стр. 291

     А. Воронский.

     Ф. Дан. Два года скитаний (1919 - 1921 г.г.). Берлин, 1922, стр. 267.

     Книжка Дана хороша в том отношении, что наглядно показывает, до какой политической обывательской пошлятины дошли вожди современного российского меньшевизма.
     Дан "из прекрасного далека" повествует о своих скитаниях в Советской России. Тут и Москва, и "подвохи" т. Семашко, и Екатеринбург, и трудовые армии, и польский фронт, и с'езд советов, и Петроград, и Петропавловская крепость, и Дом Предварительного Заключения, и Ч. К., и Бутырки, при чем Ч. К. отведено почти две трети книжки. Рассказано об этом всем и многом другом с целью показать: вот как бессовестно обращаются большевики с хорошими, взаправдашными социалистами.
     Цель, однако, едва ли можно считать достигнутой. Относительно Ч. К. гораздо лучше выходит у эс-эров. Те рассказывают с дрожью в голосе, с выкатыванием глаз, с выкриками, стенаниями и проклятиями (их книжка: "Че-ка"). Начнут повествовать, например, о "комиссаре смерти" или еще о ком-нибудь, - вспомнишь и Рокамболя, и романы Дюма, и Шерлока Холмса, и Пинкертона, и Луи Буссенара. Вообще очень чувствительно и с интригой.
     У Дана - ни чувствительности, ни интриги.
     "Встретили мы новый год весело, - повествует Дан о своем вынужденном пребывании в Ч. К. - Сначала в коридорах одиночного корпуса был устроен организованный домашними средствами литературно-музыкальный вечер. Потом мы разделились по фракциям, и каждая фракция встречала новый год особо; был ужин, удалось достать немного вина. С часу ночи открылся общий "бал", продолжавшийся до самого утра" (237 стр.).
     Так нельзя. Такие признания и описания чего доброго могут, пожалуй, подвести только эс-эров, у которых В.Ч.К. размалевана хуже ада, что в старые времена лубочными издателями навязывался долготерпеливым простачкам, окуровцам и купцам, жаждавшим покаяния.
     Конечно в Ч. К. очень тяжело сидеть,

стр. 292

говоря вообще. Здесь никакой Америки Дан не открыл. Тюрьма есть тюрьма. Нужно также помнить, что в Ч. К. сидели в 1919 - 1921 г.г. враги Советской власти, когда шла на фронтах ожесточеннейшая гражданская война, когда ни Антанта, ни белые генералы, ни эс-эры, ни меньшевики в сущности не стеснялись ничем в выборе средств борьбы с республикой советов. И если бы у Дана была хоть капля политической порядочности, то он вспомнил бы о меньшевистских и эс-эровских тюрьмах в Поволжье, Архангельске, Тифлисе и т. д., и на-ряду с ними, наверное, побледнели бы описываемые им порядки в Ч. К. В сущности "порядки" эти в отношении к Дану сводились, как это явствует из его книжки, к очень внимательному и предупредительному отношению: находились "доброжелатели", "старые знакомые" его "узнавали", за него "хлопотали", предупредительно возили на автомобилях президиума В.Ч.К. и т. д. Значительная часть повествования посвящена именно этому. Это - в моменты, когда в судорогах корчилась Советская Русь и изнемогала в борьбе. Ничего не возражаем против всех этих льгот и доброжелателей, но полагаем, что их было бы куда меньше, если бы "доброжелателям" из лагеря большевиков было бы известно, до какой политической обывательщины опустился вождь меньшевизма.
     Книга о скитаниях - тому вернейшее свидетельство. Ничем она от обычных белогвардейских интеллигентских писаний не отличается: зачеркните только всюду фамилию Дана. Может быть, те даже лучше, занимательней, ярче, агитационней, сгущенней.
     Дан четыре года пробыл в Сов. России. Побывал и на фронте, и на Урале, и в Питере, и в Москве, и в Ч. К. - какая скудость и узость наблюдений и материала! Какая обывательщина в восприятиях! Те же анекдоты и анекдотики, то же непонимание и неспособность осмыслить окружающее, то же неумение деть себя и жалкое прозябание в величайшие годы величайшей революции. Все это читано и перечитано в белых газетах и книгах, слышано и переслышано в интеллигентских кружках.
     В одном месте своей книжицы, Дан с осуждением пишет о саботаже и саботажниках. Но перелистайте страницы - Дан сам занимался сплошным саботажем и только им. "Работа" Дана в Москве, в Екатеринбурге, на фронте сводилась к ничегонеделанию в учреждениях и к использованию своего служебного положения в интересах меньшевистского Ц. К., т.-е. к саботажу и к борьбе с Сов. властью. Понятно, что такой гражданин ничего, кроме камня за пазухой, за рубеж для Сов. России не вывез и не мог вывезти. До каких жалких пустячков позволяет себе вождь меньшевизма опускаться, показывает, между прочим, его рассказ о восьмом с'езде советов, куда он был приглашен президиумом В. Ц. И. К.
     "На с'езде, - утверждает Дан, - не было ни скрупула энтузиазма, и даже Ленина встречала аудитория "с явным холодком". И чтобы создать видимость "овации", Ленин прибег к театральному трюку, на который, признаюсь, я не считал его способным. Он стоял за кулисами, а на эстраду вышел как раз в тот момент, когда оркестр грянул "Интернационал", и вся четырехтысячная толпа поднялась с места. И было неизвестно, относится ли это вставание и последующие рукоплескания к гимну или к личности вождя..." (стр. 92). Признание за признание - признаться и мы не ожидали подобной глупости от Дана: Ленин, ищущий при помощи театральных трюков оваций - да это прямо перл. Картинка! Вот она лаборатория "для достоверных известий" блаженной памяти Сухаревки.
     Подобных "наблюдений" в книге Дана не мало.
     Побывал Дан на фронте и вывез оттуда: миллион бежит, миллион сидит, миллион ловит и водит - вот вши и Красная армия.
     И не становится колом распутный язык, и не лопаются бесстыжие глаза, и не багровеет от стыда и позора лицо!
     А между тем в об'ективе наблюдений Дана должны были быть и были факты иного порядка, только осмыслить их Дану не было дано. Повествуя о своем заключении в Петропавловской крепости, Дан рассказывает, как он занимался разложением

стр. 293

стражи. По словам Дана, дело подвигалось довольно успешно вперед. "Только один, умный и развитой, рабочий по происхождению, твердо стоял за большевизм... Он мне рассказал, что жил в Крыму и был мобилизован Врангелем. Жилось гораздо лучше и сытней, чем в Советской России. Но "барское" отношение офицеров к рабочим и солдатам - вот чего он не мог переносить, и вот ради чего он готов все простить большевикам. Здесь нет "бар". Мне еще раз пришлось наблюдать очень резкое выражение этой - многими как-то недостаточно оцениваемой - черты революционной психологии народа.
     "...Как-то один из эс-эров крикнул товарищам: - господа, идите к нам, будем петь. - Валявшийся на нарах красноармеец, только что добродушно беседовавший с кем-то из заключенных, вскочил как ужаленный, с покрасневшим лицом и сверкающими глазами и грубо крикнул: не сметь говорить "господа". Сердце мне режет это слово. Будете говорить "господа" всех запру по камерам" (стр. 141 - 142). Дану кажется, что кто-то недостаточно оценил эти черты революционной психологии народа. Недооценил... Но ведь в этих чертах вся суть, весь смысл и все содержание октября! Недооценил прежде всего сам Дан, ибо в противном случае он понял бы всю пустопорожность своих рассуждений о буржуазном демократизме в отличие от советской, "партийной" диктатуры, коими пропитана вся книга. В глазах рабочих и красноармейцев только октябрь с корнем вымел "бар", только октябрь дал ход подлинному "демосу". Этого Дан не понимает. И потому-то шамкает: недооценили.
     Дан пользовался своими связями с большевиками, пользовался своим служебным положением, чтобы устраивать и обделывать дела меньшевистского Ц. К., прикидываясь легальной оппозицией. По сути же дела он был и есть такой же активный враг республики Советов, как любой эс-эр. Товарищем Радеком в "Правде" уже были отмечены замечательные и характерные рассуждения автора об оптимистах и пессимистах во дни Кронштадта. Из этих рассуждений с совершенной очевидностью явствует, что Дан стоял в сущности на точке зрения свержения Сов. власти, только момент считал неподходящим (см. стр. 110 - 113).
     Вообще всем своим тоном и настроением книга Дана подтверждает, что Сов. власть не сделала никакой ошибки, предоставив автору возможность за рубежом присоединиться к хору контр-революционных клеветников.