[Главная] [Архив] [Книга] [Письмо послать]
Вечная смута
"Дружба народов" (N 10) завершила публикацию "ретро-романа" Елены Гиляровой "Учитель с царским именем". Дочитав эту историю и вновь просмотрев ее первую часть, я понял, насколько скоропалителен был мой отзыв в предыдущем обзоре. Нет, Гилярова не Акунин и не Юзефович - в ее романе нет ни игровой стилизации, ни упоения собственной "осведомленностью", ни аллюзионных забав. И сюжет с разоблачением провокатора-оборотня здесь нужен не сам по себе, а для характеристики очень симпатичного героя - сельского учителя с "царским именем" Александр Павлович. Гилярова вовсе не идеализирует "Россию, которую мы потеряли" - оголтелая увлеченность интеллигенции революцией представлена во всей красе, а несколько авторских выходов в "светлое будущее" (да и наша осведомленность о том, "чем все это кончится") придают роману щемяще печальную тональность. Не удастся Александру Павловичу остановить бег "красного колеса" - всего несколько лет будет он счастлив с крестьянской девушкой, своей бывшей ученицей, которая в романе появляется мельком и вроде бы к главному сюжету касательства не имеет. Но девчушка эта будет и при большевистской недоле помнить своего мужа - будет продолжать его дело, учить деревенских ребят. И не только грамоте и счету. В какой-то мере роман Гиляровой объясняет, почему революция все-таки не сумела свести на нет "нестоличную" "тихую", но благородную, талантливую и жадную до конкретных дел русскую интеллигенцию. Авторскую манеру повествования хочется назвать "скромной" (хотя организован роман умело, а тон выдержан точно), и скромность эта вызывает уважение и человеческую симпатию к автору.
Другая удача "ДН" - повесть Анатолия Азольского "Белая ночь". Сюжет, как обычно у Азольского, закручен лихо и непредсказуемо, послевоенный морок воссоздан с гипнотической убедительностью, а в каждом крупно поданном персонаже есть своя тайна. 28 журнальных страниц читаются на одном дыхании, при том что их "содержание" другой автор раскатал бы на здоровущий роман. Словом, настоящая "хорошо сделанная вещь".
Вероятно, примерно так же смотрят в редакции и на повесть Сергея Тютюника "Кармен и Бенкендорф". Кармен не испанская цыганка, а кавказская немка, в ранней молодости убившая собственного мужа, прошедшая советские тюрьмы, пытавшаяся донести свой опыт до публики (ее проза была остановлена цензурой), а ныне торгующая своим телом. Бенкендорф не граф Александр Христофорович, а бывший главный цензор СССР, в новые времена курирующий "информацию" в одной из "горячих точек". И сюжет вроде бы есть, и типажи прописаны, и прифронтовая фактура подается с чувством меры, и модные ныне рассуждения о том, что умные аппаратчики старались защитить государство от грядущей смуты, введены достаточно аккуратно, и шуточки есть удачные, и даже финал не без "слезности" (все люди - все человеки, пожалела роковая Кармен больного старика Бенкендорфа), а какой-то неисправимой литературщиной несет от каждой строки. Но не исключаю, что повесть может кому-то и понравиться.
Безусловно информативен большой очерк Ефима Бершина "Дикое поле. Приднестровский разлом", хотя симпатии автора к самопровозглашенной республике могли бы звучать не так наступательно.
Поутру, натравив кофеин на дремучесть/ дряблой праздности, ставшей заменой уму,/ пациент составляет реестр преимуществ/ перед всем, кто здрав и не ровня ему <...> Все же - просит. Нет просьб о прощении лишних./ Затворилось оконце последней главы./ Расписной и резной возглавляют наличник/ златогривые и синеглазые львы. "Знамя" (N 10) открывается поэмой (циклом?) Беллы Ахмадулиной "Пациент". На месте отточия в угловых скобках почти 13 страниц (10 пронумерованных главок). Еще имеются "Три повествования" Асара Эппеля, рассказы недавно скончавшегося киносценариста Анатолия Гребнева (1923-2002) и сочинение дебютанта Евгения Бестужина "Письма без конвертов". Ему слово: Представленная здесь книга была задумана как сочетание некоторых идей с несколькими стилями. Одна из этих идей заключалась в том, что безымянные лица, затерянные в глуши истории, стоят намного ближе к истине, чем так называемые великие люди - герои и знаменитости, прославленные в хрестоматиях и хрониках, - точно так же, как на подмостках сцены резкий свет, падающий на актеров, делает их слишком условными и плоскими, тогда как подлинная жизнь дышит в окрестной темноте.
Мне кажется, что запомнят октябрьское "Знамя" по другим текстам - подборке эссе Натальи Ивановой "Просто так", конференц-залу, где поэты Максим Амелин, Татьяна Бек, Олеся Николаева, Д. А. Пригов, Евгений Рейн и Лев Рубинштейн обсуждают сюжет "Поэзия и гражданственность" и, конечно, статье Сергея Чупринина "После драки. Урок прикладной конспирологии". Статья - прежде она публиковалась в сетевом "Русском журнале" - отвечает на "детский" вопрос: кому было выгодно, чтобы роман Проханова "Господин Гексоген" стал "национальным бестселлером"? Чупринин доказывает (логично, изящно и умно), что выгодно это было много кому, но в первую очередь власти. Введя главного редактора газеты "Завтра" и его роман в "литературное поле", Кремль избавился от пламенного оппозиционера. Ибо трибуну, раскрученному ушлыми московскими литмальчиками и получившему премию из банкирских рук, теперь никто не поверит. Параллелями к "умиротворению" Проханова Чупринин считает прикармливание верхушки КПРФ, продажу "Общей газеты" Егором Яковлевым и метаморфозы на шестом телеканале. То есть пишет он (еще раз подчеркну - блестяще) о ласковом удушении оппозиции, осуществленной прикремлевскими политтехнологами. "Ведь все выиграли, не так ли? И Проханов, и его издатель, и вдохновители "Национального бестселлера", и газетно-журнальная "золотая молодежь", заявившая о себе как о сильном игроке на медийном поле (ой ли? если "мальчиков" использовали, как считает Чупринин, то какие ж они "игроки"? - А. Н.), и государство. Все, кроме литературы. Но ведь не литературой же единой жив человек?"
Последняя фраза настоена на горчайшей иронии. Хуже - некуда. Боюсь, однако, что все еще печальней. Человек жив "не единой литературой", но когда над литературой глумятся, страдает общество. (Вне зависимости от того, что его отдельные представители на сей счет думают.) История с "нацбестом" элементарно понижает ценностные и этические стандарты. (Как, к примеру, хамство и невежество некоторых "народных избранников", столь ценимых - за комическую фактурность - отечественным ТВ.) Чупринин прав, всерьез "гексогенную" сказку воспринимать невозможно. Но ведь никто и не надеялся, что роман будет принят за "истинное свидетельство". Другое нужно - растворение гексогенного яда в сознании социума. Тут и капельки хватит. Выходит, не так уж дальновидны "политтехнологи", организующие интеллектуальную смуту. Когда помрачается общественное сознание, это на руку не государству (если все "замазаны", то где гарантия, что "чистым" останется "гарант конституции"), а любителям ловить рыбешку в мутной воде. И потом, какая особенная мудрость нужна, чтобы "вычислить" Проханова? Он ведь всегда был и по сей день остается патологически честолюбивым литератором-неудачником. Алчущим именно литературного признания. Ради этого Генштаб СССР славил - ради этого же в своей постмодернистской газете (при содействии критика Владимира Бондаренко, чьи дарование и честолюбие равны прохановским) клеймил "кровавый режим". Неужели считать его "оппозиционером"? У "оппозиции" должна быть позиция (а не своекорыстие и неприязнь к иным политическим фигурантам). И совсем не потому наши разномастные оппозиционеры плохи, что можно их "купить", "втянуть в чужую игру", "подставить" - напротив, все это можно с ними проделывать (на горе государству), потому как нет у них стратегических целей. Как, впрочем, и у околовластных конспирологов. И хотя Чупринин, кажется, видит наш политический пейзаж иначе, именно его превосходная статья подводит к таким вот грустным выводам. Провокация и двурушничество никогда к добру не приводили. Даже когда им противостояли - вернемся к началу обзора - благородные учителя с царскими именами. Каковых нам решительно не хватает.
23/10/02
[Главная] [Архив] [Книга] [Письмо послать]