стр. 3

     Георгий Шенгели.

     ПОРУЧИК МЕРТВЕЦОВ.

     Четыре бьет. Чиновный люд (теперь
     Одетый столь пестро и неказисто,
     Что формуляры стонут от желанья
     Стать гневными скрижалями прорух)
     Спешит домой. Но, как и встарь, - писцы
     Бегут великолепной мелкой рысью,
     Столоначальники - шажком проворным
     С приличною припрыжкой, генерал же
     Почти стоит: столь тяжелы чины.

     И вот прошли. И опустела площадь,
     И солнце вновь булыжники считает,
     И по стенам горячий ветер хлещет,
     У блудной курицы вздувая хвост.

     Пять пробило. Расхлябанная дверь
     Адмиралтейства испустила визги,
     И невысокий вышел офицер.
     Расправил он кирпичное плечо,
     Кирпичным ликом кувырнулся в небо
     И сладко дух известки потянул:
     Покинута сургучная Валгалла.

     Он пал в бою. Давно: пятнадцать лет.
     Пал в первой схватке юности и мира.
     Он был поэт. Как некие канцоны,
     Он вызубрил Регламент и Устав,
     И Муза Государственныя Службы
     Его на броненосец привела,
     Его морской болезни обрекла,
     На каждой вахте усыпляла нежно, -
     И адмирал Онагренко однажды
     Себе в больную печень пробурчал:

стр. 4

     "Нет, плох наш Мертвецов; нет, керосину
     "Не выдумать ему. И у него
     "К тому же и фамилия такая:
     "Кладбищенская..." и велел отчислить.
     Исполнено. Его из мичманов
     В поручики переименовали,
     Зачислили в Адмиралтейство, - и:
     Пятнадцать лет прошло, как дней пятнадцать.

     Так пал в бою поручик Мертвецов,
     Так он попал в сургучную Валгаллу, -
     На службе там дремал он, а ночами
     Его глушил бессновиденный сон.
     Да, лишь один за все пятнадцать лет
     Ему в насмешку подлый сон приснился:
     Сидит он нагишом в степи и видит:
     Вдали идут покойники, в порядке
     И по ранжиру, тоже нагишом;
     И каждый тащит курицу под мышкой,
     Ощипанную, гнусную на вид.
     Подходят чередой к нему, слагают
     У ног его всю эту падаль, тихо,
     Таинственно и ласково шепча:
     "Учителю, учителю"... И в страхе
     Проснулся унизительном поручик.
     Курятины с тех пор не ел он вовсе.
     Боялся спать один, а спать вдвоем
     Боялся тоже: вдруг она задушит?
     Боялся видеть зубы: не смеются ль?
     Что брюки сзади лопнули, - боялся,
     И потому приосенял свой зад
     Эгидою: обтерханным портфелем...

     Вот вышел он; опасливо взглянул
     В конец проулка, где синело море,
     Стремительно раскачивая лодки.
     И отвернулся, чувствуя, как жар
     От ног тошнотно подымался к горлу.
     Пришел домой. Сглотал холодный суп
     И погрузился в "Тайны венценосцев".
     Потом стоял: средь комнаты стоял.
     Потом пошел гулять, - но тут обида
     Нежданная ошпарила его:
     Три вывески на перекрестке рдели:

стр. 5

     "Я. Малкин" пламенело на одной.
     Другая "И. Я. Малкин" возглашала,
     "А. Я. Бакши", смеясь, орала третья, -
     И этой нарочитой срамотою
     До мозолей был уязвлен поручик:
     "А я Бакши, а ты, мол, Мертвецов,
     Покойничек, кладбищенское имя..."
     И каблуком по штукатурке брякнув,
     Поручик пулей ринулся домой,
     Сжав зубы и портфель нещадно скомкав
     И поминая предков и потомков.
     А поздней ночью он сидел, склонясь
     Над новою тетрадью, и старался
     Начать "Воспоминанья моряка".
     Но начертал: "И вообще мне скушно".

     Но там не очень скучно было. Там:
     На Свалках, на Нахаловке, на Глинке.
     В каменоломнях в эту ночь сошлися
     Забродчики, фронтовики, гамзеи
     В пятнадцатикопеечных брылях,
     В клеенчатых фуражках, в бескозырках;
     Там стрекотал фальцет пропагандиста,
     Там голос рыбака норд-остом рявкал,
     Винтовки лязгали, и ржавым звоном
     Отряхивался пулемет. Там голод
     Не лодочками простирал ладони,
     А свертывал их в кулаки, венчая
     Шипом кастета. С Севера текли
     Сермяжные фаланги, и матрос
     С двумя серьгами, пьяный и кудрявый,
     Захлебываясь "Яблочком", сияя
     "Авророю" на двухаршинной ленте,
     Уже купал свой пыльный броневик
     В водах Салгира. И ему навстречу
     Взбухал и зрел Везувий потаенный.

     Уже два дня весь городок давился
     Икотой слухов. Кокаин в цене
     Поднялся очень. Протоиерей
     Постыдно окарнал власы седые
     И рясу снял. А многоумный Пуло,
     Магнат и столп, уж погрузил багаж
     На пароход, дрожавший под парами,

стр. 6

     И плакал в Думе, что "каменоломни -
     Гнездо для мирных жителей"... Патрули
     Слонялись офицерские... На утро
     Гудело все. Гудел толпою порт;
     Гудки ревели на заводе; выла
     Сирена канонерки на проливе;
     И с треском отлетали в вышину
     Лазуревые радио.

                                Поручик
     С утра засел в своем Адмиралтействе,
     Пеньку пытался нюхать и заклепки
     Рассматривать, - но суета вокруг
     То зайчиками по стенам вилась,
     То голосами гулкими и бегом
     По лестницам и комнатам плясала,
     То адмиралом в кабинет влетала,
     То сыпалась из портсигара на пол
     Тугими папиросками. Поручик
     Почуял вдруг, что - некогда ему,
     Что суматоха тарахтит по нем
     Как... мерзлая земля... по крышке... гроба.
     И полон торопливой скуки, вдруг
     Помчался к адмиралу Мертвецов.
     В чем дело? Что случилось? Почему
     Пятнадцать лет, пятнадцать тысяч лет
     Стоит Адмиралтейство нерушимо, -
     А нынче кто-то, где-то, почему-то,
     Откуда-то... Стук, суета, тревога...
     Но адмирала не было. У входа
     Сидели вестовые, развалясь,
     И - ни один не встал! Застыл поручик:
     Так вот оно что!.. "Встать! Ослепли?" Встали...
     "Я научу вас!" И помчался дальше.
     Но звуковые волны побыстрее
     Поручичьего бега. И услышал
     Себе вослед он: "Много вас найдется
     Учителей!" Все понял Мертвецов.

     Вдруг:
           Бич стальной хлестнул по городку
     Как сотни однотонных ксилофонов,
     Зазвякали граниты, и асфальты
     Затукали граниты, и асфальты
     Затукали. И вдруг - раз и другой,

стр. 7

     И третий, небо лопнуло с надсадой, -
     И время отвердело.

                   Мертвецов
     В свой кабинет влетел. Впервые в жизни
     Швырнул портфель. Образчики пеньки
     В чернильницу припрятал и, потея,
     Извлек наган из тесной кобуры.
     Сбежались офицеры к адмиралу.
     - Что делать? - Ждали. Вдруг пропел гнусаво,
     Как-будто эн произнося французский,
     Безносый телефон и в хрящ ушной
     Короткий выплюнул приказ: Прибыть
     В штаб коменданта. - Вышли. Город лыс.
     Сияют камни, ставни и решетки,
     Испуганным сияет потом лик
     Последнего пробеглого. И в небе
     Все тот же барабанщик заводной
     Частит неведомо где беглой дробью.
     А в штабе - дым. Там - жгут бумаги; там -
     Машинки размножают повеленье
     Не выходить на улицу, - и крабом
     Десятиногим бегают вдоль клавиш
     Подсиненные руки машинисток;
     Там - пьют; там - жабы красные томатов
     В содружестве с селедкой исчезают
     В горячих ртах; там - проволокой ржавой
     И радужной дреколье обвивают;
     Там - бомбы раздают; там - подымают
     На крышу гочкисы; и телефоны
     Без остановки энкают.

                             Поручик
     Под черепаший щит броневика
     Залез и ринулся по переулкам.
     Два дня метался в поисках врага,
     Заставами весь город рассекая.
     Но враг бесплотен, враг неуловим.
     Всегда он там, и никогда не здесь.
     Он разражается без толку вдруг
     Назойливейшей трескотней, он может
     Осесть воззваниями на заборах,
     Он может ощутиться под ребром
     Хорошеньким осколком. Если только

стр. 8

     Не ограждать пустынных улиц стражей,
     Не сыпать в ночь завесой огневою,
     Не выезжать все в новые кварталы
     Броневиками, - расплодится он
     И станет вездесущим... Скука, скук

     Враг отходил. Цеплялся за кладбище,
     За загородный сад, за мол, за бойни,
     В каменоломни всасываясь. Реже
     Вздыхали пушки. Смело засвистали
     Средь заводских окраин шомпола.

     А Мертвецов икал от злобы: где же,
     Где же они? И третьим утром, рано,
     Вдруг налетел своим броневиком
     На залп. Ответ. Ответ. Замокли? - Ладно!
     И разбивая двери и шкафы,
     Через четыре теплых перепрыгнув,
     Он выволок из-под железной крыши
     Остывший пулемет и связку лент
     Расстрелянных, и щуплого жиденка.
     "Фамилья?" - "Малкин". - "Малкин? Хорошо!"
     И вывели, и петлю закрутили.
     "Не надо мыла: за ноги повесим". -
     И шесть часов дрожало деревцо,
     И кровь сбегала из ноздрей, по векам,
     По лбу, на землю. В сумерки опять
     Приехал Мертвецов. - "Готов?" - "Еще бы". -
     "Ну, ладно". - И увидели солдаты,
     Как вдруг поручик побежал во двор,
     И курицу взволнованную вынес,
     И в небо смехом разевая рот,
     Внимая исступленному клохтанью,
     Ей ощипал грудь, спину и крыла,
     И тоже за ноги повесил, - только
     На шее у насмешника. - "Субботний
     Ему обед".

                И возвратился в штаб,
     Свою избывши скуку, и надменно
     Расстегнутыми брюками зевая,
     Как офицер - насмешек не страшась.

     1919 - 1921.