От беспризорничества и хулиганства

В.Ф. Лурье

От беспризорничества и хулиганства - к блатной субкультуре

Фольклор ГУЛАГа - тема необычайно широкая. Происхождение и бытование его невозможно представить в полной мере без знания того, как именно, из какого человеческого материала складывалась лагерная культура. И немалое место в ней принадлежит детям и подросткам. По архивным данным, на 1.03. 1940 года в стране было 53 лагеря, 425 исправительно-трудовых колоний и 50 колоний для несовершеннолетних, 90 домов младенца. С 1935 по 1940-й в ГУЛАГе находилось 155 тысяч подростков, к 1953 году - 35 тысяч детей заключенных. Треть всех заключенных сидела по делам о хулиганстве (1). Беспризорные и хулиганы в большинстве своем попадали в колонии и лагеря и там становились полноправными обитателями ГУЛАГа. Они вносили в культуру лагерей свой определенный фольклорный репертуар, сложившийся еще на воле. В лагере он дополнялся и перерабатывался.
Одной своей частью субкультура беспризорных и хулиганов соприкасается с культурой детства, другой - с лагерной. Через них проходил один из путей психологияческого и культурного объединения Большой Зоны и ГУЛАГа. Эта проблема актуальна и сегодня.
Обозначим, в чем же сходство культур детей и взрослых преступников (кроме того, что и преступники были детьми и, каждый, в своей степени, носителем детской культуры).
1. Особенности языка - и у тех, и у других подчеркнуто свободное языковое поведение; существует свой жаргон; в школьной среде с 1920-х годов популярен блатной язык.
2. Существование типа личности со смешанной субкультурой, близкого и детям и блатным - беспризорника.
3. Близость детского озорства, шалостей, некоторых форм игрового поведения - и хулиганства, особого игрового поведения преступников.
4. Многое из "спустившегося" к детям фольклора принадлежало ранее именно блатным.
5. Безусловное не только формальное, но и тематическое и иногда текстовое совпадение альбома блатного-уголовника и девического песенника-альбома, аббревиатур из песенников и наколок взрослых преступниц.
6. Косвенно, но их объединяет отрицательное отношение общества к их субкультурам, официальное неприятие ненормативного языка, неподцензурного устного и письменного творчества.
В существовавшем тоталитарном государстве дети - в силу своего возраста, блатные - в силу своего положения и той роли, что они играли, имели возможность создавать свои культуры, не подчиненные официальной культуре, и противостоять ей. Они могли быть изгоями. А изгойничество "стимулирует создание арго. Особенно отчетливо это проявляется в тех случаях, когда изгойничество отливается в корпоративные формы... Пассивное изгойничество связано с невыполнением норм и правил, влекущим изгнание из некоторого коллектива, ... активное - с выполнением некоторой функции, подразумевающей пребывание вне общества... Общество на разных этапах по различным причинам выбрасывает за свои пределы определенный человеческий материал. Это, как правило, бывают наиболее активные, склонные не мириться со сложившимися нормами и находящие выход в творчестве, протесте, чудачестве или преступлении люди" (2).
Можно определить детскую субкультуру как изгойничество пассивное, а субкультуру блатных - активное. Как писал американский социолог Инкельс, преступность становится "заученным поведением в рамках данной подкультуры" (3), а детская культура - свободная, доступная разным типам игрового поведения, отражающая внешний мир, но почти не зависящая от него.
Теперь подробнее остановимся на типах беспризорных и хулиганов, и на том, что вербовало детей в их сообщества, и далее - в преступную субкультуру.
Для детей всегда существовала притягательность литературного образа беспризорного, книги о них входили в число самых предпочтительных. "Рыжик" Г.Свирского, "Принц и нищий" М.Твена, "Без семьи" Г. Мало,
После революции абстрактный для многих образ стал более конкретным. "Картины действительности, тяжкой нашей действительности у всех пред глазами... всюду вы встречаете беспризорного ребенка и подростка" (4, c. 48.) В РСФСР беспризорных насчитывалось, по данным Hаркомпроса, 935.482, на Украине - 200.000 (4, с. 52). Цифры огромные, но, как отмечал исследователь проблемы беспризорных, "дети бездомные, дети связанные с разлагающей их средой взрослых, в эту статистику не входят" (там же).
Соответственно многократно увеличилось и влияние сложившейся субкультуры беспризорных на домашних детей.
В первую очередь (и наиболее заметно) это влияние было оказано на детский и подростковый язык. Школьный жаргон существовал всегда, "причину "социального снижения штиля" в языке современной школы нельзя приписывать революции или факторам, органически с ней связанным и принадлежащим лишь революционной эпохе: причина эта или причины эти имели место и в дореволюционной обстановке, и речь ...лишь о количественном росте рассматриваемых явлений" (5, с. 162).
Количественный рост был очень сильным, что и вызывало официальное осуждение "огрубления речи учащихся", как называлась одна из многочисленных статей на эту тему. Hо противники школьного жаргона выступали против самого языка, не касаясь внеязыковых причин существования речи, насыщенной блатными словами и выражениями. Об этой причине впервые широко сказал известный лингвист Е.Д.Поливанов: "снижающий штиль" жаргон существует в школе потому, что у школьников хронически существует потребность определять себя и собеседника ... в виде хулиганов или в виде играющих "под хулиганов" (5, с. 164).
Ребенок или подросток был в оппозиции (игровой или серьезной) к школе и обществу до революции, после революции эта оппозиционность многократно увеличилась. Первым следствием и показателем этого был язык, языковое поведение, но этим дело не ограничилось. Особое поведение выводило активных "инакомыслящих" к выходу в маргинальные слои общества, и в первую очередь, в беспризорные. Об этом феномене можно составить определенное мнение с помощью фольклора. А наиболее яркое представление о фольклоре беспризорных дает взгляд на их песни. Как писала Маро, "весьма ценным является быт преломленный в художественном творчестве ребят, в песне. Несомненно, что она является творчеством коллективным и потому более объективным. Несомненно также, что она отражает наиболее существенные моменты их бытия. То, что имеет глубокое значение, то что врезалось в душу, то попало в песню, остальное, более мелкое, отфильтровалось" (4, с. 202). "Если даже некоторые из них составлены взрослыми "блатными", то все же молодняк их поет, они являются в настоящее время их песнями" (там же, с. 224).
Классическая песня беспризорных, с красивым и глубоким изображением горечи сиротства, от которой веет безысходной тоской и унынием, хотя в ней и нет реальных черт, - это песня

1. А в саду при долине
Там поет соловей
А я бедный на чужбине
Позабыт от людей
Позабыт и заброшен
С молодых юных лет,
Я остался сиротою
Счастья-доли мне нет (и т. д.)

Еще одна песня, рисующая картину изменений жизни ребенка и выхода его на дорогу, которая привела в тюрьму. Пел ее, как отмечал собиратель, "мальчик лет 13-14, легко возбудимый, легко свирепеет, бросает в собеседника чем попало, часто дерется доской, которая служит изголовьем кровати в ночлежке. Очень болезнен с виду, кокаинист, отчаянный картежник". Песня поется на мотив "Мой костер в тумане светит..."

2. Когда мне было лет 12,
Когда скончался мой отец,
Не стал я матери бояться
И стал большой руки подлец.
По квартирам стал я шляться,
И стал водочку любить
Воровать я научился
И пошел по тюрьмам жить.
В первый срок сидел немного:
Четыре месяца всего.
Когда я вышел на свободу,
Я не боялся ничего.

и т.д., описание уже конкретных преступлений.
Обычный тернистый путь беспризорника - сиротство, потеря отца, отсутствие влияния матери, первое легкое преступление и получение определенной квалификации в тюрьме, ставящее его на рельсы правонарушения, по которым он катится порой по инерции. У беспризорных много песен - картинок реального быта, с подробным описанием всех действующих ли и мотивов их поступков. Одних на преступление толкала любовь:

3. Я как коршун по свету метался
Для тебя все добычу искал,
Воровством, грабежом занимался,
А теперь за решетку попал.

Других - кокаин или опьянение. Часто описывается возможная гибель героя, и чаще всего к этому подводит равнодушие общества. Об этом песня "Пойте вы, клавиши, пойте" (популярная вообще в среде блатных) и другие.

4. Было время, когда хотел я
Руку помощи вашей сыскать
Hо теперь уж душа очерствела,
И решил я пойти урковать.

Исследователи отмечали и такой интересный факт. "В огромном большинстве песен, даже неожиданно для собиравших их, преобладает минорный тон, глубокая грусть, а иногда и полный пессимизм. В действительности же тон жизни, общая окраска облика беспризорного и правонарушителя далеко не такова. В ней есть и ухарство и задор, своеобразный юмор и иной раз и оптимизм. ...В художественном творчестве ...боль души концентрируется, находит себе выход в горьких упреках людям, "через которых страдаю", и которым "всем чужой" (4, с. 224).
Беспризорные еще могут выбирать и стиль поведения, и - с помощью конструктивно помогающих им взрослых изменить свой образ жизни, сменив и песни. Если же они этого не делают, то реальность песен и реальность жизни беспризорника совпадают в гораздо большей степени.
В деклассированной среде, в блатном мире профессиональных преступников в 1920-х годах многих подростков привлекало и вело на путь беспризорничества следующее. Вновь обращусь к исследованию Маро: "...Это прежде всего привлекательная для подростков интересность жизни, разнообразие ее, затем - это самостоятельность его в ней, возможность проявить инициативу, развивать ее и видеть результаты ее. Наконец, это перспектива квалификации, момент совершенствования, всегда привлекательный и манящий молодежь. А к тому же тут присоединяется и экономический фактор: эта преступная квалификация не только не дает погибнуть с голода и холода, не только избавляет от лишений, а дает известную материальную обеспеченность, уверенность в борьбе за существование" (4, с. 226).
Что же давала официальная общественная жизнь детям и подросткам, что они могли найти "интересность жизни" только обратясь в беспризорных и преступников? Это имеет непосредственное отношение и к фольклору, так как многие дети компенсировали недостаточную окружающую их духовную жизнь за счет порой гипертрофированного развития своего внутреннего мира. И в беспризорные многие дети убегали именно за реализацией своих мечтаний - о теплых странах, дешевом хлебе, добрых людях и т.д., в поисках своего детского Белозерья.
Расхождение вкусов и потребностей детей и того, что им реально предлагалось и разрешалось государством, наглядно видно на примере издательской политики.
В чтении детей, особенно младшего возраста, важное место занимает сказка. Hо "после революции сказку издавать почти перестали. В единичных случаях печатается индивидуальная сказка авторов, освещающая революционные или социалистические проблемы" (6, с. 57). Интерес к сказке в старшем возрасте вытеснялся у мальчиков интересом к "приключениям", а у девочек - к "быту" (там же, с. 31). В 14-15 лет интерес к сказкам сохранялся у беспризорников, которые "требуют сказки пострашнее" (там же, с. 59). Hо и "литература приключений в послереволюционный период до 1926-27 года почти не издавалась (там же, с. 60). К тому же, "современная русская литература сознательно не учитывает различие полов и издает книги "общие" для мальчиков и девочек, хотя в действительности даже в бытовой литературе новая русская книга по особенностям своим больше подходит для читателя мальчика" (там же, с. 24). Возможно, что именно в этой маскулинности и была причина широкого распространения девичьих альбомов, рукописных сентиментально-эротических и романтических повестей и рассказов. А отрицание сказки, воображения, приводило к тому, что дети (или их часть) тайно запирались в свои фантазии, насыщенные сказочным, волшебным и страшным.
Как утверждал один из участников дискуссии "Нужна ли сказка в наши дни", "нужна большая работа, чтоб изжить и уничтожить в человеческой природе нечто в роде инстинкта чудесного, сверхъестественного, питавшего сказку и в свою очередь питавшегося ее причудливой и своеобразной фантастикой. Это делает политически-революционное осознание, это делает наука, это делает сама жизнь под влиянием разнообразных факторов" (7). И эту работу активно проводили, достаточно вспомнить "борьбу с чуковщиной". Популярны были и подобные сентенции: "Величайший предрассудок думать, что книги в общем полезны. В общем они вредны. Лишь немногие книги полезны вполне. В доброй половине книг полезные места перемешаны с вредными. Почти половину всех книг лучше всего не читать, т.к. они безусловно вредны. По возможности, не читайте книг, изданных в прежние, дореволюционные годы. Если тогда были хорошие книги, они теперь переизданы Госиздатом". Опубликовано это, что характерно, в журнале для молодежи "Красный Букварь" (8).
А как именно "политически-революционное осознание" подменяло детям чудесное, их фантазию, хорошо видно по эпизоду повести Л.Кассиля "Кондуит и Швамбрания". Он практически завершает повествование. Героев повести зовут в "настоящую жизнь", двоюродная сестра-коммунистка говорит братьям и всем присутствующим: "Тут виной всему старая пословица: там хорошо, где нас нет. Hо вот один известный коммунистический писатель так писал: пролетариату незачем строить себе мир в облаках, потому что он может основать, и основывает, свое царство на земле. И для того у нас пролетарская революция, чтоб было там хорошо, где мы...
В треске аплодисментов я услышал отзвуки развенчанной Швамбрании. Мы с Оськой, взявшись за руки, гордо вышли из грохочущей комнаты" (9). Игра в собственный чудесный мир, в личную свободу воображения закончилась. Играть в общую для всех игру в коммунистический рай герои повести пока не хотели.
Итак, дети формировались в подражании беспризорникам, культивируя свой приблатненный жаргон и некоторые формы поведения, свойственные деклассированным. Личные фантазии детей общество пыталось вытеснить фантазиями социальными. Одновременно с этим, тоже с начала 1920-х годов шел необычайно сильный рост юношеского и взрослого хулиганства, иногда переходящего в бандитизм. Причем хулиганством занимались больше всего не "подонки общества", а рабочие, имеющие стабильный заработок и позитивно связанные с обществом. Социологи отмечали: "с одной стороны, доведение народного хозяйства до довоенных норм, с другой стороны - несомненный рост культуры; результат же получается неожиданный - в виде хулиганства" (10, с. 20).
Отмечалась и несомненная связь хулиганства и игры. "На всем поведении хулиганов - печать "забавы", "потехи" или "игры", выходящей из рамок общепринятого и переходящей в настоящее буйство и бесчинство, когда осуществлению ее ставятся противодействия. Этот элемент "игры" в хулиганском поведении позволяет провести аналогию между последним и некоторыми формами детского поведения. ... И в юношеском возрасте, в 18 лет, и в 20-25-летнем возрасте, приближающемся к зрелому, человек все еще сохраняет потребность к развлечению и беззаботному вольному препровождению времени, к занятию, которое является самоцелью, или, короче говоря, к игре" (11, с. 151). Игра же, как известно, отличается чувством свободы. Иллюзия свободы могла даваться опьянением (там же).
Субкультура хулиганов выражается не столько в их словесном творчестве, сколько в поведении. Как известно, "объекта хулиганских деяний, точно фиксированного, не существует, ибо хулиганские деяния имеют своим объектом не только личные и имущественные блага любого гражданина, но и общественный порядок" (там же, с. 113). Песни хулиганов носят в основном характер общеизвестных "приблатненных" произведений городского фольклора. В качестве примера хулиганского творчества я хочу привести частушки хулигана деревенского, более выразительные и оригинальные (12). Деревня знала тяжелые формы хулиганства - поножовщину, при которой орудием преступления мог быть и нож, и кол, и кулак; и "стенку". "Тут драки уже происходят не между парнями одной деревни, а между молодежью разных деревень. ... Стенки (рассказывал один заключенный,- В.Л.), проходят по старым, уже в обычае установившимся правилам. Так, на рубеже сходятся две деревни, одна против другой; первыми в драку идут малолетние от 10 до 15 лет, затем следующей колонной идущей в бой, являются холостяки, и затем, когда драка становится особо ожесточенной, то тогда в бой вступает "старая гвардия", женатые" (11, с. 119). Эти драки, заведенные исстари, крепко держались среди жителей деревень. Они происходили на масленицу, с начала империалистической войны они прекратились, и вновь появились с 1923 года. Случаи поножовщины тогда многократно увеличились. Не отличался от хулиганства и деревенский самосуд. Один из случаев: ударили в набат и все село бегало и разыскивало хулиганов, "один из хулиганов ... был достигнут бегущим в овраге, где ему нанесли умышленные тяжкие телесные повреждения, повлекшие за собой через несколько часов смерть" (там же, с. 124). Били его, лежачего, восемь человек, кто чем. В отчете все описано, читать это страшно.
Итак, убийство в драке, после ссоры в доме, где должны были состояться посиделки. Главаря характеризовали сообщенные им самим боевые частушки:

5. Разломилася перчатка
От удара пополам;
Что хотите - говорите,
Бить товарища не дам!

Перчатка разломилась, я думаю, потому, что в ней лежало что-либо твердое...
Его удаль часто вознаграждалась:

6. Меня били, колотили
В полюшке под елочкой;
Ко мне милка подходила
В юбочке с оборочкой!

Как писал исследователь деревенского хулиганства, "в деревне H., при относительном ее экономическом благосостоянии, нет иного русла для расходования молодой, кипучей энергии, кроме как проторенного давней деревенской традицией: исстари враждовали с чужаками и перед убийством сложили частушки:

7. Гуси-лебеди летели,
Через полюшко попить -
Нас Барминские ребята
Собиралися побить.

8. Ну и чьи это такие
По деревне шляются?!
Чьи это хулиганы
Бою дожидаются?!

9. По головке трехфунтова
Гиря прокатилась -
Моя белая рубашка
Кровью обагрилась...

10. Наша шайка небольшая
Человек 15 есть;
Задумали подраться -
По ножу в кармане есть! (Там же).

Творчество хулиганов более тесно связано с их поведением, в отличие от беспризорных и их песен. Хулиган предчувствует неизбежную расплату:

11. Ах, отец, отец, отец,
Что ты тужишь обо мне?
Все равно придется мне
Сидеть в каменной тюрьме! (там же, с. 139).

В чем же была причина столь неумеренного роста хулиганства? Социологи давали ответ на этот вопрос, указывая, что "хулиганство совершает больше всего та группа или личность, которая в данный момент является слабой, подавленной, угнетенной или считает себя таковой" (13, с. 37) По статистике, мало кто совершал хулиганство однократно. Злостных же хулиганов предлагали "спустить по дренажам для всего сорного и негодного в нашей Республике,- в пенитенциарные учреждения со строгим режимом" (14, с. 157). В этих учреждениях осужденные за "игру", причиной которой была фрустрация, пополняли собой ряды блатного мира, перенимали и дополняли его субкультуру. Это же ожидало тысячи беспризорных. Они попадали в тюрьму, а, как известно криминалистам, "тюрьма всегда оформляет случайного правонарушителя в личность социально запущенную" (15, с. 100).

12. За что меня вы засудили,
За что сослали в Соловки?
Судьбой несчастной наградили
За что меня вы привлекли? (16, с. 8)

Человек, пробующий в своем воображении разные роли, типы поведения, вырастает подготовленным к жизни, свободным в выборе поведения. Тот кто раз выбрал себе роль, обычно не гибок, односторонен, плохо приспосабливается к новым ситуациям.
Хулиган - это тоже маска, надеваемая из потребности компенсировать чувство несвободы. У советской молодежи была и иная возможность реализовать свою потребность в игровом поведении. Это необычайно точно подметил один исследователь - эмигрант, описывающий в 1920-х годах советский режим.
"У молодежи наслаждение властью соединяется с тем чувством спорта и авантюры, которое составляет неотъемлемую принадлежность известного периода. Во всех классах и группах это чувство находит себе различные формы для проявления. Гимназисты переживали это, увлекаясь Майн-Ридом, устраивая всякие игры, проказы и шалости, убегая в Америку, а во время войны - на фронт. Мальчики других классов проявляли эту психологию отрочества и юности в других формах, иногда в кулачных боях, иногда в хулиганстве. ...И вот теперь появился строй, который использовал эти настроения, который дал возможность превратить игру в действительность. ...Мальчик, который, начитавшись Майн-Рида, мечтал об охоте за черепами, теперь получил возможность проделывать нечто, перед чем бледнеют и фантастические вымыслы Майн-Рида..." (17). Исследователь делал следующее заключение: "педократия - одна из основ господства большевизма" (там же).
В самом деле, скауты играли в разведчиков, а пионеры не играли в шпионов - они ими должны были быть, выслеживая врагов советской власти. Вся их деятельность - это жизнь в игре, реализация стереотипа поведения, одностороннего и инфантильного.
"Мы рождены, чтоб сказку сделать былью", или, говоря словами Достоевского, "все дозволено". Новая власть отменила все запреты, действенные в старом обществе, и молодежь стала реализовываться - кто в чем, выбор был не очень большой. Идеальным мечтаниям, мистике и приключениям традиционного образца не оставалось места. Возвращаясь к определению преступности как заученного поведения, добавим, что любое заученное поведение культурно бесперспективно, ибо воспроизводит само себя, однажды воспринятые нормы и правила. Hо при этом оно может быть вечным.
Коммунистический режим породил не только политические лагеря. Он сформировал особую субкультуру преступного мира, успешно вербующего в свои ряды подростков и молодежь. Сегодня молодежь деполитизирована, и это дает некоторые гарантии от реанимации педократии. Hо социально-экономические условия, в которые она ставится, предельно ограничивают выбор путей для выживания. Это означает, что компенсация социальной униженности будет происходить за счет роста хулиганства, беспризорности и бандитизма, и что маргинальных сообществ будет все больше. ГУЛАГ, за исключением его "политической" части, существует почти в прежнем виде, и продолжает воспроизводить социально близкие коммунистам подонки общества.

Примечания.

1. Земсков В.H. ГУЛАГ (историко - социологический аспект). - Социологические исследования. 1991. No. 6-7.
2. Лотман Ю.М., Успенский Б.А. Изгой и изгойничество как социально психологическая позиция в русской культуре преимущественно допетровского периода ("свое" и "чужое" в истории русской культуры). - Уч. зап. ТГУ. Вып. 576. Тарту.
3. Инкельс А. Личность и социологическая структура. - Американская социология. М. 1972. С. 40.
4. Маро (Левитина М.И.) Беспризорные. Социология. Быт. Практика работы. М. 1925.
5. Поливанов Е.Д. О блатном языке учащихся и о "славянском" языке революции. - За марксистское языкознание. М. 1931.
6. Рубцова П. Что читают дети. М. 1928.
7. Т-ая Е. Нужна ли сказка в наши дни? - Школа и жизнь. H.Hовгород. 1923. Nо. 1.
8. Красный букварь. 1923. Nо. 4. С. 41.
9. Кассиль Л. Кондуит и Швамбрания. М. 1977. С. 567
10. Герцензон А.А. Рост хулиганства и его причины. - Хулиганство и поножовщина. М. 1927.
11. Аккерман В.И. Убийство в драке. - Хулиганство и поножовщина. М. 1927.
12. Кстати, было отмечено фольклористами воздействие блатного фольклора на деревенский - мне встретилось упоминание о докладе Г.Е.Стельмаха "Блатная песня и ее влияние на деревенский фольклор" в журнале "Советская этнография", 1931, 3-4, с. 249.
13. Эдельштейн А.О. Опыт изучения современного хулиганства. - Хулиганство и поножовщина. М. 1927.
14. Краснушкин Е.К. К психологии хулиганства. - Хулиганство и поножовщина. М. 1927.
15. Куфаев В.И. Юные правонарушители. М. 1925.
16. Глубоковский Б. 49. Материалы и впечатления. О. Соловки. Бюро печати УСЛОH. 1926. С. 92-93.
17. Современные записки. 1922. No. ХI. Paris. С. 273-275.
Публикации хулиганских частушек, см.: А.Грунтовский . Русский кулачный бой. СПб, 1993. С. 119: "Припевки (частушки) "под драку""; Нерехтские частушки. Вступительная статья, составление, подготовка текста и комментарии А.В.Кулагиной. Нерехта. 1993. С. 32-35.