1. О потопе

1. Когда земля утонула, то всплыли зыбуны¹ и торфяники² и весь лес, стоящий на них. Здесь же спасались люди, звери и птицы. В течение семи дней было тихо, и торфяные острова плавали благополучно, но потом подул сивер³, началась буря, вал достиг семи саженей высоты, острова разломало на части и унесло в разные стороны.

2. Земля всплыла, на ней люди и звери. Во время потопа была великая буря, которая разбила всплывшую землю на несколько кусков. Люди, разделившиеся таким образом на части, и образовали народы. Впоследствии земля обсохла, и люди стали опять общаться.

3. Когда земля после потопа стала обсыхать, то вокруг остяцкой земли стало море. Стрижек жил у царя. Смотрит царь — стрижек летает за море и носит оттуда глину делать себе гнездо. Царь говорит: «В нашей стороне такой глины нету, там должна быть еще другая земля». Поймал стрижа, привязал ему к ноге тонкую нитку. Он улетел за глиной. Там ниткой  запутался в тальнике. Тогда царь велел своим

© Е.А.Алексеенко, перевод (№ 11, 21, 25, 27, 32, 41, 45, 64, 76, 77, 80, 81, 83, 96, 98, 105, 115, 130, 132, 137, 138), 2001

людям плыть туда, куда тянулась нитка, и таким образом была найдена остяцкая земля.

2. Сотворение земли

Сначала земли не было. Была одна вода. Есь и чёрт¹ решили купаться. Есь нырнул, тину в рот схватил, за щеки заложил. Вынырнул, дунул — земля получилась. Чёрт так крутится, ничего не делает. Есь снова нырнул, тину за щеки захватил, дунул — лиственничный лес, кедровый лес вырос. Чёрт так ныряет, ничего не делает: чёрт он чёрт и есть.

Есь потом собрал всякую ерунду, что ползает². В земле яму вырыл, их туда пустил. Сверху большой столб вкопал, чтобы не вылезли, людям не мешали.

Чёрт бегает, крутится, видит — столб зачем-то стоит. «Дай, — думает, — вытащу». Вытащил, видит — всякое ползет. Столб снова воткнул, но часть-то их осталась на земле. По лесу их много бегает.

3. Бангдэхып-месяц

Бангдэхып¹ сам родился, без матери и отца. Когда месяц нарождается и его чуть видно — это Бангдэхып и есть.

Бангдэхып был женат на Солнце. Хоседам гоняла* его, гоняла до чума Солнца. Солнце своих сторожей-волков² выпустило. Хоседам схватила, к себе его тянет, Солнце — к себе. Разорвали пополам. Солнце качало, качало³ — не получается: днем — как человек, ночью — половина человека. Светить не может. Солнце сказало:

— Ты ночью половиной свети!

Когда его пополам разорвали, тут и кончился Бангдэхып, остался месяц⁴.

Как только месяц покажется чуть-чуть — это он в гости к первой невестке пошел. Быстро вернулся, так как она его палкой в глаз ударила. Когда месяц долго на небе не появляется, это он ко второй невестке в гости пришел. Она его подольше кормит. Третий раз опять на землю ушел, долго его нет: долго гостит, хорошо⁵.

4. О Солнце и Месяце

Солнце и Месяц жили. Они были жена и муж, как боги они были. Месяц на землю пошел проверять, как там люди живут. Кынсь¹ стала за ним гоняться. Он вверх к Солнцу поднялся, где их чум стоит, кричит:

— Вот меня поймают!

Солнце своего волка на подмогу послала, Месяц у чума Солнца алатей-тиску² дернул, наполовину в чум вошел. Солнце его схватила. Кынсь его тоже ухватила, за другую половину. Ее сила больше: дернула — половина Месяца с сердцем у нее осталась.

Солнце с Месяцем дальше жить стали. Он как живой человек, но сердца нет. Солнце пыталась из угля сделать ему сердце — ничего не получилось, а без сердца он не человек. Тогда Солнце сказала Месяцу:

— Уходи от меня, я всегда впереди буду крутиться, а ты сзади меня.

Каськет³ от Солнца родился.

5. Сказка о Месяце

Давно-давно жили на земле брат и сестра. Родители их умерли. Жили сиротами. Подросли, стали жить хорошо. Только надоело брату все около чума ходить. Захотел он мир узнать. Стал все дальше
и дальше от чума уходить. Ходит-ходит по земле, все смотрит, кто где живет да как живет.

А на небе высоко-высоко жила женщина-Солнце. Скучно ей было — одна жила. Вот однажды видит она: ходит по земле человек, все рассматривает, на небо поглядывает. Женщина-Солнце подумала: «Какой красивый человек по земле ходит, на меня поглядывает. Нужно мне его сюда на небо достать. Но как его достать? Я высоко, а человек на земле, низко».

Стала женщина-Солнце у неба мудрости просить, как бы ей до-
стать человека. Есть у Солнца такие руки длинные, что без труда до земли достают. Утром встанет Солнце и протягивает руки. Тянет-тянет, дотянет до земли, и станет на земле светло, тепло. Вот ходит этот человек по земле внизу, а Солнце тянет к нему руки, жар на него напускает... «Что так жарко стало? — подумал человек и лег на землю. — Все легче будет». Лежит человек на земле, а женщина-Солнце все протягивает к нему свои длинные руки, ближе, ближе... дотянулась, схватила и понесла к себе на небо.

Стал человек жить на небе. Неделю прожил и говорит Солнцу:

— Нехорошо мне здесь на небе с тобой жить, совсем нехорошо.
Я земной человек, не могу так высоко жить. Пусти меня вниз, на землю!

Вспомнил он свою сестру, что осталась внизу. Скучно ему стало, жалко ее: «Как-то она там одна без меня живет?» Солнце ему отвечает:

— Зачем ты пойдешь назад? Вспомни, как ты прежде ходил по земле и говорил: «Вот на небе Солнце живет, наверно, там хорошо. Хотел бы узнать, что это за женщина-Солнце». А теперь ты хочешь назад на землю.

Человек же все свое твердит:

— Пусти! Забыл я на земле что-то. Пусти меня, я это забытое возьму и вернусь.

— Не вернешься, не ходи! Плохо на земле, злые духи тебя съедят!

А человек ее не слушает, все свое: «Пусти, вернусь». Солнце чуть не плачет:

— Не вернешься ты, съедят тебя на земле злые духи, снова я здесь одна буду.

Наконец видит, не уговорить ей человека, решила отпустить ненадолго.

— Ладно, — говорит Солнце, — дам я тебе в защиту от злых духов то, что сама имею: оселок да гребешок. Иди!

Обрадовался человек:

— Не плачь, Солнце, напрасно! Я вернусь, обязательно вернусь.

Топнула женщина-Солнце ногой — появился крылатый конь. Дала человеку этого коня, оселок да гребешок. Сел человек на коня и полетел. Сколько летел — неизвестно, два ли, три ли года... До своего места долетел, кругом над ним несколько раз пролетел — нашел свой чум. А за это время, пока он на небе жил, злая Хосядам (волшебница) съела его сестру, сама в нее обратилась.

Вот спустился человек на крылатом коне на землю, привязал коня к дереву и побежал к своему чуму. Видит: в чуме сестра сидит. Она будто бы обрадовалась брату. Побежала с котелком к речке, принесла воды, подвесила котелок на огонь. Стала брата угощать, кормить. Вышла из чума, подошла к коню, отрезала у него заднюю ногу и сунула ее варить в котел.

Сидят брат и сестра, разговаривают, радуются. Вдруг увидел брат, из котла лошадиная нога торчит. Понял он, что это не сестра здесь его встретила. Понял, что это злая Хосядам. Выхватил лошадиную ногу из котла да бежать к коню. Сел на коня, хочет скорей уехать от злой Хосядам, знает: погубит она и его, да как на трех ногах конь¹ поскачет? Что делать? Наспех четвертую ногу хорошо не прилепишь! Кое-как прилепил все же отрезанную ногу коню и поехал. А Хосядам за ним
в погоню пустилась.

Измучился конь, тяжело на плохой ноге скакать. Упал. Оставил человек коня и побежал. Да без коня далеко не уйдешь! Взглянул на небо, а женщина-Солнце на него жалобно смотрит, видит, что он без коня. А Хосядам совсем его нагоняет, уже тянет руку, поймать хочет.

Вспомнил человек про оселок, что женщина-Солнце ему дала, бросил его позади себя. Поднялась из земли большая гора, встала между ним и Хосядам. Озлилась Хосядам, камни разбрасывает, гору зубами грызет... А человек идет и идет... Прогрызла гору Хосядам, торопится, догоняет человека. Вот-вот схватит его.

Вспомнил человек о втором подарке Солнца — гребешке, бросил его позади себя. Такая тайга выросла: ни пройти, ни проползти через нее. Хосядам по деревцу грызет, ломает. А человек идет и идет... Сколько шел, неизвестно. Холодный, голодный, из сил выбивается.
А Хосядам пробралась сквозь тайгу, нагоняет человека, тянет руку, схватить хочет.

Видит Солнце — плохо человеку: еще немного, и унесет его Хосядам. Протянула женщина-Солнце свою руку-луч и схватила человека за ногу, но поздно. Злая Хосядам в этот же миг схватила его за другую ногу. Тянут они человека каждая в свою сторону. Солнце тащит к себе на небо, злая Хосядам — к земле. Тянули-тянули и разорвали человека пополам. Только Солнцу половина без сердца досталась.

Унесла женщина-Солнце свою половину человека на небо, и что уж
она с ней ни делала, стараясь оживить, — но все напрасно. Совсем будто живой человек станет, день-другой поживет и умирает опять. Уголек положила вместо сердца — пожил неделю и опять умер. Маялась-маялась с ним женщина-Солнце, совсем без ума стала, плачет. Наконец сказала:

— Нет у меня больше сил, ничего не могу сделать! Иди на другой конец неба. Не увижу тебя больше. Только в самый длинный день
в году мы будем видеться. Я твои глаза увижу, ты — мои.

С этими словами бросила женщина-Солнце половину человека без сердца на другую сторону неба, на темную сторону. Так он там и
остался и превратился в месяц.

И до сих пор месяц по небу холодный гуляет, потому что нет у него живого сердца. И не видятся они с солнцем по целому году. А другую половину человека, с сердцем, Хосядам с собою забрала.

6. Месяц и Солнце

В одной землянке жили три холостых брата. Старший и средний — шаманы, младший брат был простым человеком. Некому было им варить пищу и починять одежду. Братьям приходилось все делать самим.

Вечером братья сидели в землянке. Вдруг раскрылась дверь,
и в землянку вбежал мырак.

— Что вы сидите без дела? — сказал он. — Ночью у вас в землянке будет покойник. Делайте гроб.

Мырак хлопнул дверью и исчез. Братья испугались и принялись за работу. Сделав гроб, они легли спать. Утром проснулись меньшие братья, смотрят на старшего, а он уже мертвый. Встали, положили покойника в гроб у дверей землянки.

Сидят братья, горюют и ждут ночи. Стало смеркаться. Вдруг раскрылась дверь. В землянку вбежал тот же мырак и говорит:

— Опять сидите без дела? Делайте гроб. К утру у вас будет покойник.

Мырак исчез. Братья сделали гроб, легли спать. Утром проснулся младший брат и видит: средний брат мертв. Встал, положил покойника в гроб, вынес его за дверь на мороз, поставил рядом с гробом старшего брата, а сам вернулся в землянку. Сидит один и думает: «Братья мои были настоящие шаманы, и они ничего не могли сделать с мыраком. Придется и мне умирать. От мырака не спрячешься, не убежишь».

Прошел день. Темнеть стало. Вдруг в землянку вбежал мырак и говорит:

— Что ты сидишь? Что не делаешь гроб? Делай! Ты скоро умрешь.

Мырак хлопнул дверью и исчез. Младший брат взял топор, сделал для себя гроб, принес в землянку, лег в гроб и ждет своей смерти. Лежал, лежал — надоело, вылез из гроба и думает: «Почему же я не умираю? Где моя смерть?»

Вдруг к землянке подбежал мырак и спрашивает из-за двери:

— Ты что, еще живой?

— Живой.

— Ну, ты скоро умрешь. Ложись в гроб.

Мырак исчез. Его долго не было. Вдруг прибегает и опять спрашивает из-за двери:

— Парень, ты умер?

— Нет, живой.

— А, живой!

Мырак вскочил в землянку и бросился на парня. Схватились крепко и давай таскать друг друга по землянке. Силы оказались равны: никто не может победить. Наконец мырак начал слабеть, парень напрягся и уронил его в гроб. Крышка сама упала на гроб, откуда-то появились две змеи и крепко обвили концы гроба. Парень выбежал из землянки.

«Куда мне деваться? — подумал он и увидел дорогу на небо. — Пойду туда».

Парень шел долго. На пути заметил чум. Чей чум? Не знает. У чума встретил незнакомую девушку. Хотел войти в чум, да нельзя: девушка ногою загородила вход.

— Убери ногу, — говорит парень.

— Не уберу, — сказала она. — Ты для того и пришел сюда, чтобы перешагнуть через мою ногу. Шагай!¹

Парень перешагнул через ногу и стал хозяином чума, а девушка — его женой.

Живут хорошо. Парень ходит на охоту. Отправляется в лес веселым, а в чум возвращается со слезами. Увидела это жена и спрашивает:

— Скажи, почему ты плачешь?

— Твой лес не любит меня. Когда я хожу по лесу, прутья стегают меня по глазам. Мне больно, вот я и плачу.

Жена вышла из чума, сломала прут и спрашивает:

— Прут, скажи мне: почему вы бьете моего мужа по глазам?

— Нет, мы не били его, — ответил прут.

— Почему он плачет?

— Твой муж плачет не из-за нас. Когда он уходит на охоту, он видит с неба свою землю, вспоминает братьев и плачет о них.

Жена бросила прутик и вернулась в чум к мужу:

— Ты сказал мне неправду. Прутья не били тебя. Ты плачешь не от этого.

— Как же мне не плакать, когда на земле умерли мои братья?
Я каждый день хожу на охоту и оттуда вижу их непохороненными. Вижу их гробы. Как мне не плакать?

Жена достала гребень, кремень и подала мужу.

— Возьми и иди на землю. Будет плохо, возвращайся назад. При нужде брось за спину гребень; не поможет, тогда брось кремень. Иди своей дорогой.

Ровно через семь лет парень пришел в свои места. У землянки за эти семь лет ничего не изменилось. Как стояли гробы со старшими братьями, так и стоят. Вошел в землянку, и в ней все так же, как было. Змеи как обвили гроб с мыраком, так и остались. Парню захотелось узнать, что сталось с мыраком. Пнул гроб ногой. Только пнул, сорвались с гроба змеи, отлетела крышка, выскочил из гроба мырак и схватил парня. Стали бороться, возить друг друга по землянке. Долго дрались. Вдруг мырак начал ослабевать, парень напряг силы и бросил мырака в гроб. Крышка опять сама упала на гроб, появились те же две змеи и, как обручи, обвились вокруг гроба.

Парень выскочил из землянки и побежал на небо к жене. Вдруг слышит, кто-то его догоняет. Оглянулся — мырак!

Бросил парень за спину гребень — и выросла за ним непроходимая чаща. Пошел дальше. Шел, шел... Слышит: опять гонится кто-то.
Оглянулся, а за ним бежит тот же мырак. Бросил парень кремень. Из кремня вырос огромный отвесный утес.

Долго парень бежал по дороге на небо. Недалеко осталось до чума. Оглянулся, а мырак уж тут, близко. Вот-вот догонит. Парень побежал еще быстрее и закричал.

Жена услышала крик, выскочила из чума. Она увидела, что за ее мужем гонится мырак, и побежала на помощь. Подбежала к мужу, схватила его за правую руку, а мырак поймал за левую, и потянул его каждый к себе.

— Мырак, зачем тебе нужен этот человек?

— А тебе зачем? — отвечает мырак.

— Он мой муж. Отдай мне его!

— Нет, не отдам. Я хочу съесть его.

Рванули — и разорвали человека пополам.

Мырак схватил левую половину и убежал; правая половина без сердца осталась в руках у жены. Принесла она свою половину в чум и стала нянчить. К ночи вынянчила целого человека, а к утру он снова сделался половиной.

— Жалко, что мырак унес твое сердце, — сказала жена мужу. — Без сердца будешь ты жить только ночью. Больше ничего не могу
я сделать с тобой. Будем мы теперь жить так: я буду днем светить людям и нянчить тебя; а ночью, когда я усну, на земле светить будешь ты.

Так на небе появились солнце и месяц.

7. Отчего появились пятна на месяце

Баба на земле жила, Месяц все дразнила:

— Ты там, наверное, сдох?

Грех она сделала — дразнилась.

Он подумал и ее к себе поднял. Она сама не заметила, как у него очутилась вместе с туясом и корягой, за которую ухватилась.

8. Про Сына неба

Сын неба на охоту идти собрался. Он надел свою суконную шубу¹ и ровдужные рукавицы надел². Отец ему сказал:

— Надень еще мои длинные надставки³ для рукавиц!

Сын ответил:

— Небосвод на тепло указывает, я надену свои маленькие рукавицы!

— Сынок, — сказал ему отец, — у неба семь мыслей⁴!

Сын ушел на охоту, не послушал никого. Весь день ходил. К вечеру с запада ветер подул. Сын неба обратно пошел, в суконной шубе он мерзнуть начал. Дальше еще холоднее стало. Сын неба быстро домой идет. Его подбородок стучать стал, он весь дрожать стал. Мороз еще сильнее ударил. Сын неба замерзать начал, слов отца не послушался. «Теперь, пожалуй, я совсем замерзну», — подумал он. Он на ходу замерзал.

— До дома, — говорит, — я не дойду.

Он еще идет, но медленно. Чем дальше, тем длиннее его шаги становятся. Лыжня Сына неба наверху на небосводе виднеется (Млечный Путь). Он немного отклонился в сторону запада.

Мать с отцом его поджидали, поджидали. Жена бога⁵ сказала:

— Ты моего сына заморозил. Я, — говорит, — тоже туда спущусь.

Бог ее слов не слушает:

— Пусть он там останется, зачем он тебе?

Старуха сказала:

— Ты сына маленького не жалеешь. Я спущусь вниз, трупами твоих людей питаться буду.

Старик ей сказал:

— Сиди, молчи, а то я тебя по башке так стукну, что сразу оглохнешь!

Жена бога вскипела, выскочила, на свои лыжи кинулась. Жена бога воскликнула:

— У выхода к морю каменным чумом сделаюсь, по обеим его сторонам вода будет течь. Никто меня не приподнимет. Весь мусор земли ко мне течением понесет⁶, его пение буду слышать. Ты бог, я тоже богиня. Все твои мысли я буду знать!⁷

9. Есь

Старик со своей старухой жили, у них сын был.

Сын говорит:

— Я на охоту пойду.

Мать его говорит:

— Холодно, шубу надень!

А он вышел и раздетый пошел:

— Не надо мне шубы.

Пошел он, далеко пошел. Его отец говорит:

— Я его пугну, с запада холодный ветер пущу.

Пустил он холодный ветер. Сын домой бросился бежать. Бежал, бежал, упал и замерз там. Его отец знал об этом, он шаманом был:

— О-о! Мой сын замерз!

Старуха браниться стала, и старик браниться стал, они разругались.

Старуха говорит:

— Ты почему моего сына заморозил?

Старик пнул ее, она вниз упала. И говорит старуха:

— Теперь я внизу богом буду, а ты вверху богом будешь.

10. Большая Медведица

На Сургутихе это было. Четверо людей — кет, русский, эвенк
и селькуп — вместе охотиться пошли. Вот шли, сохатого гнали*. Ночью, днем гнали. В одном месте, где поесть останавливались, котел оставили. Дальше гнали. Кет спохватился, что его котла нет.

Кет селькупу говорит:

— Как теперь есть будем, не сырым же?

Эвенк говорит:

— Я могу сырое мясо есть.

Кет и селькуп все думают: как им теперь быть? Делать нечего, кет за котлом вернулся, взял котел, стал догонять.

Селькуп теперь первым идет, эвенк за ним, дальше русский. Кет на селькупа взглянул, тот к сохатому уже приблизился. Кет лук натянул, выстрелил. Селькуп оглянуться не успел, как кет выстрелил в сохатого. Селькуп тоже стрелу выдернул, выстрелил в сохатого, когда тот уже упал на бок.

Охотники не знали, что, пока они сохатого гнали, они на небе очутились. Когда проснулись, они уже на небе, как тучи, висели. Они поговорили — правда, как тучи вверху уже повисли.

11. Сохатый

Сохатого люди гнали*. Их было семьдесят и еще семь человек; всего, значит, семьдесят семь человек. Потом стемнело, ночь на небе, там вверху, сделалась. Они сначала внизу, на земле, сохатого гнали. Там их следы были, и вдруг на небе, вверху, они оказались.

— Значит, мы, семьдесят и еще семь человек, сохатого гнали. Пока не стемнело, пока белый свет был, сохатого гнали. Потом все наверху, на небе, сохатого гнали. Кто с топором, кто с лопатой, кто с чем — лишь бы убить сохатого. Потом все на небе, наверху, оказались. На небо посмотришь — сохатый там, вверху.

Уже на реке пропарины образовались, эти семьдесят и семь человек все, как туча, повисли. Русские там есть, тунгусы, остяки — все есть.

— Когда мы сохатого убили, на небе, наверху, сохатый и образовался.

12. Первые люди на земле

Сначала Есь на землю пустил одного мужчину. Смотрит — ничего не получается: шить не умеет, варить не умеет. Бабу пустил. Смотрит — справляются. Бабы брюхатые ходят, все делать умеют.

13. Откуда жизнь вперед пошла

Как люди людьми стали, как они когда-то человеческую жизнь начали.

Люди прежде в берлогах жили, в пещерах, волосатые они были. Сначала они по земле на четырех ногах ходили, зверей добывали, зайцев ловили, сырыми их ели. Когда есть хотели, они шли охотиться на зверей, зверей добывали, домой их приносили и съедали.

У них был младший брат. Его имя было Дилтак. Дилтак научил их жить.

Зимой они в берлоге, как медведи, живут. Мороз ударил, им холодно стало. Небесный отец подумал: «Я их сделал, чтобы они людьми были, а они все зверями стали, людьми они не будут. Я холод сделаю, чтобы они мерзнуть начали, посмотрю, что они тогда скажут, когда им холодно будет».

Ударил мороз, ударил большой мороз! Как ночевать — так холод наступает. Каждую ночь большой мороз.

— Ну, — они говорят, — мы замерзнем!

Они своего старшего брата послали:

— К дедушке сходи за огнем!

Он отправился к старику. Пришел к старику, к дедушке, а у дедушки в чуме костер горит, он там греется — тепло!

— Дедушка, — старший брат говорит, — мы замерзаем. Дай нам огня. Я, — говорит, — за огнем пришел.

Дедушка его спрашивает:

— Завтра какой день будет?

Он отвечает:

— Завтра сильный мороз наступит.

— Ладно, — говорит, — ты сам все знаешь. Возвращайся домой.

Он домой пришел. Они его спрашивают:

— Что тебе дед сказал?

— Я, — говорит, — огня у него просить стал, а он спросил: «Завтра какой день будет?» А я ему ответил: «Завтра большой мороз будет». Он мне на это сказал: «Ты сам все знаешь, возвращайся домой!»

Ночь прошла. Утром сильный мороз ударил. Такой стоял мороз! Они терпели, лежали, мороз их убивать стал. Они замерзли и другого брата послали:

— К деду сходи, огня попроси!

Он ушел, к деду пришел.

— Дедушка, — говорит, — мы замерзли, дай нам огня!

Дед ему говорит:

— Завтра какой день будет?

Он ему отвечает:

— Завтра, — говорит, — ветер поднимется.

— Ладно, — дед ему говорит, — возвращайся домой, ты сам все знаешь.

Он домой отправился. Домой пришел, они спрашивают его:

— Что дед тебе сказал?

— А он спросил: «Завтра какой день будет?» Я ему ответил: «Ве-
тер поднимется». Дед мне на это сказал: «Возвращайся домой!»

Назавтра ветер поднялся. Он своим братьям сказал:

— Я деду говорил, что ветер будет, вот по моему слову ветер
и поднялся.

С холодной стороны ветер дует, все дует, а они мерзнут. Ну вот, они третьего брата послали:

— К деду иди, огня проси, скажи: «Мы замерзли, огня нам дай, огня нам дай!»

Он ушел к деду, к деду пришел.

— Дедушка, — сказал он, — мы замерзли, дай нам огня!

Старик ему говорит:

— Завтра какой день будет?

А он отвечает:

— Завтра пурга будет, а потом тепло наступит.

— Ладно, — он говорит, — иди домой, ты сам все знаешь.

У деда в чуме костер, там тепло. Он согрелся — в чуме деда тепло. Он обратно домой пошел. Домой пришел, братья его спрашивают:

— Что тебе дед сказал? Ты просил у него огня?

— Я у деда огня просил, а дед меня спросил: «Завтра какой день будет?» Я ему ответил: «Тепло будет».

Ночь прошла. Утром встали — действительно, тепло стало.

— Я, — говорит, — деду говорил, что тепло будет, так и случилось: тепло стало.

Сколько-то времени прошло. Они четвертого послали:

— К деду сходи за огнем!

Он ушел, к деду пришел, согрелся, а дед его спрашивает:

— Ты зачем пришел?

— Дедушка, — он сказал, — я за огнем пришел.

А дед ему говорит:

— Завтра какой день будет?

Он ответил:

— Дождь пойдет.

А тот ему говорит:

— Ты сам все знаешь, возвращайся домой!

Он домой вернулся, они его спрашивают:

— Что дед сказал?

— Я ему говорил, что завтра дождь пойдет, а он мне сказал: «Возвращайся домой!»

Ночь прошла. Утром встали — действительно, дождь идет. Он своим братьям говорит:

— Я деду говорил, что дождь пойдет, вот дождь и пошел, по моему слову дождь идет.

Живут они дальше. Младшего брата послали:

— Ну, теперь ты сходи, может быть, тебе дед огонь даст.

Он к деду пошел, к деду пришел.

— Завтра какой день будет? — дед его спрашивает.

Он ответил:

— Дедушка, я не знаю. Я, — говорит, — не знаю.

— Ладно, — дед ему говорит, — ты не знаешь.

— Да, — говорит, — дедуся, я не знаю. Отец наверху знает.

А старик молвил:

— Это так, это правильно, — сказал он, — небесный отец сам знает. Ладно, — говорит, — теперь домой иди. Где дымом пахнуть будет — ты туда иди. Как запахнет дымом — туда и иди! Там на земле огонь гореть будет — ты быстрее туда иди!¹

Ладно. Он вперед посмотрел — на земле огонь горит. Он скорее туда побежал. Он к огню близко подошел — огонь уже вот-вот погаснет, одна головешка осталась. Он ее взял и домой понес, быстро домой шел, бегом бежал. Домой пришел. Братья обрадовались.

Дилтак сказал:

— Вы ходили, больше деда знали, поэтому дед огня вам и не дал. Я, — говорит, — больше деда не знал, и дед огонь мне дал. Дед меня спросил: «Завтра какой день будет?» А я ему говорил, что не знаю. Дед мне тогда сказал: «Раз ты не знаешь, иди домой. На обратной дороге увидишь: огонь на земле гореть будет, ты этот огонь возьми». Ну вот, я домой отправился и на полпути увидел: огонь на земле горит.
Я его взял, домой принес.

Дилтак сначала внутри берлоги костер разложил. От дыма они почти задохнулись.

— Откуда ты это принес, — братья сказали, — туда и неси!

Он огонь наружу вынес. На улице костер развел. Огонь хоть и горел, но им не стало тепло. Он братьям сказал:

— Давайте сделаем костер побольше!

Они побольше костер разложили. А потом он им сказал:

— Давайте на верхушке берлоги дыру прокопаем!

Они на верхушке берлоги дыру прокопали, а он огонь внутрь занес. Он наломал много сучьев, маленькие прутики в огонь подложил, костер развел, и дыма совсем не стало. Он немного побольше костер сделал — тепло стало.

После этого в их чуме так тепло стало, что они вспотели. Они вспотели — их волосы выпали, от пота сопрели, и братья голыми стали. Их ноги длинными стали, а руки укоротились. Ходить им тяжело стало.

Тогда они своему брату говорят:

— Ты огонь принес, нам жарко стало, тепло стало, от жары наша шерсть выпала, руки короткие стали, ноги — длинные. Теперь, — они младшему брату говорят, — как мы ходить будем?

А он им отвечает:

— Будем учиться ходить!

Когда младший брат это сказал, он поднялся, на ноги встал. Как шаг сделает, вперед падает. Прямо ходить с трудом научился. После этого он их стал учить ходить. Вначале они смеялись. А он уже хорошо ходить стал и их научил ходить так, как он сам ходил. Тогда он им сказал:

— Мы прежде на четырех ногах ходили, а теперь на двух ногах ходить стали.

После этого братья стали спрашивать его обо всем, а он думал и отвечал.

Дилтак сказал:

— Зверей мы палками бить будем.

Они палок наломали, пошли. Там где-то зверей нашли, а он палку бросил и зверя убил.

— Вы, — говорит, — тоже так делайте!

Они тоже зверя палками убили. Они палки кидали и палками зверей убивали, домой приносили и ели. Когда их пища кончалась, они снова отправлялись на охоту.

Потом они камни собирать стали, и когда зверей находили, они
в них камни кидали, убивали, а потом домой приносили и съедали. Мухи какали на мясо, и в нем черви зaвoдились. Однажды они на улице костер разложили, рядом поперечную палку приладили и там мясо подвесили. Мухи прилетели, накакали, черви завелись, и мясо испортилось. Тогда они мясо прямо над огнем подвесили, снизу костер разложили, и мухи перестали садиться — они дыма боятся. К палке подвешенное мясо они потом снимали и ели. Этой пищей они жили.

Однажды один кусок мяса упал вниз в огонь, обгорел и обуглился. Младший брат его из огня выбросил. Потом они отправились на охоту, но никакого зверя не добыли. Голодные переночевали. Утром встали, опять на охоту пошли и снова ничего не добыли. Они проголодались, но ничего не нашли и ничего не добыли. Младший брат сказал:

— Я это обуглившееся мясо съем!

А они не захотели. Дилтак говорит:

— Я буду есть!

А они сказали:

— Ну и ешь!

Он и съел его. Снаружи мясо обгорело, а внутри оно изжарилось. Он воскликнул:

— Братья, вкусно! Попробуйте!

Они подошли и стали есть мясо.

— И правда, — сказали они, — оно хорошее, вкусное!

Они это обгоревшее мясо всё съели.

Потом братья опять в лес ходить стали. Как раньше, зверей добывали, так их еще больше добывать стали. Они говорят:

— Теперь мы мясо в огонь бросать будем, пусть обгорает, чтобы мы потом его ели.

Ну, они так и делали. Однажды младший брат им сказал:

— Давайте положим мясо сверху на угли, потом его снимем и
съедим.

Ну вот, так они и стали делать: на угли мясо положат, оно обжарится, и они его едят. Потом младший брат срубил палку, мясо на нее поддел и изжарил у огня. Жареное мясо они ели — оно хорошее, вкусное! Всегда они так стали делать. Дилтак сказал:

— Мы раньше сырое мясо ели, а теперь жареное едим.

С тех пор они стали мясо жарить на рожнях. Старшие братья — они ведь так — ничего не придумывали, а младший брат что задумает, то по его воле и сбывается.

Однажды Дилтак старшим братьям сказал:

— Вы, — говорит, — отдельно на охоту ходите, а я отдельно ходить буду.

Шел он как-то, шел и к озеру спустился. В солнечный день он ходил. Щуки, оказывается, к берегу подплыли. Он их там увидел, камни вниз стал бросать, убил несколько штук и домой понес. Пришел он домой и говорит своим братьям:

— Я, — говорит, — что-то принес!

Они стали щук есть.

— Это мясо вкусное, — сказали они. — А как мы их назовем?

А он:

— Рыбой назовем.

На следующий день он снова туда отправился, опять нашел щук. Он камни в них кидал, убил несколько рыбин, домой принес. Они их съели, а часть осталась, они их не доели.

Утром Дилтак говорит:

— Всю ночь эти рыбы пролежали, а их мясо как было крепкое, так крепким и осталось. Оно не обмякло: каким вчера утром было — таким же крепким и осталось.

Он опять ушел, много рыбы добыл, домой принес. Часть рыбы они съели, а ту, что осталась, он вниз к тому озеру отнес и в воду положил, чтобы утром их съесть. Переночевали. Утром он спустился
к озеру: рыбы как палки — они соль в себя впитали и не обмякли. Он снова ушел, опять нашел рыб, опять в них камни кидал. Он взял этих рыб, несколько корней дерева выкопал и через жабры корень, как ве-
ревку, продел и в воде их привязал. Часть рыбы он домой принес.

— Я, — говорит, — много их добыл, остальных я в воде привязал.

Они с братьями всю рыбу съели. Переночевали. Утром он сказал:

— Теперь я схожу за рыбами, которых я вчера добыл. Сегодня, — говорит, — я рыбу ловить не буду.

Он пришел к озеру, рыбу на берег вытащил. Эти рыбины такими твердыми, оказывается, стали, как палки, — ведь они соль в себя впитали. Он их домой принес, и братья есть стали — так вкусно! Они ведь соль впитали в себя.

Потом они какого-то зверя добыли, с тальника лыко ободрали, Дилтак попробовал — крепкое ли оно, потом обвязал мясо и опустил в воду.

Утром он спустился вниз к воде проверить, таким ли крепким, как рыба, мясо стало. Оно тоже, оказывается, соль впитало. Есть начали, а оно такое вкусное!

Потом он на берегу этого озера белый песок нашел. Он его поднял, на ладонь положил и рассматривает. Что это за песок? Попробовал — вкусный! Как та рыба, которая вкусной стала. Он подумал: «Вот из-за чего рыба крепкая стала!» Он этот песок взял и домой отнес.

Впереди него травинки стоят, на их верхушках что-то вроде рыбьей икры. Он эту траву увидел, верхушку травинок оторвал, попробовал — есть можно; он это тоже домой понес, братьям показал и сказал:

— Этот белый песок я попробовал — он вкусный! Рыбы, которых
я в воде привязывал, из-за него такими крепкими и вкусными стали. Попробуйте!

Они попробовали — действительно вкусен этот песок.

— Какие они крепкие стали, а мы не знали почему!

Он сказал:

— Я буду называть это солью. А вот теперь то, что на верхушке травы, на икринки похожее, — сказал он им, — тоже попробуйте!

— А это, — они спрашивают, — что за траву ты принес?

Они попробовали, пожевали, — это тоже вкусно, тоже есть можно.

Назавтра он снова ушел, чтобы еще какую-нибудь траву найти; он травы на вкус пробовал и домой приносил. Потом он крапиву нашел, опять попробовал, снял шкурку, крапиву ободрал, растянул ее волокна — они крепкие!

Камень лежит, похожий на топор, у него край острый; он камень поднял, по палке ударил и ее разрубил — пригодится для жизни. Он камень тоже взял, домой принес, братьям показал.

— Каменный топор, — сказал он. — Я палку им разрубил — жить можно с этим топором.

Потом он крапивные волокна показал им, они потянули их — крепкие. Ну вот, он братьям сказал:

— Это тоже для жизни пригодится!

Потом он каменные плитки² нашел. Он поднял две каменные плитки, домой их принес.

Братьям сказал:

— Я каменные плитки нашел! — И показал им.

Траву, которую они пробовали, он взял, верхушки отломал. Потом начал ее камнями колотить. От этого трава мягкая стала. Он посмотрел — она белая. Потом он ее попробовал — она вкусная. Он своим братьям сказал:

— Попробуйте!

Братья попробовали, а он им сказал:

— Жить этим можно, это можно есть!

Они тоже сказали:

— Правда, это можно есть, жить этим можно!

Потом он снова отправился что-нибудь полезное поискать. Искал, искал — на берегу того озера, среди камней, он нашел камень, похожий
на горшок³. Он его поднял, рассмотрел. «Однако, — подумал он, — это для жизни тоже пригодится». По дороге домой он опять щук нашел, камнями их бил, домой понес, домой пришел.

Он долго думал:

— Для чего оно может пригодиться?

Братьям показал.

— Что это такое я нашел? — он их спрашивает.

Они отвечают:

— Мы не знаем.

Дилтак сидел и думал.

— Теперь я с березы бересту обдеру.

Он ободрал бересту, домой ее принес, сел, долго сидел, раздумывал: «Бересту я ободрал. Что же я из нее сделаю? Сделаю-ка что-то, чтобы воду можно было черпать и домой приносить».

Он придумал.

— Я, — говорит, — ложку из бересты сделаю.

Братья его спрашивают:

— Что ты принес?

Он подумал: «Как сказать?»

— Береста!

— А что ты делаешь?

Он подумал.

— Я ложку сделаю, — сказал он.

И сделал ложку.

Он подумал: «Она так мала. Как я в ней воду принесу? Лучше я четырехугольный короб сделаю».

Он еще и короб сделал. Его братья посмотрели и спрашивают:

— Что ты делаешь?

Он подумал.

— Это, — сказал он, — ложка, я ее сделал, но у нее глубина мала. А это, — он говорит, — я короб сделал.

— А теперь ты куда пойдешь? — они спросили.

Он посидел, потом сказал, что за водой пойдет. Ушел за водой, нашел ключ, зачерпнул воды и домой принес. Он сел, долго сидел, думал.

— Я каменный горшок нашел. Положу рыбу туда.

Положил рыбу, подумал: «Теперь надо воды налить».

Он налил воды, разгреб огонь и каменный горшок туда поставил. Скоро вода закипела, а вскипевшая рыба побелела. Суп получился густой. «Побелела, — подумал он, — значит, вскипела». Потом он горшок снял с огня. Стали есть — вкусно! Эта варёная рыба еще вкуснее соленой — хороша! Варёное хорошо есть!

— А эту воду, — они спрашивают, — мы как назовем?

Он ответил:

— Густой суп, уха.

Пить суп начал — он горячий.

— Погодите, — сказал он, — я ложки сделаю!

Он сделал ложки; каждый человек взял ложку, чтобы уху пить; пятью ложками черпали и пили. После этого они всегда так рыбу варили, так ее ели, так жить стали.

Потом Дилтак стал думать, что бы ему сделать из камня. Сидел, сидел, думал, старшим братьям сказал:

— Давайте достанем камней!

Он впереди пошел, идет. Камень-ковалку⁴ нашел. Поднял, рассмотрел. Попробовал: камнем по другому камню ударил — тот раскрошился. Подошел к черному камню, ударил — он не раскрошился, еще ударил — не раскрошился. Он его взял. Другой камень там нашел и тоже взял. Эти два камня он двум братьям отдал. Они дальше пошли.

Он белый камень нашел, ударил — он разбился и раскрошился. Он его в рот положил, попробовал — как песок, как тот белый песок, такой же на вкус. Он его третьему брату отдал. Четвертый сказал:

— У меня ничего нет, что же я домой понесу?

Он ему соленый песок отдал; тот пригоршню песка домой унес.

Камни они домой принесли, большой костер развели, черный камень в огонь положили. Этот камень красный стал, нагрелся. Они его из огня выкатили. Этот камень они начали бить ковалкой. Он мягкий стал. Они его снова в огонь бросили, опять оттуда выкатили, снова бить стали, он опять мягкий стал. Дилтак острогу сделал. Жить можно! Острогой он рыбу добывать стал.

Братья рыбу над огнем повесили, чтобы мухи не накакали. Они рыбу стали жарить на рожнях. Ели жареную рыбу, ели, часть оставили, не доели.

— Этих рыб, — он им сказал, — мы будем сушить. Они остались, и мы их сушить будем.

Рыбы высохли, он взял их и на каменных плитках раскрошил.

Теперь всегда так стали делать: больше они рыбу не солят, некоторых рыб они жарят, некоторых сушат на юколу или чтобы порсу сделать. Потом они сказали:

— Ну вот, жить можно!

По жизни Дилтака люди живут.

14. Упавший с неба гром

Раньше люди одной ордой жили. Голодом умирать стали и как раз в лесу гром ли, лошадь ли¹ нашли. С неба откуда-то упала. Орду Бог-
дэденг* звали. Люди ту лошадь разделили, съели. От этого все — мужики и бабы — тяжелыми стали. Мужики умерли, бабы родили. Девки, ребята их уже Конэнг* стали. Потом уж дальше разделились. Кэнтаан* стали.

Люди съели самый маленький гром, от этого Богдэденг стали. Их еще называют Еккаденг². Потом уж стали Конэнг и Кэнтаан.

15. Как человек стал смертным

Когда-то давным-давно на небе жил Есь со своим сыном. На земле жили кеты — светлые люди*. У людей в то время не было собак.

Есь жил в железном чуме среди железных деревьев. Однажды Есь отправился на охоту и подошел к дороге, которая спускалась на землю. С земли эта божья дорога вверху виделась людям как звездочка. Есь постоял около дороги, прислушался — с земли плач раздается. Есь понял, что у людей внизу на земле что-то случилось. Когда Есь вернулся домой, он сказал своему сыну:

— Сходи вниз к людям, спроси, что у них случилось.

Сын Еся пришел к людям, спросил:

— Почему вы так плачете?

Люди сказали:

— У нас человек умер.

До этого люди жили вечно и никто из них еще не умирал.

Сын Еся пришел к отцу, говорит:

— Люди потому плачут, что на земле умер человек.

Есь сыну сказал:

— Иди вниз к людям, скажи им, пусть сделают лабаз высотой
в семь саженей и покойника на него положат. На седьмой день человек оживет.

Сын Еся к людям пришел, говорит:

— Вы яму в земле в семь саженей выкопайте и спустите туда вашего человека.

Люди так и сделали. Когда сын Еся пришел к отцу, тот его спрашивает:

— Ты как сказал людям?

Сын Еся ответил:

— Я людям сказал: «Выкопайте яму в семь саженей, опустите туда человека».

Есь рассердился на сына и превратил его в собаку.

— Теперь иди вниз к людям, с людьми живи. Раз в месяц пусть дают тебе одну поварешку мучного супа. Что от людей останется, тем и питайся.

С тех пор люди стали смертными, а собаки живут у людей.

16. Про первого оленя

Первого оленя Есь на землю пустил. Люди ходят, видят — олень, надо убить его. Стали гонять*. Олень ходит, думает: «Что-то меня люди гонять стали; я бегу, они за мной, видно, убить собираются». Поднялся он к Есю.

Олень:

— Отец, за мной люди идут, убить хотят!

Есь:

— Сын, ты из-за своей ноги убит будешь.

— Нет, я быстро бегаю, люди меня не догонят.

— Догонят тебя люди, я снег для этого пущу.

— Я все равно вверх уйду.

— Я сильный снег пущу. Ты из-за своих ног будешь убит.

Первый олень свою ногу по шерсти лизнул. Оттого ворс у камуса стал гладким. Люди из него лыжи делают, на лыжах по снегу оленя догоняют¹.

Если бы первый олень против шерсти свою ногу лизнул, люди не могли бы лыжи делать. Без лыж гонять бы оленя не могли.

17. Про первого зайца

Первого зайца Есь на землю спустил. Заяц бегает, видит — старик что-то рубит. Заяц спрашивает:

— Что ты, старик, делаешь?

Старик отвечает:

— Я кулемку рублю, зайца поймать хочу.

— Я и есть заяц. Разве я пойду в твою кулемку?

— Пойдешь!

— Я жаловаться пойду!

Поднялся заяц к Есю:

— На земле меня старик кулемкой поймать хочет!

Говорит Есь:

— Правильно, люди тебя убивать будут, чтобы мясо есть, а шкуру на бесем брать!

— Зачем я сам пойду в ловушку, я не дурак!

Есь говорит:

— Ты век* на земле будешь бегать. Когда ни прутика, ни бересты, ни сучка не найдешь, голодом погибать будешь, тогда к людям пойдешь!

Спустил его на землю. На земле заяц бегает. Ни прутика нет, ни сучка, ни берестинки, голодный совсем стал. Кулемка стоит, в ней прутики. Зайцу есть хочется, но страшно. Раз, другой подходил и назад убегал. Не вытерпел, вошел, кулемка упала, заяц пропал. Старик тот идет:

— Вот! Говорил, все равно попадешь!

18. Про первого медведя

У первого медведя были длинные зубы-клыки. Есь его на землю пустил. Люди увидели, говорят:

— Надо его убить!

Медведь услышал (медведь и теперь слышит), к Есю поднялся:

— Люди говорят, что завтра пойдут меня убивать.

Есь отвечает:

— Все правильно.

— Не убьют, я их зубами перекушу!

— Не перекусишь, они железный кыт сделают, а зубы длинные
я у тебя выну.

Есь взял и длинные крепкие зубы выдернул. Вниз медведя пустил со словами:

— Все равно тебя люди убьют!

Внизу медведь зубами деревце схватил — половина зубов только осталась. Бог ему так сказал:

— Жить будешь, как человек питаться будешь, людей кусать не будешь, а они тебя убивать будут.

Потом его люди на земле добывать стали. Все нации его убивают.

19. Про рябчика

Рябчик раньше был большой птицей. Даг¹ он был. Он подумал:

— Я вылечу с шумом, фр-рр-рр, людей пугать буду.

Есь на охоту пошел. Рябчик вылетел, его испугал. За то Есь сказал:

— Ты теперь будешь маленький, в ладони руки поместишься.

Есь мясо рябчика разделил на всех, сколько есть на белом свете живущих зверей, рыб. У каждого теперь есть кусочек белого мяса.
У рыб оно — под жабрами.

20. Белка

Раньше, когда белый свет только возник, белки еще не было. Люди голодом пропадали. На земле жили два брата и сестра. Есь решил помочь людям, из девки белку сделать.

Раз братья ушли из чума, тогда девка белкой и сделалась, на дерево полезла. Старуха ее за бесем схватила, разорвала — так у нее хвост появился. Не удержала старуха девку, та на дереве осталась. Братья пришли, дерево рубить стали, она на другие прыгает. Так и не поймали.

У белки от человека только большой палец остался и под мышками кусочек белого мяса. Люди и сейчас это не едят, выбрасывают.

Белка-девка сначала только орехами питалась, потом научилась грибы сухие есть, веточки.

21. Старик и старуха

Старик и старуха жили, вот жили. Старуха старику говорит:

— Давай на охоту сходи. Мы сами голодные, и дети без еды.

Старик отвечает:

— Схожу!

Назавтра старик вышел, охотиться пошел. Идет, поет-посвисты-
вает, подражая бурундукам. Немного в лесу походил, назад возвращается. Старуха говорит:

— Где твоя добыча?

Старик отвечает:

— Добычи нет!

Старуха тогда сама охотиться ушла. Походила было — никакой добычи нет. Вернулась, старику говорит:

— Старик, теперь ты снова сходи!

Старик немного посидел, охотиться ушел. Походил невдалеке, попел-посвистел, подражая бурундукам. Назад вернулся, говорит:

— Старуха, никого я не видел! Даром!* Больше я не пойду.

Старухе опять пришлось идти на охоту. Вот пошла, вот пошла.

В это время старик дочери говорит:

— Дочка, отцу палку принеси, в свой рост палку отцу принеси.

Девка, ума нет, сходила, палку принесла.

Старик конец палки заострил наподобие рожня. Дочь поддел, изжарил на костре и съел.

Немного погодя старуха пришла. Старуха говорит:

— Старик, где девка?

Старик отвечает:

— Старуха, девка давно ушла, в гости к людям ушла. Пусть погостит.

На другой день, как рассвело, старуха говорит:

— Старик, сходи на охоту.

Старик отвечает:

— Схожу!

Пошел. Немного отошел, там невдалеке засвистел-запел, бурундукам подражая. Говорит:

— Нет, на голодный желудок не поется!

Назад вернулся. Старуха сама на охоту отправилась.

Вернулась, ничего не добыв. Спрашивает:

— Старик, где наша девка?

Тот отвечает:

— Я уж тебе говорил, наша девка в гости ушла. Что ты все заладила — моя девка, моя девка!

Назавтра старуха опять охотиться ушла. Старик за сына принялся, говорит ему:

— Сынок, сходи, палку в свой рост или повыше принеси!

Старик рожень сделал. Сына поддел, изжарил, а потом и съел. Немного спустя, ночью старуха пришла:

— Старик, где наши дети?

— Старуха, они к соседям в гости ушли.

Старуха говорит:

— Ну, пусть погостят!

Немного погодя старуха говорит:

— Есть хочу!

Старик на нее не обращает внимания.

— Старик, детей век* нет, сходи за ними.

Старик отвечает:

— Куда я пойду? Не хочу!

Старуха сама к людям сходила, домой вернулась:

— Старик, наших детей даже следа нет; никуда они не уходили, врешь ты!

Старик утешает:

— Пусть ходят, где хотят. Старуха, ты сходи, сруби палку в свой рост, чуть повыше.

Старуха спрашивает:

— Зачем она тебе понадобилась?

— Я поставлю ее вместо шеста чума¹, видишь, тиски упали.

Старуха вышла, палку в чум занесла. Старик палку заострил. Старуха посмотрела:

— Да ты, старик, и впрямь рожень сделал! Зачем тебе рожень?

— Я тебя на костре изжарю.

Старуха поняла, говорит:

— Ты и детей так изжарил, съел, а теперь до меня добираешься?

Старуха бросилась бежать от старика. Вокруг кострища бегает, старик ее догоняет. По чуму вокруг кострища вот бегают, вот бегают; вот кружатся, вот кружатся. Старуха у выхода из чума оказалась, тиску оттолкнула, выскочила, прочь побежала. Старик старуху вот гоняет*. Старуха его немного опередила, вперед посмотрела — дерево стоит. Думает: «Хоть бы до дерева добежать».

Старик сзади гонит, уже к дереву подбегают. Старик старуху за бесем хотел схватить. Старуха бесем скинула. Он его зубами схватил, кусок во рту застрял.

Женщина на дерево полезла, кричит, а писк, как у белки, получается.

Говорят, женщина эта в белку превратилась. Подол ее бесема
у старика в глотке застрял, упал он навзничь, так и остался лежать.

Белка так вот появилась: из женщины родилась.

22. Про первого глухаря

Осенью, в холодное ясное утро гуси, утки вверх летят¹. Глухарь на кедре сидит. Они говорят ему:

— Пойдем с нами вверх, там теплее, здесь пропадешь!

Глухарь говорит:

— Я в холодное время в кедровом лесу буду ночевать, на кедровой ветке сидеть.

Птицы на него петлю накинули, за грудную кость зацепили (оттого у глухаря на грудной кости дыра есть). Тянули, тянули. Их сила не взяла — он тут остался. На кедровой вершине остался.

Это Есь так первому глухарю велел:

— Тут останься зимовать, а то люди голодом пропадут, если вся птица вверх уйдет.

И рябчик тоже остался.

23. Глухарь, утка и гусь

Однажды утка и гусь встретили старого глухаря.

— Глухарь, полетим с нами на юг, — сказали они, — а то ведь зимой ты здесь пропадешь с голоду.

— Нет, я не полечу с вами, — ответил глухарь. — Если я улечу отсюда, трудно тогда будет людям.

— А мы полетим. Не станем зимовать. Здесь холодно. Человек без нас не умрет. Зимой он может добывать и есть рыбу. Рыба никуда не уйдет; она здесь, в озерах, живет зиму и лето. А для человека есть еще и другая пища.

Глухарь на это сказал утке с гусем:

— Когда настанут сильные морозы, озера и реки застынут, покроются толстым льдом — тогда людям будет тяжело добывать рыбу. Без меня они умрут с голоду.

— Сам-то ты что будешь есть зимой? Скажи нам.

Глухарь сказал:

— Пищи у меня много. Зимой я буду есть кедровую хвою.

— На этой пище ты долго не проживешь. Если ты не хочешь с нами лететь, то мы тебя заставим лететь.

Гусь и утка схватили глухаря под зоб и потащили в теплые края. Глухарь так плакал, что от слез у него покраснели перышки у бровей. Утка с гусем бросили глухаря и улетели на юг. Вот теперь у глухаря от слез всегда брови красные.

24. Почему у глухаря и косача глаза красные

Настала осень, утки собрались улетать. Селезень глухарю и косачу говорит:

— Полетим с нами. Там хорошо, у нас там жарко, вода теплая, много червяков, букашек много.

Глухарь и косач говорят:

— Полетим.

Утки, глухарь и косач на юг полетели. На юг прилетели, сели, утки ныряют, прыгают, букашек и жучков едят. Глухарю и косачу есть нечего, только ягодки едят, им жарко стало. Селезень к глухарю прилетел и спрашивает:

— Приятель, что с тобой?

— Мне жарко стало, здесь плохо.

Глухарь и косач заплакали. Они долго плакали, у них глаза красные стали. Ястреб к ним прилетел, сел и спрашивает:

— Почему у вас глаза стали красными?

Они отвечают:

— Нам здесь плохо, мы домой хотим.

Ястреб у глухаря и косача в горле дырочку сделал, привязал глухаря и косача к себе, и они назад на север полетели. Назад прилетели,
а здесь зима, снег выпал. Глухарь и косач стали хвою есть, им хорошо стало. Ястреб говорит им:

— Хорошо или плохо?

Глухарь сказал:

— Хорошо, хорошо.

И косач сказал:

— Хорошо, хорошо.

Ястреб говорит:

— Я теперь глухарей и косачей есть буду.

25. Кукушка

Кукушка раньше женщиной была. У нее сын и дочь были. Раз заболела мать, лежит, пить подать некому. Некому за водой сходить. Просит сына, просит дочь воды принести — те не идут. Тогда она решила кукушкой сделаться, уйти от детей. Из мешочка для рукоделий ее туловище сделалось, из игольника — голова, из скребка и мялки¹ — крылья. Полетела мать кукушкой, дети за ней побежали, гонять* стали. Гоняли, гоняли, их внутренности по деревьям размотались, так они и погибли. А кукушка все детей кличет: ко-хун, ко-хып²!

26. О кукушке

Давно-давно жила кукушка. У нее было двое детей — сын и дочь. Кукушка была хорошей матерью. Она поила их и есть им носила. Они никогда голодными не были. Дети ее не слушались. Когда их мать за едой улетала, сын и дочь играли в гнезде, ничего не делали. Они ничего дома делать не хотели, только играли. Когда кукушка заболела, она попросила попить. Дети не послушались, воды ей не дали. У нее горло пересохло. Кукушка долго-долго просила своих детей воды подать,
а дети ее не послушались. Тогда кукушка взяла мялку, гладилку
и скоблилку, из них сделала большие крылья и хвост и улетела. Когда она летела, она плакала и кричала:

— Один сын, одна дочь!

А сын и дочь остались без матери. Они пить и есть захотели. Сын
и дочь плохо летали. Они за своей матерью гнались, гнались, не до-
гнали, их кишки обмотались вокруг тальника, так они и умерли.

27. Соболь

Соболь раньше, до русских, человеком был. Жена его к другому ушла, он обиделся:

— Век* теперь соболем ходить буду.

Потом баба его поймала. Он ей кричит:

— Не убивай, я человек!

Она не слушает, убила, ободрала¹, на рожень поддела, жарить стала. Его мать узнала, плачет, зовет:

— Сын мой, иди грудь сосать!

А он только вертится на рожне.

Люди виноваты перед соболем. Поэтому они, когда черного собо-
ля добудут и обдерут, шкурку в белую новую тряпку заворачивают². Когда шкурку снимают, говорят:

Пусть наши руки не отнимутся.

Пусть наши ноги не отнимутся.

Пусть наш стан* коротким будет.

Голову соболя углем мажут: «Пусть век черным будет»³.

Раньше эту сказку⁴ всегда рассказывали, когда на соболя охотились.

28. Глухарь и зайчиха

Глухари жили. Вот жили, вот жили. Один из них товарищу говорит:

— Я на охоту схожу.

Пошел. Вот шел, вот шел! Видит — Каськет с верховьев Подкаменной Тунгуски работает. Глухарь к нему подошел.

— Ты что это такое делаешь?

Человек отвечает:

— Я дерево рублю, чтобы ловушку для тебя сделать. Ты сам сюда придешь, в нее попадешь.

Глухарь говорит:

— Даром*, я ведь ее вижу, ни за что не попаду.

Сам прочь пошел, говорит: «Даром!»

Человек вслед ему наворожил: «В следующий раз пусть тебя
к этому месту притягивает». Каськет отошел.

Глядит — глухарь к ловушке идет, к ловушке подошел.

— Ну-ка, — говорит, — посмотрю только.

К ловушке подошел, вокруг расхаживает. Видит — маленькие камушки лежат, вокруг кустики стоят, так хорошо! Кругом стал ходить, решил поперек пройти. Пошел было, его петля и захлестнула.

Назавтра, только рассвело, пришел Каськет. Глухарь в ловушку попал, ловушка захлопнулась. Глухарь рвался, рвался. Каськет сказал:

— Так тебе и надо! А ведь говорил, что не попадешься.

Каськет глядит на глухаря. Глухарь вдруг вырвался и побежал. Вот бежит, вот бежит. Домой к зайчихе прибежал. Она на него взглянула:

— Что с твоей ногой случилось?

Он сказал:

— Да вот кто-то сделал такое, что меня захлестнуло. Ты мне пошамань, полечи, я для тебя жертвенное дерево¹ поставлю.

— А какой ты мне подарок сделаешь?

— Я какой-нибудь подарок сделаю. Что же мне, умирать теперь?

Зайчиха говорит глухарю:

— Кумэль, кумэль!² В чуме по поленьям вокруг кострища походи, две ложки отвара выпей! Наутро еще походи, еще ложку отвара выпей!

Глухарь походил, две ложки отвара выпил.

Зайчиха назавтра снова шаманит глухарю:

— Кумэль, кумэль, нога его пусть заживет!

Наутро глухарь походил, одну ложку отвара выпил, его ноге вскоре лучше стало. Он попробовал — крыльями помахал. Выздоровел.

Зайчиха с глухарем вот жили, вот жили. Как-то утром, когда рассвело, зайчиха говорит глухарю:

— Теперь я пойду на охоту.

Глухарь говорит:

— Сходи.

Зайчиха пошла, пошла. Видит: впереди человек что-то делает, работает. К нему подошла:

— Ты что делаешь?

— Я, — говорит, — для тебя ловушку делаю.

Зайчиха говорит:

— Даром! Я не попадусь!

Зайчиха на другое место отпрыгнула. Каськет говорит:

— Придешь, я по твоим глазам вижу.

— Даром! Не подойду даже.

Каськет говорит:

— Для тебя тальниковые ветки положу.

— Нет, не подойду!

Каськет обошел зайчиху спереди, говорит:

— Ты придешь, тебя это место притягивать будет.

И правда, наутро зайчиха в это место пришла. Вот вокруг ходит. Тальниковые прутья хорошие. Поперек было пошла, ловушка ее и за-
хлопнула. Наутро человек пришел — зайчиха висит.

— Так и надо тебе, я же предупреждал — в петлю попадешь.

Зайчиха рвется, рвется. Каськет знай смеется, говорит:

— Так тебе и надо, так и надо!

Вдруг зайчиха отвязалась и убежала. Домой побежала. Вот бежит, вот бежит, прихрамывает. До дому добралась, в чум к глухарю вошла. Глухарь спрашивает:

— Что с твоей ногой случилось?

Зайчиха отвечает:

— Человек что-то сделал, что меня захлопнуло. Теперь ты, глухарь, для меня, для моей ноги пошамань!

Глухарь запел:

— Кумэль, кумэль! По поленьям вокруг костра, поверх них походи! Нога пусть заживет! Потом ложку супа выпей.

Зайчихина нога поправилась. Зайчиха глухарю говорит:

— Давай разделимся! Ты, глухарь, куда пойдешь?

— Я в бор, в лиственный лес полечу. А ты куда пойдешь?

— Я на берег, к тальниковым кустам пойду.

Так и разошлись. До сих пор живут.

29. Шаман и зайцы

Было это давным-давно. Деды наши и прадеды не помнят. Напали болезни на всех зверей в тайге. Умирают звери всюду: на горах, в чаще леса, в каменистых россыпях и во впадинах. Что делать зверям?

Отправили они зайцев к главному шаману, что жил на берегу Енисея. Стали говорить зайцы главному шаману:

— Избавь нас, отец, от напастей духов. Мор на всех зверей приключился. Что нам делать? Ты один лишь в силах духов задобрить.

Согласился шаман.

И пошла молва по всей тайге, по горам, по россыпям, по впадинам. Собрались звери в одно место. Сделали чум отдельный для шамана. Долго бился с духами шаман: кричал, прыгал, зубами скрежетал, трясся весь, огонь глотал с углей раскаленных. Не хотят его слушать разгневанные духи.

Зайцы долго смотрели, как камлает шаман, да и засмеялись. Тогда ударил их шаман палочкой по ушам, и с тех пор кончики ушей у зайцев почернели.

А звери больше не стали погибать.

30. Лебеди

Лебеди раньше людьми были, поэтому их не убивают.

Жили раньше двое мужиков — дядя и племянник. Они были мудреные люди — шаманы. Раз ушли они далеко. В том месте, где отдыхать сели, озеро было. Они там в лебедей превратились, плавают.
У старого лебедя перья, крылья были большие, крепкие. У молодого еще не совсем выросли перья, крылья были слабенькие.

На то озеро люди пришли, увидели — птицы большие сидят. Гонять* их стали. Младший лебедь улететь не может, старший не бросает его. Старший кричит молодому:

— В валежник беги, прячься!

Сам он в валежник прыгнул, за лиственницу спрятался. Молодой лебедь не слушает старшего, вперед бежит, собаки его и поймали. Люди второго лебедя искали, искали — не нашли, так он хорошо спрятался. Они ушли. Старый лебедь отдохнул, стал летать — товарища искать. Только перья нашел на земле. Тогда он к своим полетел, сказал, что товарищ его пропал. Его люди все лебедями стали. Тот старый лебедь тоже человеком не обернулся, птицей остался. Другим лебедям наказал:

— Если люди гонять будут, лезьте в валежник прятаться.

Сам в лес полетел.

— Кук, кук! — кричит, товарища ищет.

Так и сейчас летает.

31. Про орла

Орел сначала где-то вверху, в теплой стороне жил. Томам-колеп — его теплая сторона¹. Там его баба осталась, а он Сибирь открыл — первым на север ходил. Видит, там есть чем питаться: зайцы есть, рыба есть. Пришел домой, бабе своей говорит:

— Пойдем вместе, там есть чем питаться.

С тех пор здесь живут. Орел — большой человек, все понимает. Рыбы много добывает; большую рыбу из воды таскает. Раньше орла люди не били; перья для стрел из орлят вынимали. Такое оперение не промокает².

32. Про оленей

Оленей раньше у нас не было. Раньше наши люди без оленей жили. Однажды вверх смотрят — оттуда олени вниз падают, немного оленей — семь штук¹.

Падают олени, падают, ниже, ниже спускаются. Прямо к низовским*, подальше, падают. Те уже ровдугу подстелили. Наши люди новую тиску подставили. Олени падают, тиску новую прорвали. Нашей стороны олени тиску эту пробили копытами. Олени прямо вниз
и провалились, их ноги поцарапались. Это наши олени сквозь тиску упали. Низовских же людей олени на ровдуге задержались. Оленьи копыта ровдугу не пробили. Там их собрали в кучу, окружили, к чуму направили, огородили. Все вместе они пришли, так их и поймали.

Вот у низовских олени и появились раньше. Ну, нашим людям олени тоже нужны. Стали тянуть коленную кость; стали тянуть кольцо²: тому больше достанется, чья сила больше. Тянули, тянули, наш человек не выдержал, отпустил — вот низовским олени и достались.

У нас оленей не было. Ну, потом, что делать — пришлось воевать:
остякам* нужны олени низовских. Остяки низовских разбили, оленей себе забрали. Одних оленей увели, других съели. Некоторые остяки
с оленями стали жить, разводить их стали. У низовских видели, чем
и как запрягать надо оленей; видели у низовских, как на оленях ездят.

Вот с тех пор и стали остяки с оленями, стали разводить оленей.

33. Деревья

Человек по лесу ходил, дров нарубить хотел. С топором он ходил. Поднял он топор, чтобы рубить дерево, и не срубил — дерево стало плакать, говорит:

— Не трогай меня!

К другому дереву подошел. Снова топор поднял, а дерево говорит:

— Не трогай меня, — и заплакало.

Человек говорит:

— Пусть впредь люди не слышат голосов деревьев¹.

Теперь люди не слышат голосов деревьев — они безмолвные.

34. Богатырь Альба и Хосядам

Давно-давно это было, когда все реки устьями вверх¹ глядели. Жили на земле семь чудищ. Тяжело было от них людям, многие погибали от их рук.

И вот Альба-богатырь решил освободить людей от этих чудищ. Собрался Альба в дорогу и пошел. Шел-шел и наконец пришел туда, где на Енисее семьдесят семь островов. На островах те семь чудищ
и жили.

Стал Альба с ними сражаться. Долго сражался, шестерых убил;
а пока с ними бился, седьмое, самое главное чудище обернулось в маленького червячка без крыльев, без ног. Это была злая Хосядам — мать всех шести убитых чудищ.

Кончил Альба битву с шестью чудищами, ищет седьмого — нет как нет! Смотрит и видит — по земле ползет червячок, слабенький, беззащитный. «Как же я его убью, — думает Альба, — он такой слабый, хуже, чем дитя. Не буду убивать его». И не убил. Взял его и бросил в свою лодку-долбленку, чтобы не задавил кто нечаянно червячка, поехал домой.

Плывет он по реке, вдруг видит: сидит на берегу человек и играет на скрипке². Так играет, будто человечьим голосом поет. Встал Альба в лодке, слушает, даже рот раскрыл от удовольствия. А тот человек еще лучше играет, так его песня в грудь, в сердце входит!

Пока он слушал, лодку течением к берегу принесло. Злая Хосядам-червячок шмыгнула из лодки на берег, в траву. Смотрит Альба — нет червячка в лодке, ушел. Догадался Альба, что это и есть самое главное чудище — седьмое, злая Хосядам. Нужно ее найти! Да где искать? Семьдесят семь островов Енисея все густой травой покрыты! Стал Альба по травинке перебирать — нет ее, не нашел. Надо найти червячка, это мать чудищ! Снова от нее пойдет горе людям! А она ушла
в землю и кричит оттуда:

— Не ищи меня, Альба, не найдешь. Век* ищи, все равно не найдешь. И никто меня не отыщет, никто ничего мне плохого сделать не может. За то, что ты меня, слабого червячка, пожалел, а детей моих убил, теперь пусть на земле так будет — половина людей пусть живет, а половина пусть умирает, ко мне приходит.

Так она там и осталась, глубоко в земле сидит. Это потому, что, когда Альба червячка искал в тине, он рыл дно реки и вырыл огромную яму.

Так вот стало с тех пор: люди умирают, но тут же другие рождаются, и все время земля полна людей. Все, что по рекам вниз несет, все
в рот широкий, всегда открытый, жадный рот Хосядам попадает.

Альба поехал домой. Снова увидел того человека, что громко песню на скрипке играл.

— Нехороший это человек, Хосядам близкий! Нарочно песней мой ум затуманил, вот я все и забыл.

Схватил Альба лук и пустил в того человека стрелу. Человек так
и рассыпался. Кровь его на прибрежные камни попала. Стали камни красными. Кеты этим камнем все, что нужно, теперь в красный цвет красят. Этот цвет и есть того помощника Хосядам кровь.

35. Альба

Альба устье речки осматривал. С нижней стороны¹ вода поднимается, щепки оттуда вверх стрежнем выносит. Он подумал: «Под водой, вероятно, люди живут!»

Альба свой шаманский меч² взял:

— Через этот хребет прорублю-ка я проход!

Где Альба мечом рубанет, там след остается. Он недолго рубил — скала образовалась. На скале след от удара еще и сейчас заметен. Сколько раз ударил, столько больших щепок откололось.

Мало ли, много ли рубил — река Енисей образовалась. По берегам реки настоящие скалы возникли. Альба вокруг огляделся — везде, оказывается, скалы образовались.

— Теперь, — он говорит, — я Кынсь³ откопаю.

Альба начал откапывать чум Кынси. Он копал, долго копал и угодил прямо к детям Кынси. Альба слушать стал, где Кынсь дышит.

В это время впереди, дальше вниз по течению, Сюоксь на кате играть начал⁴. Альба лук натянул и в Сюокся выстрелил. Стрела ему ухо задела, оттуда кровь пошла.

Альба в другом месте чум Кынси откапывать стал. Дети Кынси щебечут — шепчутся. Альба вперед глядит — олени через реку переплывают, на мысочке до земли ногами достали и тут застыли. Образовался Осиновский порог.

Альба снова принялся за работу. Он левым ухом прислушиваться начал, вниз посмотрел — лоси переплывают реку. Самец вышел на берег, лосиха с телятами как раз середину пересекают: бычок-теленок за матерью плывет, телочка за бычком. Все они там застыли.

Альба сильнее стал копать, добрался до норы детей Кынси. Разгреб нору шаманским мечом — налимчики маленькие лежат, шесть штук. Альба разрезал их на куски.

— А я думал, — сказал он, — что это в самом деле Кынсь.

Альба кругом все осмотрел: «Сама-то Кынсь куда же ушла?»

Альба шагнул туда, в игрушечный чум детей Кынси, внимательно оглядел все и нашел ее место. Альба копал, копал, нашел ее, наточенным концом меча поддел и в свою берестяную лодку⁵ бросил. «Смотри-ка, — говорит, — что же это? Маленький налимчик, осиротевший малюсенький налимчик, что ли? Унесу-ка я его своим детям играть!»

Альба бросил ее в лодку, сам тоже в лодку сел, реку переплыть хотел, а та, что обернулась налимчиком, в воду от него бросилась.

Альба только успел оглянуться.

— Это, — он говорит, — ты сама Кынсь и есть, маленькой сделалась!

Потом он острогу взял:

— Сейчас я тебя найду!

Он на поверхности воды в лодке тихо остановился и вниз смотрит — налимчик притих.

Альба ее ударил, налимчик тряхнул головой. Тогда Альба ее увидел. Налимчик воду замутил и для Альбы опять невидимым стал. Где налимчик дохнйт, там тальниковый остров образуется.

Он погнался за ней. Где Кынсь нырнет, там остров образуется. Альба за ней вниз по реке погнался. Кынсь воду очень мутила.

— Ну-ка, попробуй теперь меня найти! — она сказала.

Альба поймать ее старается, но Кынсь хитра — туда нырнет, сюда нырнет.

Альба рассердился, бросил ее:

— Да ну ее, к негодяйке пристал!

Он обратно повернул. Кынсь сказала:

— Мусор земли⁶ весь ко мне поплывет.

Альба обратно вернулся, пришел на то место, где раньше землю разрубил. На юг поглядел — настоящие каменные скалы стоят.

— Я, — говорит, — сейчас поднимусь и на восточной стороне каменной россыпью сделаюсь. Несчитанные божьи годы пусть пройдут, землю пусть сполощет вода⁷ — тогда я поднимусь⁸.

36. Ольгит

Когда-то давным-давно люди о нем рассказывали, говорили:

— Ольгит большой воин был. Он с юраками воевал. Всегда он юраков побеждал. Юракский отряд целиком он разбил.

Долго воевал он, много лет прошло. Он даже не заметил.

— Эх, — говорит, — слишком далеко я зашел. Надо бы мне жениться.

Женился, но опять с селькупами против юраков воюет. Несколько лет он воевал. Жена ему двоих детей принесла. Дети уже к соседям сами ходить стали. Ольгит сказал:

— Почему-то мое нутро выворачивается.

Жена ему сказала:

— У тебя, видимо, отвращение к человеческой крови появилось.

— Эх, нет, женщина, — говорит, — меня на мою родину потянуло. Мои родители на юге где-то жили. В свои родные места поеду.

Жена ему сказала:

— Землю южного неба нам не достигнуть, ни за что не дойдем.

— Нет, — говорит, — женщина, нам идти надо.

Они переночевали, утром одежду сложили, оленей привязали. Им большая дорога открылась. Долго ли, мало ли они шли, осень настала. Чем дальше идут, тем снег глубже становится. Они переночевали, утром снова в путь отправились.

Снег глубокий стал. Олени еду не могут достать. Жена ему сказала:

— Мы, — говорит, — здесь зимовать будем.

Ольгит сказал:

— Нет, на родину, к моим родителей пойдем.

Идут дальше, их олени начали падать. Они все время по каменной стороне¹ шли и к Тунгуске подошли. Снег глубокий стал, метель началась, еда кончилась. Жена ему сказала:

— Куда же мы теперь пойдем?

Он ей сказал:

— Мы перейдем на левый берег Тунгуски. Эх, — говорит, — женщина, теперь мы здесь в каменистые россыпи превратимся.

У жены слезы из глаз покатились, у детей слезы тоже катились.

— К этому хребту, по направлению течения моя коса² ляжет. Вверх кончики моих волос — каменные мысочки — отходить будут. Светлые люди, вперед идущие³, будут говорить: «Это прежде живший
человек здесь в каменные скалы превратился». Мое имя будет Мельников, теперь я богом порога буду. Когда светлые люди около тихой моей одежды⁴ спускаться будут, они нам молиться будут⁵. На той стороне, у красных скал, слезы моих детей застыли. Когда их мать плакала, ее слезы волна к берегу прибивала, у этих красных скал они в бугорки превратились. Когда светлые люди будут к порогам спускаться, они вверх на нас посмотрят и скажут: «От женщины порог образовался, она тоже скалой стала. По его велению, смотрите, порог образовался»⁶.

Ольгит онемел.

37. Хунь и кэлбэсам

Хунь и кэлбэсам охотиться пошли. Хунь говорит:

— Когда вверх по реке пойдем, пусть вода туда и потечет¹.

Кэлбэсам говорит:

— Кынь*, пусть вода наоборот течет, пусть мы будем грести, тянуть поклажу вверх.

Так и стало.

К своему месту приплыли, в лес вошли. Хунь говорит:

— Пусть, куда идем, под уклон все валится².

Кэлбэсам говорит:

— Кынь, пусть, куда идем, гора, яр, угор будет.

Так и стало.

Хунь говорит:

— Пусть, когда мы увидим зверя, птицу — белку, пальника³, глухаря, — только руку поднимем, пальцем покажем — тот упадет.

Кэлбэсам говорит:

— Кынь, листвень, березу пусть люди берут, лук делают⁴, стрелы; в зверя, птицу стреляют.

Всё в жизни так и получилось. Кэлбэсам сила взяла, ее сила тоже большая.

38. Сын земли

Бангрэхып — Сын земли живет. Он от земли рожденный, у него ни отца, ни матери нет. Ему для средней части чума¹ человек нужен.

Сын земли раздумывает: «Откуда же мне женщина достанется?» Сыну земли слово пришло:

— Ильгет², тебе в течение семи суток надо на восток кланяться.

Сын земли у своего чума перед стволом священной пихты стоял
и в течение шести суток все время кланялся³.

На седьмое утро, когда заря стала заниматься, латунная лодка около него приземлилась. Внутри сидела женщина, на голове ожерелье, на лице латунные звезды блестят, вся как звезда горит⁴.

Сын земли взял ее за локоть, в свой чум увел.

— Я, — она говорит, — Дочь неба⁵. Есь меня послал быть твоей подругой жизни. Мой отец смягчился, на день раньше согласился
и сказал: «Сын земли внизу сватается за тебя».

Ну вот, они живут. Много ли, мало ли жили, и у них сын родился. Как-то Сын земли жене сказал:

— Хоть на несколько дней я поохотиться схожу!

А у них по соседству колмасам живет.

Сын земли на нарту необходимые вещи положил. Пока он дома чай пил, колмасам снаружи из его мешка съестные припасы вынула,
а в мешок положила мерзлые березовые губки⁶.

Когда Сын земли кончил чай пить, он вышел, лямку своей нарты на себя надел, потащил ее и ушел. Вечером он нарту разгрузил, мешок с едой развязал. «Ой, белый свет, — говорит, — это же все дерьмо!» Сыну земли противно стало.

Он тут переночевал, утром домой отправился, в свой чум вошел, свою жену побил.

— Ты зачем мне в мешок губки положила? — спросил он.

Женщина ответила:

— Божий человек, не я это сделала.

Сын земли положил себе в мешок еды и ушел на охоту.

Дочь неба обиделась за то, что муж ее побил. Она о землю ударилась, важенкой стала, своего сына взяла, на верхушки своих рогов
в люльку посадила. Для Дочери неба дорога образовалась.

— Э-э, — она говорит, — я поднимаюсь, поднимаюсь!

Она все небесные мысы враз перешагнула, к седьмому подошла
и в чум своего отца вошла.

Внизу на земле Сын земли с охоты вернулся, но жены его нигде нет. Сын земли думает: «В каком месте она поднялась? Что делать, — думает он, — чтобы дорога жены мне показалась?»

Э-э, Сын земли идет, идет. Много ли, мало ли шел, подошел к небесному мысу.

Чум стоит, Сын земли вошел. Старуха сидит.

— Бабушка, — говорит, — пошамань мне немного, узнай, где проходит тропа Дочери неба.

Старуха немного пошаманила-пошаманила и дала ему на дорогу раздутый и просушенный щучий желудок с жиром⁷.

Перед Сыном земли дорога открылась*. Сын земли пять небесных мысов прошел и к шестому мысу подошел.

Он чум увидел, в нем старуха сидит.

— Бабушка, пошамань мне!

Бабушка дала ему щучью печенку.

— Внучек, — сказала она ему, — человеку надо с умом поворачиваться. Ты зачем Божью дочь побил? Но бог уже смягчился, тебе будет легче.

Сыну земли дорога открылась.

Сын земли идет, идет, вперед глядит — чум стоит. Сын земли в него вошел и тут же у порога на колени упал. Долго он тут лежал, Есь своей дочери сказал:

— Вон там какой-то человек уже сколько времени лежит!

Дочь неба за плечи мужа подняла и сказала:

— Входи!

Сколько-то времени прошло. Есь сверху снял латунную лодку, она возле них остановилась.

— Человек, — сказал он Сыну земли, — спустись в свой мир!

Они внизу в своем чуме приземлились. Сын земли стал со своей женой жить.

39. Дочь неба

Люди живут. Молодой человек собирается к богу, свататься. У бога есть дочь.

— Пойду, — говорит, — к богу, свататься.

Свататься ушел, живет наверху у бога. Бог отдал свою дочь замуж, стали свадьбу играть. Свадьбу сыграли, и они стали жить. Живут, он оленей диких добывает. Когда зять бога добыл диких оленей, он сказал:

— Мы пойдем на свою родную землю.

Бог говорит:

— Идите!

И они пошли. Чертовка¹ там живет. Поставили они чум и стали жить. Он на охоту пошел, встретил чертовку. Ходил к ней и насовсем к чертовке ушел. Жена его одна осталась, а он там живет, диких оленей добывает. Говорит он чертовке:

— Жене отнеси мяса!

А она мясо прочь выбросила. Пришла домой и говорит:

— Я уже отнесла.

Он снова пошел на охоту оленей добывать. Зашел к своей жене,
а ее нет.

— Жена моя недавно ушла. Я ее догоню, пойду к ней.

К жене своей пришел, снова свататься стал. Говорит она:

— Не пойду, у него там женщина есть.

Бог говорит:

— Не век* человеку сердиться. Иди к нему!

Она пошла. Стали они жить, кочевали.

Бог говорит:

— Возвращайтесь, твой муж на свою родину собрался идти.

Пошли они, он оленей запряг. Домой прибыли. А чертовка все еще живет там. В чум вошли, и он говорит:

— Я к ней зайду и убью ее.

Он пришел, за голову ее схватил и наружу вытащил. Старое дерево согнул, другое дерево согнул. Ноги ее привязал. Одну ногу привязал, другую ногу привязал и отпустил деревья. Ее пополам разорвало: одна нога на этом дереве висит, другая нога на том дереве висит. Он ее убил². Домой пришел и со своей женой жить стал.

40. Про Усеся

Старик Ырохот со старухой живет, у них две дочери, их старшая дочь — колмасам. Они живут, живут. Много ли, мало ли жили. Холод наступил, чем дальше, тем сильнее. Крепкий мороз ударил. Недалеко от семьи старика Ырохота жили доси*. Когда холод настал, голые доси замерзать начали. Доси зайчихе говорят:

— Иди, сходи к старикам Ырохотам, спроси, когда тепло настанет?

Зайчиха выскочила, скачет, скачет, в чум стариков Ырохотов влетела.

— Бабушка, — говорит, — когда тепло будет? Доси замерзать начали.

Старуха ей ответила:

— Пусть они мне скажут, где находится моя коробка из лягушачьей кожи¹.

Зайчиха выскочила, скачет, скачет, к порогу двери прискакала, споткнулась и забыла слова старухи. Она прыгнула в чум. Доси спрашивают:

— Что старуха сказала?

Зайчиха ответила:

— Я забыла.

Доси заночевали. Стало еще холоднее. Доси зайчиху снова отправили к старухе. Зайчиха скачет, скачет, к старухе в чум залетела.

— Бабушка, — говорит, — доси почти совсем замерзли. Они мне наказали: «Спроси бабушку, когда тепло будет».

Старуха ответила:

— Я тебе уже в тот раз сказала: пусть они поищут мою коробку из лягушачьей кожи.

Зайчиха выскочила и ее слова громко повторяет:

— Коробку из лягушачьей кожи, коробку из лягушачьей кожи.

Подошла к порогу, снова повторила:

— Коробку из лягушачьей кожи!

А доси внутри услышали ее слова. Зайчиха прыгнула в дверь, опять споткнулась.

— Я забыла, — говорит.

Доси ей напомнили:

— Ты, снаружи прыгая, говорила, что она лягушачью коробку упоминала.

— Да, да, старуха так говорила. Сказала, чтобы вы ее поискали.

Доси выскочили, стали искать, нашли ее, зайчихе отдали.

— На, — говорят, — отнеси ее старухе.

Все равно холод стоит, доси мерзнут. Старуха Ырохота говорит:

— Старик, наверно, это бог тепла Усесь там наверху к нам сватается.

Старик ответил:

— Отдадим, пожалуй, нашу дочь.

Когда старики согласились, той же ночью очень тепло стало, и они сильно вспотели.

Ырохот-старик свою старуху спрашивает:

— Уж не обмочилась ли ты?

Старуха отвечает:

— Ты сам обмочился.

Старики встали, костер развели. Старуха спрашивает:

— Старик, что это за большой котел перед дверью стоит?²

Старики подумали и своей дочери-колмасам сказали:

— Садись в котел!

Колмасам села. Кто-то невидимый ее поднял.

— О, я поднимаюсь, поднимаюсь!

Она опустилась у мысочка реки на первом круге верхнего мира, где кучками мелкие деревья растут.

— О, — люди верхнего мира радуются, — наша тетя поднимается, наша тетя поднимается!

А она их на берегу своим ольховым посохом отхлестала.

Как ее поднимало, так и дальше несет. Она к следующему мысочку опускается. Маленькие люди³ говорят:

— Наша тетя поднимается!

Она и их ольховым посохом побила, они вверх все в крови ушли. Она приплыла к мысу реки на третьем круге верхнего мира. Кучки мелких деревьев стоят. Маленькие люди говорят:

— О, наша тетя плывет!

А она их тоже побила ольховым посохом. Ее как несло, так
и дальше несет. Она к четвертому мысу прибыла.

— Наша тетя поднимается, наша тетя поднимается!

Она и их на берегу ольховым посохом побила. Ее вверх подняло. Она к пятому мысу подплыла. Стоит кучка мелкого леса.

— О, — ребятишки восклицают, — наша тетя поднимается!

Она их ольховым посохом побила и дальше понеслась. К шестому мысу приплыла.

— Наша тетя поднимается, наша тетя поднимается!

Она и этих тоже ольховым посохом побила и дальше поднимается. К седьмому мысу прибыла. Эт⁴ с котлом вошел в чум бога тепла, котел у входа поставил. На среднем месте Усесь сидел, ноги вперед вытянуты. Колмасам на его ноги села. Он ноги к себе подтянул, назад немного подвинулся, на свое место⁵. Два блюда с дальнего места снял⁶, на пол поставил, мяса из котла вычерпнул.

— Возьми, — говорит, — это корытце с мясом и моим родителям отнеси!

Колмасам схватила корытце, наружу выскочила, туда-сюда поглядела — чума никакого нет! Колмасам в какую-то сторону пошла, куда-то свернула, через дымовое отверстие невидимого чума вниз провалилась, на жердях повисла. Сколько она ни билась, на семи солнцах и лунах верхнего мира высохла⁷.

Старикам Ырохотам внизу снова холодно стало, а мороз все крепчал. На третий день старики догадались:

— Наверно, наша дочь-колмасам наверху что-нибудь плохое
сотворила.

Ночью очень холодно стало. У стариков во всех углах чума ледяные сосульки образовались. Когда старики утром встали, трудно было огонь разжечь.

— Старушка, теперь мы совсем замерзнем!

Старуха ответила:

— Старик, Усесь, видно, вторую нашу дочь просит. Пожалуй, придется ее отдать.

Старик ответил:

— Ну куда мы денемся, ее отдадим.

Вечером они спать легли. А ночью-то как тепло стало! Старик старухе говорит:

— Мы оба мокрые.

Старуха воскликнула:

— Старик, мы и в самом деле насквозь промокли.

Когда старики встали, на переднем месте в чуме котел стоял. Старуха сказала:

— Ты видишь, старик, сверху котел спустился.

Потом они дочери сказали:

— Ну, садись в него!

Старуха дочери порсу в мешочек положила.

— Возьми, — говорит, — порсу. На твоем пути, на семи мысах маленькие верхние люди к тебе подходить будут, ты им долю побросай.

Девушка поднялась вверх. О, она поднимается, все поднимается! Впереди мыс появился.

— Э, наша новая тетка поднимается, поднимается, — маленькие люди говорят.

Девушка взяла из мешка порсу и разбросала ее. Они говорят:

— Это хорошая тетя.

Девушка все выше поднимается, добралась до седьмого круга. Чум ей образовался. С котлом она в чум попала, котел на пороге у входа остановился. На среднем месте мужчина сидит, его ноги вперед вытянуты. Девушка на него взглянула и сказала:

— Ноги подбери, вперед подвинься!

Она вылезла из котла и немного вперед подвинулась. Усесь два корытца снял, мясо из котла вычерпал. Девушка молча наблюдала, а потом спросила:

— Ты зачем на второе корытце еду кладешь? На противоположном месте в чуме никого же нет⁸.

А он корытце взял и сказал:

— На, — говорит, — отнеси родителям!

У нее слезы закапали.

— Я, — говорит, — никакого чума снаружи не видела.

А он ей говорит:

— Возьми корытце, отнеси родителям!

Она корытце взяла, вышла, на улице стоит, слезы у нее капают. Оглянулась по сторонам, видит — в стороне из чума искры вылетают! Она обрадовалась, туда пошла, посмотрела, где вход, тихо вошла
и возле очага корытце поставила.

Сидят старик со старухой, их головы уже совсем пожелтели. Старики обрадовались, что их сноха пришла. Девушка обратно ушла. Усесь и девушка переночевали. Утром что-то поели. Усесь из угла оленью шкуру достал.

— Ты мне, — говорит, — рукавицы сделай!

Она ответила:

— Я никогда еще рукавиц не делала.

А он говорит:

— Ты для меня сделай!⁹

Там внизу у ее родителей тепло стало. Усесь на охоту отправился. А девушка раздумывает: «Что я буду делать с этой немятой кожей¹⁰?»

Тут ей пришло в голову¹¹: «Отнесу-ка шкуру к бабушке! Она мне расскажет, как надо делать». Девушка шкуру взяла, в чум напротив
к бабушке зашла, села возле старушки.

— Бабушка, — говорит, — как из этой шкуры сделать рукавицы?
Я еще рукавиц не делала.

Старуха ответила:

— Подай сюда!

Старуха шкуру взяла, под себя запихнула.

— Поищи вшей у меня на голове, — говорит.

Девушка начала искать.

Она какое-то время поискала, старуха другую половину головы
к ней повернула. Девушка еще немного поискала, потом сказала:

— Хватит, бабушка, я домой пойду, он скоро с охоты вернется.

Старуха из-под себя готовые рукавицы вытащила, девушка их молча взяла. Как быстро они получились! Бабушка сказала:

— Внучка, ты ему не говори, что его мать их сделала!

Девушка ушла в свой чум. Немного погодя Усесь с охоты вернулся. Он оглянулся — на его месте к планке под тиской¹² новые рукавицы подвешены. Они переночевали. Утром он рукавицы надел, завязки завязал¹³, рукавицы хорошенько рассмотрел:

— Их вроде бы моя мать выкроила?

Девушка ничего не сказала. Усесь оленью шкуру снял.

— Теперь, — говорит, — ты мне парку сшей!

Сам на охоту отправился. А девушка думает: «Как же я парку сделаю, как же я ее сделаю? Но ведь теперь у меня бабушка есть!»

Она снова ушла в чум стариков.

— Бабушка, — говорит, — я совсем не знаю, как парку делать.

Старуха отвечает:

— Дай сюда шкуру!

Она ее опять под себя затолкнула и сказала:

— А ты мне, пока парка будет готова, в голове вшей поищи!

Девушка немного поискала, потом бабушка голову повернула. Девушка еще поискала и сказала:

— Хватит, бабушка, скоро стемнеет.

Старуха встала, из-под себя парку вытащила, внучке отдала:

— Ты не говори, что это его мать парку сделала!

Девушка домой отправилась. Усесь с охоты вернулся, они снова переночевали. Утром встали. Усесь парку внимательно рассматривает:

— Это же опять, похоже, ладонями моей матери сделано!

Девушка возразила:

— Разве твоя мать одна работать умеет?

Усесь с этой женой жить стал. А внизу у стариков Ырохотов как будто бы вечное лето настало.

Сказка¹⁴ про Усеся кончилась; господь бог пусть меня не накажет за то, что я ее рассказала.

41. Теплая сказка

Жили раньше люди. Рядом с ними кэлбэсам жила. В то время мороз очень сильный был. Люди котцы смотреть не могут, голодом сидят. Старик зайчиху посылает:

— Пойди к бабушке, спроси, чего человек¹ хочет, почему мороз такой сильный?

Зайчиха к бабушке пошла, спрашивает:

— Почему мороз такой сильный? Меня отец послал узнать.

Бабушка говорит:

— Усесь на твоей сестре жениться хочет.

Зайчиха пошла, по дороге все забыла, обратно пришла, ничего не помнит. Старик тогда лисицу послал. Лисица назад пришла:

— Усесь на нашей сестре жениться хочет. Старуха только велела сначала к ней зайти.

Кэлбэсам тем временем все слышит, думает: «Лучше я свою дочь пошлю».

Нарядила ее, отправила. Дочь кэлбэсам идет, видит: деревца молодые, кустики — дети солнца — прыгают, скачут, радуются:

— К нам наша тетя идет, к нам наша тетя идет!

Она их палкой колотит, сучки сшибает, ветки ломает.

Деревца кричат ей:

— Точило увидишь, проглоти его!

Девка в чум пришла, видит — точило лежит, она его проглотила. Огонь зажгла, сидит, ждет. Человек пришел с охоты, в чум зашел, спрашивает:

— Точило мое не видела?

Дочь кэлбэсам отвечает:

— Не видела я.

Человек сидел, сидел, стал ужин варить. Сварил, мясо на два деревянных блюда разделил, говорит девке:

— Старикам отнеси!

Та вышла: темно, ночь на дворе. Сама думает: «Где искать стариков буду?» Вывалила мясо в дупло пня, обратно пошла. Человеку сказала, что отнесла мясо. Поели они, спать легли. Утром тепло на земле стало — человек женился.

Кэлбэсам бегает, радуется:

— Моя дочь замуж вышла.

Наутро Усесь на охоту пошел, дал жене шкуру с оленьего лба, велел рукавицы сшить. Дочь кэлбэсам шкуру взяла, села на нее и давай
с чума кататься. Один раз хорошо скатилась (чум каменный был), другой раз упала вниз головой, ноги кверху².

Так и осталась, пропала.

Усесь пришел, по следу узнал, что ему кэлбэсам вместо девки послали. Рассердился, совсем сильный мороз завернул.

Люди опять мерзнуть, голодать начали. Зайчиху, лисицу к старухе посылают. Зайчиха опять по дороге забыла все, что старуха ей наказывала. Лисица рассказала, что Усесь рассердился, потому что обманули его.

Стали девку собирать. Сначала она зашла к бабушке, как та велела. Бабушка ее вымыла, жиру дала, велела деревца подправлять. Пояс ей свой, вышитый бисером, дала, лыжи с посохом³. Пошла девка, идет,
а елки прыгают, радуются:

— Наша тетя идет! Наша тетя идет!

Девка все сучки подправила, жиром смазала — елки, как были раньше, стоят. Деревца ей велели точило за тиску положить. Девка
к чуму поднялась. Видит — жир висит, сушится. Точило лежит, она его на место за тиску положила, огонь разожгла.

Человек пришел, точило спрашивает; она дала. Он варить ужин стал. Мясо в два деревянных долбленых блюда положил, один отцам⁴ велел отнести. Она вышла, ночь на дворе, где искать стариков? Подумала: «Хоть бы искра где выскочила!»

Постояла, видит: правда, искра вылетела. Она пошла на огонек. Там чум стоит, старики живут. Мясо она в их блюдо переложила, сама обратно пошла.

Поели они, спать легли. Наутро тепло стало на земле. Утром Усесь на охоту собрался, дал ей лоб⁵, велел рукавицы сшить. Ушел. К девке его мать пришла, велела в голове вшей искать. Целый день невестка
в голове искала, к вечеру говорит:

— Ну, ладно, хватит! Мне надо еще успеть рукавицы сшить.

Старуха поднялась, вынула из-под себя готовые рукавицы — она, оказывается, лоб под себя положила, когда сели в голове искать.

Старуха говорит:

— Муж придет, станет рукавицы смотреть, скажет: «Видно, мать моя шила». Ты ответь: «Разве другие бабы так шить не умеют?»

Девка так и сказала мужу. Стали они вместе жить. Усесь собрался к ее отцу в гости, жена гостинцы сестрам собирает, готовит. Спустился Усесь вниз, у стариков погостевал, домой назад собрался. Кэлбэсам услыхала:

— Кынь*, — говорит, — я ведь тоже дочь посылала, почему мне гостинцы не принес?

Стала гонять* она Усеся. Он видит — сзади туча за ним поднимается. Жена наверху уже все знает. У него за чумом коксь оксь стоял,
к нему волки были привязаны. К ушам волков веревки привязаны, которыми земля стянута. Жена уши выдернула, веревки на руки намотала, землю держит. Волки освободились, успели добежать, разорвали кэлбэсам. Назад волки вернулись, она снова уши всунула, веревки, которыми земля стягивалась, привязала. Дальше жить стали.

42. Бангсель

Старик Ыдахат живет. Сын его женат, у него уже ребенок есть.

Старик сыну однажды говорит:

— Пойдем лодку делать!

Они ушли, осину срубили, на части ее разрубили, одну лодку сделали.

Старик сыну говорит:

— Сделаем еще вторую! Ложись на дерево, свой рост смерь!¹

Он лег на дерево, старик ему шею перерубил, убил его. Старик доделал лодку и в воду ее столкнул. Во вторую лодку он сына положил, сам сел в другую лодку, а лодку с покойником сзади привязал. Старик уехал.

Бангсель² узнала и погналась за ним.

Вперед глядит — чум стоит. Она входит — старуха сидит.

— Бабушка, — она сказала, — пошамань мне. Отца моего сына³ старик куда-то увез.

Старуха сняла рыболовный крючок с одним жалом, в щучий пузырь жиру налила⁴ и сказала:

— На, если тебе есть захочется, пусть у тебя будет немного еды.

Старуха бубен для нее согрела⁵ и пошаманила.

Бангсель ушла, к другому чуму пришла, там тоже старуха сидит.

— Бабушка, пошамань мне! — сказала она ей. — Отца моего сына старик куда-то увез.

Старуха дала ей крючок с двумя жалами и щучий пузырь с жиром. Старуха согрела для нее два бубна.

Бангсель ушла, к третьему чуму подошла, вошла — старуха сидит.

— Бабушка, пошамань мне!

Старуха ей трехжальный крючок и щучий пузырь с жиром дала, три бубна согрела.

Бангсель ушла, в четвертый чум зашла — старуха сидит.

— Бабушка, пошамань мне!

Старуха четырехжальный крючок и щучий пузырь дала, четыре бубна согрела.

Бангсель ушла. Еще чум стоит. Она вошла — старуха сидит.

— Бабушка, пошамань мне!

Бабушка сняла пятижальный крючок и щучий пузырь, дала ей. Пять бубнов готовит, греет. Она ушла, а старуха запела — шаманить начала.

Еще чум стоит, она вошла — старуха сидит. Шесть бубнов старуха готовит.

— Бабушка, пошамань мне!

Старуха шестижальный крючок дала, шесть бубнов согрела. Старуха начала шаманить, а она ушла.

Еще чум стоит, она вошла — старуха сидит.

— Бабушка, пошамань мне!

Старуха семь бубнов приготовила, семижальный крючок дала, щучий пузырь дала, семь бубнов согрела. Старуха ей говорит:

— Внучка, иди до седьмого мыса, старик мимо будет проплывать. Ты с мыса удочку забрось и покойника зацепи.

Старик гребет. Бангсель ушла, на мысу села, одножальную удочку забросила. Старик один раз веслом взмахнул — и леска оборвалась. Она на втором мысу села, двухжальный крючок забросила. Старик два раза веслом взмахнул — и леска оборвалась. Она на третьем мысу села, трехжальный крючок забросила. Старик три раза веслом взмахнул — и леска оборвалась. Она на четвертом мысу села, четырехжальный крючок забросила. Старик четыре раза веслом взмахнул —
и леска оборвалась. Она на пятом мысу села, пятижальный крючок забросила. Старик пять раз веслом взмахнул — и леска оборвалась.

Бангсель мысы враз перешагивает. Она на шестом мысу села, шестижальный крючок забросила. Старик шесть раз веслом взмахнул —
и леска оборвалась. Бангсель мысы враз перешагивает. Она на седьмом мысу села, семижальный крючок забросила, покойника зацепила, и веревка у лодки с покойником оборвалась.

Старик забормотал что-то, он заметил, что лодка с покойником оторвалась. Бангсель мужа вытащила, над ним плакать начала, плакала, слеза в его ухо упала⁶. Он в себя пришел.

— О-о, — сказал он, — крепко же я спал. Кто меня разбудил?

— Поверь, не будь меня, старик убил бы тебя ни за что, — она ему ответила.

Они отправились в обратный путь. Дошли до старухи с семью бубнами. Старуха все еще шаманит.

— Бабушка, — она ей говорит, — перестань, сядь, отец сына мне достался!

Муж ей семь бубнов сделал и вокруг нее их поставил. Старуха похлопала по ним:

— Раньше они плохие были, теперь хороши!

Они к старухе с шестью бубнами пришли. Ее бубны сломались.

— Бабушка, успокойся, — сказала она, — отец сына мне достался!

Он сделал ей шесть бубнов. Старуха похлопала:

— Раньше плохие были, теперь хороши!

Они ушли, к старухе с пятью бубнами пришли. Ее бубны сломались.

— Бабушка, — она ей говорит, — успокойся, отец сына мне до-
стался!

Он сделал пять бубнов. Старуха похлопала по ним:

— Раньше плохие были, теперь хороши!

Они ушли, к старухе с четырьмя бубнами пришли.

— Бабушка, — она ей говорит, — успокойся, отец сына мне до-
стался!

Он изготовил четыре бубна. Старуха по ним похлопала:

— Раньше плохие были, теперь хороши!

Они ушли, к старухе с тремя бубнами пришли.

— Бабушка, успокойся, отец сына мне достался!

Он сделал три бубна. Старуха похлопала по ним:

— Раньше плохие были, теперь хороши!

Они ушли, к старухе с двумя бубнами пришли.

— Бабушка, успокойся, отец сына мне достался!

Он сделал ей два бубна, старуха похлопала по ним:

— Раньше плохие были, теперь хороши!

Они ушли, к старушке с одним бубном пришли. У этой старухи голос перехватило, она так только еще тряслась, голоса нет⁷.

— Бабушка, успокойся, отец сына мне достался!

Он сделал один бубен. Старуха похлопала по нему:

— Раньше плохой был, теперь хорош!

Они пошли домой, домой шли, домой пришли. Их чум во все стороны раздвинулся⁸ — раньше плохой был, теперь хорош!

43. Кэлбэсам

Старик с сыном жили. У них был котец. Каждое утро старик ходил черпать из котца. Раз пошел он черпать, видит: к котцу два разрисованных тойола прибились. Старик вверх по реке пошел посмотреть, откуда такие красивые тойолы взялись. Видит — на той стороне кэлбэсам сидит. Старик посмотрел на нее, обратно пошел. Пока домой добрался, весь вымок. Сын только подумал: «Отец ушел, век* ушел», а старик назад пришел. Отец говорит:

— Я хотел было котец черпать идти, спустился вниз, вижу — разрисованные короба стоят.

Сын к реке пошел, в ту сторону посмотрел, видит: кэлбэсам сидит на другом берегу. Парень к ней пошел, с собой привел, в жены взял. Стали жить. Сын у них родился. Старик захотел избавиться от сына, чтобы кэлбэсам в жены себе взять. Отправил он сына на край света на покойницких санках¹. Кэлбэсам ждет, ждет; муж ушел, век не появляется. Она через шею оленя прошла, олень запрягся².

Собралась она идти на низ*, в сторону, где маленькие люди живут³. Пришла к ним, зашла к одной бабушке, говорит:

— Бабушка, бабушка, не видела ли ты отца моего сына?

Старуха вышла, уду взяла, на прибрежный песок спустилась. Один крючок в воду забросила, веревка лопнула.

Кэлбэсам к другому чуму пошла. Вошла, спрашивает старуху:

— Бабушка, бабушка, ты отца моего сына не видела ли?

Старуха крючок с двумя шипами взяла, на берег спустилась, уду забросила. Веревка с крючком оборвалась.

Кэлбэсам дальше идет. К третьему чуму пришла, вошла, старухе говорит:

— Бабушка, бабушка, ты отца моего сына не видела ли?

Старуха пошла, на берег спустилась. Там маленький курган*. Сколько старуха ни бросала крючки, веревки обрываются.

Кэлбэсам дальше, к четвертому чуму пошла, спрашивает у старухи:

— Бабушка, бабушка, ты отца моего сына не видела ли?

Старуха уду забросила, веревки лопнули, крючки оборвались.

Кэлбэсам к пятому чуму идет, спрашивает:

— Бабушка, бабушка, ты отца моего сына не видела ли?

Старуха уду бросала-бросала; веревки лопнули, крючки оборвались.

Кэлбэсам к шестому чуму идет, спрашивает:

— Бабушка, бабушка, ты отца моего сына не видела ли?

Старуха удочки взяла, забросила. Крючки опять оборвались, веревки лопнули.

Кэлбэсам опять вниз по реке идет. К седьмому чуму, к Большой старухе⁴ пришла. Старуха крючки к реке понесла. Крючки забросила. Его к берегу принесло, уже умер. Старуха и кэлбэсам его понесли, запели⁵.

44. Дого

Дого наверх поднялся. Есь его пытает — правда ли, что он семью мыслями ходит¹, все исполнить может. Говорит:

— Птица такая летает, еккыт². Сможешь ли мне ее для еды принести?

Дого сходил, принес. Есь есть начал, кости в Дого кидает, ранить его хочет. Дого только увертывается. Тот кидает, а попасть не может. Дого кость на лету ловит, в Еся кидает, попадает — только кровь брызжет. Есь говорит:

— Я вспотел! Раз сила твоя больше, сходи к Тыгылам. У нее мой костяной сюк, принеси его. За это я тебе свою дочь отдам.

Дого рыбы взял, мяса, за пазуху затолкал, полетел.

Тыгылам в каменном доме живет. Дого летит; на земле люди — мужики, бабы. Некоторые узнают, кричат:

— Дого летит, встречайте его!

Берут поварешку, суп наливают, ставят за чистой стороной чума³. Рады ему. Дого думает: «Пусть их стойбище впредь растет, становится еще более многолюдным!»

Другие люди луки хватают, кричат:

— Зять Еся летит, стреляйте его!

Дого думает: «О-о-о, когда назад буду возвращаться, чтоб и корешков этих людей здесь не осталось; ни чума, ни землянки чтоб не было!»

Так по его воле все и стало.

К Тыгылам прилетел, ее волкам-сторожам еду бросил, сам в дом вошел. Тыгылам сидит на сюке, разложив на нем постель*, скоблит ее. У Дого с собой еккыт был. От него каменный дом накалился. Ей жарко стало, вспотела вся. Сидеть на сюке не может, скатилась с него — сюк гладкий стал. Дого сюк схватил, наружу выскочил, полетел. К Есю прилетел, сюк ему принес. Тот дочь ему отдал.

У него ли, у Еся, стал жить, вниз ли спустился — этого уж я не знаю.

45. Дог

Дог-старик надумал вверх идти¹. Когда земля подмерзать стала, своим людям сказал:

— Пора вверх отправляться.

Уквол² не хочет идти.

Дог своим людям сказал:

— Когда сверху, из той стороны, возвращаться станем, семь чумов поставьте. В седьмой чум лебедями залетим, людьми выйдем³.

Дог говорит:

— Мы вверх к югам* пойдем, к югам. Там наверху озеро с разноцветной водой есть. Мы в той стороне, возле того озера, как гуси, поживем. Там вверху перезимуем, весной назад вернемся.

Так Дог Укволу сказал. Оба поднялись в воздух, вверх лебедями полетели. Оставшиеся люди только их и видели.

Дог Укволу сказал:

— Товарищ, остерегайся! Смотри, чтобы тебя юги не убили.

Вот туда, где озеро, прилетели, на воду опустились. Уквол говорит:

— Сейчас к берегу поплыву, на берег выйду.

Дог предостерегает:

— Подожди, людские голоса слышно, где-то там люди есть.

Уквол:

— Как нам спастись?

Дог:

— Я поплыву на середину озера, там в глубину нырну.

Уквол:

— Я на берег выйду, там где-нибудь, повернувшись спиной к  озеру, спрячусь.

Дог предупреждает:

— Товарищ, напрасно такое задумал, тебя собаки югов достанут!

Дог глубоко нырнул, потом всплыл. Оставаясь под водой, нос посредине озера высунул. Уквол нырнул, под водой к берегу поплыл.
У берега вынырнул, на землю вышел, присел и затих.

Появились собаки утиных людей — югов. Одна собака подкралась к Укволу, схватила его зубами. Убила его.

Дог в воде, ничего не подозревая, сидит.

Юги озеро на ветках* объезжают, говорят:

— Здесь где-то люди были, куда делись?

Еще ищут — нет и нет никого. Решили: «Хватит, теперь домой пойдем!»

Дог, тихонько раздвинув ряску, всплывает, отряхивается. От цветной воды его перышки золотыми, цветными стали.

Дог, перезимовав, шаманил, его слова до оставшихся внизу людей доходили.

У его людей ветер поднялся — это Дог назад возвращается. У людей семь чумов готовы. Сначала ветер поднялся, немного погодя лебеди прилетели. Один лебедь прямо в седьмой чум влетел. Светлые люди* сидят, вдруг рядом маленький ребенок очутился. Стал расти. Догом стал. Люди спрашивают:

— А Уквол куда делся?

Дог говорит:

— Уквола собаки утиных людей съели. Я остерегал его, но он не послушал, все говорил: «Даром!* Ничего не будет!»

Люди Уквола⁴ не поверили Догу. Он сказал:

— Ладно, пусть я буду виноват. Осень наступит, с первыми заморозками шаманить буду.

Потом шаманил. Своим людям⁵ сказал:

— Мне здесь не поверили. Теперь зимовать наверх⁶ пойдем. Своих людей всех туда уведу. Кто не хочет, пусть остается. Наверху у Еся много рыбы! Там медный ельцовый⁷ котец есть.

Своих людей всех собрал:

— Наверху у нас всякой рыбы будет много.

Вот собираются⁸. Дог свою жену с собой взял. Вот шел, вот шел. Сверху оттуда послушал: на земле собаки лают, люди разговаривают. Там внизу много людей осталось.

По небесным облакам шел он со своими людьми. Шли, шли! Люди ему говорят:

— Это что за деревья стоят — оловянные, железные! Где мы теперь возьмем дров для костра?

— Найдем дрова, я поведу вас туда, где на ельчика котцы стоят. Вы только за мной идите.

Идет, сам вперед поглядывает. Вот шел, вот шел. Как по веревочке к нужному месту — к поднебесным котцам — вывел. Там и ночевать собрались. Люди семь чумов на дороге громов поставили. Дог сказал своим людям:

— Не бойтесь, это только дорога громов.

Сам тоже свой чум там поставил.

Гром загремел, закричал. Дог успокаивает:

— Не бойтесь, это я мать семи громов убил. Если еще крик услышите, это самый маленький гром кричит, потому что я его мать убил.

Люди далекий гром услышали, к Догу пришли, говорят:

— Гром приближается, слышно.

— Не бойтесь, это маленький гром кричит. Я его родителей убил.

Снаружи стоял прислоненный к чуму отказ* Дога. Половина наконечника его железная, половина  — медная.

Дог говорит:

— Не бойтесь, дети мои, если маленький гром подойдет, я его отказом убью.

Гром все приближается. Люди плачут:

— Мы в огне сгорим!

— Не бойтесь, я убью его!

Немного погодя совсем близко подошел гром. Люди закричали:

— Мы в огне горим!

Дог хотел выйти из чума — кругом земля горит. Хотел отказ схватить — отказ горит. Дог только успел схватить своего сына и, приподняв тиску, сбросить его на землю. Все люди Дога сгорели. Сам он ушел еще дальше вверх. Там, где-то вверху, на облаках и теперь находится. Богом стал.

46. Про Дога

Дог жил, когда первый свет народился. Он шаманом был. На зиму, как лебедь, к Томам летал. Там зимовал в теплых краях. Когда возвращался, люди ему чум с двумя входами, один против другого, делали.

Дог с верхней стороны¹ влетает, с другой вылетает. Круг до солнца делает, снова в дверь сверху залетает. И так семь раз. Когда в седьмой раз залетел, жена на него новый белый платок накинула. Подняла платок — там человек живой, Дог.

Пока он вверху у Томам зимовал, у него сын умер. Он свою бабу спрашивает:

— Куда сын делся?

Она отвечает:

— Хоседам его утащила².

Он своим людям говорит:

— Сделайте мне петлю³ из железа.

Его люди поленились, петлю из черемухового лыка сделали. Он
к Хоседам пошел.

Хоседам уже знает, что к ней Дог идет. Она над входом большой камень привязала, чтобы тот упал и убил Дога, когда он входить будет. У Дога на голове, на шаманской короне альдонь есть. Он им камень задел. Камень лопнул, только песок посыпался. Он Хоседам говорит:

— Зачем моего сына утащила?

Хоседам отвечает:

— Я не знала, что это твой сын.

Дог ей на шею петлю накинул, но затянуть не смог — петля не железная, лопнула. Тогда он ее своей лопаткой⁴ в висок ударил.

Хоседам ему говорит:

— К тебе семь оленей сверху спустятся, на них ты к Есю поднимешься⁵.

Дог не расслышал. Свою затылочную жену⁶ спрашивает:

— Что мать сказала?

Той свою мать, Хоседам, жалко, не сказала правду, обманула:

— Ничего она не сказала. Это ты ей больно сделал, она стонет.

Если бы Дог правду узнал, он бы вернулся, ее прикончил.

Потом, правда, семь оленей сверху спустились. Дог своим людям говорит:

— Аргишить будем.

Своей жене велел с собой только чистое белье брать. Потом аргишили. Он думал — по земле идут, а их тучей подняло вверх, где громы ходят. Лесом там идут.

Хоседам так сделала, что половина деревьев в том лесу железные. Дог этого не знал. Люди Дога топором стукнут — внизу люди тоже стукнут. Поняли они, что на небо попали. Дрова рубить стали — не рубятся: деревья-то железные. Люди жалуются:

— Замерзаем, дров нет.

Дог пошаманил, сказал людям, какие деревья на дрова рубить надо.

Когда они поднимались на небо, нарта бабы Дога застряла: она не послушалась своего мужика, грязные штаны с собой взяла. Она нарту дернула, суклам нарты застряла. До сих пор торчит, иногда ее на небе видно.

Ночевали. Потом слышат — громы гремят⁷. У Дога и у его сына пальмыv есть. Наконечник пальмыv у сына — из меди. А ведь еще раньше Дог велел своим людям железные наконечники делать. Дог шесть маленьких громов убил. Слышит — вдалеке опять гремит. Это Мать громов тихонько идет. Люди Догу говорят:

— Самый большой гром идет!

Дог отвечает:

— Даже думать не хочу, не боюсь!

Мать громов подошла. Дог схватил пальмэ сына, а наконечник-то ее медный, он и расплавился. Люди Дога погибать стали. Когда чум Дога загорелся, он берестяную покрышку приподнял, своего сына
в гагарью шкуру толкнул:

— Лети вниз! Там, где сосновая река, Кокн ульс⁸, твое место.

Но сын не на эту реку, а на Сым полетел, упал. Там тоже сосновый бор есть, он перепутал. На Сыме другие люди — югын — есть. Он
к ним на озеро прилетел. Они его гонять* на ветках стали. Он нырнет, вынырнет, кричит:

— Не убивайте меня, я сын Дога, мне надо было в Келлог упасть!

Юги не понимают его языка. Только один старик кричит:

— Не убивайте! Это человек, сын Дога!

Юги, знай, гоняют. Сын Дога говорит:

— Если меня убьете, сами погибнете!

Юги его убили. Подняли гагару, она тяжелая, распороли — там все медное⁹. Поняли они, что это не птица, а человек, сын Дога был. На утро один тот старик встал — остальные мертвые. Так все юги и пропали.

Если бы сын Дога жив остался, он бы за отца Хоседам убил и наш народ не кончался, большой был бы, а то всех перетаскала. Сын бы шкуру гагары отбросил, человеком бы стал.

47. Как Дог ходил убивать Хоседам

Дог решил отправиться вверх по Енисею в жаркие страны. Он своей жене сказал:

— Я с перелетными птицами вместе отправлюсь, на будущий год
с ними весной домой вернусь.

Он для себя отдельный чум соорудил, в передней части чума большую тиску настелил¹. Дог улетел с перелетными птицами.

Сколько-то месяцев спустя сын Дога заболел. Хотя шаманы его
и лечили, он все же умер.

Весной перелетные птицы прилетать начали. Дог тоже вернулся, мухой через дымовое отверстие в чум заскочил, на берестяную подстилку в передней части чума сел. Муха жужжит.

Люди снаружи слышат жужжание мухи.

— Где, — они говорят, — муха так сильно жужжит?

Жена Дога догадалась, что муж вернулся.

Люди слышат слова Дога, похожие на детский лепет. Они тихонько берестяную дверь откинули, вошли сколько их было. Дог шаманить начинает, сначала на маленького ребенка похож, потом растет.

Дог ожил², сел, стал говорить:

— Мой бубен нагрейте!

Они нагрели, и Дог начал петь. Он шаманил полдня, к своей жене повернулся и спросил:

— Куда мой сын ушел?

Жена ответила:

— Он умер.

А он как шаманил, так и дальше шаманит.

— Небесного бога жена его съела, — он говорит. — Я схожу
и убью Хоседам.

Людям он приказал:

— Завтра куйте, железное кольцо и железный молот сделайте!

Люди изготовили деревянный ошейник, из еловых веток кольцо сделали, деревянный молот сделали. Дог спрашивает:

— Не сломается ли это?

Люди отвечают:

— Нет. Она разве железная? Она тоже, как и мы здесь, не из железа сделана.

Дог сказал:

— Ну ладно, пусть будет по-вашему.

Он отправился вниз по Енисею к жене бога. На следующий день Дог отправился, все время шаманя. Хоседам у себя внизу узнала
и свой большой игральный камень³ у входа к дверной перекладине подвязала.

Дог вошел в чум Кынси⁴. Игральный камень старухи ударил его по макушке, камень пополам раскололся, шаманская корона Дога его разбила⁵.

Дог вперед прошел. Старуха Кынсь на маленьком месте в чуме⁶ сидит.

— Бабушка, — он спросил, — ты моего сына съела?

— Внучек, я нечаянно его съела, я думала, что это сын другого человека.

Дог ей сказал:

— Разве для того Есь тебя вниз послал, чтобы ты человеческое мясо ела?

— Внучек, не трогай меня, не трогай!

Дог надел старухе на шею кольцо, прижал его так, что из ее рта пена пошла. Старуха свое горло надула, и кольцо лопнуло.

Дог старуху молотом по виску ударил, рукоятка прочь отлетела. Дог только поглядел на землю: «Хорошие же ошейники мои люди сделали!»

У старухи слезы закапали. Дог рассердился, лопаткой бубна⁷ по виску старуху ударил — след от удара остался.

Он направился к выходу.

Походная жена Дога⁸ сказала Кынси:

— Бабушка, вслед ему поколдуй!

— Ты сильнее, сильнее; когда отсюда уйдешь и домой придешь, пусть для тебя стадо в сто голов оленей спустится!⁹

Дог повернулся к своей походной жене-чертовке:

— Что бабушка говорит? — спрашивает.

— Ну тебя, — она отвечает, — старуха слабая, про себя что-то бормочет.

Дог вперед шагнул, сказал:

— Старуха что-то говорит. Я к ней вернусь.

Походная жена его за локоть схватила:

— Ну хватит, — говорит, — бабушку не тронь!

Дог домой отправился, домой пришел в свой чум.

48. Как Дог с громами воевал

Люди собираются на большую ходьбу*. Дог женщинам сказал:

— Грязные лоскутки не кладите в свои коробки-игольницы!

Люди нарты снарядили и отправились — нарта за нартой. Жена Дога какой-то грязный лоскуток¹ в свою швейную коробку все же положила.

Люди весь день аргишили, весь день вверх поднимались. Они подошли к плоскому логу. Нарта жены Дога застряла на всегдашней дороге громов. Хоть она и пыталась ее вытащить, нарта навсегда там как прилипла. Люди попробовали, а она с места даже не сдвинулась.

Люди говорят:

— Уже начало вечереть, хватит нам идти.

Дог сказал:

— Место для сооружения ям² поищите!

Люди жилье соорудили и собрались за дровами. Люди начали дрова заготовлять. Как только дерево топором ударят, оно гремит. Другое дерево попробовали.

— Все эти деревья, — они сказали, — из железа.

Люди к Догу подошли:

— Куда мы пришли, чем мы будем огонь разводить? Все деревья из железа!

Какие-то обломки сучьев они собрали и огонь зажгли. Дог приказал:

— Мой бубен нагрейте!

Дог начал шаманский плач³. Шаманил, шаманил и людям говорит:

— Половина у этих деревьев деревянной стала⁴. Хоседам меня ведь проклинала, стоголовое стадо оленей для нас спустила. Это она нас на небо отправила. Заготовьте дрова, деревянную половину клином обдерите⁵. Теперь, — он говорит, — тут зимовать будем.

Они там зимовали, стоголовое стадо оленей съели.

Весной бог тепла⁶ с юга пришел. Где-то гром зевает⁷ и искры изо рта выпускает. Громовая туча поднимается, немного погремела, к ним приближается. Гром сильнее прогремел, сильнее искры выпускает.

Люди говорят:

— Дог, громы к нам сюда подходят!

Дог отвечает:

— Ну и пусть подходят.

Гром так дохнул, что огонь всю землю охватил.

Дог схватил свою рогатину, выскочил и громов перебил. Зашел
в свой чум и рогатину к жерди чума приставил.

Немного погодя гром опять загремел. Люди говорят:

— Дог, громы снова идут!

Дог сказал:

— Мы ведь как раз на дороге громов застряли!

Гром приблизился, опять дохнул так, что вся земля в огне запылала. Дог схватил свою рогатину, выскочил, бил ее⁸, бил, и огонь ушел. Дог вернулся.

— Теперь, — говорит, — их больше нет, теперь нам будет легче!

Некоторое время спустя где-то в углу небосвода едва слышно прозвучал раскат грома. Люди говорят:

— Снова гром поднимается!

Дог сказал:

— Где-то громчик-сиротка поднимается.

Маленький гром, зевая, приблизился. Люди говорят:

— Совсем уже близко подошел!

Дог сказал:

— Ну и пусть подходит сиротка-громчик, она никуда не уйдет.

Люди говорят:

— Уж очень большая она, видно.

Дог ответил:

— Ну ничего, эта негодяйка только вблизи большой кажется.

Молния ударила в землю. Дог нечаянно схватил рогатину сына,
у которой была медная шейка. Он два раза ею ударил, и громовой огонь расплавил ее медную шейку. Тут всех людей жарящий огонь грома съел.

Дог торопливо кинулся в чум, с передней олатины гагару сдернул⁹ и сыну сказал:

— В оболочке гагары спущу я тебя вниз. Смотри, чтобы ты попал на сосновую речку! Скажи им там, что нас наверху жарящий огонь громов съел.

49. Гагара

Старик со старухой жили, сын у них был. Однажды старик сказал:

— Мы пойдем на небосвод. Грязное белье с собой не бери, — своей старухе он говорит, — а то нам плохо будет.

Пошли они к богу наверх. С семьей своей пошел он на небосвод. Шли они, шли, ночь настала. На середине небосвода громы загремели. Они чум поставили.

— О-о, громы загремели! Я тебе говорил: грязное белье не бери. Где же моя рогатина?

Он взял рогатину.

— Тучу рубить буду. Да это ведь не моя рогатина, это рогатина моего сына!

Старуха его и сын кричат:

— О-о, теперь огонь нас съест!

Старик кричит:

— О-о, своего сына через передний угол чума¹ сброшу вниз. По моему желанию ты теперь гагарой обернешься.

Он сбросил его; сын его в устье Сыма упал. Его отец сказал:

— О-о, не там я сбросил своего сына.

Старика и его старуху огонь съел. Их сын упал в воду и обернулся гагарой. В устье Сыма было много людей.

— Эй вы, люди, скажите, где моя земля?

Люди говорят:

— Это литысь² кричит.

Гагара:

— Люди, скажите, где моя земля?

Люди говорят:

— Стреляйте его, стреляйте его!

Гагара кричит:

— Не стреляйте, я низовского человека³ сын, с отцом на небосводе был.

Одни люди кричат:

— Не стреляйте его!

Другие люди кричат:

— Стреляйте его, стреляйте его!

Гагара тогда сказала:

— Впредь пусть только один человек останется и одна собака
останется, раз мою землю так мне и не показали.

Люди убили его. Теперь кетов мало стало, гагара всех уничтожила. С тех пор гагару грешно есть, кеты не едят гагару.

50. Дог

Когда война кончилась, мало людей осталось. И все продолжают умирать. Внизу, на каменной стороне¹, Хоседам живет, это она народ губит. Дог большим шаманом был, людям говорит:

— Делайте, как я велю. Сначала скуйте мне железное кольцо и молоток с железным черенком, стрелы железные сделайте.

Люди несколько дней ковали, но плохо. Дог уже об этом знает. Люди кольцо такое сделали, что половина его медная, половина — железная. У молотка черенок тоже наполовину железный, наполовину медный. Пришлось все-таки такие взять; ушел Дог. Пошел Дог на низ*, к Хоседам. Она, как камень, тяжелая. Несколько дверей открыл — старуха сидит, спрашивает:

— Откуда, сыночек, пришел?

— Я к тебе пришел; люди кричат, что Хоседам и ее литысь² нас всех губят, вот я и решил прийти.

Надел он ей на шею железное кольцо, хотел молотком стукнуть. Молоток полетел — Дог даже и не увидел; медь расплавилась.

Он снова хотел стукнуть, но сломалось кольцо. Пришлось обратно идти. Людям сказал:

— Не смог я вас освободить. Впредь умирать будете, пропадать. Она тянуть вас к себе будет, раз худо мою просьбу выполнили.

Сам решил: «Ну, я здесь, на земле, больше жить не буду, наверх поднимусь».

Людям велел отказ железный сделать, альдонь железный сделать. Люди опять обманули шамана — в черенок меди добавили, но железа больше половины оставили. Взял Дог, людям своим сказал:

— Кто спастись от Хоседам хочет, за мной наверх идите. Худые вещи с собой не берите, только чистую одежду.

Подниматься с народом на небо стал, там громы гремят. Поднимаются, поднимаются — силы не хватает. Те, кто сзади, идти не могут, как кто привязал их. Оказывается, баба Дога взяла с собой свои грязные штаны. Он отрубил веревку ее нарты, баба его вниз упала. Дальше идут, люди устали, кричат:

— Куда нас Дог ведет?

Тучи навстречу, громы идут! Он их отказом, саблей рубит — как никого и не было. Сам век* идет, поднимается. На тучу саблей махнет — ничего нет, сам дальше идет.

Люди кричат:

— С голоду умрем, дров нет, хоть бы остановился!

Видят люди — лес стоит, деревья наполовину из железа, наполовину из дерева. Люди рубят — не получается, жалуются:

— Куда нас Дог завел!

Все же деревянную половину леса срубили. Дальше идут. Дог с тучами воюет: саблей махнет — только искры летят. Последняя туча самая крепкая была, на ней сабля поломалась из-за обмана людей. Люди все там и остались. Из-за своего обмана остались.

Те люди, что на земле остались, умирают. Раньше не умирали ведь! Плачут. Есь слышит — люди на земле плачут. Сына послал узнать, почему люди плачут. Сын вернулся.

— Там люди умирают, оттого плачут.

Есь опять сына на землю посылает, наказ дает:

— Пусть люди мертвых на лабаз кладут, семь дней пусть умершие там лежат, потом оживать будут³.

Сын пришел к людям. Люди плачут:

— У нас человек умер!

Он им говорит:

— Отец велел так: землю копайте на семь саженей, человека туда опускайте.

Сам ушел.

Есь уже знает, что сын обманул людей. Сын пришел, люди внизу опять плачут. Он сына спрашивает:

— Ты ведь ходил к людям, передал им, что я велел?

Сын говорит:

— Передал.

Есь сам пошел, увидел, что сын его обманул. Люди пропадают. Рассердился Есь:

— Ну пусть теперь всегда так будет!

А сына за обман вниз спустил:

— Где упадешь, собакой будешь, подачками от человека жить будешь, калом его питаться.

Дог своего сына гагарой спустил, но люди не разобрались, убили. Все, кто ел гагару, все умерли. Старики же предупреждали: зачем гоняете, это Дога сын!

Сам Дог, когда на землю спуститься хотел, велел собакам рты завязать, чтобы не лаяли. Он на лебеде спускался; когда уже близко подлетел, одна собака залаяла — он наверх вернулся⁴. С тех пор на небе.

51. Дог

Жил Дог. Люди на охоту ходили. Пока Дог на охоту ходил, его сын умер. С охоты пришел; он жену спросил:

— Где ребенок?

Ребенок умер, мертвый ребенок лежит. Дог надел шаманскую одежду и стал шаманить. Пошаманил. Людям сказал:

— Найдите железный молоток и железное кольцо.

Люди говорят: «Он сам бог, пусть сам железный молоток и железное кольцо делает».

За старухой¹ пошел. К старухе пришел, в чум вошел. Ребенок, поддетый на рожень, лежит. Он вошел и кольцо через голову ей на шею надел. Молотком по голове стукнул. Молоток сломался, и кольцо лопнуло. Старуха отвернулась, ребенка схватила, съела. Дог наружу вышел, а старуха ему вслед сказала:

— Пусть вверху тебе сладкие ельцовые котцы будут! Чтоб ты застрял на дороге громов!²

Обернулся:

— Бабушка, что ты сказала?

Пошел, домой пошел. Пришел домой. Там ребенок, мертвый ребенок лежит. Он пришел домой, пожили — все еще осень.

— Старуха, мы, — говорит, — скоро к Есю пойдем. На небе есть сладкий котец ельцовый.

Старуха ему сказала:

— Откуда на небе ельцовый котец?

Он к соседям пошел. К соседям сходил. Он им сказал:

— К Есю пойдем.

Он пошаманил. Его родственники с ним пошли. Он пошаманил, пошаманил, чтобы туча приземлилась. Нужные вещи люди на нарты положили. Он сказал:

— Старые вещи не надо брать. Только новые вещи берите.

Туча приземлилась. Люди ехать собрались, собак в нарты запрягли. Его старуха у задней стенки нарты свои старые штаны положила. Едут, отдыхают. Собачий лай внизу затихает, собачий лай вверху затихает.

Аргишили, небо потемнело, они остановились на ночевку. Хотели чумы строить, но деревья вокруг все железные оказались. Они Догу говорят:

— Деревья железные. Ты куда нас привел? Деревья все железные. Мы без огня замерзнем, с голоду умрем.

Он сел на нарты, спел немного³.

— Теперь, — говорит, — идите, половинки железных деревьев обычными сделались.

Половинки деревьев настоящими стали. Из этих половин чумы сделали и костер развели. Переночевали. Утром встали, таять начало. Догу говорят:

— Куда мы пойдем, таять начало!

Сидели, сидели, гром загремел. Старуха старику говорит:

— Старик, гром приближается, будь осторожен.

— Да ну, где-то далеко гром гремит.

— Старик, что сидишь? Гром гремит!

Старик даже внимания на нее не обратил. Гром пришел, не загремел еще. Дог вскочил, схватил пальмэ, собрался ударить, гром латунное кольцо пальмыv расплавил. Чумище⁴ сгорело.

Дог сына вниз спустил. Сыну говорит:

— Боровую речку получай.

Сын вниз спустился, приземлился на Сыме. В гагару превратил-
ся, крикнул, люди выскочили. В него стали из луков стрелять. Он говорит:

— Не трогайте меня, где боровая речка, мне скажите. Не трогайте. У меня нет мяса, я ведь из бронзы. Не трогайте меня! Меня отец вниз спустил, чтобы я в боровой речке оказался.

Они стреляли стрелами, не могли убить его. Стрелы намазали калом, этими стрелами убили его. К нему подплыли, подняли его, а это бронзовый комок.

Сына Дога убили. Все люди забеременели, мужчины умерли, остались одни женщины⁵. Потому юги все вымерли.

с. 58

Стала женщина-Солнце у неба мудрости просить, как бы ей до-
стать человека. Есть у Солнца такие руки длинные, что без труда до земли достают. Утром встанет Солнце и протягивает руки. Тянет-тянет, дотянет до земли, и станет на земле светло, тепло. Вот ходит этот человек по земле внизу, а Солнце тянет к нему руки, жар на него напускает... «Что так жарко стало? — подумал человек и лег на землю. — Все легче будет». Лежит человек на земле, а женщина-Солнце все протягивает к нему свои длинные руки, ближе, ближе... дотянулась, схватила и понесла к себе на небо.

наверно,

с. 60

Унесла женщина-Солнце свою половину человека на небо, и что уж

сердца на другую сторону неба, на темную сторону. Так он там и
остался и превратился в месяц.

с. 62

чаща. Пошел дальше. Шел, шел... Слышит: опять гонится кто-то.
Оглянулся, а за ним бежит тот же мырак. Бросил парень кремень. Из

с. 72    И показал им.                    ее

с. 72

искал — на берегу того озера, среди камней, он нашел камень, похожий

с. 77                        голодные, и дети без еды.

с. 78                       день, как рассвело, старуха говорит:

с. 79

Осенью, в холодное ясное утро гуси, утки вверх летят¹. Глухарь на

с. 81

и дочь плохо летали. Они за своей матерью гнались, гнались, не до-
гнали, их кишки обмотались вокруг тальника, так они и умерли.

с. 83                    мне, умирать теперь?               Видит:

с. 86

У нас оленей не было. Ну, потом, что делать — пришлось воевать:

с. 88                налимчик,

с. 90

харя, — только руку поднимем, пальцем покажем — тот упадет.

с. 92                     богу, свататься.

с. 94

Старик, наверно, это бог тепла Усесь там наверху к нам сватается.

с. 95

— Наверно, наша дочь-колмасам наверху что-нибудь плохое
сотворила.

с. 98                 идет, видит:

с. 102

— Бабушка, — она ей говорит, — успокойся, отец сына мне до-
стался!

— Бабушка, — она ей говорит, — успокойся, отец сына мне до-
стался!

с. 106

ушел еще дальше вверх. Там, где-то вверху, на облаках и теперь нахо-

с. 120

Кони пришли, колокольчики зазвенели, старуха наружу выглянула —

с. 122               — со сплетенными

с. 133                конечно, сделаю.

                                                                              хорошее».

с. 136                       отвечает. — Проходи

с. 142

ды вверх два глаза, как шарики, смотрят. Таниньга вздрогнула, чуть было не крикнула. В этот момент кто-то ее за ноги дернул вниз, в воду.

— Ну-ка, иди сбегай вниз к берегу.

с. 143                   нас бросила?

с. 148

ставляли много работать, кормили объедками. Сиротка терпела-тер-

с. 151          там, внизу, на Елогуе

стало, и он умер.

с. 152                 отряхивался-отряхивался

с. 153

Сноха только после полудня проснулась, взглянула — а ребенка нет.

с. 155              но та, ленивая,

Походила, походила там, где чумы стояли. Все кругом обошла,
осмотрела — ничего не нашла. Говорит:

с. 157

— Теперь, сколько жить буду, лениться не буду!

с. 158          Ты,

с. 160                 объедаешь? Беличья

с. 161

— Наверно, это литысь пришел или доотадам¹.

с. 162

Он, как только оселок вытащил, сразу на бок упал и умер.

с. 163

будила-будила,

Двое по речке ушли; поднимались ветками* дня три. Смотрят — до-

с. 164                  здоровым, шаманом стал.

— Твоя, что ли, баба пришла? Почему молчит? Неладное дело.

с. 166               старуха-великанша

с. 172

— Что же это, гостей позвали, а есть нечем, и ножей у нас нет, что-

с. 173

прутьев плетенная — чтобы стрелы не брали. А лето было. Железо на-

с. 177

уже убили. Тогда братья всех эвенкийских женщин убили, их де-
тей убили, оленей забрали и домой пошли. На этом сказка⁷ кончилась.

с. 183

Так они всех юраков и перебили. Один только юракский вожак
остался. У остяков богатырей семь человек; они пытаются убить этого

Они друг друга расспросили — никто его не убивал. Стали его
осматривать. Оказывается, юракский вожак затолкал скребок под ниж-

с. 188

Выстрелил Нюням — тот, толстый, как большой окунь, как пень,

с. 189

— Сынок, — ответила она, — твоего отца юраки убили, а мы
с твоими дядями в лесу были.

Он огонь убрал, говорит:

— Я тебя спрашивал раньше, ты мне этого не сказала.

— Я, — она говорит, — боялась. Ты еще маленький, ты куда-нибудь пойдешь, а тебя убьют.

с. 190

напротив, к старшему дяде!

с. 199

У Силеке в глазах стрелы, как звезды, мелькают. У Силеке половина

Старик-юрак

с. 234

131. Про хунь и колбасам