стр. 280
И. Степанов.
Hormann Angel. Версальский мир и экономический хаос в Европе. Пет. издательство "Право". 1922. 4+112 стр.
В прошлом году проф. Н. Любимов дал частью в переводе, частью в изложении поучительную книгу проф. Кейнса: "Экономические последствия Версальского мира". В настоящее время в Гос. Изд. печатается полный перевод этой работы.
Норман Ангел ставил такие же задачи, как Кейнс, и в общем приходит к таким же выводам. Но Кейнс - умный и вдумчивый экономист, который умеет подкреплять всякое положение фактами и цифрами. Поэтому, несмотря на многие умилительные наивности в суждениях, он дал работу, мимо которой никак нельзя пройти при изучении того, чем обязана Европа победоносному империализму Антанты.
Норман Ангел, как указано в небольшом предисловии к разбираемому изданию, - "популярный английский публицист". И, насколько можно судить по данной книжке, "популярность" достигается им большим упрощением приемов работы.
Автор не обременяет себя и читателей фактическим материалом. Он полностью исчерпывается несколькими выписками из Гувера, проф. Стэрлинга, из докладов нескольких английских офицеров, командированных для ознакомления с положением и настроениями в побежденных странах. И в этих выписках даны не столько факты, сколько общие впечатления наблюдателей. Очевидно, автор считается со вкусами и слабостями той обывательской публики, для которой в первую очередь предназначена книжка этого "популярного публициста".
Ангел не просто дает эти выписки. Он, с небольшими вариантами, повторяет их и еще раз, и еще раз, и еще, еще несколько раз. Только благодаря повторениям работа и разраслась в книжку.
Работа не блещет богатством идей. Их очень немного, и все они примитивны. Английская и французская промышленность не могут развиваться, если побежденным странам нечем будет оплачивать вывозимые из Англии и Франции товары. Лотарингские железные руды принесут мало пользы Франции без коксующихся углей, главные месторождения которых остались в Германии. Победители должны уразуметь, что их экономика может развиваться только при условии известной гармонии с экономикой стран побежденных.
Многое в соображениях Ангела звучит, как повторение фритредерских букварей первой половины прошлого века. Не пойдя дальше этих букварей, автор обнаруживает полную беспомощность, когда он подходит к опустошительной практике торжествующих современных империалистов. Это для него - трагическое недоразумение, случайная близорукость, результат нежелания вникнуть в истинные законы истинной экономической науки.
стр. 281
И опять автор повторяет и повторяет, с величайшим однообразием и надоедливостью, свои две-три идейки. Если бы не повторения, вся суть книжки могла бы быть изложена на полутора-двух десятках страниц.
Книжка положительно кишит наивностями. Было бы скучно приводить иллюстрации. Местами, наприм., на стр. 67-69, рассуждения становятся туманными, может быть, вследствие неудовлетворительности перевода.
В общем, перед нами обыватель, у которого начинают раскрываться глаза на тот кровавый обман и грандиозный грабеж, который проделали и проделывают империалисты. Но просветление для него только что началось. Он еще благоговейно цитирует лицемерные фразы, которыми для простаков освящался разбойничий поход. Он еще, продолжая работу Вильсона, составляет "экономические кодексы" для Лиги Наций, долженствующие внести гармонию в международные отношения. Он еще открывает "интернационалистов", "радикальных мыслителей", "идеалистов" в таких персонажах, которых всякий беспристрастный человек должен признать пройдохами империализма.
Местами Ангел обнаруживает полную растерянность. Он встретился, например, с фактами самой наглой лжи, самого беззастенчивого обмана, насаждаемого посредством газет, через которые воротилы империализма обрабатывают "общественное мнение". И перед лицом таких простых фактов автор бормочет что-то длинное, невнятное и невразумительное (94-105).
Сердце автора сжимается от страха за будущее Европы. Он снова и снова повторяет, что на почве экономической разрухи и голода "вырастает социальная неурядица". Слово "революция" автор старается избегать: оно слишком страшно. Версальский мир повергает его в величайшую печаль как раз потому, что "социальная неурядица" становится неизбежной.
"За последние месяцы, - пишет Ангел (31), - получила преобладание идея, что социальная неурядица является продуктом моральной заразы. Парижская конференция обсуждала возможность окружения Европы "санитарным кордоном", дабы воспрепятствовать проникновению к нам заразы.
"Английское правительство учредило специальный департамент для надзора за иммигрантами, чтобы этот яд не дошел до нас под видом пропаганды, а наш департамент полиции неутомимо ловит предполагаемых агентов, якобы заносящих заразу в Англию".
Однако автор не может спать спокойно и под ферулой неутомимо уловляющего департамента полиции, хотя бы он был подкреплен еще специальным департаментом. Ему приходит в голову совершенно естественное соображение: "если опасные идеи могут распространяться с такой легкостью, если агитаторы с несколькими тысячами отпечатанных памфлетов могут поколебать основы государства, или как кто-то выразился, "носить революцию в саквояже", - то какого можно ожидать влияния на столь легко возбуждаемые умы от настоящего "социального эксперимента", т.-е. от попытки осуществить идеи "социальной неурядицы" на практике.
"Если мы вспомним, что, правильно или нет, но большинство во Франции и Англии чувствовало, что установление коммунистического правления в России явилось бы прологом для остальной Европы, быть может именно силой своего примера, то станет очевидным, что эта вероятность увеличится, если Германия, при ее способности к государственной
стр. 282
организации и при понятливости и дисциплинированности ее населения - образует коммунистическое государство".
"Джервин, тревожась за консерваторов, хотя это касается не только их, заявил в декларации, что "следующая вспышка убийств (т.-е. новая война. И. С.), - если только демократия решится в таковой участвовать после того жестокого крушения, которое потерпели в последние конфликты наши лучшие надежды, - приведет к повсеместному ниспровержению и национализма и капитализма" (подчеркнуто мною. И. С.). И симптоматично в глазах автора то обстоятельство, что, как он говорит, "среди нас есть такие, которые, оглядываясь на последствия старого порядка, мало устрашены перспективой такого уничтожения" (32).
Обыватель, далекий от марксизма - да и от всякой теории, - начинает чувствовать, что империалистская фаза, действительно, последняя, заключительная фаза капитализма, и что за нею последует социализм. Только он не умеет это ни как следует осознать, ни толково выразить. И все еще тоскливо мечется, и все еще предается иллюзиям: все это - "недоразумение", еще не окончательно утрачена надежда образумить торжествующих каннибалов...
Приведенные выдержки могут служить иллюстрацией малой литературности некоторых частей перевода.
Конечно, в Германии с величайшей быстротой перевели книжку Ангела и пустили ее с характерным аншлагом: "За Кейнсом - Ангел". Это значило: вот еще один в лагере победителей начинает понимать, какими опасностями для них чревато разграбление Германии. Медленно, но неуклонно пробивает себе дорогу понимание действительного положения, созданного Версальским миром. И, значит, подобно зайцу в щедринской сказке, все еще можно питать сладкую надежду: "может быть, и помилуют".
Нам следует изучать разрушительную работу империализма. С этой точки зрения особого внимания заслуживает влияние Версальского договора на экономическую жизнь Европы, как и сам Версальский договор, оставляющий по неприкровенности аппетитов все, что только дала нам история. Но здесь книга Кейнса окажется бесконечно полезнее, чем легковесная книжечка Ангела.