Европы до Урала.

В современном русском языке есть трудно переводимые для западного европейца слова. Так, “иномаркой” называется любая машина иностранного производства от новейшего “Ролс-Ройса” до подержанного, двадцатилетней давности “Фиата”. Евроремонтом называется ремонт с перепланировкой, сносом стен, установлением новой сантехники, окон и т.д. На первой стадии евроремонт действительно напоминает бомбардировку: клубы пыли, обломки стен, выбрасываемые трубы. И хотя Запад описывает эту войну в терминах политической хирургии — “оперативное вмешательство”, “точечные удары” — в ней можно также усмотреть наиболее болезненный этап евроремонта, за которым возможно последуют другие, более “престижные” стадии, которые навсегда отдалят Сербию от России. Если будет реализовываться этот сценарий, нынешнее фантомальное отождествление с Сербией продлится в России недолго.

Но уже сейчас ясно одно: первыми жертвами начавшейся войны становятся демократически настроенные люди как в Сербии, так и в России. Теперь им предстоит защищать Запад от совершенной им политической ошибки. И чем дольше продлится война, тем сложнее будет положение именно этих людей. Чем больше случайных ракет будут попадать в поезда, колонны с беженцами и посольства, поражая сербов, албанцев и даже китайцев, тем мощнее будет звучать припев крайних националистов: “Мы же говорили, что так называемые демократы ради идеалов свободы не остановятся ни перед чем. Сегодня Сербия, завтра Россия!” Надеюсь, понятно также, на кого они будут натравливать дезориентированные массы. Уже сейчас этнические чистки в Косово проводятся, насколько можно судить, в масштабах, которые еще полтора месяца тому назад трудно было себе вообразить. Официальная Россия выступила бы против Милошевича, затей он что-то подобное до начала бомбардировок Югославии. Политики типа Зюганова и Жириновского извлекают из новой ситуации преимущества, превращая неразрешенные внутренние проблемы в псевдоразрешимые внешние.

Очень важна и проблема методов, с помощью которых ведется эта война. Это первая попытка чисто технологической, электронной войны в Европе. НАТО само определяет, что считать военными объектами, что подлежит уничтожению с воздуха. При этом, как выясняется, неизбежно, во-первых, большое число ошибок, а во-вторых, даже если поражается то, что намечено, неизбежны жертвы среди мирного населения. Возникает вопрос о цене человеческой жизни. То, что США и их европейские союзники ценят жизнь своих граждан так высоко, что стремятся обойтись без потерь, само по себе хорошо и является свидетельством гуманизма, если не вступает в силу двойной стандарт, способствующий пренебрежительному отношению к жизни сербов, албанцев, китайцев и других людей. Чем более гуманны провозглашаемые намерения, тем в большее противоречие приходят они со средствами их достижения, и замечать в результате будут только средства, рискующие стать собственной целью. Не “хорошие парни” убивают “плохих парней” на экране компьютера, а гибнут люди, вина которых никем не установлена. Т.е. ради предотвращения преступления и избежания жертв среди своих военных совершаются преступления, на которые post factum безуспешно — потому что речь идет о правовых обществах, для которых должны быть приемлемыми далеко не все средства —пытаются закрывать глаза. Мы присутствуем при очередном — после Вьетнама — провале американской концепции электронной войны, когда нападающая сторона в идеале не несет и не причиняет мирному населению противника никаких жертв. Воевать без жертв среди “своих” (при всей подозрительности этого разделения для истинных демократов) пока можно лишь причиняя плохо контролируемые разрушения и многочисленные мирные жертвы. “Чистая война” (термин Вирилио) остается фантомальной конструкцией, укорененной в определенном типе воображаемого; технически современный Запад к ней не готов.

Средний класс постиндустриальных стран проявляет признаки того, что Славой Жижек удачно назвал “интерпассивностью”: не меняя привычный образ жизни, хотят заставить торжествовать справедливость на расстоянии, с помощью безличной силы, совершенного технического устройства. Национализм при этом трактуется как экзотическая болезнь, от которой надо лечить, если необходимо, посредством хирургического вмешательства. Ни о каком единоборстве врача и больного не может быть и речи; подобное уравнивание шансов было бы высшей несправедливостью (большей, чем та, которую хотят ликвидировать) — опасности подвергалась бы тогда жизнь врача. Т.е. справедливость хотят восстановить, не прибегая к высшей несправедливости, какой был бы поединок больного и врача. Это радикально меняет традиционные представления о войне как жертвенном противостоянии воинов и народов (представьте себе, к примеру, Ахилла, поражающего Гектора на расстоянии с помощью лазерного оружия, — что было бы в таком случае предметом повествования в “Илиаде”?). Если зло крайнего национализма должно быть обезврежено еще до соприкосновения с ним, то в не до конца виртуализованном мире — а наш мир именно таков — это означает, что очень низко оценивается жизнь не только носителей этого симптома (даже если реально они не совершили никакого преступления), но и жизнь тех, кто оказался рядом с ними (например, китайских журналистов и дипломатов). Следующий шаг: снимается ответственность, все списывается на техническую ошибку. Но попытка анестезировать чужую смерть только вызывает дополнительное раздражение у тех (а их миллионы), кто не готов принять концепцию войны как превентивной хирургии опасных социальных заболеваний. Когда одна часть мира закрывает глаза на темные стороны своего бессознательного, другая — что несправедливо, но и неизбежно — начинает видеть только их.

Возникший после 1945 года мировой порядок позволял избегать столкновений, признавая суверенитет государств над своей территорий (хотя мы прекрасно знаем, что некоторые из них на ней вытворяли) и необходимость мандата ООН на вмешательство в случае международного конфликта. Югославская война отменяет этот мировой порядок и открывает опасное пространство импровизации, в которое могут внедриться самые разные силы.

С началом бомбардировок русская внешняя политика приобрела черты явной шизоидности: одновременно ведутся переговоры о кредитах МВФ и создаются союзы против Запада, говорится о перенацеливании ракет и принимается гуманитарная помощь от Европы и США. Ожил много месяцев болевший президент Ельцин. Сегодня он отправил в отставку правительство Примакова. Завтра в Госдуме начнутся слушания об импичменте самого Ельцина, импичменте, который теперь имеет все шансы на успех (особенно по пункту обвинения о развязывании войны в Чечне). Но если Дума трижды отвергнет кандидатуру нового премьера, она по той же Конституции может быть распущена Президентом. У всех ветвей российской власти есть возможность поставить друг другу мат, хотя по правилам политической игры, это конечно, невозможно. Начинается игра без правил, первым заложником которой оказался Генеральный прокурор: он отстранен от должности Президентом, но оставлен в ней верхней палатой парламента, Федеральным Собранием. В результате в стране есть два Генпрокурора, ни один из которых не легитимен. И тот же процесс в ближайшее время рискует охватить всю государственность России, сделав ее недееспособной.

В этой обстановке фантом русско-сербского православного братства особенно опасен, потому что он — едва ли не единственное, что цементирует распадающееся общество. Неважно, что более полувека Югославия находилась за железным занавесом и была связана с Европой куда теснее, чем с СССР. В крайних ситуациях народы доверяют галлюцинациям больше, чем историческим фактам. На материале югославской войны Россия уже сейчас пытается изживать собственный чеченский синдром и сложные отношения с другими мусульманскими регионами (например, с Татарстаном). В итоге снижается ее внутренняя стабильность, возникает угроза распада на региональные княжества. Изживаемая с помощью фантомов реальность возвращается в виде усугубляемой травмы, вызывающей к жизни более радикальный фантом и т.д. На примере Югославии Россия прозревает в форме будущего свое недавнее прошлое: она страшится не только того, что может совершиться, но и того, что уже совершилось.

Недавно я прочитал в московской “Независимой газете” статью Жижека о Югославии. Она начинается историей о человеке, который посылал другим письма-бомбы. И вот одно такое письмо случайно вернулось к нему и он его вскрыл; письмо взорвалось в руках его изготовителя и он погиб. Именно это, продолжает Жижек, произошло с сербским президентом Милошевичем: много лет он рассылал смертоносные письма другим и вот одно из них возвратилось к нему и может стать причиной его смерти.

Это сравнение неправомерно, если, конечно, мы не отождествляем Милошевича со всем сербским народом и даже со случайно оказавшимися на сербской территории людьми. Письма-бомбы разрываются над головами обычных людей, “вина” которых состоит в том, что им не повезло оказаться в этом месте. Создавшуюся ситуацию нельзя персонифицировать и ликвидировать в имени собственном сербского президента — она намного сложнее. В Югославии цивилизованный мир воюет против самого себя, против принципов, запрещающих достигать целей (пусть самых благородных) любыми средствами. Если аморально приводить в исполнение вынесенный судом смертный приговор, то насколько же аморальнее исполнять невынесенный приговор случайному человеку и задним числом оправдывать его? Достойно ли это правовых обществ?

В отличие от Жижека, я не считаю, что сербов надо было бомбить раньше и больше. Я не могу назвать ни одной проблемы, которая была бы решена с помощью бомбардировок широко понимаемых военных объектов. Зато многое в мировой политике за последние пятьдесят дней оказалось безнадежно запутанным. Она стремительно лишается нравственных ориентиров, за которые на риторическом уровне ведется война. Посредством новейших технологий фактически утверждается древнее право сильного властвовать над остальными: то, что мотивацией действий становится гуманизм, не делает гуманными сами действия.

Просчитать все последствия изменения мирового порядка сейчас, думаю, не возьмется никто. Ясно, что они будут достаточно глубокими для всех вовлеченных в конфликт сторон и для многих наблюдателей, в том числе и для России.

Понятно нежелание НАТО терять лицо перед лицом заурядного диктатора, чей режим совершил множество преступлений. Но вопрос о цене победы над режимом Милошевича нельзя игнорировать как несущественный — ведь пирровы победы бывали не только в древности. Жертв геноцида нельзя отделять от большинства жертв бомбардировок — это то же мирное население. Отсутствие намерения убивать служит слабым оправданием.

Я всегда полагал, что политики понимают условность используемого ими языка, невозможность его буквального понимания. Фактически сверхдержавой является страна, обладающая достаточным потенциалом уничтожения. Она может при этом быть коррумпированной, аморальной, с большинством населения, балансирующем на грани нищеты. При Горбачеве этот критерий был изменен под всеобщие аплодисменты, при полном согласии самой России. Но времена меняются. Сейчас в России все чаще раздаются голоса, обвиняющие Горбачева и Ельцина в предательстве национальных интересов, развале армии и т.д. Они же напоминают, что и в нынешнем бедственном состоянии Россия в узком смысле слова является великой державой, т.е. страной с огромным ядерным потенциалом. Опасно оставлять ее наедине с этим единственным козырем, который разыгрывают и Ельцин, и его противники. Пока мы еще, к счастью, не находимся на грани большой войны, но язык политики становится все более простым, не исключающим возможности прямого противостояния. И это самый неприятный итог последних полутора месяцев.

[ предыдущая статья ] [ к содержанию ] [ следующая статья ]