Евг. Перемышлев
Н. Заболоцкий: От «Лодейникова»
до «Прощания с друзьями»
(интерпретация одного метатекста)
«Коля пишет, что Даниил Иванович и Александр Иванович умерли. При каких обстоятельствах – не пишет» (1), – собственно, второй фразы могло и не быть, он догадывался, какая смерть настигла друзей. И Хармс, и Введенский побывали уже под следствием, а затем и в ссылке (2) (и недаром о них, и еще об арестованном меньше года назад Николае Макаровиче Олейникове, пытали Заболоцкого следователи) (3). Скорее, видится здесь упование, что догадка не соответствует действительности.
И хотя пути давно разошлись – с Хармсом сохранялось просто знакомство, с Введенским отношения были разорваны, – судьба друзей-обереутов не могла оставить Заболоцкого равнодушным. Но ни обдумать все как следует, ни даже как следует погоревать, не хватало сил. Годы, проведенные в лагере, каторжный труд, ежеминутный надзор мешают проявлению и таких чувств, как горе.
Много позже, отогреваясь душой, на чужой даче в Переделкино, Заболоцкий вернется мысленно к потерям, многое вспомнит, чтобы заново переоценить. Было это летом и осенью 1946 года, когда он переводил немецких поэтов (4).
Нетрудно предположить, какие чувства испытывал он поначалу. Радость по поводу недавнего освобождения умножалась на те надежды, которые испытывали все советские люди после окончания войны. Россия была страной-победительницей, и верилось, что самый страшный период истории позади. Это отражено и в мемуарах К. Симонова, и в «Памятных записках» Д. Самойлова, людей диаметрально противоположных, а потому единодушие их тем более значимо.
Покажется странным, но и «Постановление о журналах «Звезда» и «Ленинград», появившееся в августе того же 1946 года, было воспринято как факт если не положительный, то вполне закономерный. Разумеется, тут хронист и мемуарист в оценках расходятся. Для Самойлова, Наровчатова, Слуцкого непререкаемо – вектор мировой истории после войны переместился, совпал с вектором истории российской (5). Симонов видел, что собственно общенародный подъем, ощущение исключительности и пытались истребить – серией постановлений, путем различных компаний, – видел ретроспективно (6).
В такой атмосфере и работал Заболоцкий над переводами, заказанными Марией Вениаминовной Юдиной, человеком ему не близким, даже едва знакомым, но и не вовсе чужим. Юдина общалась с обереутами в довоенном Ленинграде, хотя Заболоцкого тогда не знала (7).
Итак, Шиллер, Гете, Рюккерт. И стихи самого Заболоцкого, который читал в том числе «Лодейникова» (8), то бишь, стихотворения 1932 и 1934 года «Лодейников» и «Лодейников в саду».
Тут, собственно, и берет начало сюжет, который положен в основу этого сочинения. С перевода немецких стихов началось возвращение Заболоцкого к судьбе друзей-обереутов.
В 1947 году появляется новый «Лодейников», не столько переработанный, сколько переосознанный текст, составленный из давних стихов. Несправедливо утверждение комментаторов, будто лишь «в первоначальном замысле герой стихотворений… ассоциировался с поэтом Н.М. Олейниковым» (9).
Именно в варианте 1947 года стихи напрямую отсылают к Олейникову, да и вообще ко всей обереутской субкультуре тридцатых годов. Красавец Соколов – это художник Петр Иванович Соколов, друг Олейникова, а Лариса – жена Олейникова (10). Характерно, что в первом варианте стихов героиня носила имя Людмила, имя культурно значимое и отнюдь не конкретное (11). Лариса – совсем иное.
Вскоре после ареста мужа Лариса Александровна Олейникова была выслана из Ленинграда в Стерлитамак . И лишь зная, что стоит за строками, можно понять драматизм стихотворного фрагмента «Урал», тоже 1947 года, который предполагалось включить в так и не написанную поэму, куда должен был войти и второй вариант «Лодейникова».
Не отрывая от Ларисы глаз,
Весь класс молчал, как бы завороженный.
Лариса чувствовала: огонек, зажженный
Ее словами, будет вечно жить
В сердцах детей. И совершилось чудо:
Воспоминаний горестная груда
Вдруг перестала сердце ей томить (13).
Многозначительна и другая замена. В довоенном «Лодейникове» были строки:
и страшно перекошенные лица
ночных существ смотрели из травы (14).
В новом варианте подставлено слово схожее, только смысл стиха изменился на противоположный:
и страхом перекошенные лица. (15)
А чуть позднее рождается и перевод «Ивиковых журавлей». О том, когда возникла мысль перевести именно Шиллера, именно стихотворение о праведной мести, в 1946 году или позже, разговор отдельный. Но то, что сюжет баллады проецируется на судьбу давних друзей Заболоцкого, несомненно.
Одно из последних стихотворений Хармса, увидевших свет, это песенка «Из дома вышел человек», которая появилась в № 3 журнала «Чиж» за 1937 год.
Из дома вышел человек
С дубинкой и мешком,
И в дальний путь,
И в дальний путь
Отправился пешком.
А дальше случилось так.
И вот однажды на заре
Вошел он в темный лес
И с той поры,
И с той поры,
И с той поры исчез (16).
Оставлю на совести комментатора утверждения, что сюжет песенки «связан с хармсовской онтологией», и его вовсе не стоит интерпретировать в пределах автобиографических (17).
Сюжет сюжетом, тем не менее, сами эти стихи для Хармса имеют значение критически важное. С песенкой он соотносил начало конца – гонений, существования впроголодь. И записывал в дневнике (как всегда, сообразуясь с собственными правилами грамматики и синтаксиса): «Пришло время еще более ужастное для меня. В Детиздате придрались к каким то моим стихам и начали меня травить. Меня прекратили печатать. Мне не выплачивают деньги, мотивируя какими то случайными задержками. <…>
Я знаю, что мне пришёл конец. Сейчас иду в Детиздат, что бы получить отказ в деньгах.
1 июня 1937 года. 2 ч. 40 минут» (18).
Тут не душевное помрачение, не мания преследования. Об этом эпизоде вспоминала и Н.В. Гернет, заведующая редакцией журнала «Чиж» (19).
Но как бы ни толковал Хармс события бытия (опять-таки, в соответствии с личной онтологией) и что бы ни имел в виду, складывая рифмованные строки, пусть и вовсе ничего, ибо детские стихи сочинял для денег, быстро и не ломая голову лишку, его герой следует путем шиллеровского Ивика. Легко сравнить.
К Коринфу, где во время оно
Справляли праздник Посейдона,
На состязание певцов
Шел кроткий Ивик, друг богов.
Влекомый жаром песнопенья
И бросив Регий вдалеке,
Он шел, исполнен вдохновенья,
С дорожным посохом в руке.
Уже его пленяет взоры
Акрокоринф, венчая горы,
И в Посейдонов лес густой
Он входит с трепетной душой (20).
Там-то и стерегут убийцы. И если у Хармса сюжет обрывается – исчез и все, прочее остается вне пределов стиха (вписываясь в «общеобереутский» текст «о явлениях и исчезновениях»), то у Шиллера длится. Журавли, к которым Ивик обратился с мольбой – открыть людям убийц, вновь появляются в небесах, и убийцы, испуганные знаком свыше, выдают себя. Имя Ивика, произнесенное ими в смятении, есть их же обвинительный приговор. Справедливость торжествует.
И так всего одно лишь слово
Убийцу уличило злого,
И два злодея, смущены,
Не отрекались от вины.
И тут же, схваченные вместе
И усмиренные с трудом, –
Добыча праведная мести, –
Они предстали пред судом (21).
Недаром литературоведы отмечали: «Заболоцкий услышал в стихах Шиллера и передал то, что делает для нас осязательным саморазоблачение убийц Ивика…» (22), не зря почувствовали: «В переводе… Заболоцкий стремился точнее, чем у Жуковского передать зримые приметы места и времени» (23).
Заболоцкий надеялся, что пора праведного мщения наступит.
А вот вариант того же сюжета, разработанный им почти одновременно.
В переводе из Шиллера не только описан журавлиный полет, указано и направление.
Здесь всюду сумрак молчаливый,
Лишь в небе стая журавлей
Вослед певцу на юг счастливый
Станицей тянется своей.
«О птицы, будьте мне друзьями!
Делил я путь далекий с вами,
Был добрым знамением дан
Мне ваш летучий караван.
Теперь равны мы на чужбине, –
Явившись издали сюда,
Мы о приюте молим ныне,
Чтоб не постигла нас беда!» (24)
В стихотворении «Журавли», датированном 1948 годом, картина отличная.
Вылетев из Африки в апреле
К берегам отеческой земли,
Длинным треугольником летели,
Утопая в небе, журавли (25).
Это движение в противоположную сторону, возвращение, прерванное злыми силами.
Но когда под крыльями блеснуло
Озеро, прозрачное насквозь,
Черное зияющее дуло
Из кустов навстречу поднялось.
Луч огня ударил в сердце птичье,
Быстрый пламень вспыхнул и погас,
И частица дивного величья
С высоты обрушилась на нас (26).
Мщения не будет, ибо символы мщения сами пали жертвой убийцы. Мысль поэта ясна. Понятно его отчаянье.
Во избежание недоуменных вопросов – каким образом стихотворение связано с «общеобереутским» комплексом текстов и не есть ли это насильственное сближение вещей далеких, отмечу: связь прямая.
В песенке Хармса ключевая строка, на первый взгляд странная своей неуклюжестью: «Он шел все прямо и вперед» (27).
Неуклюжесть кажущаяся, ибо Хармс отсылает читателей к стиху Н. Гумилева: «Орел летел все выше и вперед…» (28) Концовка же стихотворения «Орел» такова: птица становится одним из небесных тел и после смерти обретает бессмертие, вечную орбиту среди звезд и светил.
Не о том ли думает Заболоцкий:
Только там, где движутся светила,
В искупленье собственного зла
Им природа снова возвратила
То, что смерть с собою унесла… (29)
И все-таки, отмщенья не будет. Мстители мертвы.
А вожак в рубашке из металла
Погружался медленно на дно,
И заря над ним образовала
Золотого зарева пятно (30).
Пустой спор, вспыхнувший вокруг этих строк – некий зоолог писал Заболоцкому, будто он ошибся, птицы не тонут и проч. (31) – возник из-за того, что стихи рассматривались в орнитологическом, а не в биографическом контексте. Рубашка из металла это панцирь, в который был облачен праведный мститель, но который не уберег его самого.
В 1952 году написано «Прощание с друзьями», где горькое признание – обереуты мертвы – сделано без обиняков.
В широких шляпах, длинных пиджаках,
С тетрадями своих стихотворений,
Давным-давно рассыпались вы в прах,
Как ветки облетевшие сирени (32).
Кажется, надеяться не на что, итоги подведены.
Но наступает 1953 год. Страна, не дыша, слушает дыхание Чейна-Стокса.
И, когда все разрешилось, Заболоцкий создает новую редакцию «Ивиковых журавлей», увидевшую свет год спустя.
1. Письмо Е.В. Клыковой от 28 ноября 1943 года, из Михайловского Алтайского края. – Н. Заболоцкий. Огонь, мерцающий в сосуде… М., «Педагогика-Пресс», 1995, с. 435.
2. А. Дмитренко, В. Сажин. Краткая история «чинарей». – В кн.: «…Сборище друзей, оставленных судьбою». «Чинари» в текстах, документах и исследованиях. Том первый. [Б. г.], [б. м.], с. 41-42.
3. Н.А. Заболоцкий. Избранные сочинения. М., «Художественная литература», 1991, с. 336.
4. М.В. Юдина. Совместная работа над эквиритмическим переводом «Песен Шуберта». – В кн.: Воспоминания о Н. Заболоцком. М., «Советский писатель», 1984, с. 323.
5. Давид Самойлов. Избранные произведения в двух томах. Том 2. М.. «Художественная литература», 1989, с. 308.
6. Констанин Симонов. Глазами человека моего поколения. – «Знамя», 1988, № 3.
7. М.В. Юдина. Совместная работа над эквиритмическим переводом «Песен Шуберта», с. 323.
8. М.В. Юдина, указ. соч., с. 326.
9. Н. Заболоцкий. Собрание сочинений в трех томах. Т. 1. М., «Художественная литература», 1983, с. 617.
10. Николай Олейников. Стихотворения и поэмы. СПб., Гуманитарное агентство «Академический проект», 2000, с. 40.
11. Николай Заболоцкий. Вешних дней лаборатория. М., «Молодая гвардия», 1987, с. 137.
12. Николай Олейников, указ. соч., с. 222.
13. Н. Заболоцкий. Собрание сочинений в трех томах, с. 214.
14. Николай Заболоцкий. Вешних дней лаборатория, с. 137.
15. Н. Заболоцкий. Собрание сочинений в трех томах, с. 169.
16. Д. Хармс. Полное собрание сочинений. Т. 3. Произведения для детей. СПб., Гуманитарное агентство «Академический проект», 1997, с. 57.
17. Д. Хармс, указ. соч., с. 290.
18. Д. Хармс. Полное собрание сочинений. Записные книжки. Дневник. Книга 2. СПб., Гуманитарное агентство «Академический проект», 2002, с. 192.
19. Н. Гернет. О Хармсе (Заметки к вечеру памяти Д.И. Хармса, Москва, 1976 год). Публикация и вступительная статья Г.Я. Левашовой. – «Нева», 1988, № 2, с. 203-204.
20. Золотое перо. Немецкая, австрийская и швейцарская поэзия в русских переводах. 1812-1970. М., «Прогресс», 1974, с. 667.
21. Золотое перо, с. 672.
22. Иван Кашкин. Для читателя-современника. М., 1977, с. 478-479.
23. Золотое перо, с. 575.
24. Золотое перо, с. 667.
25. Н. Заболоцкий. Собрание сочинений в трех томах, с. 226.
26. Н. Заболоцкий, указ. соч., с. 226.
27. Д. Хармс. Полное собрание сочинений. Т. 3. Произведения для детей, с. 57.
28. Николай Гумилев. Стихотворения и поэмы. Л., «Советский писатель», 1988, с. 131.
29. Н. Заболоцкий. Собрание сочинений в трех томах, с. 226.
30. Н. Заболоцкий, указ. соч., с. 226.
31. Н. Заболоцкий, указ. соч., с. 623.
32. Н. Заболоцкий, указ. соч., с. 249.
|
литература
кино