Тютчевиана

Cайт рабочей группы по изучению
творчества Ф. И. Тютчева

 

Кляус Е.М., Погребысский И.Б., Франкфурт У.И.
Паскаль (Фрагменты)

Кляус Е.М., Погребысский И.Б., Франкфурт У.И. Паскаль (1623–1662). – М.: Наука, 1971.

С. 309

10

Отчетливо выступает «паскалевская струя» в философской лирике Тютчева. Зная Паскаля, перелистайте Тютчева, – и у вас непременно возникнет ощущение, что стихи замечательного русского поэта, полные напряженной мысли, с их какой-то щемящей вселенской тоской, со стремлением «постичь загадку бытия» и «глубину души людской», с их религиозной образностью и элементами мистицизма, – стихи эти определенно сродни, по самой сути своей, «Мыслям» Паскаля. Назовем некоторые из них: «Ночные голоса», «Смотри, как на речном просторе», «Дума за думой, волна за волной», «Как дымный столб светлеет в вышине», «Певучесть ость в морских волнах», «Фонтан», «Как океан объемлет шар земной», «День и ночь», «Наш пек», «О, вещая душа моя», «Природа – сфинкс», «На смерть брата». «Сегодня, друг, пятнадцать лет минуло», «Последний катаклизм»...

Поэт спрашивает:

Скажите мне, что значит человек?
Откуда он, куда идет, –
И кто живот под звездным сводом?
(«Вопросы»)

Его, как и Паскаля, угнетают бездны мироздания и бытия:

Кто смоет молвить: до свиданья!
Чрез бездну двух или трех дней?
(«Увы, что нашего незнанья...»)

Небесный свод, горящий славой звездной,
Таинственно глядит из глубины,
И мы плывем, пылающею бездной
Со всех сторон окружены.
(«Как океан объемлет шар земной»)

В природе – «созвучье полное», «невозмутимый строй» и гармония. И только между человеком и природой – вековечный разлад.

Откуда, как разлад возник?
И отчего же в общем хоре

С. 310

Душа не то поет, что море,
И ропщет мыслящий тростник? [1]
(«Певучесть есть в морских волнах»)

В другом месте, варьируя эту же мысль, вглядываясь в новые оттенки ее и грани, поэт вопрошает:

Что ж негодует человек,
Сей злак земной?..
(«Сижу задумчив и один»)

А что же отвечает природа на этот его «души отчаянный протест»? Ответ у нее – неизменный, неумолимый, для всех и на все времена единственный:

Поочередно всех своих детей,
Свершающих свой подвиг бесполезный,
Она равно приветствует своей
Всепоглощающей и миротворной бездной.
(«От оказии той, что бушевала здесь»)

Валерий Брюсов писал: «В этом постоянном влечении к хаосу, к роковому для человека, Тютчев чувствовал свою душу «жилицею двух миров». Она всегда стремилась переступить порог «второго» бытия. И Тютчев не мог не задавать себе вопроса, возможно ли переступить этот порог, доступно ли человеку «слиться с беспредельным».

Уже в одном юношеском стихотворении («Проблеск») Тютчев дал отрицательный ответ на этот вопрос. Заглянуть в хаос можно лишь на краткое мгновение:

Мы в небе скоро устаем,
И не дано ничтожной пыли
Дышать божественным огнем.

Развивая эту мысль, Тютчев приходит к выводу, что всякое человеческое знание обречено на недостоверность. Сущность бытия – хаос, тайна; человеку хаос недоступен; следовательно, мир для человека непостижим. Поэтическое выражение этой мысли Тютчев нашел в сравне-

С. 311

нии «смертной мысли» с фонтаном. Струя водомета может достигнуть лишь определенной, «заветной» высоты, после чего осуждена «пылью огнецветной ниспасть на землю». То же и человеческая мысль:

Как жадно к небу рвешься ты!
Но длань незримо-роковая,
Твой луч упорный преломляя,
Свергает в брызгах с высоты.

Отсюда был уже один шаг до последнего вывода: «Мысль изреченная есть ложь». И Тютчев этот вывод сделал... Но если «мысль», т. е. всякое рассудочное познание, есть ложь, то приходится ценить и лелеять все нерассудочные формы постижения мира. И действительно, Тютчев с исключительным пристрастием относился к мечте, к фантазии, ко сну» [2]. Здесь же у поэта и соприкосновение с роковым, тайным, мистическим и та своеобразная религиозная «подцветка», которая придает тютчевским стихам совершенно особый колорит – от полнозвучной патетики до самоуничтожающей иронии. «Наличие религиозных мотивов и образов в лирике Тютчева, – отмечает К. В. Пигарев, – лишь свидетельствует, с одной стороны, о силе традиций, с другой – о настойчивом, хотя и тщетном, желании поэта «верить в то, во что верил апостол Павел, а после него Паскаль» [3].

(...)

С. 116

Hop-Рояль стал очагом, откуда янсенизм распространился на общество, но силы были неравными: янсенистов была горсточка, иезуиты же заполонили и королевский двор, и всю страну.

Монашеские ордена Энгельс назвал «жандармерией из монахов». Иезуитам среди них по праву принадлежит первое место. Любившие велеречие и высокопарность, иезуиты именовали себя «воинами Иисуса» («иезуит» – от латинской формы имени Иисус – Jesus). Их орден был создан Лойолой в 1534 г. со специальной целью – вести борьбу со всеми «врагами церкви», особенно с протестантами, а также «для распространения католицизма среди еретиков и язычников». Орден быстро укрепился, прекратившись в основное орудие так называемой католической реакции, которая к XVII в. охватила большинство европейских стран. В Италии, Испании и Франции протестантизм был почти уничтожен.

«Иезуиты во Франции, как и повсюду, вели фанатичную, реакционнейшую политику. Ненависть к протестантизму в любой его форме, алчность и честолюбие, сумасбродные мечты о всемирном католическом государстве под властью папы и иезуитского генерала – вот что ими руководило. Они были совершенно равнодушны к национальным интересам Франции, подрывали хозяйственное благосостояние страны, разжигали истребительные рели-гиозные войны, сплачивали и ожесточали силы католиче-ской реакции, доходили и до прямой государственной из-мены, когда стремились подчинить Францию испанским и австрийским Габсбургам» [4]

Иезуиты распустили свои щупальца по всему миру, им только никак не удавалось зацепиться в России. Одна из таких попыток имела место в 1629 г., когда Людовик XIII

С. 117

просил разрешить его подданным, купцам иметь на Руси свое духовенство, на что было отвечено: «Ксенжанам, иезувитам и службе римской не быть, о том отказать накрепко».

И лишь в 1690 г. специальным царским указом разрешено было жить в Москве двум ксендзам. Однако в указе имелась существенная оговорка, чтобы «под именем тех ксендзов в их ксендзовском платьи не жили б на Москве Иезуиты» [5].

Зато во Франции иезуиты чувствовали себя хозяевами настолько, что даже не обращали внимания на папские буллы. Все их боялись, боялись и ненавидели. Эта ненависть родилась вместе с орденом иезуитов и прошла через века. Казалось бы, за что их ненавидеть – ласковых, вкрадчиво обволакивающих, велеречивых? Что касается людей типа Арно, то у них чувство ненависти безусловно являлось прежде всего классовым: ненависть буржуазии, еще не взявшей силу, к своему всесильному сопернику.

«Орден иезуитов будет всегда загадкою для Запада», – писал Ф. И. Тютчев в статье «Папство и римский вопрос с русской точки зрения» (1849). Не только враги христианской веры питают к ордену иезуитов «ожесточенную и непреодолимую ненависть, – говорит Тютчев. – Нельзя также скрыть от себя, что многие католики – и притом наиболее искренние, наиболее преданные своей церкви, от Паскаля и до наших дней, – не переставали, из поколения в поколение, чувствовать открытое, непреодолимое отвращение к этому учреждению». Далее Тютчев касается вопроса глубокого и тонкого: «Такое расположение духа значительной части католического мира создает, быть может, одно из самых потрясающих и трагических положений, в какие только может быть поставлена человеческая душа. В самом деле, невозможно вообразить себе более глубокой трагедии, чем та борьба, которая должна происходить в сердце человека, когда, поставленный между чувством религиозного благоговения... с одной стороны, и отвратительной очевидностью, с другой, он усиливается замять, заглушить свидетельство собственной совести, лишь бы не признаться самому се-

С. 118

бе, что между предметом его поклонения и предметам отвращения существует тесная и бесспорная связь» [6].

(...)

С. 290

Ученики и последователи Сопт-Симона (Базар и др.) констатировали: «Общество нападает па иезуитов – это превосходно: значит, слова Паскаля и Вольтера не пропали даром» [7]. В то же примерно время, тревожась, престарелый Гете говорил о мракобесии, «которое угрожает вернуться вместе с иезуитами» [8]. Враждебность к иезуитам все росла, пока в 40-е годы не развернулась широкая против лих кампания. Историками Мшило и Кипе был опубликован острый памфлет «Иезуиты». Мишле и Кипе читали публичные лекции, разоблачающие иезуитов. Страшные их преступления изобразил в романе «Вечный жид» Эжен Сю. Добролюбов писал: «Париж сбегался на лекции Мишле и Кино, газеты проповедовали крестовый поход против иезуитов...» [9] И в другом месте: «Мишле и Кино в своих бранных лекциях 1843 г. прямо говорят: «Кто такие иезуиты? Это – контрреволюция, это смерть свободы» [10].

А поэт Ф. И. Тютчев в статье «Папство и римский вопрос» (1849) писал: «Орден иезуитов будет всегда загадкою для Запада: это одна из тех загадок, ключ к которым находится за его пределами. Можно не без основания сказать, что иезуитский вопрос слишком близко затраги-вает религиозную совесть Запада, чтобы Запад мог когда-нибудь разрешить его вполне удовлетворительным образом». И далее: «Конечно, самое красноречивое, самое убедительное из всех оправданий, какие выставлялись в пользу этого знаменитого ордена, заключается в той ожесточенной и непримиримой ненависти, которую питают к нему все враги христианской веры; но, признавая это, нельзя также скрыть от себя, что многие католики – и притом наиболее искренние, наиболее преданные своей церкви, от Паскаля и до наших дней, – не переставали, из поколения и поколение, чувствовать открытое, непреодолимое отвращение к этому учреждению. Такое расположение духа значительной части католического мира создает, быть может, одно из самых потрясающих и трагических положений, в какие только может быть поставлена человеческая душа.

С. 291

В самом деле, невозможно вообразить себе более глубокой трагедии, чем та борьба, которая должна происходить в сердце человека, когда поставленный между чувством религиозного благоговения... с одной стороны, и отвратительной очевидностью, с другой, он усиливается замять, заглушить свидетельство собственной совести, лишь бы не признаться самому себе, что между предметом его поклонения я предметом отвращения существует тесная и бесспорная связь» [11].

В ходе этой борьбы опять было поднято имя Паскаля, а его «Письма к провинциалу», несколько раз переизданные, вновь стали читаемой и злободневной книгой. Вот что говорит анонимный автор в предисловии к «Письмам»: «Среди громких и звонких, трескучих и певучих похвал Паскалю геометру, физику и художнику слова все еще слышится затаенная злоба против Паскаля моралиста и янсениста. Паскаль все еще остается опасным противником, против которого употребляются те же недостойные средства, что и двести сорок лет тому назад» [12]. Эти слова – убедительное подтверждение, что Паскаль не перестал быть действенным оружием.


[1] Здесь и ниже курсив в стихах Тютчева наш. – Ред.

[2] В. Я. Брюсов. Ф. И. Тютчев (Критико-биографический очерк). В кн.: «Полное собрание сочинений Ф. И. Тютчева». СПб., 1913, стр. 32.

[3] К. В. Пигарев. Жизнь и творчество Тютчева. М., 1962, стр. 196. (Курсив наш; это – подлинные слова Тютчева. – Ред.)

[4] Д. Е. Михневич, Очерки на истории католической реакции (Иезуиты). М., 1953, стр. 120.

[5] Там же, стр. 208.

[6] Ф. И. Тютчев. Полное собрание сочинений. СПб., 1913, стр. 316, 317.

[7] «Изложение учения Сен-Симона». М., 1961, стр. 115.

[8] И. П. Эккерман. Разговоры с Гете. М. – Л., 1934, стр. 812.

[9] Н. А. Добролюбов. Собранно сочинений в 9 томах, т. 1. М. –Л., 1961, стр. 462.

[10] Там же, стр. 486.

[11] Ф. И. Тютчев. Полное собрание сочинений. СПб., 1913, стр. 316–317.

[12] «Письма провинциалу», стр. IX.

НаверхПерейти к началу страницы
 
  © Разработчики: Андрей Белов, Борис Орехов, 2006.
Контактный адрес: [email protected].