"Сказитель из Носко исполнял олонхо, говорят (во время эпидемии - П.Е.). Три года не давал своих людей духу болезни. Олонхо застилает глаза духу болезни, так что тот не замечает живых людей. Поэтому в старину заставляли сказывать олонхо в ``худые'', с болезнями годы. В старину же болезнь ходила запросто, в человеческом облике" (долганский сказитель И.А.Еремин-Сютюк) [Ефремов, 1984, с.26].
Второй пример - собственно фольклорный, т. е. стоит, казалось бы, в ряду других легенд. Однако, судя по \всему\, рассказчиком, сообщившим А.А. Попову эту легенду (Филипп Большаков, станок Долганы), она рассматривается тоже как действительный "случай", произошедший когда-то \или: действительно имевший место в прошлом\:
"В старину к одному сказителю вошла русская болезнь (оспа) и сказала: ``Укажи мне на людей, чтобы я могла съесть их''. - ``Ладно'', - ответил сказитель. И вот, после этого, стал говорить былину, направляя ее содержание в подземный мир ("Это означает, что сказитель начал описывать постепенное нисхождение в подземный мир", - поясняет Попов. - Е.Н.) и, указывая рукою, отправил оспу в ту сторону. Как стал говорить сказитель, появилась большая дорога с многочисленными жителями. Вот по ней и отправилась оспа. Через долгое время она вернулась обратно. Как увидел сказитель, оспа совершенно исхудала. Как же будет иначе, все люди были тенями. С тех пор оспа дала слово, что никогда не станет показываться людям. Так в старину знаменитый сказитель спас людей от болезни" [Попов, 1937, с. 16].
Попов делает из этого предания \примера\текста следующий вывод \замечает по поводу\: "Таким образом, по верованиям долган, все образы, которые рисуются сказителями былин, способны превращаться в видимый мираж, в тени. Долгане продолжали пользоваться этою способностью сказителя до последнего времени" [там же]. \м.б. сюда - о помощи сказителя шаману?\
Думается, однако, что этот пример ярко демонстрируют несколько иной принцип, основанный не на вере в "превращения" и "миражи" (о них в тексте легенды ничего не говорится), и даже не на вере в магическую "силу" слова (она тоже никак не артикулирована в приведенных примерах, если не считать фразы: "Как стал говорить сказитель, появилась большая дорога с многочисленными жителями. Вот по ней и отправилась оспа", которую можно понять и так, что оспа "увидела" ту дорогу, которую описывал сказитель). Мне кажется, что дело здесь в смене точек зрения: картины, рисуемые сказителем, "видны" не только людям, но и духам (абаасы, засевшему в теле больного, и оспе, отправившейся в нижний мир, где, однако, ей нечем было поживиться, но не потому, что "тенями" оказались слова сказителя, как можно заключить из замечания А.А. Попова, а потому, что в нижнем мире, согласно представлениям долган, живут люди, лишенные плоти, люди-тени).
Иными словами, речь может идти лишь о том, что, как заметил в свое время С.В. Иванов, слова и образы материальны для тех, кому они предназначены, кто их воспринял, понял, "увидел" внутренним зрением.