Мифологическая проза малых народов Сибири и Дальнего Востока
Составитель Е.С. Новик

Общее оглавление

020

с.140:

(№ 20)

ПРИКЛЮЧЕНИЯ ТУНГУСА

P. А. Силкин,

20. IX 1948 г.

Тунгуска река есть, впадает в Енисей. Старичок тут тунгус живет. У него три сына, две дочери. Только имен-то их не знаю. Старуха у него есть. Три парня, все холостые. Старик едва ходит, но промышляет рыбу. Ребята у него ходят в лес промышлять пешком. Оленей нет у них. У двух больших парней лица писаные. У младшего сына и у обеих дочерей лица не писаные. У старухи тоже лицо писаное. Отец говорит:

- Вы всегда ходите туда в лес промышлять все трое. Но очень далеко не ходите. А то лиц писаных там в лесу много. Я когда-то жил там у них. Старшая дочь у меня родилась перед тем, как я пришел сюда. А вы двое там родились. Оттого у вас лица писаные. Вас-то не убьют, у вас лица писаные, но младшего брата убьют, у него лицо не писаное. Они так всегда людей бьют. Я там жил, тоже людей бил. Вот старый стал, только перестал, придя сюда.

Большой сын говорит:

- До людей где мы доберемся? Пешком-то далеко не уйдем. Народ-то далеко живет. Никого мы не встречаем. Медведей черных только много находим.

- Все-таки далеко не ходите. Если дальше ходить станете, то парня-то оставляйте, а то младшего сына убьют. Я старик стал, никого одолеть не могу. У меня была дочь, самая старшая. Эту дочь у меня высватал тунгус по имени Терёза. Она за ним замужем. Он не очень старый, но ни одного человека не пропускает. Как встретит -  убьет. Самая моя старшая дочь за ним. Пойдете когда-нибудь промышлять, то младшего брата оставляйте, больше не таскайте за собой.

Младший сын говорит:

- Отец, я не отстану от старших братьев. Пошто меня бить будут? Как они могут убить нас? У двух старших братьев луки и стрелы, у меня тоже лук и стрелы есть. Старший брат, правда, стреляет не очень хорошо, но средний брат не дает промаха. Я не останусь, мне тоже народ охота посмотреть.

Мать стала говорить:

- Эй ты, парень, мой сын! Есть один худой человек. Ничего не разбирает. Пусть будет еще более сильный, чем ты, человек, от него шагу не уйдет. Человек приметный. Одного глаза нет у него. Сроду нет. Одно тело там вместо глаза, а другой глаз есть.

А те два старших брата молчат. Младший брат говорит:

- Отец, ты мне свой лук дай, когда я пойду. Все-таки я не отстану от своих братьев. У меня лук хороший, но если я с сердцов натяну, могу изломать. Так все-таки надежнее, дай мне лук.

Отец говорит:

с.141:

- Ты что это, парень, так говоришь? Старший брат разве так говорил, что в другой раз дальше пойдете?

Младший сын говорит:

- Мой большой брат говорил вчера: "Когда-нибудь пойдем далеко. Вот тот большой хребет, который мы видели на охоте; к нему пойдем. Там, кажется, есть люди. Туда пойдем".

Отец говорит:

- Ну, как ты, старший сын? Вставай, чего лежишь! Как ты узнал, что там люди есть? Видал ты там человека или как узнал?

Большой сын встал, насилу руки вытягивает. Старик на сына смотрит:

- Как я так до сих пор не знал? Про это ничего не сказывала жена. У него, оказывается, одной щеки с ухом и глазом нет. Как будто топором срублена, стесана сторона лица. Та щека, где целый глаз, та писана у него. Почему раньше не замечал я? Он боисей (кривой), а главное, щеки нет. Старуха! Парень этот век такой? Как я не знал?

- Век такой! Как поднялся, век такой.

- Как я не знал? Каждый день он уходит и приходит, как я не видал его лица, если он с роду был такой - один глаз, одно ухо? Он тому кривому тунгусу пара.

Большой парень встает и говорит:

- Я что буду видеть? Я ничего не видал. Только стоя на сопке, видел на большом хребте один дым. Но далеко. Если туда пойдем, то в один день не вернемся. Это правда, я говорил своему младшему брату.

Отец говорит:

- Это хребет называется Ося баро ("Тунгусский камень"). Если на этой стороне ты видал дым, то это тунгусы. Я оттуда пришел, ты сам знаешь.

Большой брат говорит:

- Почему ты говоришь: "Младшего брата не бери?" Брат почему останется? Другой раз я смотрю, как он ходит. Он ходит бойчее нас. Если несем медведя, то он несет больше нас. И стреляет он хорошо. Белку с вершины лесины снимает, а мы иногда промахиваемся. По-моему, так: если года два пройдет, то он дерево или пень руками сломает, без топора. Такого человека как мы оставим? Пропадем, то все пропадем. Тебя слушать не будем. Сами будем по себе жить. Ты из чума уже не выходишь. Только знаешь еду.

Отец тогда сказал:

- Ну жена! Так, дак так. Ну, завтра никуда не ходите. Младшего сына надо расписать. Вот у нас на лице писано. Ты возьми иголку и нашей ему на лице. А то я буду так думать, что моего сына убьют. А если вы все писаные будете, то вас не пошевелят, разве вы там сами задурите. Вот для чужого человека они там худые люди.

Затем они спать легли без всяких разговоров. Утром большой сын говорит:

- Ну, собираться будем!

Мать говорит:

- Нет, один день как-нибудь потерпите.

Мать достает иголку. Из постели рвет длинную подшейную шерсть. Вдевает в иголку. Маленькая чашка у нее уже стоит. Намешано уже в ней что-то с водой. Младшему сыну говорит:

- Подойди.

Младший сын говорит:

- Не пойду. Ты будешь мне кожу иголкой прошивать, а я должен буду терпеть.

- Ну, ну, иди скорее. Больно не будет.

с.142:

Пошел он все-таки к матери. Мать положила его голову к себе на колени и прошивает ему щеку. Посмотрела на крюк над очагом и вышивает его со всеми семью дырами, с крючком внизу и птицей наверху. И на своего мужа смотрит, на его щеку и так же шьет. Говорят, что у тунгусов два тыдё [рода] различается. У одних на щеках олени нарисованы с рогами и ногами, а у других крюк с семью дырами. Когда она шьет, парень кричит:

- О-ё-ё-ё! Больно!

- Ничего, сын.

Теперь она перестала, кончила одну щеку.

- Ну, сын, ложись на другую щеку. Эта пусть у тебя сохнет.

Сын перевернулся.

На завтра встали. Мяса ничего не едят они. Одну рыбу. Иногда добудут парни медведя, вот этого медведя кушают, а так живут на одной рыбе только. Три парня собрались идти. Говорят отцу:

- Раз пошли, то чего-нибудь принесем. Если далеко зайдем, заночуем, но пустые не придем.

Ушли. Идут, идут. Которую они обычно обхаживали землю, прошли дальше. Медведей видели, но те от них убегают далее. Так идут, идут. Вот хребет недалеко стал. Видят сопка, а кругом нее лес вырос.

- Давайте, братья, поднимемся на эту сопку, - говорит средний брат. Он передом идет.

Поднялись на эту сопку. Средний брат говорит:

- Ну, что видите, братья? Я ничего не вижу.

- Раз ты двумя глазами ничего не видишь, я одним глазом чего увижу? Разве младший брат что увидит?

Младший брат говорит:

- Я вижу от хребта сюда большую лайду. По краю лайды чумов, как лес, поставлено. Но как так, братья, дыма почему нет? Огонь не кладут, что ли?

Старший брат говорит:

- Нет, огонь не должны класть днем. Когда вечер наступает, тогда огонь кладут. Люди хитрые, боятся. Днем дым далеко видно, а ночью в потемках его не видать. Худой, шибко худой это народ. Друг друга бьют.

- Ну что, - средний брат говорит, - пойдем туда, большой брат? Куда мы пойдем теперь?

Старший брат говорит:

- Как не пойдем. Мы ничего не нашли. Может быть, они оленные люди. Сперва, когда мы тоже здесь были, оленей много было. А сейчас все равно олени, наверное, есть. Может быть, дадут оленей есть. Тут у нас и родня есть, муж старшей сестры.

Младший брат говорит:

- Пойдем, пойдем. Может быть, увидим новый народ. Вы его знаете, а я-то не знаю.

Теперь они пошли. Спустились с сопки. Средний брат, который передом идет, спрашивает большего брата, который за ним идет:

- Это они всегда здесь стоят?

- Нет, брат. Они, видно, землю переменили. Раньше они стояли за хребтом. Может быть, это и иные какие-нибудь люди.

Средний брат век передом идет. Недалеко уж от чумов; видно стало их. Народ ходит около них. Темнеет. Остановились. Средний брат говорит:

- Старший брат, здесь ночевать худо? А то ночь будет, когда мы дойдем. Люди спать будут. Могут они тогда сказать, что мы их бить пришли. А днем нас все-таки далеко видать будет.

- Как на пустой земле ночевать будем? Беда есть охота. Неужто не дойдем до темноты?

с.143:

- В темноте дойдем. Люди спать будут. Мне боязно. В потемках нас не узнают.

Большой брат говорит:

- Ну, давай ночевать будем. Я-то не боюсь.

Средний брат говорит:

- Ты чего боятся будешь? Ты был у них, знаешь, какие это люди. А я совсем но помню.

-Да и я плохо помню, какие это люди.

Ночуют. Средний брат говорит:

- Давай костер накладем. Беда что-то холодно.

Большой брат говорит:

- Кладите костер.

Младший брат тогда сказал:

- Костер пошто кладете? Может быть, какой-нибудь человек в лесу ходит. Он убьет нас.

- Ну, кто увидит? Лес кругом. Как увидят нас? Одно небо видно. Ну, стали костер топить. Большой, сухой ели комель стали жечь. Ель большая. По всей сучья навешаны. Наклали огня. Что будут жарить? Мяса нет. Младший брат говорит:

- Ну, что мы будем огонь караулить? Давайте спать. Я-то хочу есть беда. Я след белки видел. Пойду я. Сейчас лунно. Может быть, найду след, убью, жарить буду.

- Шибко далеко не ходи, лес густой, а то закружаешь, нас не найдешь.

Взял младший брат лук среднего брата и пошел. Идет, идет. След белки нашел. При луне его видно. По этому следу идет. Что-то стучит? У! Белка стучит. Подошел к одной деревине. С нее сучья, кора падают. Вот, наверно, здесь она. Он палочкой постукал по дереву. Белка спустилась, он увидал ее. На сучке висит. Стрелу берет, пустил. Вместе с сучком ее сбил. Сук полетел на землю. Белку поймал, под пояс засунул. Только стал лыжи надевать, слышит, что опять стучит близко. Может быть, опять белка. Стал ходить кругом. Попал к ели. У ели сучья стали падать. Наверно, здесь она. Опять стал стучать. Сразу пришли две белки. Одна на одном суку, другая на другом. Стрелять близко. Думает:

- Неужели луком не достану? Одну ударю, другую застрелю.

Лук достал. Махнул по белке, концом белку ударил, а лук не сломал. Белка на пол упала.

- Вот, слава богу, мы двое есть будем. Третью надо стрелять, тогда мы все трое есть будем.

Нацелился и эту белку вместе с сучком сбил. Теперь младший брат обрадовался:

- Теперь едим все трое!

Пошел обратно по своему следу. Подумал:

- Моя дорога маленько кривая. Пойду прямо, вот там мои старшие братья.

Пошел. Идет, идет, идет. Столько прошел, сколько надо было, чтобы дойти. Свистит:

- Где вы? Тут ли, нет ли? Я закружал, однако!

Нет, ничего не слышно. Никто не откликается. Негромко крикнул:

- Где вы, старшие братья? Тут или нет?

Нет, даже слыху нет.

- Неужели я закружал?

Пошел обратно по этому следу туда, где белку добыл. Месяц. Видно-то видно. Пришел к тому месту, где белку первую убил. Месяц вдруг закрылся. Морок и морок. Темно стало, ничего не видать. Даже следа не видать.

с.144:

Наклонясь, ищет. Даже следа не видно. Темно - тайга. Теперь он остановился.

- Давай я лучше света дожидать буду. Неладно что-то мне.

Снег огреб до земли и лег в ямку. Огня нет. Огонь у братьев. Теперь он до того спал, что проснулся. Голову поднял.

- Что такое? Я не могу голову поднять?

Оказывается, занесло его снегом. Сильная пурга с неба падает. Кое-как встал на ноги. Даже нигде не видать следу, откуда он пришел, такой упал снег. Но светает уже.

 - Куда пойду? Никак не найду свой след. Ежели была тундра, то видно было бы. А то тайга. Снег падает, падает, всю дорогу занесло. Белки-то есть. Лесина-то вот. Сук-то вот. Вчера месяц был, не знаю, в которую сторону шел. Если бы месяц видно было, то знал бы, куда идти.

Но все-таки пошел. Идет, идет парень. Пурга. И лес шумит. Снег падает, как постель. Лепит, лепит. Он до того шел, что этот день кончился. Опять умом думает:

- Ну, теперь я своих старших братьев на век потерял. Не знаю, в какую сторону иду.

Кругом лес. Опять темно стало. Лес гуще да гуще. Такой лес, что едва иногда пройти можно. Шел всю ночь.

- Что-нибудь, может быть, найду. Пойду, пока ноги не устанут. Я целый день шел. Наверное, расстояние прошел как до вашего чума я еще дальше.

Лесу никогда конца нет. Нет нигде чистого места. А пурга, век снег валит. Один раз он сел на голицу:

- Устал я. Старшие братья мои остались в стороне от меня на век. Никогда я их не найду. - Сидит, думает: - Надо опять снег раскапывать. Мерзну я и очень устал. Может быть, завтра солнце видно будет, тогда узнаю, куда я иду.

С юга на деревьях больше льду. Но он не знал этого. Сделал яму и заснул в ней. Проснулся он. Голову не поднял.

- Надо посмотреть. Пурги что-то не слышно.

Поднял голову. Отряхнул снег на лопати. Глядит везде, кругом. Ничего не видно. Кругом лес. Ничего не выяснивается. Морок, черный морок.

- Куда пойду?

Посмотрел на лыжи. Где пятка?

- А вот откуда я пришел.

Надел лыжи и вбок, направо пошел. Идет, идет. Едва идет. Устал уже. Этот день опять кончился. Ночь настает. Вдруг в промежутке между лесинами месяц показался. Круглый месяц. Идет прямо на месяц. Где потеряет его из виду, где опять на него выйдет в лесу.

- Что такое? Это месяц, но красный, красный. Вытягивается, делается долгим, а потом опять круглым. Этот месяц, по-моему, идет ко мне или я иду к нему. Ближе да ближе становится.

Теперь один раз остановился. Стоит и хорошо видит месяц.

- Нот, это, однако, не месяц. Это глаза у меня неладно видят или спят. Это не месяц что-то с виду. Если бы это месяц был, он высоко был бы. А это горит посреди леса и даже еще ниже. Ну, ладно. Какой бы это огонь не был, а все ближе и ближе становится. Пойду к нему.

Теперь хорошо его разглядел.

- Нет, это не месяц. Это костер.

Обрадовался, говорит теперь:

- Вот до своих старших братьев когда я дошел! Ну, как далеко я от них сперва ушел. Беда долго шел я до них. Хорошо, что подошел к этому костру.

с.145:

Близко подошел к нему и видит, что с одной стороны костра сидит человек или что-то другое.

- По-моему, это не человек. Шибко большой! Против него на огне что-то висит на рожне. Он рукой рожон держит, руку видно.

Остановился парень да глядит.

- Все-таки это не человек. Руки-то у него - гольная шерсть. У меня парка. У него не такого цвета лопоть. Гольная шерсть. Лица не видно. Он на огонь глядит и рожон держит. То ли втыкает его в землю, то ли хочет снять.

Парень думает:

- Как теперь увидеть его лицо? Он в мою сторону не оборачивается. Верно, меня не видит.

Он выбрал большую лесину около себя и за нее встал. И стал луком постукивать по лесине. Стукнул раз. Тот руку отдернул и стал оборачиваться, головой вертеть.

- Ох! Сердце испугалось и чуть в рот не выскочило. Глаз один, как месяц. Сперва, когда я издали его видал, он, наверное, ходил на ногах. Высоко поэтому я видал месяц. Это его глаз я видел вместо месяца. У него рост сидя выше меня, а как на ноги встанет, наверное много выше меня будет. Я куда попал теперь. Я в шибко далекую землю попал теперь. Он меня видеть, однако, не видал. Если назад воротиться, все равно меня увидит. Теперь он на ноги встанет, пока я думаю. Вижу, что на рожне что-то видом как человек. Две ноги видно и руки видно, уже обгоревшие. Это амуки (дьявол). Куда я попал? Как мне быть? Обратно пойду, он все равно меня увидит. Если к нему пойду, он меня убьет и съест так же, как того, кого он жарил. Он стоит, кругом глядит, головой крутит. Потом сел опять около рожна. Собирает лежащие около него дрова и кидает в огонь. Но все-таки дрова в огонь кидает и поглядывает кругом. Думает что ли все-таки о том, что там стукнуло. Ну, как он все поглядывает! Неужели он тоже боится, испугался этого стука? Попробовал бы я его из лука стрелой, но может быть стрела его не бьет? Кто его знает, дьявола. Отец мой старый человек, но ни разу не говорил, что такие дьяволы есть. Если бы отец говорил, что такой дьявол от стрелы пропадает, я бы его попробовал. Стал есть он. Одну руку оторвал вместе с лопаткой. Он только рвет мясо. Ножа, видно, нет у него. Видно все-таки, что человек он. Но где же он огонь находит?

Он все думает. Этот день кончился. Тот накушался, костер наклал и лег спать лицом к костру.

- На меня не глядит. Ну, как сопка, лежит около костра.

Он все думает, пока тот лежит, попробовать его из лука или нет. Костер станет гаснуть, тот опять кладет, все время подкладывает. Теперь парень лук в руки взял. Натягивает лук без стрелы. Ну, лук тугой. Вытянул до половины руки. Думает:

- Если С сердцов до плеча вытяну, то дьявол или кто будь, все равно убью. Давай я его попробую, пока он лежит. Если он не пропадет, за мной побежит, я все-таки бойкий. Правда, я сейчас голодный, но я на лыжах, а он большой человек. Разве он проваливаться в снег не будет?

Теперь потихоньку стал подходить к нему поближе. Идет, идет и за лесины завертывает, чтобы тот не увидел. Лежит спиной, крыльцами ко мне. Все-таки подошел к нему на два ремня. Ну, теперь сел на голицы, не снимая их. На колено положил руку с луком и давай натягивать лук.

- Далеко-то далеко. Но зато, если вскочит, то сумею увернуться, какой бы он ни был бойкий.

Ну, теперь потянул лук. Стрелу выбрал острую, четырехгранную.

(Стрелы разные есть: как рогатина - норы, как вилка - эа; эта

с.146:

четырехгранная называется тэтто чюдозо). Натянул лук и увидел острие своей стрелы.

- У! Сперва эту стрелу, видно, мой отец держал. Кровь гольная на ней; частью - заржавела. Ну, пойдет ли эта стрела. Не заденет ли ржавчина? Надо было бы мне сперва ее вычистить.

Но все-таки он выстрелил, пустил свою стрелу.

- Вижу, что попал прямо меж лопаток. Этот дьявол на ноги вскочил, что-то хватал с земли рукой и побежал, куда был лицом, а на маня даже не взглянул. А стрела между крыльцами торчит. Что такое? Испугался, или нарочно притворяется? Все время бежал и скрылся за лесом. Я пришел к тому месту, где он лежал. Костер горит. Я понял, почему он хватал за землю, когда вставал. У него тут лежал топор. Но он не успел топор схватить. Наверно так испугался, что топор оставил. У топора черень медный, сам топор железный. То, что вчера он жарил на рожне, половину съел, половину оставил. Верно, утром съесть хотел. Правда, я говорил, что это человек. Такой же человек, как и я. Голова съедена, тело до половины съедено, нижняя часть тела осталась.

Там, где тот рвал тело, стал смотреть мясо. У человека кожи нет. Одно мясо, белое, белое, гольный жир. Огонь горит. Выпростал свою руку из-под пазухи, стал свое тело осматривать. Такое же тело.

- Только у меня кожа, а там нутро черное ли, как посмотреть?

Стал вокруг себя поглядывать.

- У меня три белки были, не потерял ли? Нет, висят за поясом. Давай я их жарить буду. Когда наемся, по его следу пойду. Может быть, он там за лесом пропал. Все-таки моя стрела вошла в тело. Только черень было видно. А если он совсем ушел, то гоняться за ним не стану, вернусь.

Но до того темно, до того морочно. Сколько он ни крутился, солнце не видать, все небо закрыто. Все-таки он эти три белки изжарил. Не обдирал, как обычно, а всех трех с шерстью на рожон надел - сгорит шерсть. Теперь изжарил их, стал кушать.

Пока ест, все думает:

- Все-таки я топор достал. Для того я заблудился, чтобы достать этот топор. Буду его отцу показывать. Если дьявола найду убитого, буду отцу говорить: дьявола убил я.

Откушался, взял топор и пошел по его следу. Свет, день. Топор положил за пояс, в руках держит лук. Одной рукой лук держит, другой стрелу.

- Вдруг увижу его или он на меня придет.

Идет, идет, идет по лесу, куда тот скрылся. Прошел лес, и как раз речка тут за лесом. Он, оказывается, оттого скрылся, что в яму, в речку попал. Речка широкая. Он увидел, что тот посреди речки сидит. Сидит, вперед наклонившись, куда шел, голова опущена, свесилась на лед. Подошел ближе. Стрела торчит из крыльцев. Увидел, что стрела до половины прошла в нутро. Когда подошел к нему, посмотрел. Нет, не шевелится. Обходит его издали, кругом, шагов за десять. Смотрит на лицо. Голова опущена на лед. В том месте, где голова свесилась, весь лед в крови. И лицо его в крови, потому что залило лед кровью.

- Нет! По-моему, пропал совсем.

Шаг шагнет, остановится. Так шел и до него дошел. Снял у себя топор с пояса.

- Может быть вдруг вскочит. Глаз не видать и рожа закрыта. Я его тогда топором ссеку.

Близко подошел на шаг. Остановился. Слушает. Не дышит ли он? Ну, шерсть гольная. Лопоти нет на нем.

- Ну, как же моя стрела не пройдет, когда лопоти нет на нем.

с.147:

Взял топор за середку топорища и черешком голову шевелит. Голова не шевелится нисколько, примерзла ко льду.

- Теперь я его, значит, убил.

Топор бросил на лед. Обеими руками ухватился за голову, подымает его голову и садит (мертвого) на зад. Хочет лицо поглядеть. Нет. Пропал совсем, замерз. Стрелу вынул и на спину положил его на лед. Теперь стал говорить:

- Эх ты, дьявол! Я не знал, что ты пропадаешь от стрелы, а то бы я тебя сразу застрелил. Теперь я знаю это. Пусть вас хоть сколько угодно придет, я вас все равно убью.

Пошел за топором. Взял топор за черешок. Думает:

- Что легче будет, рука или голова? Что унесу на показ отцу? Руки здоровые и голова тоже большая.

Поднял топор и отрезал голову по шею. Снял завязку с бакарей, обвязал его голову и привесил на пояс на спину. Пробует, скачет.

- Нет, не шибко тяжелая. Дай ворочусь назад. Искать буду своих братьев.

Пришел к костру. Огонь еще не угас. Наклал костер. Половину человечья мяса поставил около огня.

- Дай я попробую есть. Как понравится мне это мясо. Но человечье мясо как буду есть? Человек-то человек видом.

Когда разогрел, стал человека кушать.

- Это, - говорит, - мясо вкусное, оказывается.

Это мясо съел, оставил только ноги. Надел голицы и пошел, куда ему надо по новому месту. Недалеко от костра поглядел вверх. Стал что-то морок рассеиваться.

- Ну, все-таки бог, наверное, видит, что мучусь я долго. Хочет мне показать солнышко.

Пошел. Идет, идет. Коротко ли, долго ли это, не сказано, потому что дорогой ничего не находил, ничего не видел и шел скоро. Вдруг попал ему навстречу след человеческий. Человек шел на лыжах. Посмотрел, куда его пятки глядели: наверно из чума шел.

- Дай я по нему назад пойду, куда пятки глядят.

Шел. шел. Чуть свет видно стало. Но морок исчез. Звезды показались. Идет по этому следу. Видит, месяц показался. Вышел на чистое место. Стоит чум один. Ну, свет потух. Ночь стала.

- Вижу, что в этом чуме еще не спят. В трубу искры летят. Дай я скорее пойду, пока они не легли.

Пришел к этому чуму. Голицы снял и к двери. Край двери отогнул, положил, наставил вдоль нее лук и зашел в чум. Зашел. Огонь раскладен. Пламя до грядки. Оттого в трубу искры летели.

Я как вошел в двери, женщина на меня глянула, сразу отвернулась и бегом по доске убежала в передний угол.

- Ой! Какой это амуки пришел.

Глянул я на мужское место. Лежит мужчина. Вскочил, сел и говорит:

- Чего ты испугалась? Человек это пришел.

У человека один глаз, одно ухо. Другого глаза, другого уха сроду нет. Он сбивает снег с бакарей и думает:

- Это, однако, моей старшей сестры муж.

Мужчина жене говорит:

- Иди на место. Это человек. Конечно, боязно, незнакомый. Иди на место. Пусть он садится.

Место убирает с краю.

- Ну, садись здесь. Проходи.

с.148:

Сел. А у него голова все висит еще на поясе. Когда сел, пояс снял и положил ее на конец доски в передний угол. Теперь сел и глядит на человека:

- Это мой иниди (старший зять). И похож на моего старшего брата. У того точь-в-точь и глаза нет, уха нет. Только щека у него целая.

Теперь боисей (одноглазый) повернулся к нему:

- Кто ты? Верно, долго ты без огня был. Что-то очень боязно тебя. Такого, как ты, человека я не видал еще. У нас всякие люди есть, большие и малые.

Как раз на него писаная щека парня глядит.

- Эта щека мне знакома. Это у нас жил один тунгус. Мою старшую сестру взял. Моя старшая сестра пишет так крючком на лице. Как тебя зовут? Ты откуда пришел?

Отца имени нет. Он только землю показал.

- Ты не слыхал ли о Тунгуске реке?

- Слыхал.

- Вот на ее устье старик тунгус есть с тремя сыновьями. Один, старший, сын одноглазый, как и ты. Уха нет. Сроду не было, говорят. Средний брат есть. Тот как человек видом. Потом две сестры есть. Тот старик тунгус - мои отец. Он говорил, что жил на хребте Баро. Жену отсюда взял и мой старший брат здесь рос. А я там на устье Тунгуски реки родился. Мы оттуда пришли трое промышлять медведя, белку, лисицу. Мы хотели сюда в чумы попасть, да темно стало.

- Оттого я и говорю, какой ты человек. Я узнаю тебя только по лицу. Твоя мать - моя старшая сестра. Эта женщина - твоя старшая сестра. Мы родня друг другу. Теперь, недавно твоя два старших брата ко мне в чум приходили. Большой брат ходил в большое стойбище. У меня-то они жили оба. Один раз недавно ушли они двое, старший и средний брат вместе. Вчера днем средний брат пришел, плачет, весь в крови. Я спросил: что случилось с тобой? Он ответил: "Моего старшего брата убили. Я едва вырвался. Меня всего изранили". Вчера твой средний брат ушел в чум искать тебя, говоря: "Младший брат у меня потерялся, я к отцу пойду". Вчера ушел он. Я нынче не хотел идти к своим тунгусам, а хотел пособить вам. Но думаю, что меня тоже убьют, потому что я век отдельно живу. Ну, теперь нашелся ты вот. Ты моя родня. Но родня-то родня, а что это у тебя на поясе висело? Это, по-моему, амуки. Как ты его убил, или что-нибудь другое сделал?

- Я его стрелой убил. Я сперва долго думал, что от стрелы он не пропадет. Но выстрелил и убил. Далеко все-таки ушел, но пропал. Схватив, я его голову отсек на показ отцу. Отец мой знает ли такого дьявола? Вот и топор напоказ несу.

- Ну, жена, вари котел скорее. Однако есть хочет. Завтра встанем, оленей соберем; пойдем аргишом в чум к Тунгуске реке. Я тоже боюсь в этой земле жить один. А вдруг меня убьют.

Котел сварили. Он стал есть. Этот парень поглядывает на себя. Половину чума закрыл своей грудью.

 - Вижу одноглазого. Он против меня, как ребенок, хоть большой видом.

Стали кушать. Наелись и легли спать.

- Жена! Ты не спи. Если хочешь, работай, шей, но огонь поддерживай. .Мы-то спать будем. Я вчера не спал, огонь подкладывал. Боязно. Вдруг придут ночью.

Жена говорит:

- Спите, я буду сидеть.

с.149:

Целую ночь шьет бакари, что-нибудь еще. Только огонь подкладывает. Утром стало светать. Разбудила мужа. Котел сварила. Мужу говорит:

- Вставай. Все спокойно. Ничего не слыхать было на улице. Вставай, нет ничего.

Бакари надел Боисей и пошел оленей собирать. Как с места встал, в дверях был когда, огонь пикнул. Жена говорит:

- Осторожно ходи, поглядывай. Огонь у тебя что-то пикает. Али что-то случится?

Муж даже головы не повернул, ушел. Когда муж ушел, женщина котел варит и разговаривает:

- Ты младший брат мой, когда отец отселе ушел, тебя не было, двух младших сестер тоже не было. Ты стал настоящим мужчиной и большим. Средний брат пешком ушел, на голицах он дойдет. А тебя аргишем повезем и будем там век жить. Здесь боязно все-таки. Видишь, огонь пикает.

Пришел Боисей, оленей собрал. Откушались и пошли. Сколько раз, два или три останавливались среди дороги, все сторожат. Боисей на этих остановках все время на улице ходит. На четвертый раз остановились совсем близко от того старика тунгуса, на берегу Енисея. Теперь парень, как остановились, пошел в чум отца. Голова висят на поясе и топор в руках.

Дошел. Дверь отворил. На свое место сел и пояс снял. И от пояса отвязал эту голову и дает матери. И топор дает.

- Отдай отцу. Знает ли он этот топор и эту голову?

Отец в руки взял. Поглядывает на голову. Поднять он ее не может, покатывает по доске. То глаза посмотрит, то всю ее разглядывает.

- Сын, как ты одолел этого дьявола? Это амуки. Слышал - никто его не одолеет. Как ты его убил?

- Отец, я его убил из лука стрелою.

- Наши деды находить его находили. Людей ел. Но никто не рассказывал, что его убивали. А теперь я знаю, он, оказывается, пропадает от стрелы. Это далекая земля, ты куда попал, оказывается; ихняя земля, где они живут. Говорят, много их там. Как ты это от них вырвался? Как ты попал туда?

- Отец, я загружал.

И он все рассказал, как он закружал, как шел, как убил амуки.

Теперь мать говорит:

- Это какой человек с тобой пришел?

- Это муж моей старшей сестры Боисей.

- Ху! Такой есть, такой есть. А где твои старшие братья?

- Большого брата, говорят, убили, а средний брат, говорят, пришел в чум весь в крови. Как, он сюда не пришел?

- Нет.

- Наверно еще идет, а мы пришли на оленях скорее его.

Пока они говорили, открылась дверь. Кто-то вошел. Этот младший сын глядит на него и говорит:

- Это какой-то незнакомый человек.

Отец говорит:

- Это не незнакомый человек. Это Ючи старик, который на другой стороне Енисея живет.

Ючи сел и стал говорить:

- У тебя три парня было. Где Падуси (большой брат) ? Где Дёдэа парень (средний брат)? Это вот Узэа, самый малый то парень.

Этот Ючи имена сыновей старика тунгуса знал, а сам отец их не хотел сказать. Говорит старик тунгус:

с.150:

- Ты старик стал. Давно не ходил я к тебе, Идо ("Лук", имя старика Ючи).

- У тебя, я вижу, ребята большие стали. А это какой к тебе чум новый пришел? Я только видел его, но не заходил.

- Это мой зять.

- Твоего зятя я знаю. Это Боисей пришел.

- Теперь, - старик тунгус сыну говорит, - отдохни, мой сын. Вижу я, что ты как-то переменился. Целый месяц тебя не было. Ты вырос. Но ты еще как-то переменился. Какое-нибудь ты иное мясо ел. Теперь отдохни. Парень лег, когда наелся, и конец.

Потом Боисей тоже пришел сюда и сказал:

- Что, отец, я у тебя буду жить?

Средний брат век не пришел.

Это дёре рассказал моей матери старшей сестры муж. Он был из рода Ючи.

В этом предании прозвище Боисей, очевидно, подменило название предков энцев рода Бай, тунгусов Баякшин (Баяки). Семьи героя рассказа и его зятя, очевидно, представляют те группы этих тунгусов, которые присоединились к энцам, представленным в предании в образе старика Ючи. Оттуда с Нижней Тунгуски предки энцев Бай и перешли, вероятно, на Турухан. Общая схема предания, участие в ней трех братьев, из которых младший оказывается героем, широко распространена также в русском фольклоре. Но этим сходство, пожалуй, и ограничивается. В целом же сюжет этого предания вполне оригинален.

В этом тексте очень хорошо отражены быт и мироощущение древних таежных охотников. Характерно полное отсутствие у некоторых из них оленей. Ценно сообщение о двух видах татуировки у древних тунгусов. Аналогичное, хотя и не совпадающее в деталях сообщение имеется в Оленекском хосунном эпосе (Г. В. Ксенофонтов, Ураангхай-Сахалар, т. 1, Иркутск, 1937, стр. 517, 526).

Выражение "огонь пикнул" часто употребляется энцами и нганасанами вместо того, чтобы сказать, что огонь пыхнул или что в нем послышалось потрескивание и т. д. По представлениям энцев, такие слышащиеся в огне звуки являются вещими предзнаменованиями. Кажется странным, что имена сыновей старика-тунгуса названы только в конце и то посторонним лицом. Может быть, здесь дело в том, что у энцев до последнего времени существовало табу, запрет произносить имена лиц старше по возрасту, а также имя жены, зятя и др. Может быть, в прошлом это табу было шире и распространялось также на имена детей. Очень соблазнительно было бы истолковать образ волосатых амуки энецкого фольклора как известие о каких-то древних примитивных расах, что-нибудь вроде пресловутого "снежного человека", с которыми сталкивались предки энцев, но для этого у нас нет никаких других оснований, кроме фольклора.