стр. 231
Мих. Левидов
ЛЕФУ ПРЕДОСТЕРЕЖЕНИЕ
(Дружеский голос)
Итак. У Лефа толстый журнал. Так сказать аттестат зрелости. И Леф более не мальчишка. Уже не ищет случайного приюта и ночлега, где-либо в "Известиях Наркомздрава", или сборнике Экосо, уже не нужно ему завоевывать "Красную Новь", обходными движениями проникать в "Печать и Революцию", или лобовой атакой брать приступом "Красную Ниву".
Он уж не дебютантка более, вводимая в большую залу литературы под ручку с Dame de compagnie, будь то Горький или Луначарский; и более не аппарат для оплевывания нежных душ. Период борьбы за жилищную площадь для Лефа окончился. Получил ордерок в обычном порядке, - и, кажется, даже без особого кровопролития, - или слезопролития, обзавелся квартиркой, открывает приемы для друзей, и меня пригласил в гости.
Так вот, здравствуйте, товарищ Леф. Поговорим. О вас, великолепный Маяковский, - лефовский генерал, хищный, жадный, напористый, молодой генерал, слепой и мощный в ударе как таран, зрячий и острый как свет маяка - в подготовке к удару; о вас, Асеев, - разгульный с химник, с неверной улыбкой на аввакумовских губах, жарящий бомбами по соловьям; о вас, Третьяков - этакий окающий, долговязый резчик, такими неуклюжими, казалось бы, лопатами, создающий чертовски-тонкие штучки, бурсак, вгрызающийся в эстетику, как медведь в молодую поросль; о вас, российский мальчик Арватов, наскокистый, задорный петушок, - простите, бунтарь, Сен-Жюст Лефа; о вас, о, Брик, о, односложный кардинал, иронически схематизирующий мир в опьянении крепким вином своего здравого смысла, столь же прочного, увесистого и окончательного, как и ваше имя - означающее по-английски - кирпич; о вас, Чужак - на сем пиру госте случайном, русском мыслителе с германскими приемами, кунктаторе Лефа; о вас, всех вместе, о вас, как о Лефе поговорим...
"Три юных пажа покидали
Навеки свой берег родной
В глазах у них слезы стояли
И горек был ветер морской".
стр. 232
Все эти пажи любили, - видите ли, свою королеву. Только два не по настоящему, а один по настоящему. И он, покидая берег и королеву - не бунтовал, не проклинал.
"Не мог он ни горю, ни гневу
Любимое имя предать".
И мораль:
"Кто любит свою королеву
Тот молча идет умирать".
Есть такая сентиментальная баллада.
Леф! история возложила на вас почетную задачу: убить эту балладу, похоронить ее где-либо в свалочном месте, осиновый кол вбить в яму. Леф! Великая революция Российская выдала вам, - нехотя, и с ужимками, правда, великую доверенность: проводить революцию в духовном быту; создать армию иконоборцев; ломать храмы буржуазного искусства; бикфордовым шнуром опоясывать святыни божественного вдохновения: вдребезги бить крашеные горшки эстетики; дегтем, обмазывать белоснежных лебедей романтики; мокрой шваброй вымести дряхлую паутину уютного сентиментализма. Маяковский: таранте балладу и пажей... Асеев: разбойничьим посвистом - пугните на-смерть королеву... Третьяков: оболваньте грубым юмором трагическую любовь пажа... Арватов: вгрызитесь стилетом острого анализа в покорность любви, ведущей на смерть. Брик: ведите следствие по преступлениям, эстетным искусством совершенным - против грубой нашей жизни. Чужак: мотивируйте смертный приговор, спокойный, холодный и обдуманный - и трем пажам, и королеве, и балладе...
Не думайте, товарищи Лефа, что работа ваша легка, что так уж просто выполнение доверенности вашей. Не забудьте, дана она с ужимками, и нехотя. Вырвана почти. И существуют еще нежные души, гостеприимно открытые для наплевания. И хочется еще отдохнуть суровым прозаикам краскупам в нежащих объятиях розовенького искусства. И висит еще на почетном гвозде уютный, хоть и молью изъеденный халат актеатров.
И хоть в бога не веруют, но стихи с больших букв еще пишут комсомольцы. И раздаются еще "небесные звуки арфы" из-под пальцев провинциальных поэтесс, хоть они и служат уже в санитарных обозах. И заботятся еще о "чистоте литературных традиций" краснококшайские цензоры. И пишут еще восьмиактные пьесы о космическом смысле революции - на чердаке, при свете коптилки, неудавшиеся зубные врачи. И бунтуются еще против "безнравственного материализма", - грустно-облезлые интеллигенты - с широким, открытым и медным лбом. И льется еще робкий, мелкий, но противный дождичек поссевской пошлости.
стр. 233
Но вы знаете сами, товарищи Лефа, что нелегка ваша работа. Препятствия во вне, - вы измерили, взвесили, оценили.
Как на счет препятствий изнутри? окружающих вас незаметно для вас? гнездящихся по углам в этой вашей новой квартире? Молчаливо подстерегающих? их-то вы измерили, взвесили, оценили?
Предостережение Лефу.
Как обстоит у вас дело насчет королевы и пажей?
Иконоборцы всех времен и народов безжалостно обманывали себя и других. Уничтожили старые иконы лишь затем, чтобы повесить на их место новые. Боролись не против икон, - а за место на стене. Иконоборцы всех времен и народов, - не хотели, - не могли усвоить простой истины:
О мавре, который сделал свое дело.
Есть трагическое - комичностью своей словосочетание. Одно из них:
Маститый Леф.
Было когда-то маститое "Русское Богатство". Печатало идейные романы из быта патагонцев, и непременным условием сотрудничества ставило стаж политической каторги или по меньшей мере административной ссылки.
Пришли иконоборцы. Веселые, молодые. Разгромили "Русское Богатство". Место на стене освободилось. Иконоборцы начали мастититься. Облюбовали икону: Апполон. Этот маститый божок был беззаботен на счет политики, но весьма уважал людей знающих наизусть сонеты Хозе Мария Эредиа. То-есть, не то что уважал, а просто делил людей на две категории: тех, кто наизусть его не знают, - смысл их существования вообще говоря не ясен, и тех, кто знают, - их бытие оправдано.
И снова пришли иконоборцы. На этот раз с задачами большими, чем у иконоборцев всех времен и народов. В счастливый исторический момент, когда совпала во времени ломка быта материального с ломкой быта духовного.
Так вот, о них тревога.
Допустите ли вы, товарищи из Лефа, чтоб Леф стал маститым? Чтоб облысел Маяковский, и скучным голосом мямлил будущему какому нибудь очередному Арватову, принесшему в кармане очередную бомбу:
- Видите ли товарищ, вы конечно молоды и талантливы, но это все ни к чему. Ибо лучше чем я в свое время сказал, вы все равно не скажете...
Чтоб охватила тоска вдруг по генеологическому древу Брика или Чужака, - такая тоска, что совершенно незаметно сделал кто-нибудь из них откровение: а ведь Белинский-то мой дедушка, и я вообще продолжаю традиции, и имею полное право на своих визитных карточках написать: Факел. Светоч.
стр. 234
Чтоб на дверях ваших духовных засияла вывеска:
Вход в Леф без доклада воспрещается...
А швейцар должен без доклада установить благонадежность посетителя на счет знакомства с Асеевскими стихами и Третьяковского к ним предисловия...
Чтоб вообще говоря, вы Леф, т. е. лига борьбы - превратились в школу, а из школы в кружок, а из кружка в клику...
Чтобы у кого нибудь из вас, когда нибудь, вырвалась сакраментальная формула, знаменующая дуновение смерти:
- Эх, нынешняя молодежь - это не то... То ли дело в наше время...
Чтоб вы позабыли, что ваша роль в революции нашей - не учить, не вещать, не пророчествовать, не благословлять, не выдавать патенты - а только и исключительно - доканчивать разрушение, убирать обломки и мусор, и расчищать свободное пространство, для новых строителей, - которые придут, ни вы, ни я не знаем когда придут, но придут... Которые будут строить, - ни вы - ни я, не знаем, что, - но будут строить...
Ибо, ведь революция - что есть? - максимальное напряжение длительной борьбы за разумное разделение труда. И совершается она сама по законам разделения труда. Об этом уж знают давно. На этот счет было давно сказано:
- Есть время камни метати, - есть время камни собирати...
Так вот товарищи Лефа, нам на долю история и революции дали труд камни метати - каждому по уменью своему, и по прицелу своему. А камни собирати - пусть другие будут.
И лет через сто, историк нашей эпохи во главе "Идеологические бури русской революции" - напишет:
"Одним из самых примечательных явлений в этой области был журнал Леф. Он объединил группу подлинных революционеров в искусстве, являющихся в то же время подлинными деятелями искусства, и в тоже время, он поставил себе цели борьбы со всеми существовавшими формами и видами буржуазного искусства, во всех его многочисленных проявлениях. В первый раз за все время существования идеологии и философии искусства наблюдался ярко любопытный факт: - Эти люди боролись против старых формул и канонов в искусстве, не пытаясь заменить их другими, - чувствуя очевидно, что момент для этого не наступил. Подчиняясь столь свойственной тому периоду любви к терминологии, как к абсолютной ценности, они написали на своих знаменах туманные и расплывчатые термины: "футуризм", "конструктивизм". Но дело было, конечно, не в этих терминах, являвшихся
стр. 235
скорее боевым паролем, нежели исповеданием веры. Дело было в том, что эта группа сдернула покров тайны с ценностей искусства, оземлила и приземлила его, превратила творчество в работу, и искусство - в ремесло, мастерство. Конечно, диалектива исторического процесса воспользовалась громадной, произведенной ими работой лишь как антитезисом, - и возродила - на почве нового социального уклада - через одно, два поколения, подлинное искусство, дошедшее до худосочия и вырождения в условиях буржуазного строя, и окончательно добитое своими эпигонами, своими Вениаминами, своими последними детьми - группой Лефа".
Вы довольны, товарищи Лефа этой грядущей вашей характеристикой?
Я за вас доволен.
Только помните:
Чтоб без маститости и "традиции Белинского"...