стр. 87
Анна Веснина.
КРЕСТ.
Рассказ.
Брели по узкой улице, сгибаясь покорно, как верующие христиане под тяжестью креста Господня, - пешеходы с ношей за плечами.
Шли строго, угрюмо неся тяжесть, не развлекаясь по сторонам, и никто не поднимал малодушно ропщущего взора к небу...
Только Катерина в надвинутом кивотом на сухое лицо темном платке, второй бессменный час в хлебной очереди, провожала каждого вздохами и жалеющими глазами.
Пестрым, прожорливым телом дракона тянулась по стенам домов очередь под чешуйчатый навес на углу похожей на кумирню городской лавки.
Чинно подражали взрослым ребятишки.
Можно было с уверенностью думать, что и появление допотопного змея, изогнувшегося гигантскими, устрашающими кольцами не испугает самого робкого из них. По привычке деловито станут в хвосте.
И шли, не останавливая глаз на очереди, обремененные пешеходы. Шли все в одном направлении, как паломники.
Шли старые, молодые, дети, плохо и прилично или смешанно плохо и хорошо одетые.
Хорошо одетые, больше всего плохо выглядели с ног: барыни и барышни. Будто на их долю выпал более торный и дальний путь - с трудом волочили разваливающуюся городскую обувь.
- Всем крест Господень выпал... - вздыхала Катерина, удрученно и молитвенно поднимая глаза на качающийся над неоконченной каменной постройкой большой деревянный крест.
Часто и с трепетом душевным смотрела на этот крест Катерина.
Стоял он высокий, сухой, посиневший от времени, колеблющийся от слабого ветра, безжизненный на красном теле постройки.
Пустыми глазницами смотрели из-за него из выветренных стен окна.
стр. 88
Грудами костей белели среди зелени внутри залитые известкой кирпичи.
Не вытерпела Катерина, вздохнула вслух, заметив среди пешеходов своего квартирохозяина, бывшего лавочника, таскавшегося теперь ежедневно из дому утром со скарбом за спиной и возвращавшегося с неменьшей ношей к вечеру, изнемогающего, усталого.
- Тащится, батюшка, едва-едва... не я одна, грешная, мучаюсь... Всем, всем выпал крест тяжкий, суровый, всем...
Андрей Коньков с открытым клином загорелой груди, сидевший подле очереди, на панели, оглянулся на проходившего.
- От такого креста и я бы не отказался... Прется с вокзала, наменял добра всякого... Крест... Желудок это, а не крест... Теперь всякий с желудком на спине ходит. На кого не посмотрю: набитый ли, тощий ли - все на спине.
- Хорошо это по-твоему, - сказала Катерина, смотря на него, как на врага. - Не крест, скажешь, после такой жизни, лавку какую с бакалейным товаром имел, десять приказчиков, жену, как барыню, одевал, ребятишек... А теперь на горбу им пропитание носит. Легко это по-твоему? Ты вот ничего не имел и понятия у тебя нет...
Женщина в черных очках, за которыми совсем не видно глаз, выступила Катерине на помощь:
- Конечно, не легко добра лишиться. Я одного купца знала - пароход у него с товарами затонул на глазах; перегрузили очень. Так он тут же на берегу с ума сошел - в воду кинулся... Тоже и лавка или дом...
Андрей приподнялся.
- Кто говорит, - хорошо... А только вы все богатых жалеете, словно сами все это потеряли...
Он оглядел, улыбаясь, бабьи головы, щетинистым хребтом высунувшиеся в его сторону.
- Вон, Катерина-печальница, приростила себе крест на загорбок да и мешечникам кресты вяжет. А мешечника один желудок давит...
Очередь запестрела, захребтилась...
- А что же, мешечник по-твоему не человек... Да у другого семья в десять ртов: малые да больные, небойсь будешь с мешком ходить. Сколько маяты по дороге примешь, да всякий обругает за мешок, да находишься сколько пока што выменяешь. Нет, это тоже надо понимать...
Андрей махнул рукой.
- Вы только и понимаете желудок. Больно хорошо жили прежде, ели, пили до отвалу, гуляли вволю... Ну-ка посчитаю я вас, кто хорошо жил... Всех ведь знаю...
Чиновник поправил потертую фуражку.
- А что, плохо ли: булка белая к чаю, крендели...
Голоса:
стр. 89
- Сахару вволю.
- Чай китайский.
- Магазины какие, что хочешь, то и просишь...
Товарищ подмигнул Андрею:
- Крендели, верно, жалко...
Пухленькая барышня сделала совсем плачущее лицо.
- Теперь и пойти некуда, повеселиться, потанцевать, как прежде...
Андрей с живостью повертывался.
- Ну-ка, ну, посчитаю, кто жил хорошо. С Катерины начну. Когда она жила на завидость, - когда на господ работала да швыряли ей как паршивой собаке объедки, за человека ее не считали... Подумаешь, сласть...
Катерина запахнула темный платок на груди.
- Обо мне што... Мне уж крест такой от Бога положен, всю жизнь терпеть... А господ хаять мне нечего, что за стол не садили - не вышла ни платьем, ни родом... Все же когда господа были - перепадали добренькие кусочки... Смирение паче гордости. Ты, вот, сколько ни гордись, а барином не будешь, комиссаром разве, ну, так ведь петух сколько ни пой - не соловей, комиссар сколько ни кричи - не барин...
Катерина победительницей отвернулась от Андрея.
Хребет бабьих голов ходил волнами...
Андрея еще больше подзадорило пощипать пестрый хребет.
- Ну, кто у вас голосит громче? Не та ли, что на готовых господских хлебах жила, мужа принять на ночь не смела, а понесла, так на улицу кинули ее, как гулящую... А то может, что с болонкой гулять ходила, или, что об дочери так не голосила, когда давилась девка за ребенка, не законом прижитого, кидала таких ребят, как щенят, а нынче за него десять аршин ситцу получила. Сдается мне - все тут есть.
Блудливым, прибитым змеем прижалась к стенам домов очередь. Прятался поднимавшийся хребет.
- Да, печальницы, голосистые, надо тоже оглядываться назад не с одной лакомой стороны...
Мужчины хохотали:
- Чеши, парень, всю улицу.
Хвост шипел:
- Священник, что ли он, пошел обличать...
- Срамник он...
- Бесстыдник...
- Смотри, кабы тебя не обличили...
- Катерину только жалко... За дочерью он, как добрый, ходит...
Катерина уверенно смотрела на крест у постройки:
- Сокрушается крест Господень, глядя на гордость, на заносчивость твою...
стр. 90
Крест согласно кивал ей синим, высохшим телом и похожее на хрип скрипенье от теревшегося о забор древка, шло сокрушенным стоном к самому сердцу Катерины...
- Правильно в писании сказано: "Слухом услышите - не уразумеете, глазами смотреть будете - не увидите знамения Божия... Огрубели сердца-то и ушами с трудом слышите и глаза свои сомкнули и не обратятся на крест Господень..." Вот он, батюшка, забыл ты его...
Катерина строго погрозила Андрею.
Хребет у змея опять заходил.
Андрей, стоя уже в дверях лавки, оборотился к очереди:
- Про вас это и сказано - ничего не видите, не слышите из-за утробы. За крест по доброму взяться не умеете... Все он у вас либо пугало, либо горб...
Андрей, словно добираясь до головы надоевшего ему змея, сердито скрылся в дверях лавки...
Змей разъяренным драконовым кольцом свился с шипеньем у входа:
- Большевик.
- Безбож-ж-жник...
Посинелый, мертвенный крест все так же тихо покачивался на красном теле заброшенной постройки...
* * *
Землетрясение происходило перед глазами Домны Антипьевны - прямо напротив ее бывшего дома рушился дом давнишнего приятеля ее Духанова.
Рушились со стоном и грохотом почернелые стены старого дома, звенели певучим вздохом осколки стекол, клочьями летел мох, лохматыми телами падали бревна...
Вот рухнула половина внутренней стены... и нельзя было разобрать - земля ли изрыгнула тучу дыма, пыль ли, накопленная долгими десятилетиями, поднялась вверх и окутала все развалины, как туманом.
Только стропила с открылками крыши поднимались над всем этим из мглы взлетающим к небу крестом...
А внизу, кругом развалин шевелились темные, напоминающие человеческий облик фигуры...
Домне Антипьевне казались эти облики слетевшимися на шабаш ведьмами.
Они пронзительными голосами прорезывали грохот и вырывали что-то друг у друга с остервенелым ожесточением.
Между ними перелетали с быстротою крылатых с места на место маленькие, лохматые фигурки.
Низко нависшее небо было загружено косматыми, нехотя движущимися телами...
стр. 91
Домна Антипьевна смотрела на происходившее перед ее глазами и не знала, как назвать это: землетрясением или адом.
Разошлась немного мгла, стало видно, что копошащиеся внизу облики людей - оборванные, закопченные женщины, старые и молодые, изредка мужчины; все с почернелыми, измазанными, как в саже, лицами, с сверкающими белками из темных впадин вокруг глаз.
С сладострастным ожесточением копошатся в этих развалинах, во всем этом мусоре, пыли, вырывая друг у друга плахи, доски, бревна, пилят, рубят, ломают, всячески способствуют разрушению, кто с ломом, кто с пилой, с топором.
Чуть поодаль стлался большими языками по земле желтый огонь и сидел на корточках перед ним кто-то черный... кого Домна Антипьевна определенно называет "чортом", а появившихся бесстрашно на верху развалин прокопченных, в дыму мужчин, угрюмо поглядывающих на копошащуюся толпу, обзывает с неменьшим гневом "дьяволами". Посверкивающие ломы в их руках кажутся ей адовыми вилками, на которые думают они подцепить грешника и ввергнуть его в адовую утробу.
Смотрит, смотрит Домна Антипьевна, ужасается - не хочет видеть в этом простую сломку старого дома, отданного гражданам на дрова.
Не привыкла она к этому в свое время.
- Все строили, а не разрушали тогда, - вспоминает она и болит ее сердце...
Поколотила бы она баб, копошащихся в упоении на развалинах, наказала розгами снующих, как на празднике, ребят-чертенят.
- Ах, силен бес разрушения... - вздыхает она. - Все пошло прахом... Все...
Смотрит на стропила с открылками крыши, все еще нетронуто нависающие гигантским крестом над развалинами и кажется ей погибнут, наконец, под ним "поругатели".
- Накажи ты их, Господи, - молитвенно произносит она: - Всех-то всех хозяйственных, домовитых людей свернули с места для хамов и тунеядцев.
Вспоминает, что во всем ее благородном, господском доме расселены эти "хамы" и "тунеядцы".
- Редкие постыдились не уровнять себя с господами... Вот разве такие, как Катерина, помнят свое место... Осталась она, живет в подвале...
Домна Антипьевна почти с облегчением смотрит на Катерину, робко собирающую щепки в мешок и пугливо оглядывающуюся на "чорта" у костра - милиционера и у сломки другого, похожего на него...
А почернелые стены голубые и розовые изнутри становились все ниже и ниже...
Каменной бабой выступала печная труба, держала на себе крылатые стропила.
стр. 92
Вот набросили веревку, зацепили простенок и, взявшись толпой, как бурлаки за канат барки, потянули...
Опять перед глазами Домны Антипьевны дым, в ушах адский грохот и люди не то гибнут, не то справляют бесовское торжество...
Вот все тащат по короткому бревешку, похожему на брус лавочного хлеба, и несут его так же бережно, любовно...
Катерина все еще с пустым мешком, смотрит голодными глазами на растаскиваемое топливо...
Оборванный арестант, спустившийся сверху и не найдя ни у кого "табачку на закурочку" за помощь, взглядывает на неподвижную Катерину среди копошащихся баб и, угадывая ее голодное вожделение, схватывает откатившееся к его ногам бревешко и сует его Катерине.
- На, на, хватит им... жадничают...
Катерина дрожащими руками охватывает дарованное бревешко и торопливо прячет.
- Надо бы уж и мне... - шепчет удрученно бывшая домовладелица. - Все равно растащут... Воронье... По-божески прав у меня больше - компаньонами были сколько лет с хозяином.
Домна Антипьевна накидывает шалочку похуже и выходит на улицу. Стоит в нерешительности.
- Попросить надо кого...
Катерина, завидев ее, подходит.
- Здравствуйте, матушка-барыня. Вышли посмотреть... Эх, грязное это дело...
- Ее и попрошу... Дешевле, чем с другими, обойдется... - решает старая барыня. - Она уважительная, сделает, пообещаю ей чего...
- Вот что, Катеринушка... Мне самой-то зазорно, - говорит она показывая свое чистое шерстяное платье. - Ишь, одета-то я как, а тебе в самый раз. Понатаскай-ка мне малость... Тоже надо на зиму...
Катерина пестрая до колен от заплат, сменивших неразличимо теперь первоначально цвет и материал ее узкого пальтишка, смотрит на Домну Антипьевну участливо...
- Где же вам барыня?.. Такие ли у вас руки...
- Ты одна только и понимаешь меня, Катеринушка...
- Как же, чувствую, матушка-барыня - тяжкий крест выпал на вашу долю... Шутка ли - домом каким владели, капиталом... Мухи не обидели, жили себе потихонечку, только бы покушать да Богу помолиться, а теперь и угол-то вам отвели последний, можно сказать, в собственном-то доме... Каково это... Истинное святое терпение надо иметь... Разве я не понимаю...
- Так постарайся, Катеринушка, я не забуду...
- Постараюсь, потружусь, барыня...
Катерина замешалась в толпу баб и бревешко за бревешком росло у ног притаившейся за воротами Домны Антипьевны...
стр. 93
Тот же арестант, сунувший Катерине бревешко, помогал ей усердно в этом хищении, не найдя покупателя на казенные дрова.
- Хоть добро сделаю бабенке бедной... С детишками мается наверно, - думал он, утешаясь этим.
С неба все те же лохматые темные груды нависали над развалинами, над прижавшимися тесно друг к другу домами.
Стояла непоколебимо каменная баба с крестом...
Справляли оргию люди...
Смиренно подошел и вежливо обратился к наблюдателю за сломкой старичек в поддевке:
- Сорок лет жил я в этом доме - квартирка и лавочка у меня здесь были... Позвольте взять по праву хоть два бревешечка теперь... Все знаю - жил я здесь... Все права... Сколько лет... Позвольте...
Наблюдатель безжалостно отстранил его.
- Иди, иди. Много таких правых найдется... Каждому жильцу по бревешку. Здесь по ордерам только и то не хватит - сами у себя крадете... Иди, иди. А ты куда, баба?.. Стой! Стой!
Катерина, тащившая десятое бревно барыне, попалась ему на глаза.
- Я давно тебя вижу. Клади, клади на место. Ордера у тебя нет. Ишь, ловкая...
Домна Антипьевна схватила в это время под мышки два самых больших бревна, похожих на акул и убежала с ними.
Катерина смущенно положила взятое бревно...
- Жалко тебе чужого добра...
- Эй, кому надо готовых, - крикнул в толпу наблюдатель. - Тащите вон из того двора, кому вешать, - указал он на ворота, где скрывалась перед этим Домна Антипьевна.
Две бабы бросились в указанные ворота и живо, как своих украденных ребят, перетаскали короткие бревна.
Возмущенным взглядом провожала их Домна Антипьевна.
- Из домов-то так же тащили чужое, как свое... у... нечистое племя... Житья от вас нет... Порядки тоже... Провалились бы они...
Катерина виновато возвращалась к ней...
- Обидели вас, матушка-барыня... Все я... Как-то не поостереглась, будь они прокляты. И мое-то полешечко стащили даденое...
Полная грудь Домны Антипьевны ходила валами...
- Житья нет от нехристей, проклятых. Докуль их Господь терпеть будет!.. Одно убежище осталось - к мертвым на могилку сходить, пожаловаться...
Стропила, колеблющиеся крестом над развалинами, вдруг обрушились с грохотом вместе с печной трубой...
Опять ад и землетрясенье перед глазами Домны Антипьевны...
Она подняла руку.
- Предзнаменование Господа.
Величественно повернулась уходить...
стр. 94
Катерина взяла на спину пустой мешок и как с ношей, сгорбясь, пошла мимо сломки...
- Бедная барыня... Попускает же Господь терпеть праведных...
* * *
Недалеко от кладбища жила Катерина и часто видела, как ходит туда бывшая домовладелица Домна Антипьевна на могилу своего мужа, похороненного в склепе.
Так подолгу остается там, что не усмотрит соседка, занятая голодной суетой, когда проходит Скакунова обратно.
- Праведная душа, - умиленно думает Катерина. - Все в посте да молитве... Я обедни или всеночной не могу выстоять - ко сну меня клонит в святом месте. Прямо наказанье Божие. Не могу одолеть греховной слабости. Летом - с устатку, с жары, спать в холодке хочется. Народу мало в церкви - вольно. А зимой намерзнешься на улице да в нетопленой комнате, зайдешь в Богову светелку - тепло, пригревает, примаривает... А в писании што сказано: "Кто хочет итти за мной, отвергнись себя, возьми крест свой и следуй за мной"... А куда мне... Вся я мирскими грехами обвешана. И крест греховный на мне...
Прошла величавой поступью Домна Антипьевна от церкви к склепу, а Катерина, как грешница, спряталась, укрылась за деревья...
- Ах, никогда-то мне и краем ступни не походить на Домну Антипьевну...
- Святая душа беседу с Богом поведет, а я что делаю... Что делаю, блудница...
Опустились руки с мешком... Собирала она, обламывала сухие ветки, сучья с берез, с вожделением посматривала на крепкие стволы, сожалела, что мало сушины на кладбище.
Оставила мешок, подошла к кресту над прахом домовладельца Скакунова, посмотрела на белые ступеньки, по которым спустилась вдова.
- Чисто, порядливо все... Блюдет опрятно...
Склеп был выложен под самой землей. Только со стороны входа и видно было, что это не простая могила, а склеп. Но не будь вверху на насыпи креста, можно было бы подумать, что это не склеп, а каменный пивной или винный погреб за широкой, сизой железной дверкой с крепкими петлями, схваченными большим, висячим замком.
Так просто, но прочно, по-купечески, охраняла прах своего мужа Домна Антипьевна.
И крест на насыпи стоял тоже простой, деревянный, поражающий только своими размерами перед всеми ближайшими крестами.
Удивлялась Катерина этой простоте. Очень богатый человек был Скакунов и не одни дома оставил он в наследство своей жене.
"Видно - любит она простоту и строгость во всем, не желает возвеличиваться перед другими", - думала Катерина.
стр. 95
И опять умиляла ее эта скромность.
Перекрестилась на крест и подумала:
"Такой же здоровый да плечистый был покойничек... Из доброго дерева..."
И дальше пошла голодная мысль:
"Не жалели раньше дерева..."
Вспомнилось к этому:
"Дома совсем дровишек нет к зиме, а заморозки уже начались... Муж справиться не может в холоде да без горячей пищи... Ребята бегают по помойным ямам... Экая жизнь проклятая".
Подумала последнее и устыдилась:
"Опять я о мирском... На минуту от земного не уйду... На кладбище о дровах думаю, в церкви - о свечке Божьей, кабы вместо иконы жратву свою осветить, в лавке жду кабы лавочник обвесился да мне целую ковригу вместо половины отпустил... Экие все грешные мысли одолевают... Куда ни сунусь... Вон матушка-барыня ушла из теплой комнатки, стоит поди на коленочках на каменном, холодном полу... Душу вознесла Богу, а я... Тоже на крест гляжу... А бес-от по пятам следует... Уж, кажется, здесь только и мир и успокоение душе найти, отрешиться от земного..."
Оглянулась кругом...
Небо - плат, хмурый, постный.
Церковь - мать-игуменья, белеет издали краем белой мантии.
Березки - покойнички, как обрызганные по белым телам трауром. Трясутся, поколачивают голыми ветками, как сухими косточками.
Могилки без зелени под сухими листьями, - мертвые горбы, желтые.
Кресты - мученики, иссохшие, посинелые, черные, белые.
Тропинка - след ручья замеревшего...
- Все мертвому покою ответствует...
Умиротворенно вздыхает Катерина и склоняется ко кресту...
Вдруг кто-то не настроенный согласно, выпустил невидимо на кладбище целую стаю живых разноголосых птенцов...
На тропинку, топая, как добрый конь, вынеслась раскрасневшаяся девушка.
За ней выбежал Андрей, поймал ее и приподнял обеими руками, как легкий сноп...
Из груди девушки опять вырвался целый выводок невидимых разноголосых птенцов и разнесся по всему кладбищенскому лесу...
Он встряхивал ее, а она звенела неудержимо... обвивая звоном молчаливые горбатые холмы, оголенные деревья, бросая в нахмуренное небо живые звоны молодой здоровой груди...
- Вот тебе, забастовщица. Вот тебе, вот... - приговаривал он, встряхивая ее и стараясь поцеловать то с одной, то с другой стороны...
стр. 96
Но она вертела во все стороны головой и ему не удавалось поцеловать ее в щеку.
Катерина узнала дочь и сурово выпрямилась...
- С безбожником?!. Коммунистом?!. - шептала она одними губами и только шагнула угрожающе им навстречу...
Потом закипела вся...
- Дунька. Бесстыдница. Срамница. С ума ты спятила. На кладбище... Игры... С парнем...
Андрей выпустил смолкнувшую девушку, и молча смотрел на Катерину.
- Не застращаешь... - проговорила Дуня, строго расправляя только что смеявшиеся губы.
Андрей смело обнял Дуню за талию и направился вместе с девушкой к ее матери...
Спокойно остановился перед суровой женщиной.
- Не чужой я парень Дуне, а жених...
Дуня смело смотрела в лицо матери...
- Мы завтра маменька в Совет идем...
- В Совет?!. Советский жених?!. Никогда. Умру скорее, тебя запорю. Поди сейчас же домой.
Катерина властно протянула руку к дочери, но рука осталась протянутой - дочь отодвинулась...
- Что я маленькая?.. Поведете вы меня... Выросла я... Да и законов таких нет больше. Сама могу располагать собой...
- Идем сейчас же...
- Не пойду я с вами...
Катерина, опустив руку, стояла задыхаясь...
- Господи, помоги... Крест тяжкий...
Дуня смягчилась.
- Маменька, но что же тут худого? Радоваться надо только. Двое больше вам поможем. На одном заводе работаем... Я Андрея давно знаю и товарищи его любят... Вас он уважает...
- Чорта они уважают, твои коммунисты. Сама ты коммунисткой стала. Родителей забыла. Бога потеряла, стыд... Ох...
- Что же я дурного делаю, маменька? Вы сами дурно понимаете все...
Андрей попытался расправить круто изогнутые брови.
- Смотрите вы проще на все, Катерина Семеновна... Не выдумывайте сами себе ужасов, не взваливайте на спину крестов...
Катерина подняла руки к небу.
- Крест, крест тяжкий. Отцу пойду скажу... Господи, Господи... Дочь... Стыд... Срам...
Опустила голову и указала строго на могилу Скакунова:
- Праведница здесь молится, просить надо, чтоб за нас молилась, наши грехи отмаливала...
стр. 97
Андрей с любопытством посмотрел на массивную дверь в склеп.
- А что она в этом погребе делает?
Катерина не отвечая ему, пошла, сгорбившись, от жениха с невестой...
- Вынесу ли я крест этот?..
Ветер теребил оставшиеся редкие листья на березах...
Спустился на землю и шумливым, золотым, бесовским хороводом пронесся под ногами Катерины...
* * *
Нахохлившимися, заморенными индюшатами, бродили по узкому, клеточному ящику-двору трое ребятишек Катерины: два мальчика и девочка.
Рылись по всем углам, словно не находя седала.
Закружились около деревянной оградки, охраняющей пяток клумб с запоздалыми левкоями.
Старший - лет десяти, - согнув мохнатые плечи, не вынимая рук из рваных рукавов, указал локтем на оградку:
- Если мамка не принесет дров - сломаем оградку...
Нависший унылым носом козырек картуза чуть приподнялся.
- Ярко будут гореть - крашеные...
Другой потрогал толстые деревянные колышки - крепко ли они сидят в земле и сухо проговорил:
- Выдернуть можно...
Маня, самая младшая с длинными рукавами, как с распущенными до земли крыльями, посмотрела на цветы.
- Продам их завтра...
Стояла, угрюмо рассматривая продолговатые махровые головки...
В клетошник спустилась женщина с ведром мусора.
- Белка не видали?
- Нет, тетя, - с живостью отозвались все трое, не спуская глаз с ее ведра.
- Ну, ладно, найдет...
Женщина подошла к дырявому корыту у дворницкой и вытряхнула мусор.
Только она ушла, голодные индюшата обступили корыто, - выбирали шелуху с вареного картофеля, головки от селедок и складывали себе в полы рваных пальтишек.
Выбрав все эти отбросы, довольные уселись на лестнице в подвал. Со свистом и сопеньем сосали, как молочные рожки - селедочные головки...
Не заметили, как под воротами показалась Катерина.
Увидела поглощенных едой ребятишек, замедлилась.
стр. 98
- Опять по чужим ямам ходили... Соседи увидят - стыд... Наказанье вы мое. Крест тяжкий. Давно ли ели?!
Дети пугливо закрыли от нее остатки своей еды...
- Нету больше...
Старший приподнялся и лохматыми крыльями заложил руки вместе с полами назад. Казалось, он готовился защищаться по-орлиному.
- Проходи...
Мать только вздохнула:
- Терпеть надо, а вы озорничаете...
Качая головой в темном кивоте платка, спустилась по каменным ступенькам в подвал. Опять вспомнилась Домна Антипьевна, величаво спускающаяся в склеп мужа.
- Ах, легче ей к мертвому итти, чем мне к живому...
В большой, низкой комнате было темно, как в деревенской бане по черному. Два продольных окошка, и без того маленькие, были заткнуты наполовину какими-то грязными кишками.
Русская печь выпячивалась голым мертвым брюхом. От ее поместительного, давно не кормленного чрева было еще холоднее.
У противоположной стены лежал на кровати человек, отвернувшись от печки. Но только черная, лохматая голова и острое плечо, неловко приподнятое, отворачивались, а половина тела и ноги, заметные под одеялом только по приподнятым носкам, лежали немощно распластанными.
При звуке тяжело скрипящих половиц, он разогнул плечо и на желтой подушке отделилось бледное лицо.
- Добыла дровишек? - спросил он срывающимся, зазубренным голосом.
Скрипучим замком ответила ему Катерина.
- О-о-ох... Грехи...
Истомленно опустилась на первый попавшийся стул - старое ржавое ведро, перевернутое вверх дном.
В комнате только и было мебели, что две кровати: одна под больным, другая служила столом и кроватью, а стулья заменяли подобранные на сломках домов на дрова, - старые, дырявые ведра и жестяные банки.
Вся деревянная мебель пошла на топливо.
Больной откинул с груди одеяло.
- Отобрали опять, что ли? - спросил он тревожно. - Где была-то?
- На кладбище...
- Ну, и что же... Хоть бы крест сломила... Подыхаю ведь...
- Не богохульствуй. И так на горбу крест-от.
- Носись ты с этим крестом. Грызть его, что ли, будем? Где дрова-то? Мешок ведь брала. Где оставила? На царство небесное променяла... Будь ты проклята - праведница!
Кровать хрустнула под его телом.
стр. 99
- Десятый день пищи горячей не ели. Выдирай доски из-под меня. Выбирай, праведница. Терпенья больше нет.
Бледное лицо приподнялось от желтой подушки, сухие руки с большими ладонями тяжело оперлись о кромки кровати. Больной приподнялся, сел, а ноги оставались так же вытянутыми.
- Выворачивай кости из меня. Вывертывай ребра. Больше ничего не осталось.
Двери в подвал отворились.
- Погодите, погодите, Игнатий Егорыч, - уверенно прогудел из двери молодой голос. - Настоящее топливо я вам принес. Дуня сказала - дровишек у вас нет... Вот я и... Эх... Давно бы... И что за люди!..
В дверях стоял Андрей с большим во всю спину распластавшимся позади мешком...
Дуня вошла за Андреем и тревожно взглянула на мать...
Андрей свалил со спины мешок. Он тяжело стукнул о деревянный пол и привалился до плеча Андрею.
Андрей, морща брови, заговорил:
- Ну, Катерина Семеновна, достойная праведница ваша вдовица Скакунова... Спасает душу, можно сказать, в посте и молитве...
Темные брови Андрея совсем сдвинулись углами, руки крепко сжали мешок...
- Люди мрут от голода, последнюю рубаху меняют на кусок хлеба, а она, смиренная вдовица, натаскала, как запасливая крыса, целую кладовочку съестного, питьица, в мужнин склеп да и жирует потихонечку, коньячек попивает, наливочки... Золотом обложилась вся, проклятая. Все покойничку снесла... Сама помрет, чтоб никому не досталось... Спит сейчас праведница, упилась... Зло меня взяло... Не утерпел я...
Андрей откинул верх мешка, мешок свалился к полу и обнажился непривычным телом в комнате синеватый крест...
- Сломил я этот крест... Пусть хоть людей обогреет...
Черные буквы на кресте гласили:
"Вечная память домовладельцу Карпу Петровичу Скакунову"
Не могла разобрать Катерина: пол ли под ней качается, сама ли она падает...
Сиденье ее, ведро старое, покачнулось...
Стены ли покрылись черными пятнами, буквы ли с креста закружились, запрыгали перед глазами...
Явь ли, сон ли бесовский, испытание ли от Господа...