стр. 184

     Александр Буцевич.

     ВЫСШАЯ ШКОЛА И ДИКТАТУРА ПРОЛЕТАРИАТА.

     Ни один класс не может стать организатором общества, творцом и созидателем новых форм жизни без обладания наукой и техникой. Об этом достаточно красноречиво свидетельствует вся история от "тайной" (для непосвященных представителей низших классов) науки древнего Египта до нашего времени. Диктатура пролетариата и прочность Советской власти также настоятельно требуют, чтобы рабочий класс, достигнув решающего политического и экономического положения в Советской России, не ограничивался этим и вплотную подошел к вопросу овладения наукой и современной техникой - этими главнейшими рычагами современной культуры, как для создания своих кадров "красной профессуры" и "красных техников", так и для того, чтобы быть в силах приступить к заложению фундамента науки будущего социалистического общества.
     Если мы обратимся к прошлому, то увидим, что, так наз., эпоха "Возрождения" была одновременно эпохой выступления на историческую арену тогда еще совсем юного и нарождающегося класса буржуазии и вместе с тем послужила толчком к "возрождению наук и искусств". XVII и XVIII века - время наиболее успешной борьбы за власть уже находящейся в полном расцвете буржуазии англосаксонских и романских стран (Франции) со старым феодально-дворянским строем, также дает новый толчок к усиленному развитию научного знания. В это время наука достигает столь высокого развития, совершаются такие великие открытия, что современная наука эпохи наибольшего расцвета господства буржуазии и вместе с тем наибольшего расцвета техники, всецело опирается на наследие этих прошлых веков, поставивших изобретением математического анализа научное знание на новые рельсы "точных наук".
     Не может быть и сомнения, что и эпоха штурма пролетариатом твердынь капитализма послужит могучим толчком дальнейшему развитию знания. Подобно тому, однако, как растущая буржуазия в свое время заимствует от оставленного ей наследия феодальных веков лишь немногие здоровые крупицы истины и, откидывая все остальное, как ненужную "схоластику", строит

стр. 185

на этом, а также на наследии от античной цивилизации, как на фундаменте, свою собственную науку, точно так же нарождающееся социалистическое общество в лице рабочего класса, поступит и с наследием буржуазного мира: все ненужное, наносное, проводимое и проповедуемое в интересах правящей клики, оно отметет как ветошь, заменит своим... Конечно, полученное нами теперь наследие будет бесконечно большим, чем то, какое нарождающийся класс буржуазии взял от средних веков (и даже от эллинской культуры), но это не меняет сути дела. В первую очередь, несомненно, изменятся и методы научного исследования.
     Во время политического господства дворян, наука в западной и средней Европе была предметом роскоши феодального общества, требовала или большого богатства или покровительства меценатов, тщеславию которых служила, и вместе с тем была небезопасным делом подчас для ее адептов (костры инквизиции). В развившемся буржуазном обществе мы видим уже совершенно иное: ученый здесь занимает почетное положение в обществе, но наука по-прежнему остается замкнутой для непосвященных, служение ей нередко, в качестве ремесла, передается от отца к сыну, методы исследования остаются строго индивидуальными и в конечном результате образуется своеобразная замкнутая в себе научная каста с корпоративной солидарностью. В результате этой системы много самобытных талантов из народа не могут пробиться, заклевываются, а ученые кафедры занимаются нередко трудолюбивыми посредственностями. Это, конечно, принижает полет науки, но является неизбежным в качестве необходимого условия классового господства буржуазии и потому всемерно поддерживается ею. В этом смысле вся современная наука до математики и естествознания включительно, имеет выдержанно-буржуазный, классовый характер.
     Правда, либеральничающая часть буржуазии (к крайним разветвлениям которой нельзя не причислить и социал-оппортунистов, сторонников всяческих "легальных возможностей"), непрочь поиграть в "народные дома", "народные университеты", популяризацию науки, но именно поиграть, так как там преподается в сущности суррогат научных знаний и никогда не учат методам самостоятельной творческой научной работы, не приближают науку к народным массам, рвущимся к овладению знаний, а лишь "популяризуют" ее.
     Здесь, следовательно, мы видим не уступку, а лишь умный и тактичный шаг более дальновидной части "передовой" буржуазии, которая хорошо понимает, что грубое сопротивление стремлению овладеть знанием должно уступить место более тонким приемам умелого обхода сути дела, заменой знания суррогатом. Но если в тактике по этому вопросу у отдельных групп буржуазии и случается расхождение, то в основном у них расхождения быть не может и никогда добровольно буржуазия не сдаст этих позиций, не даст нарождающемуся социалистическому обществу, в лице борющегося за власть с буржуазией пролетариата, овладеть наукой и вполне понятно почему: ведь это ключ к господству и этот ключ в интересах буржуазии

стр. 186

должен остаться за семью замками для пролетариата. Вся эта греческая и латинская премудрость; на первый взгляд такая бессмысленная, глупая, "схоластическая", мертвящая душу ребенка постановка средней школы; сухой и малопонятный слог научных сочинений - все это имеет свой глубокий классовый смысл.
     Всем, вероятно, памятны знаменитые слова царского министра народного просвещения Дмитрия Толстого о "кухаркиных сынках". У страха глаза велики и черносотенный граф, очевидно, спутал стремление одиночек из низших сословий пробраться вверх по общественной лестнице с стремлением осознавшего себя труда овладеть наукой. Первое нисколько не опасно господствующим классам, наоборот, полезно, так как усиливает их за счет пролетариата энергичными и полезными молодыми силами и вместе с тем лишает трудящихся опасных для буржуазных господ положения вожаков, так как "приручает" последних, делая на худой конец из них социал-оппортунистов, парламентских говорунов из 2 и 2 1/2 Интернационалов, с титулом "доктора прав", последнее же, т.-е. стремление организованно овладеть наукой, научными методами, наоборот, крайне опасно для господствующих классов и в этом направлении буржуазия, конечно, не сдаст добровольно ни одной позиции.
     Западная Европа не так откровенна и не так глупа, как черносотенный аристократ-министр, она не говорит громких слов и вместе с тем, конечно, не боится выскочек, но латинский и даже греческий языки цветут там во всю (не встречая оппозиции ни в какой группе классов, в общем более выдержанной, чем наша былая русская буржуазия), с определенной целью. Радикально преградить дорогу к науке рабочему классу в целом, оставив лишь лазейки для ограниченного числа наиболее честолюбивых одиночек из народных низов и вместе с тем служить надежным средством "воспитания" будущих примерных чиновников, образцов "умеренности и аккуратности", подавлять слишком уже яркую (и потому опасную) индивидуальность, сводить все по возможности к среднему уровню посредственности (как известно, большинство умных людей в буржуазном обществе и выдающихся ученых отнюдь не из "лучших" учеников буржуазных гимназий с их культом памяти и подавлением всякой оригинальности в мышлении).
     Университеты по сравнению с гимназиями, конечно, в большей степени являются очагами знания, но и здесь стремятся в первую голову дать диплом, да некоторое количество заученных положений, а в некоторых странах (напр., Франция) студентов сплошь и рядом дрессируют как школьников. Поэтому хотя здесь и дается большая возможность проявить научную оригинальность, тем не менее де-факто для огромного большинства кончающих это лишь патентованная "фабрика дипломов" и ничего более и притом еще тщательнее охраняемая от всяких покушений низов, чем средняя школа...
     Несомненно, будущее общество пойдет по иному пути. Преодоление этих научных барьеров должно стать одним из существенных заданий стремящегося

стр. 187

к созданию социалистической культуры пролетариата. Реформа общего образования, которая позволит лучше определить наклонности детей, замена "народных" университетов для широких масс, скажем "пролетарскими", где не ограничивались бы лишь шаблонной популяризацией крох знания со стола науки богатых, но приблизили бы к слушателям (пусть в очень узкой области, быть может, по одному предмету или их группе) эту самую науку с ее методами вплотную и далее уничтожение, наконец, в более далеком будущем теперешних буржуазных "фабрик дипломов", таким образом, чтобы "диплом был ничто, а знание - все", широкая доступность этого знания - все это звенья того далекого и нелегкого пути, по которому нам предстоит сделать лишь первые робкие шаги.
     В процессе этой работы будет, очевидно, основательно пересмотрено наследие прошлого с тем, чтобы отделить плевелы от зерна. Драгоценным критерием в данном случае является материалистическое понимание всех экономических, социальных и жизненных явлений в форме диалектического материализма, как оно вылилось в трудах основоположников социалистической доктрины в половине прошлого столетия. Оно, несомненно, послужит рабочему классу путеводной звездой в лабиринте наследия буржуазной культуры и вместе с тем прочным фундаментом для науки будущего.
     Об организации науки будущего пока можно только гадать, так как хотя пути в общем и давно уже намечены, но в загоне в капиталистических странах, как вредные интересам правящих классов. Несомненно, однако, одно - приблизившись к народным массам и найдя себе сотни тысяч и миллионы сотрудников во всех областях знания и во всех уголках земного шара, посвящающих ей не профессионально, а из глубокого интереса к знанию часть своего досуга, - наука сможет выйти из душных городов и университетских аудиторий и заменить свои теперешние методы - ржавое наследие насквозь индивидуалистического буржуазного мира - новыми коллективистическими; массовые исследования, коллективное творчество станут при этом важнейшей ее двигательной силой.
     Слабые зачатки этого будущего живут и теперь среди нас: "союзы любителей" различных знаний с доступом туда и внекастовым ученым и просто любителям развиты в Германии и других странах; у нас в России некоторые ученые имеют подчас своих сотрудников "корреспондентов" в провинции, обращаются к ним за сведениями и делают соответствующие "сводки" (напр., проф. Кайгородов в "Петроградской Правде" о природе); существуют далее научные общества, как, напр., географические, астрономические, археологические и т.д., относительно более доступные и не-профессионалам ученым; наконец, у нас в Сов. России имеется и более революционная организация этого рода "ассоциация натуралистов". Все это, однако, только еще слабые начатки, скорее предчувствие будущего. В современном капиталистическом обществе им не суждено развиться, а или совершенно заглохнуть, или сойти на роль блестящей игрушки.

стр. 188

     Радикальная перестройка науки социалистическим обществом хотя и на очереди, но, однако, еще не близка. Все это дело более далекого будущего, требующее для своего развития не одного десятилетия. Перед нами же стоит сейчас более скромная по об'ему, но серьезная задача овладения современной буржуазной наукой и культурой, создание своих кадров ученых и техников, иными словами приспособление науки для нужд и целей пролетарского государства. Эта задача с одной стороны является необходимой предпосылкой для первой более длительной и широкой, а с другой стороны она вызывается конкретными насущными потребностями текущего момента нашей молодой Советской Республики, необходимостью овладеть производством путем создания кадра специалистов и техников из среды самих трудящихся, вышедших из недр рабочего класса и тесно спаянных с ним. Здесь, не посягая почти совсем на сущность и форму современной науки, рабочий класс стремится поучиться, "идет на выучку" в университетские аудитории и технические школы. Что важность завоевания науки всегда сознавалась рабочим классом, видно хотя бы из того, что одним из первых шагов Сов. власти было широко раскрыть двери высшей школы для всех желающих. Но мы уже видели, что главным оружием защиты буржуазной науки является ее трудная доступность, требующая большой предварительной подготовки, поэтому соответствующая декларация Наркомпроса оказалась, в сущности говоря, "покушением с негодными средствами", и мы и далее имели в высшей школе "белоподкладочное" студенчество, чуждое революции. Отсюда естественным выходом было создать при высших учебных заведениях подготовительные группы, где рабочий элемент смог бы получить необходимые предварительные знания, которые открыли бы ему доступ в высшую школу. Так родились рабфаки, вливающие особенно с 1921 г. мощные струи пролетарской молодежи в высшую школу. Затем следующим этапом был классовый прием студентов. Когда вторая ступень дала известные кадры молодежи с законченным образованием, естественно было использовать их, чтобы через профсоюзы и партию заполнить первые курсы высшей школы выходцами из трудовых слоев населения в особенности, конечно, из рабочего класса. Чрезвычайно важным является также упрощение преподавания, сокращение излишних предметов и курсов, большая доступность и наглядность изложения, преобладание практики и соответствующее сокращение курса высшей школы. Это выразилось в так называемой "трехлетней" реформе высшей школы, в создании нового устава высшей школы, который вводит предметные комиссии с голосом в них преподавателей и слушателей и тем самым низводит профессора с роли непогрешимого авгура к более демократическому (в отношении слушателей), и вместе с тем коллективному решению академических вопросов, и вместе с тем с сохранением права назначения "деловых" правлений обеспечивает проведение в жизнь этих начинаний. Для осуществления всех этих начинаний, наконец, Советская власть пошла по пути концентрации всего технического и вообще высшего образования в одном органе - Главпрофобре.

стр. 189

     Как реагировала профессура на это?
     Уже вопрос о сокращении курса до трех лет вызвал самое ожесточенное сопротивление, и, не преувеличивая, можно сказать, что эта совершенно необходимая реформа не проведена под разными предлогами даже там, где ее осуществление вполне обеспечено, путем сокращения безнадежно разбухших энциклопедических программ. А ведь, это тенденция к большей специализации, к большему практицизму программ вовсе не выдумка коммунистов, а опирается на опыт западной Европы и для Сов. России крайне необходимое начинание ввиду острого недостатка в специалистах. И тем не менее почти всюду мы видим стремление свести на-нет эту реформу, дать в три года лишь незаконченное образование, а двухлетнюю надстройку научно-исследовательских курсов обратить в естественное продолжение трехлетнего курса. Наряду с этим дружным сопротивлением в таком казалось бы невинном вопросе, мы видим и иные тенденции: не только приблизить курс к пониманию новой аудитории, а наоборот. Так, напр., в ряде с.-хоз. высших учебных заведений курс "высшей математики", бывший необязательным, даже, напр., в старом Ново-Александрийском институте, теперь именно является обязательным (и это когда подготовка нового слушателя, в особенности в области математики, так слаба!). Трудно не видеть тут основательных рогаток, сознательно вводимых для пролетарской части аудитории... А рабфаки и их взаимоотношение с высшей школой? Не буду касаться истории их происхождения. Отмечу только, что в настоящее время они насчитывают до 40 тысяч студентов и принцип разверстки приема в них между профсоюзами и партией и требование в числе условий приема годичного стажа у станка - достаточно гарантирует классовый состав этого авангарда пролетарского студенчества, идущего на завоевание знания. Все это, конечно, не слишком нравилось части профессуры - в результате трения правлений рабфаков с правлениями соответствующих ВТУЗ'ов, бойкот рабфаков частью профессуры и т.д. Например, в сельскохозяйственной "Петровке" в 1920 году, часть белоподкладочного студенчества, не без поддержки отдельных профессоров, оказывала даже попытку противиться открытию рабфака (а перенесение его в Москву и отрыв, следовательно, от "Петровки" - мечта очень многих). Но положение особенно обострилось примерно с осени прошлого года, когда для "делающей политику" в высшей школе части профессуры стало ясным, что Сов. власть справилась с заданием, и они получат тысячи студентов из пролетарских слоев, уже на основном курсе. В результате мы видим всюду глухую борьбу против студентов-рабфаковцев вплоть до уверения, что это "не настоящие студенты", а большевистские соглядатаи. В настоящее время враждебной рабфакам части профессуры даже удалось добиться комиссии по "согласованию" рабфаков с высшей школой, но... и только, так как ни на какие существенные уступки в этом вопросе Сов. власть, конечно, итти не может. А классовый принцип приема на основной курс высшей школы? Мне припоминается, как публично реагировал на слух о классовом приеме на заседании Совета по высшей с.-х. школе один из видных

стр. 190

и вместе с тем сравнительно "лойяльных" (вернее, умеющих сдерживать себя и приспособляться) профессоров, предупредивший, что если прием передадут "нам" (т.-е. профессуре), то они будут резать на испытаниях всех, командируемых партией и профсоюзами... Комментарии, я думаю, излишни. Другие были, правда, не так откровенны и именно поэтому порою, особенно в провинции, сумели извратить принципы приема до того, что в высшее с.-х. учебное заведение на Дону принято, напр., лишь... 6% командированных (это-то при классовых принципах приема!), из них что-то... 2% членов Р.К.П. То же самое имело место в ветеринарном институте в далеком Омске. Борьба и здесь шла упорная, как видно, и надо сознаться, что не везде и всюду мы, т.-е. представители интересов пролетариата, оказались победителями...
     В результате целого ряда отдельных выступлений политиканствующей части профессуры (особенно пресловутого Высшего Технического училища) движение это вылилось в так наз. "забастовку профессуры". Политический характер последней не подлежит никакому сомнению, особенно теперь, когда инициаторы, скромно выступавшие ранее с "экономическими" требованиями (умело используя наши промахи), теперь открыто говорят об академических "свободах" и о пересмотре устава высшей школы и пытаются провести нужное им в виде неподчиненных правлению "советов" и "президиумов" из профессуры на тех деловых совещаниях, которые Сов. власть в интересах улучшения дела в высшей школе так охотно созывает. Но может быть эти "свободы" и есть то необходимое, без чего высшая школа действительно не может обойтись, не может нормально существовать? Чтобы разобраться так ли это, необходимо ознакомиться ближе с историей вопроса. Борьба за "свободу" высшей школы (читай - ее профессуры) возникла, как противодействие вмешательству помещичьей касты в лице царского самодержавия в нормальное развитие нужной буржуазии высшей школе и здесь в качестве борьбы нарождающегося буржуазного класса с помещичье-феодальными пережитками - было несомненно прогрессивным явлением, так как профессура и идущее за ней студенчество выступали слева (правда, в очень узкой сфере) против диктатуры помещичьего самодержавия в стране. Совсем иное мы имеем теперь, когда та же кадетствующая часть профессуры выступает в интересах нарождающейся нэповской буржуазии справа против диктатуры пролетариата. Здесь мы имеем дело очевидно с определенным реакционным движением, откровенной попыткой наступления на завоевания революции в области овладения научным знанием. Поэтому если те или иные изменения (напр., выборность ректоров) в уставе и возможны, то в основном, конечно, он должен остаться без изменения, и попытки замены правлений "советами" и "президиумами" одностороннего состава, наступления на предметные комиссии и рабфаки должны быть конечно отбиты, как диктуемые не столько действительными нуждами высшей школы, сколько соображениями совершенно иного порядка наших политических противников. Другое дело те необходимые поправки и изменения к уставу и его приспособление к тем или иным типам высших учебных заведений, что должно деловым образом

стр. 191

улучшить положение высшей школы. (Эта-то последняя работа, однако, как раз гораздо меньше интересует профессуру!)
     Посмотрим теперь в самом деле так ли уже была стеснена инициатива профессуры до настоящего времени, существовала ли действительно такая непреодолимая инерция у соответствующих органов Советской власти, которая сводила на-нет все творческие усилия отдельных групп профессуры и тем вызвала теперь стремление к автономии? Легко убедиться в том, что в действительности ничего подобного не было уже хотя бы по тому необычайному росту высшей школы в провинции, шедшему помимо центра (и большею частью вопреки его желаниям), а также бесконечного числа кафедр, факультетов и т. п. Присматриваясь к плодам этой пресловутой "факультетомании", приходится говорить скорее о другом: о слабом и недостаточном контроле центра и вообще государственного аппарата над этой свободной инициативой отдельных профессоров и их групп. Умело лавируя между советскими органами, профессура в конечном результате пользовалась величайшей автономией, так как, в самом деле, где в мире возможно было бы, кроме Советской России, создание явочным порядком новых кафедр, факультетов и даже целых высших учебных заведений, коренное изменение программ этих учебных заведений и т. д. Итак, реально эта автономия была и притом достаточно широкая, и она конкретно показала неуменье профессуры без сдерживающего начала государственных органов организовать должным образом (хотя бы с буржуазной точки зрения!) высшую школу. Дутые университеты в десятках центров, факультеты без оборудования и научных сил, параллелизм кафедр факультетов (и программ этих последних) при числе слушателей, порою достигающем цифры... двух студентов! (напр., в лесном факультете Стебутовской с.-х. академии в Петрограде бок-о-бок с Лесным институтом, по поводу чего известный специалист, отнюдь не коммунист, Крюков летом прошлого года не без иронии писал, что каждый студент обойдется Республике в миллиард, т.-е. примерно этак тысяч в 50 золотом на теперешний курс, и что такой курьез "едва ли возможен где-либо еще в мире, кроме как... в Сов. России"), увеличение штатов высших школ на 300 - 700%%, крайний энциклопедизм преподавания и т. д., и т. д., - вот печальное постепенно ликвидируемое вмешательством уже государственной власти наследие этой явочной автономии. Итак, разумная политика в высшей школе - это упорядочение последней путем твердого управления высшей школой в деловом сотрудничестве со всеми составными элементами последней, в первую очередь с профессурой, на почве принципов, заложенных в уставе высшей школы. Не нужно забывать и о том, что далеко не вся профессура склонна к саботажу. Наоборот, многие как раз видные ученые и значительная часть особенно молодых сил склонна далеко итти навстречу Советской власти на почве деловой работы в высшей школе без камня за пазухой. Наша очередная задача поэтому суметь завоевать в большей мере, чем до сих пор доверие более передовой части научных работников

стр. 192

высшей школы, непосредственно сблизившись с ней и защитить должным образом ее интересы. Для этого в первую голову надо покончить с таким явлением, как, напр., использование реакционной части профессуры в качестве орудия против инакомыслящих научных работников, сокращения штатов (удаление под этим благовидным предлогом сочувствующих Сов. власти, что, увы, имело место) или аппарата КУБУ (такие скандальные истории, как зачисление по оплате А. К. Тимирязева в "начинающие" ученые, попытка не регистрировать одного видного ученого, за то, что он принял, видите ли, видный "советский пост" и т. д.). Наконец, должна быть начата решительная борьба с, увы, все еще достаточно распространенным явлением выдвигания научных ничтожеств на солидные кафедры исключительно по соображениям реакционно-политического характера. Для достижения серьезных результатов в этой нелегкой борьбе в первую очередь необходимо сплотиться коммунистической части профессуры и научных работников, так как только при их дружной и планомерной работе возможно будет создать среди ближе стоящих к советской платформе, а затем и колеблющихся и даже пассивных научных работников и настроение противоположное тому, которое создается в ученой среде враждебными нам классово-политическими группировками. Только тогда при все более и более пролетаризующейся (благодаря рабфакам) аудитории высшей школы и умело проведенному перелому в настроениях самой профессуры, можно будет считать теперешний антагонизм высшей школы и пролетарской диктатуры изжитым окончательно и без остатка в желательном для интересов рабочего класса смысле.