стр. 334

     Анчар.

     I.

     А. Бибик. "На черной полосе". Роман. Журнал "Творчество" N 1-3, 1921 г. Изд. Моск. Сов. Р., К. и Кр. Депутатов.

     Имя Бибика известно всякому, мало-мальски знакомому с пролетарской литературой по его большой вещи "К широкой дороге", появившейся в свет еще задолго до революции.
     В новом романе обрисована эпоха, непосредственно следующая за 1905 годом.
     Автор в романе отразил все то, чем характерны были отдельные моменты этой эпохи.
     Здесь и устремление выбиться в "люди", стыдливо завуалированное (Кириллыч, стр. 29); устремление к "эксу" (Гринев, Сентюрин, стр. 5), и выпивка "за молодость души" (Владимир, стр. 20) и торжествующая свинья мещанства в пролетарской среде (Трофим Пахомыч, стр. 31), и философия "практической мудрости" Ивана (стр. 45): "чтоб я из-за какой-нибудь сволочи жизни решился - да будь они трижды прокляты", и, наконец, сам герой романа Игнат с его личной жизнью и семейно-сердечными неудачами, занимающими в романе крупное место.
     Эпоха схвачена автором очень даже, пожалуй, слишком объективно. Он не боится выводить отрицательных типов из пролетарской семьи, не щадит себя, как бы боясь, что его заподозрят в пристрастии, в стремлении скрасить картину развала после поражения пролетарских сил в 1905 г.
     Если типы, выводимые автором, верны, а они верны несомненно, то это отнюдь еще не оправдывает того общего тона, которым проникнут весь роман.
     Тон глубокого пессимизма, несмотря на всякого рода оговорки, пронизывает всю полосу жизни Игната Пастернака.
     Игнат живет двумя моментами: первый - его семейная жизнь, любовь, его "Сказочка" Нина-жена; второй - пролетарская масса, с которой он жил, прожил тяжелый искус революционной подготовки и пережил с нею тяжкое поражение революции.
     И с первых строк романа настроение Игната совершенно определяется.
     Он уже не в революции, он психологически уже не с нею, по отношению к массе у него уже настороженность отчуждения и сознание необходимости жертвы для того... чтобы оправдать себя перед массой.
     Здесь отчетливо противопоставились масса и я, Игнат и рабочие завода, представителем которых был он. И все дальнейшее с железной логикой развивает это основное, что явилось у Игната в первый момент пребывания у ворот завода и в кабинете директора.
     Разбитая, побежденная масса рабочих у ворот завода. Нужно итти на работу, договариваться с администрацией.
     Единство пролетарской силы разбито. Магнит борьбы отпал и в толпе, когда с трудом ей удается выделить трех лиц для переговоров с конторой, раздается голос:
     - То-есть ни одной сволочи нет, все разбежались!
     - Ни марксеночка, ни поросеночка, ха, ха, - подчеркивает другой.

стр. 335

     Игнат, которого ищут, ловят шпики, не выносит этой пощечины и решается итти на переговоры с верным риском "сесть".
     "Что он, однако, делает? Лезет именно в крокодилову пасть! Но отступать было неловко" (стр. 5).
     Он уже почти в руках полиции, и интересны мысли его в этот момент:
     "Кончено! Пасть крокодила закрылась... и сейчас только почувствовал, как он страшно устал, устал и душою и телом. Как будто сейчас только ощутил ужас падения с головокружительной высоты, где так гордо развевались знамена победы, сверкали огни и песни звучали, как гимны весенним богам. После ярких огней здесь внизу стало еще темнее и еще непригляднее. Нина! Ах, вот что, пожалуй!.. Что-то она будет думать?.. Что? Ах, да не все ли равно! Ха, ха... - Так, именно так и должно быть!".
     "Вы, - он мысленно обратился к рабочим, - не хотите признать в нас простых людей, выполняющих свой долг? - вы требуете от нас сверхчеловеческого? Жертвы? Отлично! Вот - жертва! Жертвую своей свободой и сказкой. Да, да, чтобы вас чорт побрал, даже сказкой! Только не шипите, как змеи, не лгите, не кривляйтесь".
     И с этим прямым обвинением массе Игнат не расстается на всем протяжении романа.
     Дальше отшибленный от станка Игнат работает на полулегальном положении в чертежной, не будучи чертежником. Это глубоко враждебная среда. Его травят, но он терпит, ибо всякие конфликты больно отзываются на Нине, его жене.
     Круг внешних восприятий вышибленного из колеи Игната, восприятий тяжелых, давящих, пополняется кругом личной его жизни.
     Там с ним его жена, интеллигентка Нина, и не входивший в программу их супружеской жизни, но тем не менее появившийся на свет Валик, годовалый отпрыск Игната.
     В отношении Игната к массе и Нины к Игнату есть несомненное равенство. Игнат идеализировал массу. Нина идеализировала Игната (он женился в ссылке). Игнат изверился в массе, Нина изверилась в нем.
     Нина счастливее Игната, она имеет шансы найти свое в лице обладающего красивым голосом Валериана.
     "Пролетариат - знаменосец свободы и новой высокой морали, - ах, как же он непригляден в его буднях! Как он темен, дик и корыстен!" - говорит Игнат.
     "Как ты дурно пахнешь и какие у тебя грязные ногти!" - сказала она (Нина) недавно.
     Игнат уже не с массой.
     "Да и было ли, - спрашивает он себя, - у него когда-нибудь чувство настоящей искренней близости, к рабочей массе, к ее горю и радостям, к быту ее?!"...
     "Но он хочет служить угнетенному классу и только ему!.. Но и это не было веско"...
     Он остановился и почувствовал себя так, как-будто у него и в самом деле под ногами не стало почвы. "Но это было лишь одну минуту".
     "Пробуждение мысли! Пробуждение человека в забытом рабе! - вот что может делать он, токарь Гудимов"...
     Но опять и снова но.
     "Не то время"...
     "Довольно с него будней, бесследно пожирающих жизнь и стремления!"
     "Но загореться ярким пламенем в невероятном напряжении, хотя бы на час, на минуту, и затем погаснуть навсегда - а на это у него как раз хватит сил!"
     Таковы мысли и настроения Игната.
     Он "не дома" с массой и вопрос еще для него "дома ли" он со своей "Сказочкой".
     - Помоги, Боже, бесприютному скитальцу, - хочется сказать по адресу героя. Революции нет, счастье любви - заплата. Что делать? Является мысль о самоубийстве.

стр. 336

     Привычный круг мыслей виденный нами в произведениях многих и многих писателей пореволюционной полосы.
     Роман близко стоит к другим произведениям, где эпоха 1907 - 1910 годов отражалась с той же психологической напряженностью, разочарованностью и расслабленностью, как, например, Коновалова "Записки агитатора" и др.
     Здесь удар по революции, удар по массе в первую голову ударяет по революционной верхушке, она падает, если не физически от пуль усмирителей, то психологически, как то случилось с героем "На черной полосе" - Игнатом.
     Цепь событий, фактов, отдельных эпизодов мелко-повседневных, узко-мещанских, разъедает сознание революционера, вытравляет из него то, что делает его разрушающей и вместе с тем творящей силой.
     Масса ушла и не поддерживает больше Игната. Он уже бросает ей упреки... Она - враждебная ему сила. Он во имя ее не с легкой душой и глубоким сознанием необходимости жертвовать личным, а со злобой идет на жертву для массы, из которой он вырос и от которой оторвался.
     Роман дает возможность сделать из него разные выводы.
     Первый из них, наиболее легкий и наиболее поверхностный, может быть формулирован так:
     Смотрите, вот революционер, всей душой преданный массе, во имя ее шедший на великие жертвы, отдавший ей свои силы, мысль, способности и готовность к борьбе.
     И что же? В один из ответственнейших моментов масса отбрасывает от себя эту силу, формулировавшую сознание этой массы, двигавшую ее на великие завоевания.
     Вывод отсюда: масса - тупа, инертна, темна, в нее нельзя верить до конца, на нее нельзя надеяться, ибо в один из тяжелых моментов борьбы она бросит своего вождя и легко толкнет его в жестокие объятия врага.
     За этим следует недоуменный вопрос: неужели же это те товарищи, которые героически шли умирать, а теперь, как голодные собаки, толпятся у ворот и или жаждут в бессильной злобе перегрызть горло врагу - и не перегрызут, конечно, - или готовы склонить голову перед силой капитала и пойти вновь в его ярмо.
     Можно было бы остановиться на этом. Автор достаточно ярко, хотя и с огромной дозой индивидуалистического элемента, отобразил эту эпоху развала. Пролетарий, беллетрист в художественной форме отобразил совершенно объективно, беспристрастно то, что мучительно переживал на этой черной полосе разочарований - и спасибо ему за это. Верно, художественно, правдиво. Хорошо.
     Но... Все дело в том, что художественное произведение живет и влияет, организует сознание пролетария, читателя, устанавливает для него некоторое, пусть частичное, credo его бытия и отношения к жизни.
     И мы позволим себе здесь несколько иной критический подход к оценке произведения.
     Какова задача пролетарского художника, - а к таковым мы причисляем Бибика?
     Кого из нас не ранила больно жестоко струя мещанства в пролетарских массах, всегда в прошлом сильная в нем и ныне в процессе великой российской и мировой революции снова захлестывающая пролетарские массы своей мутной волной.
     Подвижничество подполья, каторги и ссылки и огненный романтизм баррикад - вот две стороны жизни, наполнявшие собою бытие революционера. И были моменты, когда казалось, что первая тяжкая полоса уже в прошлом, что вот - победа, вот - новый мир, новая жизнь - и... крах: революция разбита! Кто виноват? Объективно никто. Субъективно, как у Бибика - масса.
     Такой же приблизительно вывод делают многие сейчас в связи с новым курсом нашей экономической политики, говоря: "у нас нет пролетариата, а есть спекулянты, зажигальщики, лодыри" и т.д., и т.п.
     Те же самые психологические и общие предпосылки и те же самые выводы.
     Но разве это неверно? Да, верно! Но... поверхностно.
     Достоинство художника не в том, что он способен схватить внешнее его окружающее

стр. 337

или непосредственно в действии выражающиеся мысли и настроения класса, - а, главным образом, в том, что он способен увидеть в толще класса, за корою грязной накипи, выявить и взлелеять ту неумирающую никогда в пролетариате силу, которая в конечном счете через тернии поражений приводит его к розам побед. Этого Игнат, а с ним и автор, ибо роман несомненно биографичен, не увидел.
     Я загородило собою мы. Органическая связь порвалась и сила, питавшая героя, иссякла, - затуманились глаза, притупилась острота зрения и... я гибнет.
     Блестящий пример для современных пролетарских художников, раненых настроением нашей действительности и... ищущих утешения или в злой критике того, кому верили, или в формальных дебрях святого искусства.
     Но задача критики, пролетарской критики, - напомнить всем пролетарским художникам:
     Не в "объективном" отражении настроения пролетарских масс задача пролетарского художника. "Отображение и утверждение творческой воли пролетариата, - как удачно формулировал один из наших товарищей, - вот задача современного пролетарского художника".
     Не через призму раненого и оскорбленного я, а через призму всей суммы глубочайших и едва уловимых порою переживаний пролетариата художественное око пролетарского поэта должно освещать пути пролетарских масс к их великому будущему.
     Роман Бибика помимо своей несомненной художественной ценности будет ценным человеческим документом, детально описывающим болезнь увлечения собственным я. Он поможет борьбе с этой болезнью, не изжитой еще в среде молодой пролетарской творческой массы.