стр. 287
А. А.
Сергей Григорьев. "Черемуха". Повесть. Изд-во "Поморье", Москва 1922 г., стр. 73.
Есть такие деревья черемухи, которые цветут ближе к осени. Есть и люди, не ко времени, поздновато зацветают. "Летом черемуху об'едали черви до тла, а к августу, когда черемуховые ягоды кругом в садах давно поклеваны скворцами, старая черемуха в закоулке, где княжил неряшливый запах людей, одевалась веселой, легкой листвой, распускала кисточки и зацветала". Так в сердце, до тла об'еденном временем, поклеванном заботами, к самой осени жизни вдруг зацветает юное чувство того особенного, что немногодумные люди называют любовью, скептики - страстью, а Сергей Григорьев - просто черемухой.
Таков старик Флегонт Маркелыч. Нижегородский Мефистофель нижегородского Фауста - студента Миши. Он оказался несчастнее Гетевского Фауста. Тот хоть в согрешении своем испил, вкусил красоту Маргариты. Миша же, подаривший букет осенней черемухи Леночке, растерял все ее симпатии, отлетевшие к старику, как цвет черемухи, гонимый ветром. Старик Флегонт Маркелыч, постукивающий палочкой, шагая в гору в ночную пору, одержимый адской тоской - "Сподоби, Господи, согрешить" - повлек за собою Мишу в ярмарочно-трактирный ад и сжег его там и себя и виновно-невинную Шушанику. Нож большой, поварской нож, который хорошо резал телятину, порезал их троих. А Леночка, оставленная в стороне, вырвавшаяся, как петух, которого на корме хотел поваренок зарезать, исчезла в волжском сиянии, на пароходе, утонула в этом сиянии, как для Миши, так и для Флегонта Маркелыча. Петух, который вырвался из-под ножа повара и бросился в Волгу, тоже утонул в синих волнах, в белых пенах.
Таков круговорот замечательной по изяществу и по цельности поэмы "Черемуха", названной автором скромно - повестью.
К сожалению, не знаю, когда писана эта поэма, но спокойный стиль ее, отсутствие бьющей в глаза выдумки и ширококрылый русский язык, который несет и качает над Волгой видения, кажущиеся автору - доказывают большое эстетическое спокойствие, с каким писаны строки этой повести. В современной нам литературе, которая подчас искажает лица людей и души выворачивает наизнанку, такое явление довольно редкое. Поэтому "Черемуха" производит большое впечатление.
Кроме того, автор видимо хорошо ориентирован в русском языке и выбирает слова с большой тщательностью. Так, например, в приведенной выше цитате С. Григорьев говорит: "княжил неряшливый запах людей". Мало вдумчивый автор, наверное, сказал бы просто: "царил", да еще, пожалуй, добавил бы - "скверный запах". Черемуха же росла как раз там, где был только "неряшливый" запах людей. А "неряшливый" и может только княжить, а не царить. Или еще: воздух "заострился" (это августовская ночь), "целомудренный дух черемухи", "заикнувшийся холодок ожидания" и т. д. Все это выдает серьезность, вдумчивость автора. Такое отношение к слову дало С. Григорьеву большое преимущество для того, чтобы с первых же слов его книги читатель попал в "заостренный" воздух и "целомудренный дух черемухи" и чтобы слово от слова, дальше и дальше в душе читающего нарастал "заикнувшийся холодок ожидания". И тяжелый кровавый конец обагряет синий блеск Волги, так искусно нарисованный автором. Черемуха старая, кряжистая загубила целомудренный цвет свой, загубила свой белый цвет. Не потому ли загубила, что земля, где росла эта черемуха, была "загажена людьми"?