стр. 310

     Я. Шафир.

     "СОФЬЯ ПЕРОВСКАЯ" (МАТЕРИАЛЫ ДЛЯ БИОГРАФИИ И ХАРАКТЕРИСТИКИ). Н. АШЕШОВ. ПЕТЕРБУРГ. 1921 Г. 142 СТР.

     В предисловии автор следующим образом определяет свою задачу:
     "Задача настоящей моей книжки, как и намеченных далее работ ("А. И. Желябов", "Н. Рысаков", "Дегаев"), - скромная и ограниченная - дать в популярной форме чисто хрестоматийную сводку, по возможности всего имеющегося литературного материала, рассеянного по многочисленным источникам, собирание которых в настоящее время столь затруднительно, и тем самым облегчить читателям знакомство с революционными деятелями прошлого"... К сожалению, автор в своей работе вышел за пределы поставленной себе задачи - "дать в популярной форме чисто хрестоматийную сводку" о революционных деятелях прошлого и сплошь и рядом сопровождает цитаты из работ "революционных деятелей прошлого" своими рассуждениями, вызывающими иной раз недоумение.
     Приведя, напр., цитату из "Записок революционера" П. Кропоткина об его плане, предложенном кружку чайковцев, вести агитацию в пользу конституции в высших и придворных кругах и его сожаление о том, что впоследствии рядом с подпольной деятельностью Исполнительного Комитета партии "Народной Воли" не велась параллельная агитация в Зимнем дворце, Н. Ашешов пишет: "Кропоткин стоял тогда на жизненной точке зрения. Впоследствии самый крупный народоволец А. И. Желябов стоял в плоскости тех же взглядов, когда говорил о необходимости единения всех живых сил страны для борьбы с гидрой самодержавия". По поводу того же плана, непринятого чайковцами, наш автор делает такого рода ироническое замечание: "факт тот, что политика тогда стояла не только не в плане действий, но была запретным плодом, была грехом против святого духа социалистического штурмового порыва и прорыва вперед" (Гл. 7-ая: "Кружок чайковцев", стр. 23).
     Мы, конечно, не думаем утверждать, что чайковцы признавали политическую борьбу, но мы должны все же заметить, что "жизненная точка зрения" П. Кропоткина, проявленная им в проекте вести агитацию в Зимнем дворце, если и может быть названа политикой, то во всяком случае фантастической, нереальной.
     Взгляд Желябова "о необходимости единения всех живых сил страны для борьбы с самодержавием" отнюдь не подтверждает мысль автора "хрестоматийной сводки" о том, что "самый крупный народоволец стоял в плоскости тех же взглядов", что и Кропоткин, ибо следовало бы раньше доказать, что и в Зимнем дворце обитали "живые силы"...
     Если подобного рода комментарии вызывают недоумения, то психологические изыскания Н. Ашешова иной раз вызывают просто чувство досады.
     Говоря в главе 20-ой (заметим кстати, что название отдельных глав отличаются бойкостью и хлесткостью бульварных романов. Означенная глава называется: "В стане террористов. Желябов и Перовская") о любви Перовской к Желябову, Н. Ашешов таким образом живописует найденный им "психологический фактор": "Жизнь Перовской сложилась так, что ее сердце было забронировано от страстных увлечений, свойственных вообще людям"... "Но когда приходит двенадцатый час и для такой забронированной души, и сердце тает, несмотря на замораживание его суровостью долга, служением исключительно возвышенному идеалу, тогда природа получает полноту реванша, и сердце отдается порывам чувства с повышенной углубленностью" (стр. 73).
     Этими психоаналитическими пошлыми благоглупостями автор пытается объяснить тягу Перовской к деревенским поселениям, к работе в

стр. 311

деревне в 1879 году после ее вступления в партию "Народной Воли". Между тем для объяснения указанной тяги имеется достаточно данных у того же Н. Ашешова. Бывшую землевольку и социалистку, не признававшую политической борьбы, Перовскую все время тянуло в народ, через который единственно, по мнению землевольцев, и возможно было осуществление социализма. В террор Перовская ушла исключительно благодаря тому, что в 1879 году возможности работать в деревне не было. Об этом красноречиво свидетельствует рассказ О. В. Аптекмана ("Из истории революционного народничества").
     Совсем тяжелое впечатление производит глава 28 ("От цареубийства до ареста"), сплошь насыщенная психологическими изысканиями. Как известно, после цареубийства С. Перовская, больная, измученная лихорадочной работой, непрерывными арестами товарищей и подлостью "всех живых сил общества", не только не оставляет Петербурга, где ее разыскивают сотни царских агентов, но и продолжает лихорадочно работу по изготовлению и выпуску прокламаций, очищению квартир провинившихся товарищей, намечает план освобождения арестованных по делу первого марта.
     Все писавшие о Перовской с благоговением отмечают эту последнюю страницу героической революционной работы Перовской.
     Н. Ашешов же нашел, что как раз в это время в Перовской говорила больше женщина, чем революционерка. Дело в том, что Софья Львовна, узнав, что арестованный Желябов на допросе назвал себя организатором дела 1-го марта, сказала: "верно, так нужно было". Вера Перовской в Желябова наводит автора на размышления. "Природа получает реванш", Перовская - мол "судила только, как женщина". "Всю свою жизнь иронически и свысока относившаяся к сильному полу, она (Перовская. Я. Ш.) кончила признанием своего поражения" (стр. 112).
     В указанной главе есть еще ряд подобных психологических углублений.