стр. 165

     Г. Винокур.

     М. Н. ПЕТЕРСОН. ОЧЕРК СИНТАКСИСА РУССКОГО ЯЗЫКА.

     (Госиздат. Стр. 130.)

     Нас не часто балуют синтаксическими исследованиями; хотя бы по этому одному появление очерка М. Н. Петерсона всячески следует приветствовать. Синтаксис в кругу лингвистических дисциплин занимает положение до чрезвычайности своеобразное. Синтаксис - основная проблема языкознания, как грамматики; без решения проблемы этой нельзя, в сущности, сделать ни одного правильного шага в грамматических построениях; а, между тем, до сих пор наука не перестала еще ожесточенно, упорно, и достаточно бесплодно, спорить о самом предмете синтаксиса. История синтаксической методологии - это сплошная цепь недоразумений, тем более очевидных, что вслед за методологией и разработка конкретных синтаксических вопросов - все еще продолжает оставаться "делом будущего". Достаточно будет вспомнить, что под синтаксисом разумели все что угодно - от семасиологии и стилистики до своеобразной "дисциплины", коей надлежало контролировать логические "ошибки" языка - но только не самое грамматику. В этих условиях естественным представляется, что всякая новая книга по синтаксису прежде всего останавливает внимание именно своей методологической частью. Вводная методологическая глава имеется и у М. Петерсона: она предпослана автором сводке синтаксических явлений русского языка с их формальной и функциональной стороны.
     Петерсон исходит из понимания синтаксиса, независимо друг от друга установленного крупнейшим из русских лингвистов - Фортунатовым и немецким ученым Рисом. Высвобождая лингвистику из оков психологизма и прочих априоризмов, Фортунатов пришел к пониманию синтаксиса, как учения о формах "словосочетаний", в противовес царившему обычно взгляду на синтаксис, как на дисциплину, трактующую психологическое суждение, воплощенное в языковые формы, - т. е. "предложение". Иными словами, Фортунатов стал на формальную (единственно - возможную) точку зрения, проведя резкую грань между категориями грамматическими с одной стороны и психологическими и логическими - с другой. В извечной распре между грамматикой, логикой, и психологией - учение Фортунатова, таким образом, явилось крупной победой грамматики, которая, как будто бы, стала на собственные ноги, физиономия которой получила отчетливые и ясные формы. Что касается Риса, то пришедши из других соображений к аналогическому пониманию синтаксиса, как науки о "словосочетаниях", а не "предложении", Рис дал уже законченную и стройную систему, в которой место каждой лингвистической дисциплины резко отграничено. А именно, отделяя синтаксис от морфологии с одной стороны и семасиологии с другой, Рис дал следующую картину взаимоотношений между тремя этими дисциплинами: семасилогия изучает вещественное значение слова, морфология - формы отдельного слова и их значения, а синтаксис - формы словосочетаний и их значения.
     Учение Риса - Фортунатова и положено в основу книги Петерсона. Но по иронии судьбы, учение это нашло себе у нас, в лице автора разбираемой

стр. 166

книги, первого, в сущности, популяризатора в тот момент, когда не теряя своей огромной ценности, оно, тем не менее, начинает нуждаться уже в ряде существенных поправок. Замечательно, что учение Фортунатова весьма близко к обще-лингвистическим построениям другого виднейшего лингвиста - француза Де-Соссюра, выдвинувшего понимание языка, как системы грамматических отношений. С первого взгляда ясно, что обязав синтаксис изучать формы словосочетаний, а следовательно, установив взаимную обусловленность между формами отдельных членов словосочетаний, Фортунатов, в сущности, подошел к тому, что де-Соссюр именовал "системой". Фортунатову однако, оставалось сделать еще один шаг для того, чтобы дать учение, тождественное учению де-Соссюра (как это было по отношению к Рису). Дело в том, что выдвигаемое де-Соссюром понимание языка, как "системы" - обязывает исследователя во главу угла всех своих построений ставить понятие контекста, как единственно реальной, аутентичной (не в эмпирическом, конечно, смысле) языковой данности. Контекст же предполагает, что никакая часть целого не может быть уяснена, если она выясняется не среди этого целого, а, как величина самостоятельная. И вот, Фортунатов, подойдя чрезвычайно близко к такому "контекстуальному" пониманию языка, контекст этот все же игнорировал. В самом деле - когда мы говорим, что предмет синтаксиса - словосочетание, то мы совершенно не задаем себе вопроса: сочетание во что? Вед самое понятие словосочетания должно было бы предполагать, что слова сочетаются в некие новые единства, которые называть словосочетаниями, не специфицировав отличительных признаков последних - явно невозможно. Между тем, как раз книга Петерсона хорошо показывает, что избирая предметом синтаксиса словосочетание, Фортунатов допускал явную, в сущности, абстракцию, ибо словосочетания эти вырваны из контекста, и во всяком случае, ни какое определенное отношение к последнему не поставлены. Не ясно ли, что когда из какого либо данного нам словосочетания мы выбираем попарно различные слова, и начинаем анализировать их формальную структуру, то мы совершаем определенную ошибку. Ибо взятые отдельно - слова эти еще ровно ничего не значат. Что понятие контекста, в подлинном смысле его, Фортунатову было неизвестно, показывает, между прочим, следующая мелкая, но характерная его ошибка: классифицируя слова по их формальным признакам, Фортунатов (стр. 16 рецензируемой книги) помещал слово "кенгуру" рядом с такими словами, как "лучше", "ах", и т. п., в один класс: слова без форм словоизменений. На самом же деле, контексты: "кенгу)у скачет" и "ах скачет" или "лучше скачет" - сразу же покажут, что "кенгуру" в одном грамматическом классе с "ах" и "лучше" состоять не может. Иными словами - функция и форма слова или словосочетания, может быть правильно нами понята лишь в том случае, если мы ни на минуту не будем забывать, что вне связанных цепью контекста - фактов этих не существует.
     А отсюда следует, что словосочетание, само по себе, предметом синтаксиса быть не может. Предметом синтаксиса может быть лишь такое языковое единство, которое закончено уже само в себе, и которое не нуждается в единствах соседних для того, чтобы его можно было уразуметь. Таким единством в языке является то, что де-Соссюром названо "фраза", или, если хотите, одиозное "предложение", понимаемое, однако, вовсе не психологистически. То обстоятельство, что предложение можно рассматривать и как факт чисто-лингвистический, прекрасно учитывает и сам Петерсон, выдвигающий в качестве спецификума предложения единство его интонации. И в самом деле - интонация - это, пожалуй, первое, с чем следует иметь дело всякому грамматику.
     Следствие второе: нет никакой принципиальной разницы между синтаксисом и морфологией, раз отдельное слово, также, как и словосочетание выделяются лишь на фоне целого, связного контекста. Все, что будет установлено нами относительно целого, останется в силе и относительно каждой части этого целого. Отсюда - есть лишь единая наука грамматика, которая разве лишь из за технических удобств может подразделяться на различные отделы. Метод морфологии и метод синтаксиса - ничем друг от друга не отличаются,

стр. 167

и менее всего убедительны у Петерсона рассуждения, это положение оспаривающие*1.
     Надо думать, что эти поправки к учению Фортунатова, остающемуся, несмотря на все вышеуказанное, прекраснейшим памятником русской лингвистической мысли, будут нашей наукой рано или поздно приняты. Но есть в книге Петерсона одно достоинство, которое несомненно совершенно независимо от общих предпосылок; а именно - методическая, педагогическая ее сторона. С точки зрения педагогической - спор между Петерсоном и Пешковским: из чего следует исходить при обучении синтаксису - из предложения ли, или из словосочетания - безусловно решается в пользу первого. Надо быть слепым, чтобы не видеть, какую великолепную, здоровую прививку против психологизма даст молодым языковедам метод Петерсона, книжка которого должна показать всем, заинтересовавшимся языком, что языковые формы - именно языковые, а не какие-либо иные. Конечно, можно было бы сделать некоторые замечания и относительно самой сводки синтаксических фактов, составляющих особенную часть книги - но этому было бы место лишь на страницах специального издания.
_______________
     *1 С нашей точки зрения - самоочевидно, что такое речение, как напр. "пожар!" не может подлежать вынесению за рамки синтаксиса только потому, что это одно слово, а не два.