[Главная] [Архив] [Книга] [Письмо послать]
В надежде на Курочку Рябу
О романе Сергея Гандлевского
В заголовок своего романа ("Знамя", N 1) Сергей Гандлевский вынес четыре буквы в угловых скобках - <НРЗБ>. Всякий, кому доводилось заглядывать в раздел "Другие редакции, варианты, черновики" научных изданий, эту аббревиатуру знает: <НРЗБ> - "не разобрано"; <НРЗБ> - убогий эквивалент фрагмента рукописи, что не поддался исследователю и потому остался тайной. Как писал кто-то из классиков отечественной филологии: <НРЗБ> - позор текстолога.
Позор - лейтмотив истории, завязавшейся в семидесятые годы, а развязавшейся - ныне, когда главный герой - поэт и филолог Лев Криворотов - "вдруг" очутился на пороге пятидесятилетия. "Вдруг" - потому-что жизни, в сущности, не было. Была счастливая молодость, когда восторг поэзии и любви мешался с соответствующими соблазнами. Было тихое предательство. (А может, и не предательство вовсе - так, "стечение обстоятельств"?) В результате Лева остался без учителя (покончил с собой великий поэт Чиграшов - сразу после того, как изложил ему ученик содержание "беседы", проведенной с ним компетентным сотрудником компетентных органов), без удачливого друга-соперника Никиты, без возлюбленной - странной девушки Ани, что перед свиданием с героем решила зайти к Чеграшову и обнаружила его труп (а потом, вроде бы спасаясь от всяких бед, вышла замуж за Левиного друга-врага). Ну а другая, некогда вожделенная и ставшая постылой Арина, что ввела Леву (и не его первого) во "взрослую жизнь", сделав его мужчиной и признав поэтом, еще до рокового дня была выслана за границу. Успев, впрочем, подарить герою пистолет (из которого, а частью из-за которого застрелился великий поэт), переправить на Запад экземпляр поэтической антологии (чье издание стимулировало активность гебухи, хотя, судя по всему, этой же конторой и было стимулировано) и вывезти в чреве "плод любви" (может, Левиной, чего он тогда опасался и чем сейчас тихо гордится, а может - Чиграшова, на что в беседе с героем намекал демон-чекист).
Это - было. А дальше ничего не было. Потому что не считать же жизнью - жизнь: семью, неуверенное прозябание близ литературы, тусовки, дотошное изучение-толкование жизни и творчества Чиграшова, что обеспечивает некоторый решпект. Поэтические вечера Левы неизменно переходят в рассказы о покойном мэтре, а на международных закордонных конференциях, его - как тридцать лет назад в Москве - опекает постаревшая, но не похужевшая Арина. И вопрос: не без ее ли помощи подвизается там чекист-филолог-стихолюб, который по-прежнему "занимается" Чиграшовым. Сменив форму "занятий", но сохранив стойкую неприязнь к покойному, отзывающуюся тиражированием разоблачительных (как бы "точных") фактов - устранением всяких там <НРЗБ>.
Вот и Леве тоже подворачивается возможность от иных <НРЗБ> избавиться. Он впервые читает тетрадь, которую учитель заполнял в предсмертные месяцы. Те самые, когда судьба свела его с младыми пиитами, втянула в их безумие, навязала подобающую роль (не только юнцы-соперники млели перед чудо-девушкой из тридесятого захолустья) и вложила в руки (не без помощи Ани, Левы, Никиты) пистолет - "последний дар Изоры" (Арины), по слову пушкинолюбивого гебешника. Лева узнает многое, чего прежде не знал. И лучше ему от того не становится. Дешифруется не столько судьба Чиграшова, сколько Левина история. И выходит, что есть штука позорнее давнего (устоявшегося) <НРЗБ> - <РЗБ>, разобранный по косточкам сюжет собственного грехопадения. Потерять (как портфель с рислингом в тот вечер, когда Аня сперва отдала предпочтение Никите, а потом ласково вытурила из квартиры Леву, ради любви своей рисковавшего жизнью), спрятать (как всю жизнь прятал и полунамек на свою вину перед Аней, да и перед Чиграшовым), забыть, счесть <НРЗБ>. Нехорошо получается. Но ведь альтернативой - глумливая "правда" гебешника, с упоением фиксирующего в каждом своем "подопечном" (а кто же вне их компетенции?) неизбежную гнильцу?
Формально Лев Криворотов выбирает <НРЗБ> - чиграшовская тетрадка теряется вместе с новым портфелем (еще один дар Арины). Суетливый блуд с проституткой (тогда-то и сгинул портфель) заменил ноющую тайну. Но каков прок от этой потери - разобранного все равно не забыть. <НРЗБ> - обманка, как в поздних стихах Чиграшова, обращенных к общей возлюбленной героев. Будь что будет, вернее, была не была - / Выцветай, как под утро фонарь на столбе,/ Доцветай, как сирень на столе доцветала.../ И сиреневый сор я смахнул со стола,/ Чтобы <нрзб> или <нрзб> - / Чтобы жизнь, наконец-то, была да сплыла/ И уже над душой не стояла. Понятно, что текстологическая абревиатура не только "вписывается" в размер, но и нагружена вполне определенной семантикой - семантикой трагической неопределенности. Которая очень даже <РЗБ>.
Вольно рассуждать о "предательстве", "капитулянтстве" и пустой жизни, когда персонажи сами на себя компромат мешками несут. Из-под земли вынимают. Из стершихся строк. Из забытых снов. И как бы ни виноватил Лева Криворотов своих возлюбленных, учителя, друга, получается (только с его слов - других мы в написанном от первого лица романе не слышим), что нет хуже него человека. Что, возможно, и справедливо. Во всяком случае ровно так чувствуют себя многие и многие люди, которым выпала лихая, ироничная, затаенно сентиментальная, дерганая и оглядчивая юность семидесятых (первое полуприметное дыхание свободы, предусмотрительно притравленной цинизмом и провокацией) и полтинник в начале нового тысячелетия. А может, дело тут не во временах - миновавших и нынешних. Чего-чего, а жалоб на обстоятельства герой Гандлевского себе не позволяет, хотя представлены все мерзости не менее узнаваемо, чем удивительная, колдовская и многоцветная Москва, восторг от весны, влюбленности и стихов, сладкая боль неразделенного чувства... В том и дело, что есть в романе незаемные любовь к жизни и чувство собственного достоинства. Не только герой бросает дурную тень на автора, но и автор одаривает его своей благородной осанкой и поэтическим тембром. Кто способен так помнить, так себя судить, так трезво смотреть на дешевку новых соблазнов (пусть им порой и поддаваясь), тот остается живым человеком. Тайной. <НРЗБ>. Даже если полагает, что все уже <РЗБ>, а за литерами этими - хрестоматийное "разбитое корыто".
Ничего. Как ни грешны мы перед Золотой рыбкой, есть ведь и Курочка Ряба. Пусть разбилось золотое яичко, она нам снесет другое - простое. И будем мы жить-поживать да добра наживать.
21/01/02
[Главная] [Архив] [Книга] [Письмо послать]