| В Америке, пропахшей мраком, |
| |
камелией и аммиаком, |
| В отелях лунных, как олени, |
|
| |
по алюминиевым аллеям, |
| Пыхтя как будто тягачи, |
|
| За мною ходят стукачи — |
|
| 17 лбов из ФБР, |
|
| Брр!.. |
|
| |
|
| Один — мордастый, как томат, |
| |
другой — галантно-нагловат, |
| И их главарь — горбат и хвор. |
| Кровавый глаз — как семафор. |
| |
|
| Гостиницы имеют уши. |
|
| |
Как микрофон головка дуща, |
И писсуар глядит на вас,
|
|
| Как гипсовой богини глаз. |
|
| |
|
| 17 объективов щелкали, |
|
| |
17 раз в дверную щелку |
| Я вылетал, как домовой, |
|
| Сквозь линзу — книзу головой! |
| |
|
| Живу. В гостиных речь веду. |
|
| |
Смеюсь остротам возле секса. |
| Лежат 17 Вознесенских |
|
| В кассетах, сейфах, как в аду. |
|
| |
|
| Они с разинутыми ртами, |
|
| |
как лес с затекшими руками, |
| Как пленники в игре "замри!", |
|
| Застыли двойники мои. |
|
| |
|
| Один застыл в зубах с лангустой. |
|
| |
Другой — в прыжке повис, как люстра. |
А у того в руках вода,
Он не напьется никогда! |
|
| |
|
| 17 Вознесенских стонут, |
|
| |
они без голоса. Мой крик |
Накручен на магнитофоны,
Как красный вырванный язык! |
|
| |
|
| Я разворован, я разбросан, |
|
| |
меня таскают на допросы... |
Давно я дома. Жив вполне.
Но как-то нет меня во мне. |
|
| |
|
| А там, в заморских казематах, |
|
| |
шпионы в курточках шпинатных, |
Как рентгенологи и филины,
Меня просматривают в фильме. |
|
| |
|
| Один надулся, как моским. |
|
| |
Другой хрипит: "Дошел, москвич?!.." |
Горбун мрачнее. Он молчит.
Багровый глаз его горит. |
|
| |
|
| Невыносимо быть распятым, |
|
| |
до каждой родинки сквозя, |
Когда в тебя от губ до пяток,
Как пули, всажены глаза! |
|
| |
|
| И пальцы в ржваых заусенцах |
|
| |
по сердцу шаркают почти. |
"Вам больно, мистер Вознесенский?"
Пусти, чудовище! Пусти. |
| |
|
| Пусти, красавчик Квазимодо! |
|
| |
Душа горит, кровоточа |
От пристальных очей "Свободы"
И нежных взоров стукача. |