Итак, сложность артикуляции, по-видимому, не дает еще никакого права называть ее диффузной, а поэтому возникает совершенно законный вопрос, какие же именно реальные звуки следует называть «диффузными», а если таких реальных примеров нельзя указать, то нужно ли самое понятие «диффузного звука». Я полагаю все же, что оно отвечает чему-то реальному, ибо необходимость этого понятия всегда ощущалась. Только раньше говорилось о «нечленораздельных звуках», причем, однако, что такое «нечленораздельные звуки», было неясно и в прежние времена. Бодуэн пытался определить «членораздельность» как строгую квантитативную соотносительность членов звукового ряда, считая, очевидно, отсутствие такой соотносительности за «нечленораздельность». В этом, конечно, есть доля истины, которая, однако, далеко не разрешает вопроса, и мне кажется, что он получит большую определенность, если мы рассмотрим некоторые словечки русского языка, зачисляемые в ту недифференцированную кучу слов, которая называется «междометиями», как например тфу, тьфу, фу, тпру, брр и т. п., и сравним их с теми внеязыковыми звуками, от которых они, очевидно, произошли.
Прежде всего совершенно очевидно, что мы имеем здесь дело с двумя рядами совершенно разных произношений: «слова» произносятся более или менее так, как пишутся (за исключением, может быть, слова тпру, о котором ниже); произношением же соответственных внеязыковых звуков мы сейчас займемся.
Жест, звуковое следствие которого соответствует слову тфу, употребляется для удаления изо рта постороннего тела. Например, швея так сплевывает откушенную ниточку, грудной ребенок створожившееся молоко, и т. п. Так как удаляемый предмет находится на языке, то кончик языка смыкается с верхней губой, затем за затвором накопляется воздух, и посторонний предмет в момент взрыва выносится усиленной струей воздуха. При этом получается сначала своего рода губное t, а затем нечто вроде губно-губного f. Все это, конечно, имеет некоторый тембр, который ввиду небольшого губного отверстия, необходимого для получения сосредоточенной струи воздуха, может отдаленно напоминать гласный и (русское у). Вот этот-то «диффузный», «нечленораздельный» звуковой комплекс и транспонируется в русские языковые членораздельные тфу, тьфу (и дальше фу), немецкое pfui и т. п. Этот внеязыковой комплекс неразложим, ибо он ничему не противопоставляется, не входит ни в какую звуковую систему, в этом его «нечленораздельность», или «диффузность», в случае его лингвистического употребления обществом, не имеющим выработанной звуковой системы, а употребляющим в виде знаков несколько таких неразложимых комплексов: отдельные части не имеют повода выделяться, а потому и не выделяются. Но, входя в уже существующую языковую систему, этот комплекс к ней приспособляется и расчленяется, противопоставляясь другим словам, частично схожим, частично различным с ним по звукам.
Не могу указать происхождение внеязыкового звукового жеста, отвечающего русскому тпру; ясно только, что он произносится не так, как соответственное «слово». Начинается он с переднеязычного глухого затвора, одновременно с губным. Затворы эти необходимы, очевидно, для накопления воздуха (раскатистые звуки требуют много воздуха)2 и без взрыва разрешаются губным звонким r. Все это, конечно, получает ту или другую тембровую окраску, которая, естественно, может иметь отдаленно губной характер. И этот действительно неразложимый «нечленораздельный», «диффузный» комплекс транспонируется в русское языковое тпру, в котором, однако, r бывает и губное и языковое, очевидно в зависимости от того, чем является для говорящего в данную минуту это звукосочетание «словом» или «профессиональным жестом» (понятно, что это в свою очередь находится в связи с принадлежностью говорящего к той или иной профессиональной группировке).
Наконец, слову брр отвечает жест общего сотрясения всего организма от холода или от отвращения, который ведет при достаточной энергичности эффекта к произнесению звонкого губного r, являющегося несоизмеримым с нашей языковой системой и транспонирующегося в два звука «слова».
Все эти примеры а их можно подобрать много показывают, что «нечленораздельность» звуков или, смею думать, то, что Николай Яковлевич Марр называет их «диффузностью», состоит в отсутствии их соотнесенности, но не в потоке речи, как думал Бодуэн, а друг к другу в звуковой системе данного языка. Совершенно естественно думать, что на заре человеческой речи несколько внеязыковых звуковых жестов человека, начинавших употребляться с речевыми намерениями, были сложными артикуляциями (комплексами артикуляций одновременных и последовательных) и при своей малочисленности не образовывали системы по своим сходствам и различиям друг с другом, а потому, не разлагаясь на звуковые элементы, противополагались друг другу целиком и являлись, таким образом, «словозвуками», если можно так выразиться. Это были «диффузные» или «нечленораздельные» звуки, которые были диффузными с биологической точки зрения только в том смысле, что говорящие не умели их дифференцировать, не имея к тому повода.
Я полагаю, что фонематический анализ китайской звуковой системы, сделанный не с точки зрения фонетики европейских языков, а с точки зрения китайского языка, в котором «слова» никогда не делятся морфологическими границами на отдельные звуки, обнаружит для нас некоторую3 «диффузность» китайских «словозвуков».
ПРИМЕЧАНИЯ
1
Не может быть речи о том, что артикуляция п мягкого была диффузной в прошлом, так как категория мягких так или иначе является в русском языке вторичной.
Назад
2
Впрочем, я полагаю, что смычка может иметь здесь и иное происхождение: она в качестве остановки, может быть, является в данном случае инстинктивным выразительным движением.
Назад
3
Говорю «некоторую», так как наличность понятия рифм в китайском языке свидетельствует все же о каком-то двучленном делении китайских «словозвуков».
Назад
Щерба Л. В. Языковая система и речевая деятельность. М.: Наука, 1974. С. 147149.