Марина Краснова

Романы Г. Леру «Заколдованное кресло» и У. Сомерсета моэма «Маг» (Попытка взаимной интерпретации)

В этой части публикации содержатся материалы, связанные с двумя очень несхожими художественными произведениями, тем не менее, представляющими интерес в связи с новеллой М. Р. Джеймса «Подброшенные руны».

Французский журналист и романист Гастон Леру (1868 – 1927) известен, в первую очередь, как автор детективных и мистических романов, в частности, знаменитого романа «Призрак оперы». Однако нас он интересует не как создатель классических детективов, а как мастер газетного романа-памфлета.

Сюжет романа «Заколдованное кресло» достаточно прост, хотя и разработан с немалым мастерством и определенной долей эксцентрики. Особенно удались автору характеры: под его пером возникает целая галерея академических ученых, занятых чем угодно, только не научными трудами. Их обуревают страсти, они ссорятся, мирятся, заключают союзы, негодуют, отчаиваются, но неуклонно защищают свой замкнутый мир от вторжения чужаков.

В качестве примера хочется привести всего одну деталь: «Тем временем великий Лустало преспокойно испачкал нос черными чернилами, которые зачерпнул пальцем в чернильнице, полагая, что опустил его в свою табакерку».

Английский прозаик и новеллист Уильям Сомерсет Моэм (1874 – 1965) представляет литературу совершенно иного рода. Это беллетрист, который также стремится, в первую очередь, к успеху у читателей. Но, в отличие от Леру, торопившегося сдать роман в очередной номер и притом заполнить газетный подвал так, чтобы на полосе не было ни лишних кусков, ни пустых мест, Моэм тщательно отделывал стиль своих произведений, сюжеты которых пусть и не отличались особой замысловатостью, но были хорошо отлажены и стройны.

В силу упомянутых – кардинальных – различий мы не сопоставляем романы Леру и Моэма: такого рода сопоставление потребовало бы слишком большого текстового объема, а основания для этого было бы все-таки зыбким. Более того, у нас нет сведений, читал ли М. Р. Джеймс «Заколдованное кресло» и «Мага». И все-таки, напомним, мы даем ключи для интерпретации, предоставляем материалы и в данном случае видим свою задачу именно в этом. Если уж автор не пожелал прийти к однозначному ответу, некорректно ему такой ответ навязывать.

М. К.

I

Париж взбудоражен страшными и притом необъяснимыми происшествиями: уже второй кандидат, который должен был бы занять место в Академии бессмертных, до этого занимаемое монсень о ром д'Аббевиллем, умирает совершенно неожиданно и трагически. Капитан первого ранга Максим д'Ольне, написавший книгу «Путешествие вокруг моей каюты», умер в середине торжественного заседания Академии, получив перед тем письмо со словами: «Бывают путешествия куда более опасные, чем те, что совершают вокруг своей каюты!» (Леру 1998, с. 339). За два месяца до него точно так же умер сочинитель «Трагических запахов» поэт Жан Мортимар. В письме, адресованном ему, значилось: «Запахи порой бывают трагичнее, чем принято думать» (Леру 1998, с. 339).

Оба письма подписаны инициалами ЭДСЭДТДЛН. Все знают, что инициалы эти скрывают имя – Элифас де СентЭльм де Телльбург де ла Нокс. В действительности, человек этот носит вполне обыкновенную фамилию Бориго и прежде занимался таким заурядным делом, как торговля оливковым маслом (нетрудно увидеть здесь почти не замаскированную пародию на Элифаса Леви, знаменитого оккультиста, личность по-своему заметную, эмблематичную, но существующую на грани самопародии). Он уже выставлял свою кандидатуру, но она была отклонена. Как говорит по этому поводу г-н Ипполит Патар, непременный секретарь Академии: «И он еще надеялся, этот злосчастный шарлатан, который именовал себя магом, заставлял обращаться к себе не иначе, как сэр, и опубликовал смехотворную книгу под названием “Хирургия души”, он надеялся удостоиться бессмертной чести сесть в кресло монсеньора д'Аббевилля!..» Короче, этот человек – алхимик, прорицатель, астролог, чародей и некромант, – кто угодно, только не серьезный ученый. Тем не менее, он заявил, выходя из клуба пневматиков: «Горе тем, кто пожелает занять его, опередив меня», имея в виду все то же кресло в Академии.

Может ли Элифас и впрямь кому-нибудь навредить, владеет ли он какими-либо тайными знаниями? Знаменитый египтолог г-н де ла Бессьер, знававший Элифаса еще в те времена, когда он изучал надписи, высеченные на стенах египетских пирамид, и пытался разгадать секрет Тота, о познаниях науки древней, в отличие от современной, заявил следующее: «Мы соприкасаемся здесь с тайной. Все, что вас окружает, и все, чего вы не видите, является тайной, а современная наука, гораздо глубже, чем древняя, проникшая в то, что видимо глазу, весьма отстает от древней в том, что невидимо. Ибо тот, кто познал древнюю науку, смог познать и то, что невидимо. “Злой рок” невидим, но он существует. Кто станет отрицать, что бывает везение и невезение? То и другое с очевидным упорством сопутствует людям или начинаниям, вообще каким-то вещам. Ныне о везении и невезении говорят, как о некоей роковой неизбежности, против которой ничего не поделаешь. Древняя же наука после сотен веков исследований определила эту тайную силу, и не исключено – я говорю, не исключено, – что тот, кто дошел до истоков этой науки, научился управлять этой самой силой, то есть иными словами употреблять добрые или злые чары » (Леру 1998, с. 349).

И хотя носитель главной опасности бесследно исчез, внезапно гибнет и г-н Мартен Латуш, автор «Истории музыки» в пяти томах, чья кандидатура также была выдвинута в Академию. Умер он, по словам его служанки, от мелодии, с которой связана легенда и которая прозвучала именно в тот момент. Столь же мало правдоподобны, хотя и вполне вероятны причины смерти предыдущих кандидатов.

Больше никто не решается претендовать на кресло монсеньора д'Аббевилля. Ситуацией воспользовался скромный торговец картинами и антиквариатом г-н Гаспар Лалует. Хотя он сочинил всего два произведения, лишь с известной натяжкой характеризуемых в качестве научных (первое – «Искусство обрамления», второе – о подлинности подписей на картинах известных художников), г-н непременный секретарь Академии с радостью хватается за эту кандидатуру, лишь бы престиж великого учреждения не пострадал. Самую большую и неожиданную сложность составляет одно обстоятельство – г-н Гаспар Лалует не умеет читать, а потому неизвестно, как он прочтет благодарственную речь.

Впрочем, все вопросы решены, но тут в Париже объявляется Элифас, он посещает г-на Гаспара Лалуета. В разговоре выясняется, что ни к каким смертям Элифас не имеет ни малейшего отношения, свою кандидатуру в Академию выдвигать больше не намерен, ныне он торгует кроличьими шкурками, и дело пришлось ему по душе. Опасения г-на Гаспара Лалуета, что Элифас объявит о своей непричастности к смертям и тогда выищется множество охотников попасть в Академию, Элифас развеивает: узнав, как обстоят дела и что будущий академик не умеет читать, Элифас расхохотался и пообещал никому ничего не открывать.

Концовка романа окрашена некими трагическими событиями, которые к этой линии повествования отношения не имеют. Тут все завершилось великолепно. Г-н Гаспар Лалует выучил свою речь наизусть, а жена его – главный двигатель его честолюбия – пометила листки, которые перекладывал на кафедре г-н Гаспар Лалует, делая вид, будто он и впрямь читает. Напряженный, почти детективный сюжет расцвечен превосходными картинками нравов академической среды. Случайна или закономерна смерть трех упомянутых выше персонажей, так и неизвестно. О том, есть ли таинственные лучи Тота, убивающая музыка и прочие загадочные и опасные вещи, каждый волен думать по-своему.

II

Безмятежная жизнь парижской компании – будущего медика, его невесты, ее подруги и общего их знакомого, старого доктора, интересующегося оккультными рукописями, – внезапно разрушена грубым вторжением некоего Оливера Хаддо, личности заметной, экстравагантной и, как показывают дальнейшие события, необычайно опасной.

Романист описывает его не слишком подробно, скорее, беглыми штрихами, отдавая предпочтение не столько внешнему виду этого человека, сколько его поступкам, а более всего словам. Тем не менее, и по отдельным замечаниям можно составить о нем вполне цельное и любопытное представление.

Поначалу он обрисован коротко: «Мимо них прошествовал высокий полный мужчина в ярком клетчатом пиджаке» ( Моэм 2001 , с. 11); впоследствии портрет лишь уточняется и, если уместно такое выражение, разрастается и в телесной оболочке, и в пространстве (о чем чуть позже). Оливер Хаддо «был очень крупно сложен, футов шести ростом, но самой заметной чертой в нем была тучность. Внушительных размеров жи вот, большое и мясистое лицо» (Моэм 2001, с. 24 – 25). О возрасте и внешности сказано просто, и портрет этот мог бы казаться вполне заурядным литературным портретом, если бы мы не знали прототип, а точнее, реального человека, личности которого и посвящен роман: «Хаддо был явно нестар, хотя из-за тучности казался старше своих лет. Правильные черты лица, маленькие уши, тонкий нос. И большие белые, ровные зубы. Рот тоже большой, губы влажные, толстая, как у бульдога, шея. Темные вьющиеся волосы, зачесанные со лба и с висков, придавали его чисто выбри тому лицу неприятную наготу. Лысина на макушке напоминала тонзуру. Хаддо производил впечатление порочного, чувственного монаха» (Моэм 2001, с. 26 – 27).

Внешность и поведение его сразу бросаются в глаза, не оставляют никого равнодушным. Самоуверенность, намеренный эпатаж отличают поведение Оливера Хаддо на публике.

Характеристика, которую дает ему доктор Поро, единственный, кто знаком с Хаддо, несколько странная: «Мы познакомились недавно и совершенно случайно, когда я собирал материал для книги о средне­вековых алхимиках и много работал в библиотеке Арсенала, которая, как вы, может быть, слышали, хранит обширную литературу по оккультизму. <…> Не так уж много читателей работает в этой библио­теке… и я скоро узнал всех ее по­стоянных посетителей. Этого же джентльмена я встречал там ежедневно. Когда я приходил туда рано утром, он уже сидел, погруженный в непонятные старинные фолианты, и все еще листал их, когда я уходил в полном изнеможении. Случалось, что те книги, которые интересовали меня, были на руках у него, и я понял, что он интересуется тем же, что и я. Внешне выглядел он необычно, даже неприятно, Поэтому я не заговаривал с ним, хотя и мог бы это сделать. Как-то понадобилась мне одна информация, но разыскать ее не удавалось. Отсутствовали какие-либо источники. Библиотекарь не мог мне помочь, и я прекратил поиски. И вдруг этот человек принес нужную книгу. Наверное, услышал от библиотекаря о моих затруднениях. Я был очень благодарен незнакомцу. Мы в тот день вместе вышли из библиотеки, и темой нашей беседы послужили общие ин­тересы. Я был поражен его знаниями, он рассказывал о вещах, о которых я прежде и не слыхивал. Передо мной у него было то преимущество, что он владел не только араб­ским, но и древнееврейским, посему мог изучать каба­листику (так в тексте – М. К.) в оригиналах» (Моэм 2001, с. 11 – 12).

Несмотря на презрение, основанное то ли на странной брезгливости, то ли страхе, что испытывает к Хаддо будущий врач и счастливый жених Артур, доктор Поро говорит о Хаддо достаточно уверенно: «…Париж полон странных личностей. Это город, где можно встретить самых эксцентричных особ. Пусть в наш разумный век это звучит невероятно, но мой зна­комец Оливер Хаддо утверждает, что он маг. И, думаю, утверждает вполне серьезно» (Моэм 2001 , с. 12).

Как бы то ни было, англичанин, который по его собственным словам, «учился в Итоне и окончил Оксфорд в 1896 году» (Моэм 2001, с. 29), смог не только нарушить размеренное течение жизни этой маленькой компании, но и достаточно быстро и неожиданно для всех (за исключением его самого) подчинить своему влиянию невесту Артура – она выходит замуж за Хаддо. Молодая чета путешествует по Европе, с необыкновенным везением играет в казино, причем ходит упорный слух, будто подобная удача – следствие того, что Хаддо так и не притронулся к своей жене, она осталась девственницей (ритуальный момент), а сам он устраивает чудовищные оргии, на которых присутствует и она (впоследствии она подтверждает это в разговоре с Артуром). Затем Хаддо и Маргарет селятся в Англии.

Приложив неимоверные усилия, Артур уводит Маргарет из дома Хаддо. Она постепенно освобождается от страшного влияния мужа, вскоре должен состояться бракоразводный процесс, и она станет совершенно свободна. «Но тут с Маргарет вдруг произошла перемена. По мере того как приближался день открытия процесса, она станови­лась все более встревоженной и нервной, веселость поки­нула ее, она все чаще погружалась в угрюмое молчание. В какой-то степени это можно было понять: ведь вскоре придется рассказывать равнодушным судейским чинам о самых интимных подробностях своего замужества. В конце концов миссис Хаддо сделалась столь неуравновешенной, что Сюзи не могла больше приписывать ее состояние ес­тественным причинам». Вот как Сюзи, подруга и компаньонка Маргарет, рассказывает о том в письме: «Хорошее настроение, в котором она пребывала еще недавно, сменилось необъяснимой раздражительностью. Она стала беспокой­ной, не может ни секунды оставаться на одном месте. Даже когда сидит, тело ее дергается, словно в конвульсиях. Я начинаю подозревать, что волнения, перенесенные ею, вызвали какое-то нервное заболевание, и это меня очень тревожит. Маргарет бесцельно слоняется по дому, бродит вверх-вниз по лестнице, выходит в сад и сразу же возвра­щается обратно. Она опять сделалась очень молчаливой, в глазах возникло то же выражение, которое пугало нас, когда мы привезли ее сюда. Если я спрашиваю, что ее мучает, она отвечает: “Боюсь, что-то случится”. И не хочет или не может объяснить, что имеет в виду. В последние недели расшатались и мои собственные нервы. Я не могу сообразить, чтo из наблюдаемого мною – реальность, а чтo – плод воображения. <…> Мне очень не по себе от происходящего, и меня охватывают нелепые страхи. Боюсь, в Хаддо есть что-то, внушающее мне непонятный ужас. Он постоянно присутствует в моих мыслях. Будто вижу его жуткие глаза, холодную циничную улыбку. Просыпаюсь по ночам с сильно бью­щимся сердцем и ощущением чего-то неотвратимого» (Моэм 2001, с. 133–134).

Двойственность по отношению к магии очевидна. Ее, с одной стороны, не могут представить действительно существующей, но, с другой стороны, как в таком случае можно объяснить все происходящее? Доктор Поро говорит осторожно, но вполне взвешенно: «Адепты магии стремились к одной постоянной цели. Они хотели быть любимыми теми, кого любили сами, и мстить тем, кого ненавидели; но сильнее всего они жажда­ли обрести могущество, недоступное для обычных людей, хотели неограниченной власти, подобной власти богов. И ни перед чем не останавливались, дабы достичь цели. Но Природа неохотно раскрывает свои секреты. Тщетно маги раздували свои печи и корпели над неразборчивыми книгами, призывали мертвецов и заклинали злых духов. Часто наградой им были лишь разочарование и нищета, человеческое презрение, пытки, тюрьма и позорная смерть. И все же, в конце концов, возможно, есть в этой мистике какая-то частица истины» (Моэм 2001, с. 138–139). И добавляет, возражая на чуть насмешливое замечание собеседницы, которая обвинила его в этой самой осторожности: «Не иметь определенного мнения в таких вопросах – самое разумное… Если современный человек изучает оккультные науки, его долг не высмеивать все и вся, но терпеливо пытаться отыскать истину, которая может быть сокрыта во мраке этих ил­люзий» (Моэм 2001, с. 139).

Сам Хаддо выражается более определенно, однако сказанное им облекается в оболочку символических сопоставлений: « …магия – не более чем искусство сознательно использовать невидимые средства, дабы произвести реальные эффекты. Воля, любовь и воображение – суть магические силы, которыми обладает каждый; но лишь тот, кто знает, как развить их, может считаться магом. У магии имеется только одна догма: ощущаемое есть мера невидимого» (Моэм 2001, с. 32).

Артур, самое деятельное лицо в романе, переходит от полного отрицания и неверия в какие бы то ни было магические манипуляции к убеждению: «…мне кажется, что обычные методы здесь не дадут результата. Единственная возможность – сразиться с Хаддо его собственным оружием» ( Моэм 2001 , с. 136). Он тут же возражает сам себе, однако, начинает действовать.

Артур, Сюзи и доктор Поро отправляются в местечко Веннинг, находящееся возле Скина, владений Хаддо. Здесь от хозяйки гостиницы они узнают подробности: «Оливер был крупным местным землевладельцем… Хозяйка все время именовала его не иначе как сумасшедшим и в качестве доказательства его странностей доложила Артуру, что тот не желает, чтобы слуги ночевали в доме: после обеда всех их отсылают в различные коттеджи, стоящие в парке, и он остается наедине с женой. <…> …к тому же словоохотливая женщина поведала о злом влиянии Хаддо на урожай и здоровье скота тех фермеров, которые чем-нибудь навлекли на себя его гнев. Кстати, как-то поссорился он с управляющим своим имением, и тот через год внезапно умер. Живший по соседству мелкий землевладелец отказался продать Хаддо свой надел… и все животные на ферме несговорчивого соседа пали от какой-то странной болезни, так что бедняга совершенно разорился» (Моэм 2001, с. 141). Артур испытывает «атавистический страх перед колдовст­вом».

Доктора Поро уговорили произвести магический опыт – хотя он интересовался оккультными науками чисто теоретически – и вызвать душу Маргарет, чтобы у нее самой узнать, что послужило причиной ее гибели, последовавшей незадолго до их приезда. Убедившись, наконец, кто всему виной, они врываются в дом.

Роман мало динамичен, событием в собственном смысле этого слова можно назвать лишь побои, нанесенные взбешенным Артуром Оливеру Хаддо за его непозволительное поведение, уход невесты Артура к Оливеру Хаддо, схватку Артура с Оливером Хаддо и гибель последнего в финале романа.

Несмотря на то, что имеются сцены и детали, характерные для определенного рода «мистической» литературы (приводятся по разрабатываемой нами классификации: страх животного в присутствии носителя зла, сцена шабаша, выращивание гомункулусов, духота и тишина, предшествующие появлению носителя зла), а также прямая, хотя и не заявленная отсылка к тексту романа У. Коллинза «Лунный камень», произведение это не имеет к мистике прямого отношения. Акцент сделан на психологии героев и на узнаваемости их. Оливер Хаддо – это Алистер Кроули, в некоторых чертах доктора Поро, француза, а более всего в описании его жилища (см.: Моэм 2001, с. 44) можно увидеть отсылку – непрямую – к Элифасу Леви, причем сделана такая отсылка скорее в силу «повествовательной инерции», ибо в романе описан произведенный им широко известный опыт по вызыванию духа Аполлония Тианского (см.: Моэм 2001, с. 51–55) (описание опыта, как кажется, взято из источника, впоследствии неоднократно цитировавшегося (см.: Кинг 1999)).

Роман явно рассчитан на сиюминутность – и потому , что он «спроецирован» в будущее, которое еще только грядет, и потому, что земная жизнь главного героя закончена, в то время как Кроули здравствовал и лишь начинал свою карьеру. Даже его внешний вид не был еще таким, как описывает романист – полнота пока не бросалась в глаза, тем более, не сделалась болезненной.

Впрочем, романист, заинтересованный именно в успехе, и не желал большего, чем интерес публики. Но немаловажна такая подробность – в английской литературе целая серия книг, первая из которых появилась едва ли не в XVIII веке, носила одно и то же название «Маг». Характер этих сочинений был чаще всего разоблачительным, а стиль памфлетным.