Татьяна Толстая надеется обучить грамоте всех буратин

Роман Татьяны Толстой "Кысь" был восславлен до появления его печатной версии (М., "Подкова"; "Иностранка"). Его долго анонсировал журнал "Знамя", в итоге оставшийся без лакомого куска. О нем гудел интернет. Первую главу - с заливисто восторженной редакционной врезкой - тиснуло "Книжное обозрение". Не говорим уж о беседах продвинутых членов культурного сообщества, проходивших под девизом: "Вот приедет барин// - Барин вам покажет!" "Барин" - Толстая; "приедет" - из Америки; "покажет" - как надо романы писать. Так покажет, что сами продвинутые члены культурного сообщества на некоторое время прекратят разговоры об "умершем жанре". В общем, величие романа обнаружилось раньше, чем его текст.

Что нормально, ибо есть у нас когорта литераторов, давно и навсегда назначенных - воспользуемся речением, обыгранным и в романе Толстой - "академиками, героями, мореплавателями и плотниками". При чем, если таковой статус Виктора Ерофеева сохраняется в основном по инерции (и благодаря автоимиджмейкерской энергии сочинителя), если слава Виктора Пелевина зиждется на реальной (хоть для кое-кого и огорчительной) основе общественной инфантильности, если триумфы Владимира Сорокина обусловлены вычитанными из модных философских книжек мечтами о невероятной "крутизне", а успех Бориса Акунина - тоской по уютному "культурному" чтиву с "либеральным" ворсом, если все наши "культовые" авторы (включая откровенно комических недавних назначенцев - Сергея Болмата и Сергея Обломова - и почему-то не получившего должной раскрутки, хотя явно на нее рассчитанного Павла Крусанова) время от времени выслушивают критические укоризны, а то и страстные поношения, то с Толстой дело обстоит иначе.

О Толстой, кажется, никто слова дурного не сказал. Она в равной мере нравится любителям "сорокинской" крутизны и тем, кто гордится классическими вкусами и верностью гуманистическим ценностям. Да и не объяснишь радость от ее кружевных рассказов десятилетней (как минимум) давности чисто внешними факторами - милые были рассказы, просчитано "набоковские", окутанные мягкой ностальгической дымкой, изобилующие "вкусными" деталями, грустные, но не сползающие ни в истерику, ни в расслабленную слезливость. "Вот как можно (должно) писать!" - восклицал тогда едва ли не каждый читатель (критик). Подразумевалось, что из так написанного что-нибудь важное непременно да вычитаешь. И вычитывали: печаль по обреченным тлению вещам, по сломанным либо задавленным человеческим душам, по уходящей культуре, по скоротечности жизни. Ну и некоторую апологию искусства - потому как если бы не слог (Толстой), то и исчезли бы без следа бедные, но милые персонажи вкупе с красивой коллекцией благороднейшего антиквариата.

Бедновато? В конце 80-х такой вопрос был просто невозможен. "Эстетизм" Толстой был важнее ее "морализма". Иначе смотрела на эту проблему только сама Толстая, принявшаяся за свой заветный труд уже в пору своего триумфального выхода в пространства публичной словесности (под текстом даты - 1986-2000). Роман "Кысь" строится на тезисе: "Вы все не умеете читать, а стало быть книги - сколь угодно замечательные - вам не впрок". Потому главы его носят имена русских букв (от "аза" до "ижицы"), самый симпатичный персонаж по ходу дела печалуется об исчезновении "фиты", а незадолго до развязки отвечает на вопрос возжелавшего полной истины главного героя ("Книгу-то эту где искать?... Где сказано, как жить!"): "Азбуку учи! Азбуку! Сто раз повторял! Без азбуки не прочтешь!"

Вот прочитаем мы "Кысь" (мудростью проникнемся, видимо, наизусть текст выучив), и тогда, быть может, что-то сдвинется. Ну а не хватит силенок - останемся в том заколдованном круге, о коем и повествует Толстая, в том русском бреду, где будущее (действие происходит через несколько столетий после Взрыва, превратившего людей в мутантов) неотличимо от прошлого (в романе представлен синтез неолита и средневековья). Будем мы, "голубчики" (так именуют друг друга персонажи Толстой), трястись над огнем (добывать не умеем), подчиняться произволу "мурз", славить очередного верховного Федора Кузьмича, что изобрел колесо и коромысло и сочинил всю мировую литературу (бывшая Москва и зовется Федор-Кузьмичск - до тех пор, пока новый царек не наречет ее Кудеяр-Кудеярычском). Будем питаться мышами и червырями, драться, воровать, ржать над чужими бедами, исходить похотью, изнывать от страха перед властями, а пуще - перед Санитарами (тайной полицией), а того пуще - перед невидимым зверем Кысь, что живет в северных лесах, дико и жалобно воет и бросается на зазевавшегося голубчика, рвет когтем его главную жилочку - "и весь разум из человека выйдет". Будут вести свои бессмысленные споры "прежние": то ли прошлое восстанавливать надо, то ли на прогресс и Запад надеяться. Будут дразнить и соблазнять нас химерой культуры: "старопечатные книги" запрещены (на тех, кто хранит их, и охотятся Санитары), но писцы исправно покрывают бересту "новыми сочинениями" Федора Кузьмича, каковые всегда можно купить на торжище, заплатив некоторым количеством мышей. А если кто шибко полюбит книжную мудрость, если возжаждет всю ее себе присвоить (проникнется духом гоголевского Петрушки), то станет он орудием тех же самых Санитаров - "лечить" (убивать) других голубчиков начнет, в очередной революции участие примет и ради "спасения искусства" на предательство пойдет. И окажется, что он (ты, читающий без разумения!) и есть невидимый зверь Кысь. Что и случилось с главным героя романа. Правда, почему-то пережившим финальную катастрофу - новый Взрыв, после которого на вечном нашем пепелище длят свои споры двое всегда живых "прежних" - "хранитель огня" и "диссидент-западник".

Так и будет. А все потому, что азбуки не выучили. Чего читаем - не понимаем. Вот и я не понимаю, почему мастеровитая имитация Ремизова и Замятина (хорошую прозу писали!), байки про мутантов (то Стругацкими пахнет, то средним фэнтези потянет), игра с мифологической символикой (скажи интеллектуалу "мышь" - ассоциаций на семь верст станет), сорокинское смакование мерзости, банальности о связи культуры с тоталитаризмом (и банальное их опровержение), набоковское воспарение над "мнимым" миром, дозированная ирония над безусловно дорогими автору мыслями (почти общая мета сегодняшней газетной эссеистики) и желание понравиться всем, всем, всем (спрятав в кармане комбинацию из трех пальцев - "читать-то вы толком не умеете!") - почему этот коктейль из хорошо известных ингредиентов (к тому же скверно взбитый - сюжетостроение у Толстой слабое) должен одарить меня высшим знанием.

Только не надо о том, что все очень изысканно написано. Согласимся. Но, во-первых, такое и про Акунина говорят. А во-вторых, не ради подобных комплиментов Толстая без малого полтора десятилетия работала над своей азбукой. Конечно, Буратино книжкой с большими буквами и яркими картинками страстно пленился. Но это не помешало ему сменять азбуку на билет в кукольный театр Карабаса-Барабаса.

27.11.2000