стр. 161
С. Членов.
ГЕРМАНСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ И СОЦИАЛ-ДЕМОКРАТИЯ.
Конечно, время для подведения итогов германской революции, для ее беспристрастной оценки еще далеко не настало. Уже имеющиеся попытки далеки от объективности. Судьи впадают то в роль адвокатов, то в роль прокуроров, а старики начинают читать нравоучения. Актеры законченного действа, еще не смыв грима, в котором они играли на исторических подмостках отведенную им роль, уже хватаются за перо мемуаристов и спешат не столько зафиксировать свои переживания, сколько дать будущему историку надлежащим образом проработанный и соответственно освещенный материал. Процесс перед судом истории уже кончается. Участники событий спешат выступить свидетелями в свою пользу, подготовить приговор своими показаниями.
Если Филипп Шейдеман и Густав Носке в предисловии к своим мемуарам выставляют сверхличные цели, ради которых они опубликовывают свои воспоминания, то более пассивный Эмиль Барт прямо пишет: "осуждаемый различными партиями справа и слева, я чувствую настоятельную потребность написать то, что мне кажется необходимым для того, чтобы потом я не фигурировал в истории ни как кровопийца, ни как карьерист, ни как осел!
Барт написал себе нечто среднее между апологией и защитительной речью, Носке пытается возвести себя на пьедестал Кромвеля германской революции, Шейдеману больше улыбается амплуа Мирабо. Все они обвиняют и защищают, обличают и восхваляют, пишут на тему "я и революция" и создают себе вместо пьедестала героев и великих государственных мужей, ходули, которые только резче подчеркивают их карликовый рост. Историки революции - Э. Бернштейн, Штремель, Рункель - несколько объективнее, хотя и им очень, очень далеко до беспристрастной оценки событий. Пока что германская революция еще не нашла сколько-нибудь крупного историка, который сумел бы до известной степени оказаться "au dessus de la mellee", вдвинуть только что прошедшие события в рамки исторической перспективы. Все писавшие о германской революции писали из гущи свалки. То, что они написали, конечно, только подготовительный материал для историка, но еще не история, хотя бы партийная или классовая. "Классовая борьба во Франции" Маркса, это история, хотя отнюдь не бесстрастная. "Германская революция" - Бернштейна не история, хотя Маркс дает полный простор выражению своих симпатий
стр. 162
и особенно антипатий, а Бернштейн тщетно симулирует объективность бесстрастного судьи. В одном случае мы видим пружины событий и их исторический смысл. В другом перед нами только описание событий со сделанными на картинках подписями: "хорошо", "плохо", "удовлетворительно". Своего Маркса германская революция не нашла и не найдет. Своего Олара или Жореса она дожидается. Но своего обвинителя перед судом истории, страстного, блестящего и жестокого, она уже имеет. Его обвинительный акт краток, но выводы беспощадны. Обвинитель не собирает фактов: для этого он слишком презирает подсудимого. Несколькими резкими штрихами он очерчивает лик германской революции и приходит к выводу, что это было соединение "революции глупости" с "революцией подлости", "самое бессмысленное деяние в немецкой истории". Прокурора германской революции зовут Освальд Шпенглер. Обвинительный акт заключен в первой главе его книжки: "Preussentum und Sozialismus".
Исходная точка зрения Шпенглера, масштаб, с которым он подходит к революции, настолько пародоксальны и мало приемлемы, что мы не будем на них останавливаться. Но отдельные его мысли бросают яркий свет на события революции, а его оценка, в конечном счете, правильно учитывает исторический удельный вес событий, хотя совсем неправильно их объясняет.
Шпенглер пытается обрисовать лик революции и с отвращением восклицает: "Неописуемое безобразие ноябрьских дней является беспримерным".
Маленькая, трусливая, половинчатая и гаденькая революция, вот оценка Шпенглера. А причина в позорном банкротстве германской социал-демократии, в ее жалком и недостойном поведении, в том, что она совершенно не доросла до той громадной исторической роли, которая ей досталась, и дезертировала с того поста, на который ее поставила революция.
Мы не можем согласиться с подходом автора к революции, но думаем, что в оценке роли социал-демократии, в ее событиях и в констатировании главной причины крушения революции и победы контр-революции будущий марксистский историк сойдется с Освальдом Шпенглером.
"Мы переживаем эпоху директории до Термидора, - пишет Шпенглер. - Эта лживая комедия не удавшейся и не завершенной революции должна кончиться". Шпенглер верит в то, что эпоха германской директории кончится Наполеоном. Сейчас уже очевидно, что она кончится Стиннесом. Но зрелище директории не только без предшествующего Термидора, но и без конвента, революции, которая только что родившись, впала сразу в фазу старческой дряхлости, - конечно, наиболее характерно для внешнего хода революции.
9-ое ноября 1918 года неожиданно поставило у власти социал-демократию, которая оказалась решающей силой на исторической арене. Буржуазные партии не только не претендовали на участие в правительстве, а просто спрятались, стушевались, исчезли.
"В первые дни революции буржуазия была парализована страхом и как бы исчезла со сцены; каждый реакционер, с которым вы встретились, выдавал себя за старого социалиста", - писал журналист Эрнст Фридегг.
Этот факт единодушно подтверждается всеми историками и мемуаристами, подтверждается содержанием и тоном буржуазных газет этого периода.
стр. 163
Как же отнеслась социал-демократия к своей победе, как использовала власть, которая так легко и неожиданно ей досталась? "Ноябрьская революция напоминала скорее народное празднество", - писал один из очевидцев.
Ответ, который дает на этот вопрос Шпенглер, подтверждается всем имеющимся материалом и, несомненно, в нем главная пружина траги-комедии германской революции.
"Революция подействовала на всех так, как если бы обрушился дом, и больше всего, пожалуй, на самих вождей социалистов, - пишет Шпенглер. -
"Это беспримерно: они внезапно получили то, к чему они стремились сорок лет, - всю полноту власти, - и восприняли это, как несчастие. Те самые солдаты, которые под черно-бело-красным знаменем четыре года сражались, как герои, под красным знаменем ничего не хотели, ни на что не дерзали, ничего не сделали. Эта революция не только не вдохнула мужества в своих участников, но, наоборот, отняла его у них".
Социалисты оказались, по мнению Шпенглера, жалкими трусами. "Революция погибла от трусости. Теперь уже слишком поздно". И еще о вождях: "Вместо того, чтобы стать во главе красных армий, они стали во главе хорошо оплачиваемых рабочих советов".
"Марксисты имели власть в руках. Они добровольно от нее отреклись". "Душа партии умерла в тот момент, когда она испугалась успеха дела, за которое 40 лет боролась, бросилась в объятия вчерашним врагам из страха перед ответственностью, перед тем моментом, когда надо было не только критиковать действительность, но и создавать ее". "Никогда ни одно массовое движение не было так позорно втоптано в грязь, благодаря ничтожеству вождей и их последователей".
Социал-демократия уклонилась от своей исторической задачи, дезертировала со своего поста и тем погубила революцию.
До этого пункта можно безусловно согласиться со Шпенглером в оценке роли социал-демократии в Германской революции, или, вернее, в ее крушении. Но Шпенглер считает, что социал-демократия умерла в тот момент, когда бросилась в объятия буржуазного либерализма и пошла против милитаризма и монархии. Для Шпенглера день 4 августа 1914 года, когда социалисты голосовали за военные кредиты, был днем величайшего торжества социализма, а ноябрьские дни 1918 года черными днями измены социал-демократической партии не только Германии, но и идее социализма. "Подлинные социалисты были в окопах, защищая германскую социалистическую идею государства, стоящего над личностью, против буржуазного индивидуализма, за который сражалась Антанта во главе с Англией. Революция была изменой и отечеству и социализму. Актом предательства, завершенным трусливым бегством из-под собственных знамен, отказом от своих идеалов в самой революции. Для Шпенглера Пруссия - носительница идей социализма. Изменив Пруссии и войне, социал-демократы попали в орбиту буржуазных влияний и не могли не изменить и заветам Бебеля. Итак, для Шпенглера революция - двойная измена: сначала измена социал-демократов воинствующей Германии, потом измена их собственной программе, и в результате духовная смерть германского социализма, его идейное и политическое пленение буржуазией.
Объективно дело обстояло как раз наоборот.
стр. 164
Социал-демократы изменили социализму не 9 ноября, а 4 августа. Не тогда, когда восстали против войны, а когда отреклись от лозунга Интернационала: "Война войне". Не потому социал-демократы оказались в революции прихвостнями буржуазии, что изменили войне и монархии, а потому, что, поддерживая в течение 4-х лет войну и монархию, они к моменту революции давно перестали быть социалистами. Не потому, что 9 ноября с.-д. дезертировали из-под черно-бело-красного флага, они были обречены на измену и красному знамени, а потому, что, перебежав 4-го августа из-под красного знамени под знамена милитаризма, они одним ударом довершили процесс своего превращения из революционно-социалистической партии в партию буржуазную и антисоциалистическую.
Мемуары Носке и Шейдемана неопровержимо доказывают, что даже в ноябре 1918 года с.-д. не хотели революции и боялись ее. Они прилагали все усилия, чтобы ее предотвратить, а когда она вспыхнула, старались, ни перед чем не останавливаясь, ее локализовать и ликвидировать.
Уже с первых дней революции с.-д. провозгласили лозунг беспощадной борьбы со всеми попытками превращения буржуазной революции в социалистическую. За учредительное собрание против советов, за порядок и собственность против бунтовщиков, - это были боевые лозунги, во имя которых боролись с.-д. Под этими знаменами они собрали вокруг себя не только всю буржуазию, но и всю феодально-монархическую реакцию и сплотили ее в единый, контр-революционный фронт под своей гегемонией. Прочтите мемуары Носке, дышащие ненавистью к "бунту" и "беспорядку" и чисто унтер-офицерским преклонением перед "порядком", офицерством и старым чиновничеством, как его избранными носителями, и вы поймете, каким духом жила германская социал-демократия. Мемуары Шейдемана и Носке это - бессмертные и бесценные человеческие документы. В меру своих маленьких сил и способностей эти люди неутомимо и настойчиво работали во время войны над укреплением милитаризма, после 9 ноября - над удушением революции. Вся книга Носке "От Киля до Каппа" - это однообразное хвастливое описание организованных им карательных экспедиций и усмирений пролетариата и революционной части армии и флота.
Сначала, посланный рейхстагом в Киль, он прилагает все усилия, чтобы не дать "матросскому мятежу" разрастись в революцию. Он концентрирует вокруг себя все реакционные элементы и с особой признательностью говорит о том понимании и симпатии, которые он встретил со стороны как кадрового офицерства, так и в особенности со стороны унтер-офицеров и фельдфебелей. Сия последняя категория пользуется совершенно особыми симпатиями Носке. Это в его глазах самый "государственный" элемент старой армии, и из них образовалось ядро республиканских опричников, известных под именем "гвардии Носке". Эта гвардия была на своем посту всюду, где дело шло о кровавом подавлении революции. Возьмите оглавление книги Носке. В ней длинный перечень городов, где Носке, действуя именем с.-д. правительства, штыками Вильгельмовской солдатчины разогнал советы и подавил сопротивление рабочих наседающей контр-революции. Берлин, Бремен, Гамбург, Лейпциг, Вестфалия, Браунгшвейг, Мюнхен - это все имена городов и местностей, где "гвардия" одержала победу над пролетариатом. И этими победами, этими триумфами "порядка" Носке хвастает, как своими величайшими заслугами перед "родиной и революцией".
стр. 165
Он с необычайной гордостью цитирует доказательства своей популярности среди монархического офицерства и буржуазии и полностью перепечатывает благодарственные письма к нему принцесс королевского дома и монархически настроенных буржуа. Чувствуется, что Носке искренне умилен до самых глубин своего унтер-офицерского сердца тем, что с ним разговаривают как со своим человеком даже генералы. И трудно сказать, что больше льстит его самолюбию: популярность среди монархистов и буржуазии или честно заработанная кличка - "кровавая собака", под которой он известен в широчайших кругах рабочего класса. Мы потому так долго останавливаемся на этом удешевленном немецком издании Кавеньяка, что Носке наиболее характерная фигура среди германских с.-д. У него все устремления последней доведены до логического конца, формулированы примитивно, открыто и без фиговых листков. Хотя даже лукавый Шейдеман не может скрыть своего глубокого удовлетворения той популярностью среди всех контр-революционных элементов, которая заслуженно выпала на его долю, и своей ненависти к "бунтовщикам" и "анархистам", мешавшим с.-д. вождям спокойно играть почтенную роль буржуазных министров, но Носке гораздо ярче и откровеннее. Его цинизм доходит до своеобразной грации, а его простота прямо умиляет.
По мемуарам Носке можно легко проследить самую сущность германской революции, они - неоценимый исторический документ.
История Носке, это история с.-д. партии, а история с.-д. партии это главная ось истории революции.
Развитие германской революции можно схематически свести к трем этапам:
1) Свержение монархии и замена ее директорией, формально опирающейся на советы рабочих и солдатских депутатов и формально носящей социалистический характер.
2) Немедленно вслед за тем начинающаяся борьба за власть, которая ведется по существу за то: быть ли в Германии диктатуре пролетариата или диктатуре буржуазии, выступающей в союзе с феодальными и монархическими элементами.
В этой борьбе, составляющей все содержание германской революции с первых ее дней и до ее конца, на первый план выступают три момента: борьба между идеей советов и учредительным собранием, борьба за армии и борьба за социализацию. По всем трем пунктам пролетариат терпит решительное и жестокое поражение. Учредительное собрание торжествует над советами, вооруженная сила целиком остается в руках реакционного офицерства и является послушным орудием кровавого подавления революции и оплотом контр-революции, социализация позорно проваливается, и капитализм утверждается во всем своем блеске.
Социал-демократия в этой фазе революции является руководящей партией в лагере реакции.
Все контр-революционные силы страны сплачиваются вокруг нее: буржуазия всех оттенков, реакционное крестьянство и мещанство, земельное дворянство и, особенно, монархическая военная каста. С.-д. партия является организующим центром и гегемоном в контр-революционном лагере. Под ее флагом и предводительством идет борьба против советов, быстро заканчивающаяся их беспощадной, зачастую кровавой ликвидацией. Она твердой рукой доводит страну до учредительного собрания с буржуазным большинством. Она ведет борьбу за включение буржуазии в правительство и этого добивается. Она, решительно
стр. 166
и не перед чем не останавливаясь, выступает против вооружения пролетариата и за оставление всей вооруженной силы в руках даже не буржуазии, а сплошь монархического офицерства и генералитета. Рабочий класс обезоруживается, революционно-настроенные военные части разоружаются, расформировываются или расстреливаются. Все это проводится социал-демократом Носке при энергичной поддержке вождей с.-д. партии. Сохранение в руках контр-революции вооруженной силы и большинства ответственных мест в аппарате гражданского управления и юстиции предопределяет исход борьбы за власть.
Попытки реализовать социалистические лозунги путем проведения системы мероприятий по социализации промышленности парализуются сопротивлением всей буржуазной коалиции во главе с социал-демократами.
Попытки социализации кончаются полной неудачей.
3) Последний этап. Торжество контр-революции упрочено. Республикой правит буржуазия при очень большом влиянии феодальных и монархических элементов. "Мавр сделал свое дело, мавр может уходить". Буржуазия ставит в порядок дня вопрос о снятии с правительства социал-демократического фигового листка и о замене полусоциалистической коалиции открытой буржуазной олигархией.
Социал-демократия, желая во что бы то ни стало удержать свою долю участия во власти, выбрасывает за борт последние остатки своего социалистического багажа. Тем не менее вопрос о неприкрытой и неограниченной диктатуре финансового капитала ставится на очередь все более настоятельно, и эта диктатура быстро близится к осуществлению.
Итак, содержание германской революции состоит из краткого пролога - крушения монархии и установления республики; основного действия - борьбы между авангардом пролетариата, который стремится превратить революцию в социальную, и буржуазией, ведущей за собой широкие слои мелкой буржуазии и крестьянства, все реакционные элементы и даже значительную часть пролетариата. Вся эта коалиция, борющаяся за сохранение господства капитала, концентрируется вокруг с.-д. партии, составляющей ее левый фланг. Еще не законченный эпилог состоит в перемещении центра тяжести коалиции слева направо, в непрерывном упадке влияния с.-д. партии и переходе гегемонии к партии крупного капитала, каковой переход сопровождается непрерывным усилением политического влияния и общественного значения землевладельцев и вообще монархических элементов.
Этот процесс отчетливо вырисовывается при изучении обзоров революции и газет, мемуаров и законодательных материалов.
Исключительно интересно, что Ф. Энгельс в одной из своих статей с изумительной ясностью за много лет предвидел основное содержание трагедии будущей германской революции.
Вот что писал Энгельс в статье "Право на революцию":
"Что чистая демократия в Германии играет второстепенную роль, чем в странах с более старым промышленным развитием - это понятно само собой.
Но это не мешает тому, что в момент революции она в качестве самой крайней из буржуазных партий может внезапно получить значение в качестве последнего якоря спасения всего буржуазного и отчасти даже феодального хозяйства. В такой момент вся реакционная масса сплачивается вокруг нее и ее усиливает; все, что было реакционным,
стр. 167
теперь выступает под личиной демократизма. Так, в 1848 году вся феодально-бюрократическая масса усиливала с марта до сентября либералов, чтобы совместно подавить революционные массы и чтобы, когда это удалось, прогнать, разумеется, и либералов пинком ноги. Так во Франции в 1848 году с мая и до сентябрьского избрания Бонапарта господствовала чистая республиканская, партия националя, самая крайняя изо всех, при чем она держалась поддержкой организующейся за ее спиной объединенной реакции. Так было во всех революциях: наиболее ручная, еще способная управлять партия становится у кормила, ибо в этом побежденные видели последнюю возможность спасения. Не следует ожидать, что в момент кризиса (т.-е. революции в Германии. С. Ч.) мы уже будем иметь за собой большинство избирателей, т.-е. большинство нации. Весь буржуазный класс, остатки феодального, большая часть мелкой буржуазии и сельского населения тогда сплотится вокруг весьма революционной на словах, наиболее крайней из буржуазных партий, и я считаю вероятным, что она не только будет представлена во временном правительстве, но и составит в нем большинство... Во всяком случае в день кризиса и в день, следующий за ним, нашим единственным противником будет объединенная реакция, группирующаяся вокруг крайней демократии".
Представьте всюду вместо крайней демократии и чистой демократии социал-демократию, и вы получите прямо изумительное предвидение хода германской революции. И такая подстановка будет вполне правомерной, уже в момент объявления войны социал-демократия решительно заняла свое место на левом фланге патриотического буржуазно-реакционного блока. Она стояла на нем до конца. Прочтите в мемуарах Шейдемана, как он за спиной своего товарища по партии, Гаазе, интриговал против него и против левого крыла партии с министрами Вильгельма и вождями буржуазных партий. Вспомните роль Шейдемана или Зюдекума в германской империалистической агитации в нейтральных странах. Проследите, хотя бы по мемуарам Барта, роль с.-д. в разгроме независимых газет, в ожесточенных репрессиях против революционных движений рабочего класса во время войны.
Посмотрите на Носке в Киле, на роль с.-д. в деле уничтожения советов; вспомните разгром матросской дивизии на Рождестве 1918 года, январские дни 1919 года, убийство Карла Либкнехта и Розы Люксембург, которое Шейдеман и Носке почти открыто оправдывают. Носке не без гордости заявляет, что это именно он утвердил оправдательный приговор убийцам. Дальше, бесчисленные подвиги гвардии Носке. Разгон советов, потопление в крови Баварской советской республики, опять-таки организованное социал-демократами. Март 1919 года в Берлине. Январская стачка и расстрелы 1920 года там же, март 1920 года в Вестфалии, - всюду с.-д. во главе всей реакционной массы выступали в роли наиболее активных и жестоких палачей рабочего класса.
Доказательств этому можно привести сколько угодно. Когда Носке уезжал из Киля в Берлин (в ноябре 1918 года), группа кильских буржуа подала ему заявление, в котором свидетельствовала "о своей твердой воле приложить все свои личные и хозяйственные силы, чтоб помочь социал-демократам руководить государством и водворить порядок".
Носке с удовлетворением цитирует не только этот документ, но и письмо к нему некоего гражданина, который "пришел в ярость, узнав о перевороте в городах на побережьи Северного моря". Германию
стр. 168
влекут к гибели. Миллионы с тревогой ждут дальнейших событий. Но "я верю, что вы и ваши друзья обладают достаточной силой, чтобы остановить бедствие".
Кажется, очень ясно: для корреспондента Носке бедствие - это революция (даже буржуазная), он о ней узнал с яростью: последняя надежда на Носке и на его друзей. Последний якорь спасения для революционеров - социал-демократия. Носке с гордостью повествует читателям о том, как он оправдал доверие. Шейдеман несколько дипломатичнее рассказывает о том же. Из его мемуаров распределение ролей видно столь же ясно. Социал-демократы в правительстве с самого начала ставили своей основной задачей подавление социальной революции, дискретирование своих "независимых" товарищей по правительству и концентрацию вокруг себя всех буржуазных и контр-революционных элементов во имя борьбы за порядок. Буржуазный историк Рункель, с большим одобрением отзывается о деятельности с.-д. в этом направлении. Э. Бернштейн, который всемерно старается обелить своих друзей по партии, не может не признать, что во многих случаях они проявили в борьбе с врагами слева чрезмерную энергию, а с врагами справа - непозволительную слабость. Книга умеренного независимого Генриха Штребеля дает яркую картину неутомимой контр-революционной деятельности социал-демократов. Из сотен фактов, свидетельствующих о позиции социал-демократов в революции и рисующих их идеологию, приведем только одно наугад выбранное место из мемуаров Носке. Это было уже в январе 1920 года. Правительство внесло в рейхстаг ярко буржуазный законопроект о фабричных советах. Независимые и коммунисты устроили демонстрацию протеста. С.-д. министр Гейне приготовил пулеметы. Произошло столкновение с полицией. Толпу расстреляли из пулеметов. "42 убитых и 105 раненых имели независимые на своей совести", - лицемерно повествует Носке. Далее он сообщает, как он немедленно добился от правительства объявления почти всей Германии на исключительном положении и вручения ему, Носке, диктаторских полномочий. Носке сделал из этих полномочий следующее употребление: "Это было, прежде всего, запрещение стачек в предприятиях общественного значения, в частности для железнодорожников и горнорабочих". Дальше Носке впадает в подлинный административный восторг: "одним ударом я задушил всю прессу независимых и коммунистов в Берлине и во всем государстве. Часть вожаков я засадил под стражу и т. д.".
Зато о позорном бегстве правительства перед мятежниками справа, о том, как несколько тысяч солдат выгнали правительство из Берлина, где был в 10 раз более сильный гарнизон, Носке говорит достаточно невразумительно: об этом бессилии правительства против монархистов можно прочесть у Штребеля. Вся картина уже в 1922 году прошла снова перед зрителями на процессе заговорщиков в Имперском суде в Лейпциге. (Между прочим, все главные заговорщики: Капп, Люттвиц, Эркгард, Бауэр до сих пор гуляют на свободе: их, якобы, не могут найти.) Зато, когда массовым порывом рабочего класса заговорщики были сброшены, когда для борьбы с анархистами рабочие снова вооружились, с.-д. правительство проявило колоссальную энергию при их обезоружении. Те самые генералы, которые только что изменили правительству, снова получили от него безграничные полномочия для борьбы против рабочих. Гвардия Носке, только что сдавшая Берлин без выстрела монархическим заговорщикам, снова свирепствовала, заливая рабочей кровью Германию. Беспримерная бойня была
стр. 169
устроена в Рурской области. Ей руководил по приказу правительства генерал Воттер, связанный теснейшими узами с белыми заговорщиками. Установлено, что в проведении белого террора в Рурском районе принимали участие офицеры - участники заговора Каппа.
Каппистов не преследовали. Рабочих, которые только что спасли республику, расстреливали сотнями по приговорам военных судов. Вакханалия белого террора, проводимого военщиной под флагом с.-д. президента Эберта, достигла таких размеров, что даже "Форвертс" писал 18 мая 1920 года: "Долой исключительные военные суды", и "президент республики не должен ни одного дня долее терпеть этот скандал". Президент Эберт, однако, терпел. Он, видно, лучше журналистов из "Форвертс" понимал почтенную историческую задачу социал-демократии быть вождем и организатором контр-революции.
И только сейчас Эберт и его партию настигла рука исторической Немезиды: буржуазные партии решили его сместить и избрать весной буржуазного президента.
"Мавр сделал свое дело"...
Насколько и сами с.-д. и буржуазия сознавали, что социал-демократы играют в Германской революции ту самую роль, которую Энгельс в своем прогнозе отводил наиболее крайней из буржуазных партий, можно видеть, например, из интересной статьи известного с.-д., Фридриха Штампфера, "Национальное собрание и социал-демократия".
Указав, что социал-демократы с самого начала сделали требование немедленного созыва учредительного собрания своим главным требованием, Штампфер отмечает, что между социал-демократией и буржуазными демократами установились более тесные отношения, чем между с.-д. и независимыми. Главная задача социализма в революции, по мнению Штампфера, отнюдь не борьба с буржуазией (об этом с.-д. во время революции даже не заикались), а "защита демократии от нападений справа и слева".
Но самое лучшее дальше: "Буржуазия боится большевизма и спасения от этой опасности она ждет от социал-демократии. Поэтому сопротивление, которое социал-демократия встречает справа, ослабевает, но доверие к ней в рабочих массах подвергается опасности". И уже совсем ясно звучит следующая тирада: "Вчерашняя партия переворота должна проявить себя, как сила, охраняющая народ и государство, в борьбе против оторвавшихся от нее частей, которые жаждут переворота там, где фактически больше нечего переворачивать".
Здесь все ясно. Борьба с социальной революцией за буржуазное государство - вот историческая задача социал-демократии. "Переворачивать нечего". Громадное здание капиталистического хозяйства, построенного на эксплоатации, классовое буржуазное государство, - словом, все то, против чего с.-д. боролись десятилетиями, не только не нужно переворачивать, а нужно всемерно защищать. Партейтаг в Герлице в сентябре 1921 года формально завершил эволюцию с.-демократии, ее переход в лагерь рабов рабочего класса.
Несомненно, рабочий класс в германской революции потерпел поражение. Были ли при этом вместе с рабочим классом разбиты социал-демократические иллюзии его большинства, поняло ли оно, что будущее германского рабочего класса не в борьбе под знаменами с.-д. партии, - а в борьбе против нее, - в этом главный вопрос, от которого зависит судьба германской революции в будущем.
стр. 170
Во всяком случае, всякое движение рабочего класса в Германии отныне принимает форму непосредственной борьбы за диктатуру пролетариата, за социальный переворот. Ибо, хотя правление социал-демократов на сей раз оказалось якорем спасения для буржуазного общества, но не надо забывать, что это - последний якорь, и дальше отступать буржуазному обществу некуда.