Семантика матраса в русской литературе ХХ века
Он превзойдет употребленьем гимн,
язык, вид мироздания, матрас.
Иосиф Бродский
Первая ода матрасу была создана Ильфом и Петровым в романе «Двенадцать стульев». Классики издевались, конечно, однако эта насмешка реализуется вполне всерьез: в русской литературе второй половины ХХ века матрас наделяется метафизическими смыслами и становится символом существования и двойником человека.
Матрасы в прозе второй половины ХХ века появляются в нескольких сюжетных ситуациях: старый, рваный, выброшенный на помойку матрас; грязный тощий матрас как символ нищеты жилища (Сергей Довлатов, Вяч. Пьецух) и матрас, скрывающий сокровища (Вадим Шефнер).
В солженицынских лагерных текстах матрас представляет собой единственное индивидуальное, что остается у человека: это не только уют, сколько последнее прибежище privacy: в матрасе прячут «нычку», к нему прижимаются животом, он скрывает и укрывает.
Интересно, что в русской литературе матрас очень редко ассоциируется с сексуальным (в отличие от англоязычной или латиноамериканской прозы, например, Буковски, Миллера или Астуриаса: характерно, что исключением в этом смысле становится Эдуард Лимонов, в духе американцев приписывающий матрасу именно эротические коннотации). В прозе Виктора Конецкого, например, выброшенный на помойку матрас — символ утраченной женщины. И именно матрас становится символом прошедшей жизни в рассказе Виктории Токаревой «Полосатый надувной матрас».
