стр. 213

     Под рубрикой: "ФАКТЫ."

     S.

     "ЛЕФ И МАРКСИЗМ".

     Под этим заголовком прошел 3-го июля 1923 года диспут в Малом зале Консерватории под председательством А. В. Луначарского, при участии лефов - Брика Третьякова, Крученых, Левидова и оппонентов т. т. Мещерякова, Мстиславского, Марголина, Логинова а также из публики т. т. Родова, Авербаха, Судакова. Диспут состоялся при необычайном стечении публики. Наплыв молодежи был так велик, что, после выступления докладчика, А. В. Луначарскому пришлось сделать перерыв и обратиться к аудитории буквально с следующими словами: "сейчас мы сделаем маленький перерыв в виду того, что вход в зал громят 600 студентов, а из них можно впустить 100".
     За отсутствием заболевшего Б. Арватова вводный доклад экспромтом делал О. Брик, остановившийся, главным образом, на путях приведших русский футуризм к Лефу. О. Брик, очерчивал границы Лефа приемлющего т. н. заумь и беспредметничество лишь как формальную лабораторию, но категорически рвущего с заумью и беспридметничеством, претендующим на эстетическую самоценность, а с другой стороны Лефа, отмежевывающегося от попытки строить новое искуство старыми формальными методами.
     Выступившие за т. Бриком оппоненты - марксисты обнаружили такой разнобой между собой по вопросам о возможности существования пролетарской культуры, что А. В. Луначарскому в своем заключительном слове пришлось урезонивать их и как то сводить у них концы с концами. Так т. Мещеряков отрицал самую возможность существования пролеткультуры и полагал, что искуство, это - "писание стихов" и "пустяки" которыми пролетариату некогда заниматься. Что же касается т. Логинова, то его возражения против Лефа сводились к трем основным голословным утверждениям - Леф это чертовщина, Леф - это половые (!) буржуазные вычуры, пролетариату Леф непонятен и ненужен.
     Правда нужно отметить, что аудитория оказалась несколько более разбирающейся в вопросах, чем эти ораторы и неоднократно прерывала их голословные заявления криками, шумом и даже свистом.
     С оппонентами не марксистами было еще хуже.
     Марголин повидимому выучил заранее свою патетическую речь, построенную по Цицерону, как прямое обращение к лефам.
     "Вы лефы"... начал он ее, обернувшися к лефам, но возмущенная публика потребовала говорить в залу. Марголин не сумел выйти из построения о "вы,

стр. 214

которые..." и из Цицерона получился конфуз. Уход его с трибуны был напутствуем соответствующими криками обрадованной аудитории.
     А следующий за ним оратор леф Левидов совершенно справедливо на замечание Марголина "чего добивается Леф, если все уже добито" - ответил - "т. Марголин еще не добит".
     Второй не марксист Мстиславский говорил гневно и ругал Леф пустым местом, причем ругал настолько энергично, что по одной этой энергии было ясно насколько слова "пустое место" было собственным пустословием Мстиславского. Кроме этого гнева был ряд весьма опять таки голословных хотя и достаточно высокопарных утверждений вроде: Революция проста. Революция - утверждение, потому что она есть творчество. От этого пахло доброй народнической метафизикой, но какого бы то ни было анализа Лефа по существу здесь и не ночевало.
     Левидов отвечал трем "М" - тт. Мещерякову, Марголину, Мстиславскому и подчеркнул, что 1) принцип "epater les bourgeois" не потерял своей активности и сейчас, 2) что нельзя аргументировать против Лефа тем, что его де нэпманы не покупают (рабфаковцы его купить не в состоянии) и 3) что нельзя быть революционером с 10 до 4 и мещанином с 4 до 10, ибо это приложимо к многим, проявляющим в области искусства крайний оппортунизм, и остающимся в политике и экономике прекрасным революционерами.
     Третьяков, отмечая основные линии продвижки Лефа, сказал, что:
     1) Революция, производя кардинальную социально экономическую перестройку, не может пройти мимо такого важного форта культуры, понимаемой в смысле классовой оборудованности, как искусство.
     2) Стихийное накопление буржуазным обществом ценностей (культурных в том числе) имеет тенденцию при диктатуре пролетариата переходить в организованное производство.
     3) Сопротивление, оказываемое новым эстетическим вкусам, есть сопротивление вкусов привитых буржуазной школой, питавшей нас классиками. Слишком сильно у многих бережливое отношение к тому комплексу вкусов, которое называется индивидуумом, "Я", именем, отчеством и фамилией. Люди боятся вытащить из себя хоть один кирпич, чтоб не нарушить стройность и целостность этого "Я".
     4) Леф не только литературная группа. Леф - везде, где идет преодоление косности быта, традиций, навыков, вкусов; работа ЦИТА и прочих тренирующих, тейлоризующих, стандартизующих учреждений - это тоже Леф.
     5) Леф упрекают, что он не "отображает" действительность. Понятно, ибо он строит словесные вещи, обслуживающие действительность. Леф считает что фиксация действительности методами кустаря - поэта и художника отжила свой век. У нас есть более точные методы фиксации - фотография, кино, протокол, граммофон и т. д.
     6) Почему Леф не дает "типы" сегодняшнего дня? Почему он не фиксирует "героев" нашего времени?
     Типы улавливались писателем буржуазного общества, как следствие стихийного процесса кристаллизации характеров под давлением определенной социальной среды. Леф скорей могут интересовать не стихийно возникающие типы, но обращики, "стандарты" людей, взятых в той или другой производственной установке.
     Какой может быть у Лефа интерес к индивидуальным героям, когда дело каждого производственного коллектива найти их и отметить в своей среде (напр. герои труда).
     7. Основная работа Лефа литературного в плане жизнестроительства - быть фабрикой языка, который до сего времени рос и развивался стихийно и свободно. Изучить его свойства и в живом пользовании им изменять его, предельно приспособляя к потребностям момента. Ценность заумников именно в этом плане - они были лефовской словоаналистической, словопробирной лабораторией.
     8. Что касается усвоения зауми - странно слышать упреки в непонятности от людей, которые, напевая заумные припевы к песням, не находят в этом ничего странного.

стр. 215

     9) Работа над языком - первая половина ставимой Лефом задачи. Приспособление слова к задачам коммунистической агитации - вторая половина. Смешно говорить об объективном отображательстве в пору заострения классовых противоречий, в пору классовой войны. Здесь нужен учет еще одной составной части т.-н. творческого процесса, а именно аудитории, на которую надо воздействовать словами. Учет аудитории вместо слепой работы художника на рынок - существенный принцип Лефа. Здесь мы подходим вплотную к понятию социального заказа.
     10) Только строя практически, утилитарно нужные для разрешения конкретных задач текущего момента вещи, поэт в итоге, поскольку его будут рассматривать в исторической перспективе, сумеет создать цепь вещей, отображающих его действительность более, чем любое нарочитое "отображательство".
     Родов и Авербах с одной стороны резко нападая на Леф за его "империалистическое" происхождение и протестуя против заумников (Авербах между прочим пытается бить заумников Демьяном Бедным), признают большую значимость для революции не-заумнического крыла Лефа. Родов отвечая Мещерякову на упрек, что книжки Лефа не раскупаются, замечает: "Конечно, Ходасевич имеет 5 тысяч буржуев, которые купят его книжку и положат ее неразрезанной на стол. Но пролетарский писатель пишет для рабфаковцев, для свердловцев, для рабочего, у которого может быть еще нет этой книжки, но на эту книжку записываются сотни в очередь. Это пролетарская культура или нет?".
     Большой интерес вызывает выступление из публики рабочего-рабфаковца Судакова. Он говорит: "нужно создать новую молодую культуру, чтобы похоронить буржуазную". "У меня создалось впечатление что футуристы и лефовцы больше всех боролись и громили буржуазную культуру". "Чувствуется что лефовцы ближе подходят к массовой культуре, чувствуется что-то близкое, чисто бытовое, пролагающее новопроектированную дорогу". Произведения лефовцев, говорит Судаков, "читаешь и не понимаешь, но, в конце концов, когда я прочел Маяковского и Левидова и пролог к Мистерии-Буфф, когда почувствовал, что преодолел, - то как будто сделал какое-то дело".
     Речь его прерывается аплодисментами, криками и овациями.
     Кто то из аудитории озлобленно бросает Судакову - "сапожник иди сапоги шить", на что Судаков отвечает "и сапоги сошью и здесь что надо скажу".
     В заключительном слове т. Луначарский солидаризуясь в точке зрения с т. Авербахом, принимает все меры к тому, чтобы отграничить себя от выступлений товарищей резко отрицавших пролетарскую культуру. Правилен его упрек т. Мещерякову о том, что культура это вовсе не "занятие пустячками" и не "писание стишков" "А строить государство? А писать законы - разве не культура?" говорит т. Луначарский.
     Далее т. Луначарский становится на защиту "наследства", оставленного нам буржуазной культурой и искусством, предостерегая от "увлечения производничеством". Он возражает против механизации, вносимой в искусство Третьяковым и говорит о форме и содержании, сюжетном и бессюжетном и наконец о художественной искренности, которую находит в большой доле у Маяковского, но которая "к сожалению задавлена крайней манерностью формы", которая может заставить думать, что за нею "нет глубины чувства".
     Далее усматривая в Лефе культ машины, т. Луначарский утверждает, что машинизация свойственна культуре индустриальной, но не пролетарской, и тут же обрушивается с одной стороны на т. Чужака (за его определение искусства, как жизнестроительства) а с другой на т. Мейерхольда за его якобы эксцентризм, который по мнению т. Луначарского является продуктом тунеядства буржуазных верхов.
     Выдвинув в оправдание искусства "стремление к прекрасному" "свободную фантазию" и "свободное стремление к идеалу", т. Луначарский все же приходит к выводу, что индустриализм, чувство города и машины, ощущение

стр. 216

ритма новой экономики, выражаемые Лефом, несут в себе "великие плюсы и в известной степени являются завоеванием".
     И финал речи т. Луначарского - отеческое предостережение молодежи не увлекаться Лефом; увлечение же это по его словам происходит потому, что "мы, оставляя позади (!) мировую культуру, у кого то должны учиться" а учиться еще по существу не у кого.
     Пришлось пожалеть, что время диспута уже истекало, ибо тем самым Леф был лишен возможности приветствовать такое неожиданное утверждение относительно оставленной позади мировой культуры, как крайне ценное и весьма совпадающее с взглядами Лефа.