Леонид Кацис / Камо грядеши?

Камо грядеши?

С. Л. СЛОБОДНЮК. "ИДУЩИЕ ПУТЯМИ ЗЛА..."
ДРЕВНИЙ ГНОСТИЦИЗМ И РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА 1880-1930 ГГ."
СПб.: Алетейя, 1998.

Когда берешь в руки книгу, посвященную анализу важнейшего течения в русской литературе и охватывающую эпоху пред-символизма, символизма и постсимволизма, испытываешь невольное преклонение перед ее автором. Ведь взвалил он на себя ношу почти что непосильную. И книга эта, как он сам указывает, итоговая, третья (правда, в конце работы автор обещает нам еще и еще).

Однако когда в качестве основополагающего исследования на эту тему, вместо принадлежащего перу 0. Ханзен-Лёве, составляющего первый из пяти томов его исследования символизма и посвященного как раз "дьявольскому символизму" тома (впрочем, книга вышла в Вене и по-немецки...), обнаруживаешь методологическую "базу" в виде теории анти-систем Л. Н. Гумилева, то чувство, описанное в первом абзаце уступает место некоторому беспокойству. И беспокойство это лишь нарастает, когда героями книги оказываются следующие деятели русской литературы: К. Случевский, Д. Мережковский, В. Брюсов, К. Бальмонт, Ф. Сологуб, Н. Гумилев, Е. Замятин, А. Блок, А. Н. Толстой и... Л. Леонов с его романом "Пирамида", вышедшим уже в самые последние годы.

Еще одно важное методологическое положение С. Слободнюка гласит, что "в творчестве русских художников, писавших с начала XIX века. Мировое Зло занимало достойное, но все же окраинное место, функционируя в строгих рамках христианской доктрины (оппозиция Добру и не более)". Не вдаваясь в слишком большие подробности, заметим, что немало материала на тему взаимодействия русской литературы XIX века, и в частности творчества Н. В. Гоголя, с гностицизмом можно найти в фундаментальной монографии М. Вайскопфа "Сюжет Гоголя", вышедшей совсем недавно уже в Москве. Однако надеяться на то, что С. Слободнюк будет читать что-либо из противоречащего его "одержимости Дьяволом", не приходится. И, быть может, самым ярким примером этого может послужить его анализ поэмы А. Блока "Двенадцать".

Так, при анализе поэмы А. Блока "Черный вечер. Белый снег. Ветер, ветер! На ногах не стоит человек. Ветер, ветер — На всем божьем свете!" характеризуется как... "шабаш".

В процессе анализа автор цитирует работы исследователей, которые осторожно упоминали Нечистого в связи с образами "Двенадцати". При этом С. Слободнюк цитирует какие угодно сочинения о "Двенадцати" и образе Христа в поэме, кроме знаменитой работы Б. Гаспарова о святочных мотивах в этой поэме или статьи Ю. Лотмана об отражениях городской культуры начала века в том же поэтическом тексте. Учет этих работ, наверное, поумерил бы пыл автора рецензируемой книги в его поисках следов сатаны.

Надо отметить, что сама по себе идея автора о том, что необходимо отделять просто образ Дьявола в литературе от произведений, основанных на идеях древнего гностицизма, не вызывает сомнений. Однако постоянные попытки "вычисления" тех или иных гностических доктрин в текстах всех анализируемых в книге авторов заканчиваются обычно констатацией, что и у К. Случевского, и у Мережковского, и у других героев книги чего-то все время не хватает для однозначного определения их постулируемых доктрин к конкретным разновидностям гностицизма. А с Д. Мережковским получается и вовсе смешно. В итоге своих рассуждений С. Слободнюк был вынужден констатировать, что все-таки полноправным слугой Аримана автор "Христа и Антихриста" не стал. А вот 3. Гиппиус в своей книге о Дмитрии Мережковском (не учитываемой автором "Идущие путями зла...") говорит, что в определенный момент ее покойный муж был-таки еще одержим Ариманом. В этом случае мы не берем не себя ответственность решать, кто прав. Но, на наш взгляд, одной из основательниц т. н. "Нового христианства" виднее, тем более, что итоги жизни Мережковского она подводила уже в эпоху, отстоявшую на много десятилетий от начала XX века.

Можно было бы коснуться здесь и самой объемной части работы, посвященной Н. Гумилеву, но анализировать глобальные построения автора, не учитывающего работы Н. Богомолова, М. Йовановича и др., опубликованные в специальных сборниках "Гумилевских чтений", не очень хочется. Ведь эти авторы предлагали другие варианты оценки мистических и религиозных увлечений автора "Огненного столпа".

А построения С. Слободнюка затрагивают абсолютно все творчество Н. Гумилева, сводя их к одной специфической разновидности гностицизма, которая прямо противостоит гностическим построениям ранних или старших символистов. Причем проблема гнозиса так занимает автора, что ничего негностического он просто не замечает. Правда, в преддверии следующих работ автора укажем, что К. Харер из университета г. Марбурга в одном из выступлений предложил проанализировать связи поэмы "Открытие Америки" с очень американской "Книгой Мормона". Но это для дальнейших рассуждений.

А сейчас коснемся все-таки собственной гностической проблематики русской литературы, которая осталась за пределами книги С. Слободнюка. И прежде всего, это творчество поэта и прозаика Михаила Кузмина, писавшего откровенно гностические тексты. Это его последователи — обэриуты Даниил Хармс и Александр Введенский. Здесь тоже далеко ходить не надо. Тексты Хармса о т. н. Гностике можно обнаружить в любом относительно представительном собрании текстов Обэриу. Еще более поразительные вещи можно обнаружить у упоминаемого С. Слободнюком русского философа Л. Карсавина. Его автор книги упоминает лишь как специалиста по гностицизму. Между тем его перу принадлежат гностические вариации "Пистис Софии" и "Еу", опубликованные, в частности, и в специальном гностическом третьем выпуске альманаха "Стрелец". Забавно при этом, что текст Л. Карсавина из "Стрельца" пародировал работу В. Шкловского "О поэзии и заумном языке", при этом раскрывая истоки как хлебниковского "Бобэоби", так и теорий главного русского формалиста. Кстати, публикации переписки Р. Якобсона с А. Крученых показала, что ранние футуристы откровенно ориентировались на древнюю гностику, не говоря уже об откровенно гностических текстах В. В. Розанова, лежащих в основе многих футуристических идей.

По мере продвижения к концу книги "Идущие путями зла..." остается все меньше желания дополнять автора. Ведь разбираться в терминах типа "христианский Ягве" мы предоставим кому-нибудь другому. Такого же сорта и такое рассуждение о Замятине:

"Хотя Замятин и называет героя ("Мы". —Л. К.) потомком христиан, истинное положение говорит о другом: устройство Единого Государства ближе к Израилю, нежели к Иудее. Благодетель, сосредоточивший в своих руках право творить добро и зло, вознаграждать и карать (уже в этой жизни), скорее, тождественен Яхве, а не новозаветному Богу любви". Создается впечатление, что в Израиле правил Яхве, а в Иудее — Христос!

На таком же уровне выполнена и вся книга. Поэтому мы не будем затруднять ее автора сведениями об огромном гностико-мистическом движении в советские годы, идеологическим манифестом которого был текст "Бакунин и культ Иолдабаофа". Это, понятно, советские мистические анархисты. О них можно прочесть и у покойного В. Налимова, и у ныне здравствующего А. Никитина. Но это уже для любознательного читателя "Логоса". И, возможно, для редакторов издательства "Алетейя", если им еще придется столкнуться с будущими трудами С. Слободнюка, и, как указано, в аннотации, "для всех, кому интересны проблемы отечественной культуры".

Леонид Кацис

[ предыдущая статья ] [ к содержанию ] [ следующая статья ]