Нам снова открывается мир Велимира Хлебникова

Виктор Хлебников родился в 1885 году, а умер, прежде обернувшись Велимиром и став Председателем Земного Шара, в 1922. Так что вроде бы никакой юбилей не просматривается. Меж тем начало нынешнего лета ознаменовалось настоящим хлебниковским бумом. Появился первый том шеститомного собрания сочинений (М., ИМЛИ РАН, «Наследие»), а издательство «Языки русской культуры» выпустило три огромных и роскошно оформленных книги: «Будетлянин» Виктора Григорьева - свод работ одного из наиболее авторитетных «велимироведов»; том «Поэзия и живопись», посвященный памяти выдающегося исследователя русского футуризма Николая Ивановича Харджиева (составлен Михаилом Мейлахом и Дмитрием Сарабьяновым; здесь, разумеется, есть работы и о других поэтах и художниках начала ХХ века, но, как и в судьбе самого Харджиева, Хлебников играет первую роль); особенно впечатляющий фолиант «Мир Велимира Хлебникова» (составители Вячеслав Вс. Иванов, Зиновий Паперный и Александр Парнис, тщанием которого том получил и великолепный набор иллюстраций). Чудеса! Впрочем, когда имеешь дело с Хлебниковым, всяко может статься: вдруг в его историко-математической мифологии что-то значат числа 115 (столько лет прошло со дня рождения поэта) и 78 (годы посмертные)?

Увы, дело не в мистической хронологии, что так страстно изобреталась Хлебниковым, а в тоскливой обыденности. Рудольф Дуганов, инициатор Собрания сочинения, разработавший его концепцию, подготовивший и откомментировавший большинство текстов, не увидел главного дела своей жизни - он умер в 1998 году. (Собрание должно было осуществиться еще в начале 90-х, в некогда дееспособной «Художественной литературе».) Харджиевский том планировался в 1994 году не как надгробный венок, но как здравица патриарху отечественной филологии. Нет в живых одного из составителей «Мира Велимира Хлебникова» - Зиновия Паперного. Ушли из жизни иные авторы этого издания: Лидия Гинзбург, Давид Самойлов, замечательный польский литературовед Анджей Дравич, совсем недавно - Ефим Эткинд. Изрядную часть книги составляют работы, некогда замурованные в письменных столах (например, статья Теодора Грица, написанная в 1933 году и впервые републикованная Александром Парнисом только в 1996, то есть через тридцать семь лет после смерти яркого, но «невостребованного» исследователя), извлеченные из архивов (материалы, связанные с пионерской книгой Романа Якобсона «Новейшая русская поэзия» публикуются Максимом Шапиром), перепечатки из труднодоступных изданий, переводы статей, что появлялись на Западе.

Мало того, что издательская судьба сочинений Хлебникова была редкостно тяжелой и при жизни поэта, и сразу по его кончине. В 1936 году Николай Асеев писал: «Что бы вы сказали о стихах Пушкина, в которых первая строфа была «Для берегов отчизны дальней», вторая - «Не пой, красавица, при мне», а заканчивалась бы строфой из «Пира во время чумы»? А приблизительно так именно и представлено большинство произведений Хлебникова». Конечно, сам тип творческого мышления Хлебникова такой путанице в некоторой мере способствовал. Конечно, пятитомник под редакций Юрия Тынянова и Николая Степанова - 1928-33 - и «Неизданные произведения», подготовленные Харджиевым и Грицем в 1940 году, ситуацию несколько выправили. Но ведь отнюдь не до конца. И хлебниковеды не только при советской власти, но и в наше славное посткоммунистическое десятилетие обречены были на долгое «хождение по мукам», словно бы повторяющее мытарства их «объекта».

Накопление фактов, взрывы новых и ярких гипотез, появление блестящих статей (о Хлебникове в последние годы писали такие незаурядные ученые, как Михаил Гаспаров, Хенрик Баран, Георгий Левинтон - их работы, вошедшие в «Мир Велимира...» порадуют самого взыскательного читателя), внимание к нему поэтов, причем отнюдь не футуристической ориентации (наряду с известными мемуарами Давида Самойлова «Хлебников и «поколение сорокового года» в книгу вошло тонкое эссе Ольги Седаковой) - все это было. Но было и другое. Отсутствие школы. Неизбежные конфликты профессионалов, отягощенные издательскими каверзами и экономическими трудностями. Дурная мифологизация «подпольного гения». Безвкусица многочисленных продолжателей. Забвение уже сделанного.

Истинное продолжение Хлебникова невозможно на путях подражания. У него должно учиться лишь одному - внутренней свободе. Но постигнуть ее можно только, «изучив его методы. Потому что в этих методах - мораль нового поэта. Это мораль внимания и небоязни, внимания к случайному (а на деле - характерному и настоящему), подавленному риторикой и слепой привычкой, небоязни поэтического честного слова, которое идет на бумагу без литературной «тары», небоязни слова необходимого и не заменимого другим, «не побирающегося у соседей», как говорил Вяземский. А если слово это детское, если иногда самое банальное слово честнее всего? Но это и есть смелость Хлебникова - его свобода» (Тынянов). Эту свободу мы ищем в стихах и прозе будетлянина. Эта свобода вошла в состав русской словесности, умевшей неожиданно и непохоже переосмыслить контуры велимировой вселенной (и здесь нужно многое вспомнить: от игр Олейникова до раскатов Цветаевой, от тайнописи Мандельштама до филологической мифологии Тынянова, от соловьиного щелканья Пастернака до «языкового расширения» Солженицына). Эта свобода строила грандиозное здание науки о Хлебникове - то самое, что мы видим теперь воочию благодаря составителям почти девятисотстраничного тома. Без классических работ, составивших его первый раздел, без напряженной внутренне поэтической мысли Николая Гумилева и Романа Якобсона, Григория Винокура и князя Николая Трубецкого, князя Дмитрия Святополка-Мирского и Осипа Брика, Юрия Тынянова и Осипа Мандельштама, нельзя войти в мир Велимира, нельзя представить себе будущее живой русской словесности.

26.06.2000