| |
Глеб Горбовский
Квартира № 6
1.
Жилец, обманутый женою,
вставал обычно раньше нас.
Не умываясь, шел героем,
дабы воссесть на унитаз.
Свистел он бодро и ненужно
и с шумом падала вода.
Жилец покрякивал натужно,
шептал, харкаясь: "Ерунда!.."
Не умываясь. ел пельмени,
курил, вставал и уходил.
Соседи, как по мановенью,
его ругали: "Крокодил!
Он бегемот, отчерт рогатый,
спать не дает. Права жена!"
А он когда-то был солдатом,
его бесчестила война,
и награждала грудь металлом -
свинцом и золотом: герой!
Герой прошел, его не стало.
Теперь - контора, геморрой,
жена, сбежавшая с главбухом,
пельмени в горле, ордена
и настороженное ухо к звонку,
но это - не жена...
2.
Старуха, бывшая актриса,
жила настойчиво, как дуб!
Оа все нюхала, как крыса,
совала желтый ноготь в суп,
а после - в рот. С губами в краске,
завидев счетчки на стене,
всегда закатывала глазки:
"Жгут, паразиты, свет. А мне -
плати последние копейки..."
Сосала пряник на меду
и в нафталинной телгреке
стояла стойко на посту -
на кухне, сутками, бессменно,
мешала стряпать, пить и есть,
стояла длинно, как антенна,
как несвершившаяся месть.
Но неизменно, каждый месяц
в день пенсии - в день торжества -
вся, отказавшись от агрессий,
ее сияла голова,
сверкала пьяными глазами.
И вот она уже - Кармен!
Трясет седыми волосами,
готова к подвигам измен,
готова к ласкам и браслетам,
готова к пляскам пежних лет...
...И кости рук ее скелета
трещат, как пара кастаньет.
3.
(автопортрет)
...Ходил он в шляпе и в перчатках,
всех называл вульгарно: "Ты".
Его пиджачная клетчатка
хранила винные следы,
а кое-где зияли дыры
от искрометных сигарет.
он был диктатором квартиры,
и величался - "Наш поэт!"
А он швырял окурки в боты,
сморкался в пальцы, пил коньяк,
и знал такие анекдоты,
что слушать их нельзя никак!
Однажды он, набравшись духу,
привесил петлю, вбил гвоздок...
Его спасла Кармен-старуха:
в тот миг ее ударил ток
(когда она ласкала счетчик).
Старуха взвыла слишком зло!
Поэт петлю отбросил срочно,
его от бешенства трясло.
Он обругал старуху... "дамой",
лег на диван и захрапел.
...А утром он плевался в рамы
и даже что-то тихо пел.
4.
За дверью с надписью "ПРОКАЗА",
жил человек. За десять лет
егон е видели ни разу,
не знали - жив он или нет?
На телефонный столик - тайно -
являлись деньги: свет и газ.
Актриса знала: медный чайник
он прячет в сейф стальной от нас.
Однажды чайник объявился,
старуха нюхала, ворча:
"Сегодня в чайнике он брился,
все в мыле, надо бы врача".
Его боялись, как проказы,
хотя он был почти никто!
Его ж не видели ни разу
ни вовсе голым, ни в пальто,
ни одного, ни с кем-то вместе.
А этот "сфинкс" работал в ночь,
он на работу в Пушкин ездил.
(Там у него - сестра и дочь).
А мы ему долбили в двери,
мы ненавидели его,
что, мол, живет, коль спискам верить,
и все же - нету никого...
5.
В послежней комнате у входы
жила огромная семья.
Там было десять душ народа,
там было двести пар белья,
там было ровно десять стульев,
тарелок было - двадцать пар.
Из их дверей, как из кастрюли,
валили запахи и пар.
Они кишели, словно черви,
и расползались, и у них
имелись каменные нервы -
подряд, у всех десятерых!
Они сновали, как машины,
по коридору - двадцать шин.
На них имелись то плешины,
то челки разных величин.
Они выстраивались молча,
гуськом, у двери в туалет.
И проходя, "Скорее, сволочь!" -
предупреждал их "наш поэт".
6.
...А на полу валялась спичка,
что стало поводом к войне.
Актриса - жалкая жиличка -
вдруг разразилась: "А по мне -
составить акт на хулигана!
Здесь не панель, здесь тишина!
Да от такого-то барана
и я бы... но, ушла жена,
так не разбрасывайте мусор..."
"Заткнись!", - пролаял геморрой,
Герой Советского Союза, -
"Свой рот накрашенный закрой!"
Ту наш поэт толкнул старуху -
и вышло сразу десять душ.
Чем завершилась заваруха,
никто не помнит. прежний муж
ушел в клозет - свистеть и харкать,
поэт напился, десять лиц
построились, как липы в парке.
Старуха выда в сто волчиц.
А тот - "никто" - стоял в кальсонах,
и был он - милиционер!
Стоял он пасмурный и сонный,
и не свистел!..
около 1958
|