Не запирайте вашу дверь…
Излюбленный поэтический сюжет — открытая или открывающаяся дверь в поэзии шестидесятых годов, и в официально признанном, и в андеграундном ее варианте, становится скрытым религиозным мотивом. Начиная с окуджавовской «Песенки об открытой двери» этот простой и, казалось бы, бытовой образ неожиданно выходит и открывается в бытийную сферу, становясь символом надежды и веры. Фактически в той
У Заболоцкого, у Бобышева, даже у Константина Кузьминского дверь — эквивалент души или сердца, обычно открытая, подразумевающая легкое проникновение не материальных, но духовных сущностей (надежды, любви, божественного начала, поэтического вдохновения). Лишь в отдельных текстах дверь может быть накрепко запертой, «замурованной» (как у Ахматовой в «Эхо», где дверь разделяет времена), глухой, символизирующей отгороженность от мира или, по крайней мере, попытку отгородиться от него (редко удачную). Эта обратная перспектива, возникающая прежде всего в поэзии Александра Галича, резко контрастирует с семантизацией «дверной» темы у других шестидесятников. Сосредотачиваясь на конкретной предметности и быте — в отличие от упрощенной метафизики Окуджавы, Галич обнаруживает возможности прямо противоположной репрезентации «дверной» семантики. Впрочем, и у него, как и у остальных поэтов этого времени сама дверь выступает максимально абстрактной: детализация и эпитеты практически никогда не сопровождают этот мотив (разве что «черные двери», что также не добавляет конкретики, а скорее выводит дверной мотив в ту же сферу метафизики). Деревянные двери, металлические или
противопожарные двери (как в тексте «Занялись пожары») — не столь важны детали, сколько возможность запирания дверей, наличия замка или ключей, которые редко выступают действительно надежным средством. Дверь в поэзии шестидесятых годов — открыта, легко проницаема, но, если у Окуджавы или Бобышева эта черта коннотируется абсолютно положительно, то у Галича эта доступность миру скорее страшна и опасна. Поскольку одним из важнейших и трагических противопоставлений в текстах Галича является частное / общественное, а «дверь» оказывается не в силах защитить частное пространство от коллективного и открытого, не выполняет своей функции. Но у других шестидесятников дверь чаще всего разделяет не пространства (свое и чужое), а времена, абстрактные категории и людей, и распахнутость двери оказывается в этом смысле ее безусловным достоинством.
