ПРЕДВЕСТНИК «ЛАВКРАФТИАНСКОЙ САГИ»

Элджернон Блэквуд. Вендиго. М., «Энигма», 2005. 656 с. Тираж 3000 экз.

Сборник произведений английского писателя Э. Блэквуда (1869-1951) намеревались выпустить на русском языке, как минимум, дважды, но свет книга так и не увидела. И потому издательство «Энигма» вправе гордиться, что представило этого автора русскоязычной публике.

Здесь мы не будем обсуждать достоинства либо изъяны прозы Э. Блэквуда хотя бы уже потому, что для начала следует определить, какое место он занимает в пределах жанра.

Характерно, что Г.Ф. Лавкрафт, многим обязанный Э. Блэквуду, когда о нем заходит разговор в эссе «Сверхъестественный ужас в литературе», уклончив и не слишком точен: «Даже речи не может идти о сомнениях в даровании мистера Блэквуда, ибо еще никто с таким искусством, серьезностью и детальной точностью не передавал обертоны некоей странности в обычных вещах и происшествиях, никто со столь сверхъестественной интуицией не складывал деталь к детали, чтобы вызвать чувства или ощущения, помогающие преодолеть переход из реального мира в нереальный мир или в видения. Не очень владея поэтическим колдовством, он все же является бесспорным мастером сверхъестественной атмосферы и умеет облечь в нее даже самый обыкновенный психологический фрагмент. Лучше других он понимает, что чувствительные утонченные люди всегда живут где-то на границе грез и что разницы между образами, созданными реальным миром и миром фантазий, нет почти никакой». (1)

Что до последнего утверждения, оно и вовсе ошибочно, по крайней мере, на основании произведений, представленных в данном сборнике, можно сделать иной вывод. Натуры «утонченные» или «чувствительные», пользуясь определением Г.Ф. Лавкрафта, это представители цивилизации, ею воспитанные и вылощенные, а потому и не верят ни во что, кроме реального мира, до тех пор, пока не столкнутся с чем-то не подвластным их знанию. Натуры же суровые, почти грубые, но от цивилизации далекие, воспринимают сверхъестественное, с которым приходится столкнуться, как ужасное должное, в силу своей «натуральности» (ведь «натура» и «природа» зачастую синонимы).

Возьмем, для примера, «Вендиго», повесть, по которой назван сборник и которую Г.Ф. Лавкрафт назвал «сильным, но не выдержанным до конца сочинением», охарактеризовав дух ветра, Вендиго, как «лесного демона» (к слову, таких неточностей в эссе «Сверхъестественный ужас в литературе» с избытком).

Сюжет повести прост. Доктор Кэскарт и его племянник Симпсон, студент-богослов, в сопровождении двух проводников – Хэнка Дэвиса и Жозефа Дефаго, а также индейца Панка, который занимается хозяйством, отправляются на охоту в канадские леса.

Однако, сколько ни ищут охотники, лосей нет. Хэнк Дэвис предлагает – они с доктором Кэскартом отправятся на озеро Гарден, а Симпсон и Дефаго поплывут к заливу Пятидесяти островов. И пусть Дефаго такая перспектива почему-то решительно не понравилась, охотники так и поступили.

То, что произошло в дальнейшем, в определенной мере предсказуемо, если исходить из законов жанра и того, что действие повести происходит в непроходимом лесу, где давно, а может и никогда прежде, не ступала нога человека.

Услышав таинственный зов, Дефаго выскакивает из палатки и быстро исчезает. Симпсон напрасно ищет своего проводника – оставшиеся на снегу следы только сбивают с толку: отпечатки, оставленные тем, кто подходил к их палатке, не схожи ни с отпечатками ног человека, ни с отпечатками ног какого бы то ни было зверя, а следы Дефаго, который догоняет или сопровождает это неведомое существо, все более теряют первоначальные очертания. Судя по следам, шаги все удлиняются, скоро начинает казаться, что это не шаги, а гигантские прыжки, постепенно превращающиеся в полет.

Симпсон слушает: «Высоко над головой послышался плачущий, до странности тонкий и заунывный, приглушенный неимоверной высотой и расстоянием голос проводника Дефаго». (2)

Согласно индейским преданиям, так и должно быть, ведь Вендиго – это олицетворенный зов ветра (3), он зовет человека по имени, вызывая его, а потом увлекает за собой с такой скоростью, что ноги у человека отпадают, а взамен вырастают новые, отпечатки которых схожи с отпечатками Вендиго (4). Если человек и возвращается, он уже не в себе, потому-то индейцы и говорят о безумном: он «видел Вендиго».

Но то, что легко принимает ум человека, связанного с природой, то не укладывается в уме человека «цивилизованного». И Симпсон, будущий богослов, и доктор Кэскарт, у которого всегда наготове объяснения и умозрительные построения, никак не могут осознать, что произошло. Лишь со временем они полностью прочувствовали случившееся, тогда как индеец Панк без лишних рассуждений сложил вещи и с необычайной скоростью проделал долгий путь до дома, бросив остальных, тогда как Хэнк Дэвис сразу увидел, что вернувшийся – не Дефаго, а некто, облаченный в оболочку его друга. И этот некто вынужден вновь удалиться. Теперь сразу трое – доктор Кэскарт, Симпсон и Хэнк Дэвис – слышат голос, раздающийся с неимоверной высоты.

Так что же за историю предлагает читателям автор? Ю. Стефанов, в статье, посвященной Э. Блэквуду (5), предполагает, что для данного писателя характерен жанр этакой (разумеется, модифицированной) былички, балансирующей на грани реального и фантастического.

С этим вряд ли следует согласиться. Быличка, указывает энциклопедия, есть «жанр фольклорной несказочной прозы, народный демонологический рассказ, суеверное повествование, связанное с персонажами из разряда низшей мифологии». Согласно предложению Э. Померанцевой, знатока русского фольклора, следует различать собственно быличку и бывальщину, то есть «повествование, утратившее особенности воспоминания действующего лица-очевидца», которое «содержит больше обобщений и передается от третьего лица, что дает… возможность сравнительно легко обрастать фантастическими деталями, переходить в сказку … В бывальщинах преобладает трагический исход…» При том задача быличек в широком смысле слова «убедить слушателей в истинности сообщаемого, эмоционально воздействовать на них, внушить страх перед демоническим существом». (6) Надо упомянуть и то, что жанр не устарел и не отмер, а продолжает функционировать и поныне.

Из всего сказанного можно сделать вывод, что даже по чисто формальным признакам повесть «Вендиго» не относится к жанру былички. Но стоит обратить внимание на «несказочность», которая отмечена автором словарной статьи, как базовая составляющая жанра. Для повести Э. Блэквуда, в частности, и для жанра «хоррор», в целом, именно «сказочность», по-разному отливающаяся в чисто формальные элементы (подробно о них здесь рассуждать нет смысла, стоит лишь упомянуть), и является главным жанровым признаком. Тут средостение между сказкой и эпосом, «хоррором» и «фэнтези».

Что же касается «Вендиго», то и по набору персонажей, и по логике повествования, перед нами своеобразные, конечно, с поправкой на «русификацию», «Записки охотника». Именно так, не «Записки ружейного охотника» С.Т. Аксакова, не «Записки мелкотравчатого» Е.Э. Дриянского, где само уточнение способа охоты – с ружьем ли, с собаками – определяет жанр очерковый, предельно точный в деталях и лишенный обобщений и фантастического элемента.

«Записки охотника» предполагают и некоторую «логическую нехватку», тогда как фантастический или мистический элемент имеется в каждом охотничьем рассказе (лес или степь – уже топосы с повышенной мистичностью).

Г.Ф. Лавкрафт недаром отмечает, что «Вендиго» – произведение «сильное, но не выдержанное до конца». В концовке присутствует противоречие: Дефаго, не принятый за настоящего Дефаго его другом Хэнком Дэвисом, уходит в темноту, охотники возвращаются на основную стоянку и там обнаруживают опять Дефаго, потерявшего память, сошедшего с ума, но настоящего. Трудно сформулировать, в чем заключается неувязка, но она есть. Она продиктована «памятью жанра», в охотничьем рассказе ради выразительности можно пожертвовать логикой.

Заимствуя у Э. Блэквуда сюжетные ходы, Г.Ф. Лавкрафт эти логические нарушения убирал, потому что в пределах «хоррора» создавал иную традицию. Тем не менее, самое главное – отношение в сверхъестественному и ужасному – взято им без каких-либо исправлений. В повести «Вендиго» имеется пассаж: «Там, в самом сердце еще не укрощенной человеком лесной глуши, рассуждал Симпсон, они оказались, без сомнения, очевидцами чего-то извечно жестокого, от природы грубого и по существу своему первобытного. Нечто, невероятным образом отставшее от своего времени и поневоле смирившееся с появлением на земле человека, теперь вдруг вырвалось наружу с ужасающей силой, как низшая, чудовищная и незрелая стадия жизни» (7).

При желании сформулировать, в чем смысл «ктулхианской саги» Г.Ф. Лавкрафта, достаточно привести эти несколько строк, и более не мудрствовать.

Впрочем, заимствования из Э. Блэквуда вообще широко распространены у писателей «лавкрафтианской школы». А. Дерлет в повести «Затаившийся у порога» (кстати, подписанной двумя фамилиями – его собственной и фамилией Г.Ф. Лавкрафта, пусть повесть и была опубликована много лет спустя после смерти мэтра) использовал сюжетную линию, связанную с полетом по небесам и голосом, раздающимся оттуда, что, опять-таки достойно отдельного рассмотрения.

А заканчивая заметки, возникшие в связи с книгой Э. Блэквуда наконец-то появившейся на русском языке, следует порадоваться этому факту и посетовать, что в ней отсутствуют комментарии, которые столь необходимы и которые имеются в других книгах серии «Гримуар», куда включен и сборник «Вендиго». Комментарии могли бы быть обширными – материала для них достаточно.

М. Краснова

1. Говард Филлипс Лавкрафт. Зверь в подземелье. 1932-1937. М., «Гудьял-Пресс», 2000, с. 430.

2. Элджернон Блэквуд. Вендиго. М., 2005, с. 318.

3. Элджернон Блэквуд, указ. соч., с. 331.

4. Элджернон Блэквуд, указ. соч., с. 331.

5. Статья помещена в качестве предисловия к сборнику, но мы пользуемся более ранней публикацией из книги «Юрий Стефанов. Скважины между мирами. Литература и традиция. «Контекст 9». Выпуск 8. М., 2002».

6. Литературная энциклопедия терминов и понятий. М., НПК «Интелвак», 2001. Стб. 108.

7. Элджернон Блэквуд, указ. соч., с. 343.