016-017

c.107:

(№ 16)

ДЕЛИ И ЛАУРЭ

Р. А. Силкин,

12.1Х 1948 г.

Два брата породы Бай были. Одного звали Лаурэ, старшего Дели. Родные братья они - одна мать, один отец. Теперь старший говорит младшему:

- У нас оленей нет, мы живем бедно. Давай пойдем промышлять диких оленей. Диких оленей пойдем промышлять, все-таки всю весну, зиму будем есть.

Тогда не было хлеба. Только одно мясо и рыбу ели тогда. Не было иголок, только дикого оленя костями шили. Топоры были каменные.

У младшего брата не было жены, холостой был. У старшего брата была жена из рода Нгузундэй. Младший брат говорит:

- Пойдем-то, пойдем, может быть оленей убьем. Но можем мы и души потерять. Ведь есть тунгусы - шитые лица, которые людей убивают. (Вот такой был тогда порядок!).

- Нет, не думай об этом, пока я живой... Убьют меня, тогда и тебя убьют. Пока я живу, тебя никто не убьет. Об этих тунгусах не говори. Пойдем промышлять.

- Что же, раз ты хочешь. Выше тебя я не буду.

Решили идти. На завтра встали. Оленей у них всего десять зверей, бедные они.

Оленей поймали и пошли. Чумочек изломали и пошли. У старшего брата детей нет, сроду не рожала жена. Такие женщины бывают, как бангаи.

Пошли аргишом. Санки у них, как у тау (нганасан), высокие, с круглыми спинками и поворены наравне с задней доской. У юраков не так. Пошли, значит. Идут, идут. Выше Лузиной есть Хантайка-станок. Бай тогда платили ясак в Хантайку.

Теперь идут. Вот откуда они пошли, все время тайга. Сам идет впереди на голицах пешком, затем брат на оленях, а затем жена с аргишом. Они пошли осенью в сентябре во время гулянья диких оленей.

Пошли, идут. Есть против Хантайки на правом берегу Енисея камень Боггодо-куо. Это конец хребта, который идет от Норильска. До самого хребта дошли, десять дней до него шли, все время бродь, тайга. Под самым камнем чум поставили, против Хантайки на восток.

Когда встали близ камня, старший брат утром встал, на улицу вышел, на камень посмотрел. Камень совсем близко. Над ним нос камня [выступ края хребта] как облако. Говорит с улицы старший брат:

- Ну-ка, младший брат, иди сюда, гляди! На этот камень, наверх если подняться, что-либо можно увидеть. Ты не поднимешься ли на него? У тебя глаза острые. Я замечаю за тобой, ты что-либо должен увидеть.

- Как я подымусь на него, он прямо над ними навис.

- Ты кругом иди, а потом иди сюда на головочку камня. Может быть, что-нибудь увидишь, может быть, диких оленей.

Младший брат ушел. Кругом объезжает камень. Долго его ждали. Почему нет? Ничего не едят без него. Старший брат все время его на улице ждет:

- Когда это младший брат подымется против меня на голове камня. 0! Теперь брат мой кричит: я пришел.

Глянул наверх - прямо против него на выступе носа скалы стоит младший брат. Кричит младший брат:

с.108:

- За этим хребтом в лесу опять хребет видно, сопку. От тебя его не видать?

- Нет, не вижу.

Стал смотреть и видит рядом с камнем, над лесом чуть сопку видно. Потом опять кричит младший брат:

- За этой сопкой на таком же расстоянии, еще сопка есть, как печка. Ты видишь?

- Нет. Только этот хребет вижу сквозь лес, а второго не видать.

- Старший брат! Как ты хочешь, а я хочу соскочить отсюда прямо в чум. Только боюсь ногу сломать о твердую землю. Мягко было бы, так бы и прыгнул. А то до темноты мне кругом идти.

- Нет, младший брат, не прыгай, тебя насилу видно. Иди лучше кругом, так ничего себе не вередишь.

После этого младший брат пошел наверное кругом, что-то замолчал. Старший брат пошел в чум:

- Ну, что, старуха, ничего есть нету, как будем без еды?

- Еды у нас ничего нет, ни куска мяса, ни куска рыбы нет.

- Ну, будем десятого оленя бить, - говорит старший брат, - когда младший брат придет. Беда есть охота.

Пока они так говорили, и младший брат пришел. Темно стало, ничего не видно. Младший брат вспотел, шапку снял. Зашел в чум и говорит:

- Беда, как есть хочу.

- Надо оленя бить. - говорит старший брат, - ты иди, поймай одного оленя и убей.

Младший брат только трубочку свою наклал и опять на улицу куда-то скрылся в тайге. Почти в полночь только обратно пришел.

Говорит старший брат:

- Это ты что так долго, закружал в лесу?

- Нет, не закружал, оленей не мог найти. Вот одного оленя убил. Нашел этого оленя в лесу.

- Как это ты в потемках убил? Это какой олень, домашний?

- Нет, дикий.

- Мясо принес?

- Принес, все принес.

Правильно, он одного дикого оленя принес. Большой, от земли поднять нельзя. Как он один этого оленя принес целиком с шкурой и брюшиной?

Сходил за ножиком старший брат, вынес ножик на улицу. Порол, всю постелю ободрал, брюшину вынул. Олень - жир на крупе как раз на четверть. Он когда обдирал, все искал, куда младший брат убил этого оленя. Ищет, нигде не может раны найти. Как он убил его, удивляется. Потом он голову захотел отрезать. Э! Вот куда он его убил. Около уха голова вся разбита, черная, как будто ударил молотком или палкой. Чем это убил он?

Отрезал голову и мясо, все разложил по снегу. Ноги, спину, грудь в чум бросил варить. Старуха за кишками пришла, жир с кишок снимать. Когда в котел все мясо сложили, сел старший брат, стали есть, согудать сердце, легкие, печень, почки, жиру маленько.

- А что, младший брат, не встаешь? Есть не будешь? Вставай!

Ну, встал тот, сел. (У них никого не осталось в чуме. Где хотят, там живут. Оттого дёре коротко). Младший брат встал и говорит:

- Ох, устал, у меня что-то крыльца [лопатки] болят.

- О! Сооко [обращение к младшему], как не будут болеть. Когда я опускал твоего оленя, я одну его голову не мог поднять. Как не будут болеть крыльца - один его принес. Пока ты молод, силу не надо ломать.

с.109:

Принес бы половину или четверть, а завтра мы бы вдвоем принесли. Ты молодой, тебе еще долго жить на свете, еще много хватишь горя.

- Ну, пусть крыльца болят, - говорит младший брат, - тяжелый-то тяжелый.

- Ты чем убил его, лука ведь с собой не брал.

Младший брат показывает кулак:

- Вот этим его убил. Он бежал в броди [в глубоком снегу], а я рядом на голицах бежал. Поймал за рог и ударил кулакам за ухом по шее. Я ведь оленей ушел собирать, палки или топора не было. Теперь не будем голодать. Они в броди тихо идут, я на голицах их догоню: Теперь луки не будем брать. Завтра, если будем здесь, можно промышлять - дороги их есть.

- Ну, ладно, кулаком так кулаком. Я не думал, что так можно. Сила в тебе есть-то есть. Но все-таки беречь себя надо, тяжелого не надо подымать. Мне скажешь, я пойду, тебе пособлю принести.

Ну, ладно. Тут котел сварился, мясо стали есть. Когда мясо съели, Дели говорит:

- Старуха! Голову-то принеси, лоб я обдеру.

Старуха пошла на улицу, голову тащит едва-едва. Никак не может голову протащить в двери, рога мешают. Пока старуха тащит, Дели смотрит на оленя. Это что? Почему у него лоб белый, ухо разрезано. Отдала жена голову ему и тоже говорит:

- Это не дикий, это олень.

Дели стал опускать голову и младшему брату говорит:

- Сооко! Ты в дело не попал? Это однако олень домашний, тунгусский, однако...

- Ну, что ж, пусть, было бы мясо. Я есть хочу. Если это олень, то хозяин придет, мы ему отдадим. Только олень у него большой, ну, что же, мы ему два наших отдадим. Все равно бы мы два оленя съели. Ну, давай, обдирай.

- Однако это плохо, это тунгусский олень. Тут плохо, однако, будет. Мясо едят, сидят без парок, голые до пояса. Старший брат сидит на постели на своей стороне, а младший брат сидит на конце доски напротив двери, за огнем.

Старший брат глядит на него снизу и думает:

- Как он не подымет такого оленя. Плечи - два плеча человека, грудь - шириною почти сажень.

Только-только стал замечать своего младшего брата:

- Ну, верно ему легко было поднять оленя, на руках мясо у него как сопки наворочены.

Так он своего младшего брата молча разглядывает, но ему ничего не говорит.

Старший брат только два куска жира отрезал, один кусок съел, стал второй есть. Что такое? Дверь приподымается? Ветра нет, а она то подымется, то опустится.

- Почему так дверь подымается? - младшему брату говорят. - Ты, что это, сооко, так голышом сидишь? Хоть парку надень. Ну, старуха, погляди дверь.

Старуха посмотрела - нет ничего. А младший брат ест себе, даже думушки не думает, есть ли там что и что его брат говорит.

Потом, когда половину мяса доедать стали, дверь опять поднялась, больше того поднялась, чем давеча. Из-под двери высунулась стрела, рука, держащая лук. Стрела прямо целит в младшего брата, который против двери.

с.110:

- Сооко! Одевай парку, а то ты уж готовый, вот стрела, - крикнул старший брат.

Младший брат посмотрел:

- Верно. А ну, да ладно, пусть целится, я не боюсь.

Старший брат опять глядит. Из-под постели достал свой лук и стал в дверь целиться. Дверь закрылась - заметили. В то время народ, говорят, никогда луки на улице не оставлял; если спит в чуму, то лук всегда около - лежит в чуме.

Старший брат вскочил, дверь открыл и на улицу вышел. Нигде ничего нет. Подумал:

- Это так нарочно пугает кто-то. Человек-то человек, руку я видел, лук видел. Как скоро ушел? Я ведь сразу выскочил.

Лук положил свой под голову и немного погодя спать легли. И всю ночь спали и даже думушки не думали. Младший брат храпит беспрерывно.

Утром встали, свет большой уже. Еду варить стали, кушают опять.

- Ну, ладно, пойдем промышлять, здесь люди есть. Может быть люди дадут нам есть оленя.

Оба на улицу вышли, и старший брат ищет след человека или кто бы это ни был, кто вчера приходил. Да, правильно, кто-то ходил на голицах, из тайги пришел к чуму и обратно ушел, вот четыре ряда следов. По этому следу пойдем, наденем голицы и пойдем. Старший брат спрашивает младшего:

- Ты пошто свой лук не берешь, сооко?

- Я лук не возьму, а только палку. Ты лук держи, хватит нам одного лука.

- Как оба будем один лук держать? Это мы домашнего оленя вчера ели. Может быть сердиться на нас будут. Тебя без лука убьют.

- Ну, ладно, возьму лук, - сказал младший брат.

Оба взяли в руки луки и пошли. По две стрелы взяли только. Идут по этому следу. Идут на голицах целый день. Когда прошли лес, на круглой лайдочке три чума увидели. У среднего чума на углу сидят трое мужчин без сокуев, видно, что тунгусы. Сидят на санке.

Увидели нас, вскочили на ноги, что-то между собой говорят. Потом в чум зашли, когда мы еще не дошли до чума. И мы за ними тоже вошли в чум. В нем три тунгуса. На одной стороне - один тунгус, на другой - два. Который один - молодой, на другой стороне - один старик, другой тоже молодой, парень. Две бабы, одна - седая, другая молодая, девка или баба. Братья стоят у дверей. Никто не говорит - садитесь, что ли.

Потом этот старичок стал говорить по-своему с тем тунгусом, который на другой стороне сидит. Тогда тот человек на другой стороне стал рукой махать - садитесь-де сюда.

Старший брат впереди идет. Около этого человека сел. Сел все-таки не близко, в стороне немного сел. А младший брат опять тут сел, на доску против двери, как сидел дома.

Этот тунгус по-своему про оленя спрашивает. Некоторые слова они понимают: "орор" [олени по-эвенкийски]; "лоб белый" поминает. "Не эти ли люди убили"? - по-своему говорят с тем человеком, который рядом сидит. Этот человек, который отдельно сидит, говорит старому человеку:

- Я в этого, который за огнем сидит, целился в него, а тот, который рядом со мной сидит, в меня прицелился. Я ушел, испугался. Это удалые люди. Лучше с ними договориться. Пусть за оленя отдадут двух. Но как будем говорить?

Теперь старший брат, Дели, говорит:

с.112:

- Ну, сооко, одну понесу. Как-нибудь другую-то ты неси.

Мясо взвалили на себя, а старик опять подбежал к ним и стал гладить по голове и говорить:

- Самодин добрый, тунгус добрый.

Пошли. Пришли домой. Младший брат говорит:

- Лончака как унесем им? Придут ли сами?

- Сами придут, говорили, что придут.

- Это шибко добрые люди, мяса нам дали две туши. Я думал, будут ругать. Завтра будем промышлять. Еще бы две-три туши добыть. А то оленей у нас десять, лончака еще унесут, есть нечего будет.

Спать легли. Старуха положила обе туши на санку. Еще у нее две санки пустых. Оттого старший брат говорит, что надо еще два-три диких оленя добыть.

Утром встали. Теперь, когда откушались, на улицу вышли два брата. Промышлять будут. Как раз по вчерашнему следу на санках пришли три тунгуса. Оленей к санкам привязали и стрелы и луки достают из санок. Идут к ним с луками. Старший брат говорит:

- Почему так? Ты говорил, что они хорошие люди, а теперь с луками идут, нас бить хотят. Бойко идут сюда.

Оленей собрали, обещанного лончака поймали, старший брат ведет его тунгусам. Тунгусы говорят:

- Тунгус добрый, самодин тоже добрый.

По голове гладят, все равно такие, как и были. Свои луки, стрелы положили на санки, обратно по своему следу пошли и увезли этого лончака. Когда эти тунгусы ушли, они ушли промышлять на голицах в тайгу. Целый день ходят, ходят, ничего не могут найти. Ни одной лайдочки не могут найти, гольная тайга, следов нет, ничего нет. Ночь настала, старший брат говорит:

- Теперь кружать станем, как домой пойдем?

Младший брат говорит:

- Попадем как-нибудь.

Младший брат все идет вперед. Идут, идут, идут. Свет потухает. Какая-то большая сопка впереди их попалась. На самой сопке лесу нет, по краям ее лес. Младший брат говорит:

- Подымемся сюда на сопку. Посмотрим, что у нее наверху. Верх у нее плоский, не острый, а круглый, как чаша.

Старший брат говорит:

- Ну, давай посмотрим, что это интересное такое. Что за сопка такая не острая.

Взошли на сопку. Ну, зима, зима здесь. Посреди сопки яма, как котел. Кругом яры, как сопки. Зашли туда в яму. Там гольная трава, птичьи перья, пух. Потом старший брат стал пух рассматривать, нашел в нем одно яйцо и хотел это яйцо поднять. Не может поднять, только покатывает его так и этак. Большущее яйцо, здоровенное. Младший брат говорит:

- Какой это птицы яйцо? Ты старше меня, скажи, шибко оно большое.

Старший брат говорит:

- Ты яйцо это не знаешь. Есть птица минлэ. Настолько большая, что если она будет здесь сидеть, то крылья ее будут лежать на другой сопке. Наши деды рассказывали - есть такая птица минлэ. Как полетит, ветер подымается. Вон сопка у нашего чума, вот дальняя сопка. Она на этой сопке сидела, а крылья у нее на тех сопках были. Давай яйцо унесем, только как унесем.

Младший брат говорит:

- Если унести надо, унесем. Я подпояшусь и положу его за пазуху.

с.113:

Подпоясался и одной рукой черпнул яйцо и за пазуху положил, а старший брат поднять не мог.

Старший брат говорит:

- Не ломай его, сооко, в чум принесем, мы его есть не будем. Сделаем сантку и положим его в нее. Это будет каха (шайтан). Положим на санку и будем держать как шайтана и будем счастливы. Оно будет нам давать талан.

От этой сопки стали глядеть. Это та сопка, на которую они глядели через лес. Они закружали маленько. Домой они дошли без всякой канители.

Теперь чума дошли. Это яйцо достали из-за пазухи и положили на первую санку. Теперь уговаривает его старший брат:

- Если хочешь шайтаном быть, ты нам навстречу посылай диких оленей, чтобы мы могли их убивать. Если не хочешь быть шайтаном, никого нам не пошлешь, я тебя разобью в крошки.

Он постукал своего шайтана. Потом легли спать. Он говорит:

- Если не принесет ничего, то будем его топором ломать.

Утром встали. Пошли промышлять. Не по той дороге, по которой вчера ходили, а в сторону куда-то пошли.

Недалеко так от чума ушли; на хребет все-таки ушли. Диких оленей след нашли. Старший брат говорит:

- О! Вот перед нами десять диких прошло. След-то новый.

Младший брат говорит:

- Ну, давай погонимся. Не отставай только, старший брат, от меня. Ты ведь тоже стрелять будешь.

Маленько отошли, старший брат закричал издали, только его лицо видно, увидел диких оленей. Младший брат пошел за ними, впереди брата. Когда дикие оленя стали скакать в броди, он пошел рядом с ними.

Младший брат заворотил диких оленей и прямо к чуму их гонит. Старший брат тоже здорово идет, но только насилу видит, как с дикими наравне идет младший брат. Вот близко чум стал. Однако младший брат увидел чум.

Младший брат стал стрелять. Десять диких оленей, всех убил. Последнего убил у чума видно. Старший брат по следу идет. Видит, что всех оленей тот убил.

Теперь младший брат последнего оленя застрелил. Тут около оленя сидит. Когда старший брат подошел, младший брат говорит:

- Ино! [обращение к старшему брату]. Правда, твой шайтан талан дал. У самого чума убили, ни одного не упустили. Завтра сделаем ему санку и обратно будем аргишить. А то здесь все-таки народ есть. Что-нибудь может быть с тунгусами будет.

Теперь они домой два оленя утащили. На другой день младший брат на оленях их всех перетаскал, а старший брат санку делал.

Оленей вытаскали, санку сделали. На санку положили яйцо. Сырой постелью окутали это яйцо, чтобы когда санка трясти будет, оно не ломалось.

Утром встали. Санки все полным-полны, прямо негде сесть, негде чум положить. Насилу склали все. В некоторых сапках по одному оленю запряжено, а сами пешком идут. Пошли.

Долго ли, коротко ли, ехали и дошли до своего края, откуда они поехали. У них было две важеночки и семь быков (лончака отдали). Как на место пришли, олени стали плодиться. Две важеночки отелились. У одной важенки родилось два теленка, у другой тоже два теленка. Все четыре теленка - важенки.

с.114:

Теперь у них важенок стало шесть. Но вот теперь последнее слово скажем так. Из тех шести важенок оленей вышло - много. Они богатые стали. Старший брат говорит:

- Это нам шайтан помог, оленей принес.

Сытыми они стали.

Так стали они богаты. Младшего брата женили и жили хорошо. Обрадовались этому яйцу, что шайтаном стало. Верно, талан от него: оленей нашли и жизнь себе нашли. Стали жить хорошо.

В этом рассказе отражены, видимо, ранние стадии знакомства энцев с тунгусами и начало проникновения энцев за Енисей. Эпизод с убийством домашнего оленя тунгусов, может быть, свидетельствует о времени, когда у баев не было еще домашних оленей.

Любопытны и подробности охоты на диких оленей и эпизод с приобретением шайтана. Все это, вероятно, отражает очень старые формы хозяйства и идеологии.

В предании имеются некоторые анахронизмы. С одной стороны, упоминаются каменные топоры, а с другой - говорится об уплате ясака в Хантайское зимовье, куда энцы рода Бай могли платить ясак не раньше конца XVIII- начала XIX в. (до этого с XVII в. род Бай платил ясак непосредственно в Туруханск). В язык эвенков, наряду с эвенкийскими словами, как, например, хуруколь (иди, уходи), включена целая долганская (якутская) фраза; приенисейские эвенки в XVII-XIX вв. ее, конечно, произнести не могли.

(№ 17)

ПРИКЛЮЧЕНИЯ СОМАТУ

Сихоле Турутин,

17.XI 1948 г.

Один сомату был, сын есть у него. Дикого все время он промышляет. Опять как-то он ушел за дикими. Одного дикого оленя убил, шкуру снимает. Говорит:

- Что слышу там? Это что?

Там речка есть. По ней совсем маленькие люди пришли. Семь человек их или сколько-то. Окружив его цепью, идут, говорят:

- Тебя не выпустим, убьем.

Сомату бросил своих оленей и побежал. Сомату догнали эти люди и убили стрелами, близко от чума убили. Этих людей название эгэотэо (или эгэтэ).

Сын сомату услышал, что там что-то кричат.

- Хо! Это что кричат?

Этот сомату-сын от чума побежал, а те к чуму пришли, говорят:

- Все равно далеко не уйдешь, поймаем тебя!

Ну, близко к нему пришли. Думает он:

- Как пойду? Теперь они меня убьют. Что буду делать теперь?

Речку нашел. Прыгнул через нее, до пояса ушел в воду. Эгэотэо боятся воды, оказывается, бросают камни. Они не попадают, рядом падают. Сомату на яр вылез и дальше ушел.

Пошел. Век идет.

с.115:

- Это что нашел? Белое оовсем. Чум что ли?

Слышно, как в чуме говорят. Дверь ищет. Огонь увидел. Сюда вошел. Там восемь человек. Все женатые. Только одна девка одинокая. Эти люди говорят, что эту одинокую девку завтра хотят кушать. Теперь они говорят:

- Это пара пришла к ней! Ну, не будем ее есть. Пусть поженятся.

Так сказали еще:

- Ну, новый-то пришел человек; надо им еще один чум поставить.

Чум сделали отдельный. Когда огонь растопила в нем женщина, сказали ему:

- Ну, сомату! Иди домой. Жена тебе там есть, чай пить будешь.

Ну, пошел он. Но чум не видать. Так ходит кругом. Слышит, что ему кричат:

- Эй, сомату! Тут не открывай, там дверь!

Ничего не видит. Белое все, как снег. Дверь-то нашел. Огонь-то маленько видать. Так нашел дверь и вошел. Хорошенько выспался с вечера. В другом чуме там говорят. Разговор слышно. Так говорят:

- Этих двух человек-то надо кушать. Сомату, девку-то, обоих надо кушать.

Такое услыхав, жена его совсем заплакала. Этого народа имя уляйгу энчио ("маленькие люди"). Они тоже маленькие, но не такие как эгэтэ. У тех глаза и язык были на груди.

Ну, так теперь сомату из чума потихоньку, чтобы жена не слыхала, на улицу ушел и побежал. Маленькие люди опять пришли за ним и говорят:

- Все равно далеко не уйдешь, все равно тебя кушать будем.

Опять яр он нашел крутой и прыгнул с него. Неизвестно, живой ли остался, упав на землю. Там внизу два больших, как котлы, камня нашел. Около камней лег. Те говорят:

- Куда ушел?

Дороги не нашли.

- Ну, пусть, уйдем, - говорят. И ушли. Пошли к концу яра, спустились и нашли следы сомату. Совсем туман. Покрытую льдом речку нашел сомату и пошел по льду. Маленькие люди опять потеряли дорогу.

- Куда это он пошел?

Искали дорогу. Нету. Льда боятся. Ну, тут маленькие люди назад пошли.

- Совсем нам его не надо. Пойдем.

Сомату-то речку век гоняет. В голове [в истоке] речки один чум нашел.

- Аха! Мой чум, который давно оставил, когда маленькие люди пришли.

Тут-то ничего ему стало. Все-таки олень-манщик есть. Ну, промышляет помаленьку.

Ну, как-то опять ушел искать диких оленей. Так ушел он далеко, но не нашел диких. Там лес он нашел. Пошел лесом.

- Это что? Огонь видно!

К огню идет, идет. Дошел до огня. У огня один очень большой человек, сихио, сидит. Спиной к огню согнувшись сидит, спину греет, его не видит. Потом говорит:

- Что это за огнем маленький какой-то? А это мне мясо пришло кушать. Мое счастье. Как будем теперь? Я кушать буду теперь.

Куда пойдет? Ну конечно, сихио его кушать будет. Убежать - снег совсем мягкий. Два, три шага шагнул. Но сихио руку протянул, поймал и съел. Куда денется? Сихио проглотил его с ногами и руками.

- Ну, теперь что буду я делать? Пропал совсем.

с.116:

В кармане у сомату маленький нож есть. Стал резать брюхо сихио и на улицу ушел. Ну, куда пойдет такой съеденный? Но сихио-то пропал, только голова говорит:

- Это почему так?

Сомату сихио лук взял. Одну стрелу положил, промеж глаз выстрелил, и сихио совсем пропал.

- Голова его как будет? В огне ее сжечь можно.

Разжег огонь. Теперь последняя сила сихио пропала.

- Ну, сам, что буду кушать? Дикого нет, ничего нет.

Опять ушел. Огонь оставил. Боится, что, может быть, кто-нибудь опять придет. Говорит сам себе:

- Я пойду.

Ну, речки голову нашел. Сколько-то времени ходил там. Пошел по речке.

- Аха! Мой старый чум я опять нашел.

Ну, промышляет теперь. Теперь лук сихио сам держит, промышляет. Раньше без лука промышлял, руками что ли.

Ну, опять пошел:

- Давно у меня жена была. Не знаю, найду ли?

Пошел, пошел искать. Во что-то попал. В круглую яму ноги провалились, и весь с головой провалился. Ну, туда попав, думает:

- Что это? Это чум что ли? Белый чум?

В этот чум попав, только одну женщину нашел в нем.

- Кто это? Это моя прежняя жена!

Сомату говорит:

- Меня узнала?

- Нет, совсем тебя не узнала.

- Как не узнала? Когда-то вместе спали. Маленькие люди говорили, что есть нас будут. Тогда, это услышав, я и ушел.

Она говорит:

- Не слышала совсем, как ты ушел, я спала.

Сомату говорит:

- Маленькие люди-то где сейчас?

- Недалеко. Сейчас вечер, завтра утром меня есть будут. Последний день.

Говорит муж:

- Почему тебя оставили?

- Я-то совсем не слышала, как ты ушел, я спала.

- Как не слышала, раз вместе спали?

- Ну, ладно, что спорить, последний день-то настал сейчас.

- Ну, ладно, пусть, - сомату говорит. - Ну, дверь-то там? Против двери яму копай, чтобы мне сидеть в ней хорошенько можно было.

Ну, жена выкопала яму. Сидеть в ней можно хорошо. Сомату-то теперь туда сел, лук-то взял. Ну, три стрелы сразу на лук положил. Маленькие люди-то все пришли, все восемь человек. Первый вошел, остальные за ним. Сомату они не видят, он дальше котла, а в чуме темно. Теперь одну-то стрелу пустил. Это услыхав, пошли маленькие люди - шесть человек - обратно. У них луков нет, только руки. Боясь этого, обратно ушли. Сомату-то на улицу ушел. Те идут друг за другом. Две стрелы пустил, три человека как бежали, так и упали. Три дальше побежали. Сомату говорит:

- Меня когда-то убить хотели. Теперь вам последний день будет.

Последнюю стрелу пустил. Два-то упали, одному жилу на ноге перерезал. Тот куда уйдет, жила-то разорвана. Так-то живой, говорить может. Говорит:

с.117.

- Сомату сын! Ты большой стал. Теперь совсем к тебе не будем ходить. Уходи обратно с женой в свой чум. Может быть, у тебя братья есть, к ним иди.

Оставил его сомату и ушел к жене. Теперь он у маленьких людей оленей всех собрал. Олени беда большие. Домой пришел и теперь хорошо живет: оленей у него много, диких оленей добывает. Одного сына нашел. Этот сомату был предок Соваловых.

Всего два народа он встречал. Одного имя эгэотэо, а другого - уляйгу энчиойку [маленькие людишки]. Эгэотэо снизу [с северо-запада] пришли, а маленькие люди на севере жили. Сомату промышлял пешком, с ученым порозом [манщиком].

Этот рассказ содержит несколько любопытных деталей, которые можно истолковать как известие о людях, живших на севере в землянках или жилищах из снега. Весь этот рассказ производит впечатление обрывков, фрагментов чего-то более крупного. Слышал это предание рассказчик, по его словам, от своего отца.