Алексей Левинсон / Забытая концепция

Алексей Левинсон

Опять как всегда

Забытая концепция

Канувший советский строй увлек за собой, так и бывает, своих худших врагов — профессиональных антисоветчиков, многочисленных советологов. Им не простили одну единственную ошибку — но какую! Они не предсказали конца своего предмета, то есть собственного конца. Поделом. Но среди отброшенных концепций оказалась и та, которую не стоило хоронить. В отличие от прочих советологических моделей, она не предрекала строю ни неизменное существование, ни отдаленный либо скорый конец.

Мы говорим о концепции французского исследователя Алэна Безансона. Она предусматривала, что на смену системе тотального госрегулирования непременно и достаточно скоро придет система повсеместной частной инициативы. Придет на смену, но — и в этом суть — не на отмену. В отличие от прочих концепций, данная предполагала, что строй, называвшийся советским (“социализм”, “коммунизм” и т.д.) будет сменен строем, который считается его исторической противоположностью (“капитализм”) не на всегда, а лишь на время. Наиболее ярким историческим прецедентом такого временного перехода от первого ко второму был переход от военного коммунизма к НЭПу и затем возвращение к распределительно-принудительному режиму.

Концепция Безансона, строго говоря, и не была советологической, поскольку бралась трактовать процессы, начавшиеся задолго до появления Советского Союза.

Согласно излагаемым представлениям, на нашей земле по меньшей мере со времен Лжедмитрия непреложно и регулярно сменяют друг друга два начала. С одним сопряжено состояние относительной свободы, когда общество использует потенциал частной инициативы, и усилиями предприимчивых граждан в нем накапливаются достаток, умения, знания и прочие ценные ресурсы.

Другое непреходящее начало противоположно первому. Форма его проявления — государство с выраженными тоталитарными устремлениями. Смена эпох совершается более или менее драматически, но свершается неизбежно. В этой фазе торжествуют ценности госбюрократии. Накопленный на предыдущем этапе ресурс экспроприируется, национализируется, огосударствляется.

Далее этот ресурс не приумножается, но расходуется на цели, сообразные с идеологией госбюрократии. Разумеется, в значительной мере это цели ее самосохранения, потому в значительной же мере накопленное расходуется на средства идеологического и политического контроля, на системы поддержания и воспроизводства такого строя.

Одним из средств его поддержания является милитаризация общества и как производная от нее — агрессивная и экспансионистская внешняя политика. Подчеркнем — не экспансия как цель и милитаризация как средство, но наоборот, провозглашение (и попытки реализации) таких геополитических целей, которые на самом деле служили бы средством оправдания тотального режима, построенного по военному образцу. Военный же образец социальной организации привлекателен тем, что создает максимально большое число позиций управления, так сказать, рабочих мест для бюрократии.

(Исторически каждый раз находились свои причины, по которым было необходимо перейти от свободного рынка к госрегулированию и экспроприации. Сейчас выдвигаются такие резоны, что государство должно платить по долгам. Разумеется, интересы крупной бюрократии, которые всегда стоят за таким переходом, не афишируются. Если говорится, то о бюрократии массовой и мелкой (“бюджетники”, “врачи, учителя, военнослужащие”).

Если период свободы дышит зыбкостью, то альтернативный порядок представляется незыблемым. Но на самом деле он не может воспроизводится долго. Как говорилось, он последовательно расточает любые национальные ресурсы. Арифметика их расточения и определяет долготу его существования.

И хотя господство госбюрократии иной раз выглядит хуже чужеземной оккупации, оно сродственно самым глубинным структурам описываемого социального устройства. Это сродство среди прочего проявляется в том, что сама тоталитарная бюрократия содержит в себе подавленные до поры начала альтернативного условно-свободного общественного устройства, с которого мы начали описание.

В душе и в социальной структуре

Неустранимую эту двойственность можно отыскивать в загадочной нашей душе, в бесконечно богатой нашей культуре — кому где сподручнее. Мы бы указали на то, что соответствующие — несовместимые! — ценности державности, с одной стороны, и воли, с другой, а равно — восторги всеобщего огосударствления и умилительность частного существования, а равно — убеждение в своем праве править миром и убежденность в собственном миролюбии, все это действительно принадлежит одной и той же коллективной натуре, и в той или иной пропорции содержится в каждой выращенной здесь личности.

Эта двойственность души и культуры, подталкивавшая наблюдателей к заключениям о нашем двоемыслии, имеет свой социальный коррелят. (Не учтя его, мы останемся в плоскости лишь моральных оценок и сокрушений. И тогда предложенная мысль будет мало отличаться от избитой идеи о “западниках” и “славянофилах”).

В описываемом раздвоенном обществе, разумеется, есть, и обязательно, чистые типы. Это бескомпромиссные сторонники свободы, частной инициативы, прав личности и пр. Это верные сторонники всеобщего контроля, идеологической мобилизации, подчинения любого частного интереса государственному. Это не просто люди с такими или этакими воззрениями. И те и другие принадлежат общественным структурам и системам действия. Эти структуры имеют совершенно различную морфологию и устройство. Они действительно враждебны друг другу и между ними не бывает паритета. Одна всегда доминирует, тесня и уничтожая другую. Но, как уже ясно читателю, согласно излагаемой концепции, ни одна не торжествует окончательно.

Более того, в относительно стабильные моменты, наступающие после утверждения того либо другого начала, люди и структуры, выражающие противоположное, так или иначе тоже проступают на общественной поверхности.

(Их наличие, кстати, дает возможность верховной власти, будь она властью бюрократии или буржуазии, автономизироваться, опереться на обе. Это двухпартийная система, только партии эти — партии двора. Либералы — в придворных, государственники — тоже под рукой, но их идеи в опале. Потом наоборот).

Логика излагаемой концепции теперь ясна. Каждый, кого она заинтересовала, может сам в ее свете рассмотреть нашу историю и сегодняшний день. Это именно логика, логика усмотрения. С таким подходом можно не только регистрировать смены эпох, но каждый момент оценивать как момент преобладания того или иного начала.

Как это было

В начале восьмидесятых потерпел поражение режим, имевший в виде сердцевины пресловутый ВПК. Режим, который завел специальный вид войны как самоценного процесса, не обязательно ориентированного на победу. Режим истощил свой ресурс и скончался.

По правилам нашей истории на смену пришла либеральная политика “перестройки”. Напомним, что первоначальными целями нового руководства был подъем машиностроения, то бишь передовых секторов “оборонки”. Но эти цели оказались несовместимы с либеральной фазой. Понудительная логика исторической модели оказалась сильнее субъективных намерений властвующих, она их переменила.

И девяностые годы стали периодом, когда курс диктовали экспортеры сырья/импортеры ТНП. Сложился новый для нас сектор элиты. Далекий от ВПК по своим целям и интересам, он — не из идеологических побуждений, нет! — поощрял свободную внешнюю и внутреннюю торговлю, политику союза с Западом, своим стратегическим торговым партнером. Он не из пацифизма отвернулся от армии и от военной промышленности. Столь же закономерно он не жаждал создания и своей гражданской индустрии.

Работники промышленности были оставлены на голодном пайке, но те, кто пошел в торговлю сырьем, товарами или деньгами, стали нагуливать шерсть с жирком. И не достать их было оттесненным от власти нивилляторам.

Надолго ли это? спрашивали сами себя наслаждающиеся свободой новые предприниматели. Ведь ту невечность свободы, о которой догадался французский исследователь, сознает любой российский обыватель, в особенности видя, как в соседних странах, словно выделенных в контрольные группы для вящего доказательства, что модель работает и там, уже показывают, что не забыли, как порастрясти нэпманов, подержав ночку если не в подвале, то на стадионе.

Неклассический вариант

И те, кто, согласно простейшему варианту модели, должны завершить фазу либерализма, и начать фазу зажима, состригания шерсти, расточения запасов и пр., тоже ждут, что вот-вот их час придет. Ругая правительство либералов, лидер, символизирующий историческую альтернативу их режиму, недавно сказал, что это правительство, доведя страну до того-то и того-то, не сделало еще только двух вещей: голода и войны. Он проговорился, прежде времени разгласил программу той фазы, которая, как он уверен, будет “его временем”.

Действительно ли центральная бюрократия заберет то, что позволила присвоить своему сырьевому сектору, и отдаст оборонно-промышленному? Это еще неизвестно. Но оказалось, что смена фазы возможна и без смены “носителей”.

С кризисом либерального полупериода началась и пошла ускоренная культурная эволюция, превращающая самых ярых сторонников свободного рынка в самых рьяных поборников экспроприации и тотального контроля.

Чередование фаз приватизации и национализации, господства либеральных и консервативных элит известно многим странам. Историческую судьбу страны, во многом определяет то, какова способность каждой из элит использовать свой час. Для нас исторически характерна гипертрофия госбюрократического начала и слабость общественных сил, отвечающих за фазу свободы. В чем это проявилось теперь? Как скажется в обозримом будущем?

Согласно излагаемой концепции, период свободного рынка является еще и периодом обновления технологической базы производства. В течение этого периода, как правило, происходит засасывание новых идей извне, смена принципов и схем работы, очередное срочное дотягивание производства до “мирового уровня”. Потом, в фазе госрегулирования новые принципы уже не примутся, обновление фондов тоже невозможно.

Похоже, что на этот раз мы немного успели в данном отношении. Компьютеризация и информатизация не прошли, производственные фонды индустриальной эпохи еще далеко не заменены на фонды эпохи постиндустриальной. Это печально. Но вследствие этого и фаза расточений не окажется длительной.

И еще одно важное обстоятельство, отклоняющее реализацию модели от “классической” чистоты. Бюрократия и буржуазия едва ли не впервые в отечественной истории так плотно срослись, проникли друг в друга. Крупные владельцы обзавелись небывалым политическим влиянием, а крупные чиновники — небывалыми капиталами. Этот фактор будет сглаживать различия между фазами и ускорять их чередование.

[ к содержанию ] [ следующая статья ]