стр. 25

     Илья Эренбург.

     I.

     На площадях столиц был барабанный бой и конский топот,
     Июльский вечер окровавил небосклон,
     Никто не знал, что это сумерки Европы,
     Прощальная заря торжественных времен.
     Отшедший день, ты был высок и страден,
     От катакомб, где смертью попирали смерть,
     До самодержца, захлебнувшегося кровью рабьей,
     В кашне был ветер, бурю встретил серп. -
     Еще наш век - двенадцатый, а не первый,
     Еще не вскрыт мироточивый труп,
     И каждый камень падающей церкви
     Еще таит тепло его лобзавших губ.
     Но седина - на храмах. Тучен жрец забытый,
     Трибун велеречивый спит, и оскудел мудрец;
     Все - в житницах, поля пусты и осень сыплет
     Владыкам золото, а нищете - багрец.
     Раскрыты закромы. Зерно столетий топчет каждый,
     Сокровищницы опустели. Мертв закон.
     Табунщик-время освежает пажить,
     Нас отметая для иных племен.
     И с человека опадают ризы.
     Загроможденный мир пред ним велик и пуст.
     Опять, как на заре своей безумной жизни,
     Он чтит огонь в печи и хлеба кус.
     О радость жить на рубеже, когда чисты скрижали,
     Не встретить дня и не обресть дорог,
     Но видеть, как истаивает запад дальний
     И разгорается восток.

     II.

     Умер, глаз не закрыли и положили в гроб.
     Лавром увенчали, нарумянили хитро.
     Меч вложили в десницу,
     Чтобы мертвый правил и карал.
     Победителя торжественная колесница,
     Золоченый катафалк.
     ... И опять, опять в Версале маскарад,
     Вежливый поклон и слезы каменных наяд.

стр. 26

     Тиара Рима, роза Франции, России иноческой ряса,
     Поэт в священном багряце -
     И от всего осталась только розовая маска
     На мертвеце.
     За что сражается слепой хоругвеносец,
     Кого ты тщишься оберечь?
     Вотще рабы владычице подносят
     Не голову, но тысячи голов предтеч.
     Смердит столица мира, пахнет ладаном весна,
     Где зодчий строил - мусорщик взрывает пепел,
     И только память о былом великолепии
     Волнует племена.