Г.В. Заломкина *

Текст как поэтическая доминанта в страшных рассказах М.Р. Джеймса

Опубликовано в: Литература ХХ века: итоги и перспективы изучения. Материалы Четвертых Андреевских чтений. Сборник научных статей. - М.: Экон-Информ, 2006. С. 152-159.

It is a very common thing, in my experience,

to find papers shut up in old books…

M.R. James. Two Doctors

Монтегю Роудз Джеймс, лингвист, палеограф, медиевист, библеист, вице-канцлер Кембриджского университета, создал тридцать три рассказа в жанре ghost stories (1), став в англоязычном мире самым известным и читаемым сочинителем историй о привидениях.

Истории Джеймса располагаются в лоне готической поэтики – того архитектонически-идеологического вектора, который объединяет ряд произведений, более или менее устойчиво называемых готическими, в литературную систему, обладающую, несмотря на разнородность, собственной спецификой и границами (2). Особую роль в готическом сюжете играет нарративное пространство системы переплетающихся вставных повествований с их специфической достоверностью и мозаичностью, основанное на приёме «найденной рукописи». Будучи характерным романным приемом, обеспечивающим эффект контакта читателя с конструируемой в тексте реальностью, в готике он получил роль сюжетообразующего элемента. Важным свойством готического манускрипта становится сложное сочетание материальности осязаемых форм и метафизики передаваемой информации, обеспечивающее основополагающую обращенность в прошлое и запутанность готического сюжета.

Основополагающая – в фабульном, сюжетном, стилистическом, идеологическом отношении – роль текста (3) становится в рассказах М.Р. Джеймса доминирующим элементом в разработке готической поэтики.

Это касается, прежде всего, устойчивого использования композиционного приёма «текст в тексте», ставшего отличительным и развитого в готике в сложную систему взаимодействующих модификаций текста – письменных (манускрипт, книга, письмо) или устных (история, предание). Значительную роль в выстраивании фабулы или/и развёртывании сюжета играют обширные вставные либо соседствующие тексты, причем разных типов, в рассказах “Martin's Close” (судебный отчет о загадочном убийстве, попадающий в руки повествователя), “The Treasure of Abbot Thomas” (латинские выписки), “The Stalls of Barchester Cathedral ”(обширные отрывки из бумаг архидьякона начала девятнадцатого века, погибшего страшной и загадочной смертью), “An Episode of Cathedral History” (повествование одного из персонажей о явлении дьявола деревенскому священнику), “The Story of a Disappearance and an Appearance” (письма-отчеты о поисках загадочно исчезнувшего священника), “Two Doctors” (найденный в старой книге отчет юриста о странном случае из практики).

М.Р. Джеймс развивает старый приём в двух направлениях: он играет с традиционной для готики рамочной конструкцией и расширяет возможности литературного подхода к феномену текста.

Нарративное пространство у М.Р. Джеймса организовано по принципу «рассказов у камина», однако то, что Ж. .Женнет называет наррацией – «сам акт повествования как таковой» и «вся в целом реальная или вымышленная ситуация, в которой соответствующий акт имеет место» (4), зачастую выведены за пределы рассказа. Они обозначают себя только в специфическом использовании первого лица повествователя (спорадически возникающих “I”, “you” и “we”), нацеленном на комментирование не событий истории, но ее восприятия слушателем-читателем, с оттенком ироничной рефлексии по поводу традиционности и литературности наррации:

“It was, as you might suppose, a person of antiquarian pursuits who said this, but, since he merely appears in this prologue, there is no need to give his entitlements.”

“At this, almost at last possible second, deliverance came, as you might have guessed <…>”.

“It is no part of my plan to repeat the whole conversation <…> I must content myself with stating <…>”; “You may guess it without difficulty.”

“So it is that we find him at the beginning of the Midsummer Holidays of 19— at the Scouts' camp in the beautiful district of W (or X) in the county of D (or Y).“

“Some time ago I believe I had the pleasure of telling you the story of an adventure which happened to a friend of mine by the name of Dennistoun <…>”.

Внешняя, вынесенная за пределы сюжета рамка может осложняться внутрисюжетной наррацией: повествователь излагает историю, рассказанную ему при определенных обстоятельствах другом, коллегой, родственником, очевидцем или прочитанную в его бумагах. Текст вкладывается в текст, и количество рамок может умножаться – вполне в соответствии с нарративной традицией в готике. По сути, происходит умножение, наслоение трансляторов событий, содержащих ключ к пониманию фабулы.

В рассказе “The Diary of Mr Poynter” и “A Neighbour's Landmark” обнаруживается четыре «уровня свидетельства» о событиях XVII века.

“The Diary of Mr Poynter”: (1) повествователь упоминает о своём знакомом – непосредственном участнике событий, (2) который рассказывает о том, как прочитал купленный на аукционе антикварный дневник, (3) повествующий, среди прочего, о (4) рассказанной владельцу дневника истории загадочной смерти некоего молодого человека.

“A Neighbour's Landmark”: (1) повествователь беседует со своим другом, который (2) читает собственноручную запись странных событий, произошедших с ним; (3) в рукописи, среди прочего, приводится письмо владельца земли, на которой располагается лес, пугающий окрестное население страшными криками неизвестного происхождения; (4) в письме излагается рассказ местной жительницы, проливающий некоторый свет на возможное происхождение пугающих звуков.

Вариантом умножения трансляторов «сердцевинной» истории выступает наслоение интерпретаций – переводов, переложений, позднейших комментариев письменного текста. В рассказе “Martin's Close” повествователь получает стенографический отчет о заседании суда в 1684 году, с позднейшей припиской сына стенографиста. После того, как стенограмма расшифрована, из предпосланного ей предисловия выясняется, что это запись сделана не непосредственно в суде, а позднее – с добавлением описаний того, что в суде происходило (а не только произносилось) и что в стенограммы обычно не включается. Высказывания некоторых свидетелей, изъясняющихся на местном диалекте, приводятся в переводе на общелитературный английский.

Подобная усложненная разработка сюжетной функции текста, опять же в русле готической поэтики, создает эффект проблематизации высказывания: ставит под сомнение возможность однозначного понимания доносимой текстом информации и доверия к ней, поднимает вопрос о том, насколько текст как носитель информации в состоянии адекватно исполнять свою функцию (5).

Проблематизирует собственное высказывание и рамочный повествователь, привнося неизбежную субъективность в свою историю, делая её «ненадёжной»: он никак не обозначает свой статус (свидетеля, участника – достойных доверия трансляторов), а весьма ироничный тон рассказа и постоянные самоуточнения ненавязчиво, но устойчиво ставят под сомнение как осведомленность рассказчика, так и самую значимость повествования (6):

“It was, as far as I can ascertain, in September of the year 1811<…>”

“After taking some exercise – I forget exactly how or where – Anderson went back to the Golden Lion <…>”

“Unanimously, did I say? I am wrong.”

“One of the first to recover his spirits was Judkins mi.” (7) – «чёрный» каламбур, означающий не то, что убитый призраками мальчик приободрился, а то, что его дух стал появляться в проклятом месте вместе с привидениями, убившими его.

Ироничность повествователя дополняется авторской иронией по отношению ко всему готическому дискурсу, проявляющейся в игре с «каноническими» сюжетами и традиционными аллюзиями, в отчасти даже уничижительном пересмеивании признанных шедевров. Так, рассказ “Count Magnus” представляет собой краткое, но причудливое переложение романа “Dracula” Брэма Стокера. Рассказ “The Haunted Dolls' House” содержит вербализованную отсылку к «наглядности» известного образчика новоготического стиля в архитектуре – имения основателя литературной готики Горация Уолпола . Зачин рассказа “Wailing Well” не может быть прочитан иначе , как насмешливая аллюзия на новеллу Э . По “The Story of William Wilson”: “They were so much alike in appearance as to cause anxiety and trouble, and even irritation, to the masters who came in contact with them. But oh how different were they in their inward man, or boy!” (8)Литературная манера А. Радклиф травестируется в рассказе “Number 13”: “Anderson's thoughts, like those of Emily in the Mysteries of Udolfo, ‘began to arrange themselves in the following lines':

When I return to my hotel,

At the o'clock p.m.,

The waiters think I am unwell;

I do not care for them <…>” (9)

Проблематизация высказывания в рассказах М.Р. Джеймса осложняется (но не отменяется) традиционным для готической поэтики приёмом, нацеленном на создание эффекта достоверности, – имитацией аутентичности приводимых в рассказе документов. Старинные рукописи и книги стилистически и физически соответствуют той эпохе, к которой относятся. На подтверждение достоверности приводимой информации работают и характерные для XVII века (к которому относится большинство функционирующих в рассказах М.Р.Джеймса текстов) размеры и ветхое состояние книг, равно как и речевые обороты, специфика грамматического строя и правописания. Ключевые для сюжета тексты представляют собой либо внушительные ин-фолио, либо “a small quarto loose in the binding, and from which the lettered label had fallen off” (10) и написаны языком, отсылающим читателя к нужной эпохе и соответствующему дискурсу: “The adventurer pass'd the Gates, and for a whole day's space his Friends without had no news from him, except it might be by some indistinct Cries heard afar off in the night <…>” (11). “But I must confess that in this murder that is charged upon the prisoner there are some particular features that mark it out to be such as I hope has but seldom if ever been perpetrated upon English ground.” (12)

Эффекту достоверности способствует присутствующее практически во всех рассказах обильное использование цитат и отсылок к вымышленным документальным источникам: религиозным трактатам, работам по рунической магии, античным руководствам по достижению вечной жизни, скандинавским анналам, английским краеведческим трудам (13).

Таким образом, многосторонняя разработка нарративной модели «текст в тексте» в рассказах М.Р.Джеймса дает основу игры с аутентичностью/неаутентичностью высказывания, достоверностью/недостоверностью представления событий, что позволяет поставить проблему надёжности текста как носителя информации.

Обозначенная нарративная модель в готике неразрывно связана с фабульным событием обнаружения, чтения, использования текста в осязаемой форме – старинной рукописи, книги. У М.Р.Джеймса текст в его материальности полностью определяет фабулу: по сути, все рассказы рассматривают различные аспекты взаимоотношений человека с осязаемостью текста. Книга или документ оказываются отправной точной развития событий в рассказах “Canon Alberic's Scrapbook” (антиквар отправляется в заброшенный французский городок в надежде обнаружить раритеты), “Number 13”, “Count Magnus” (в обоих случаях ученые едут в Скандинавию, чтобы ознакомится с местными историческими документами), “The Diary of Mr Pointer” ( на книжном аукционе герой покупает дневник начала XVIII века), “The Uncommon Prayer-Book” (в старой неиспользуемой часовне регулярно сами собой открываются на одном и том же сердитом псалме молитвенники). В рассказе “Two Doctors” нарративная модель «текст в тексте» материализуется в фабульное событие обнаружения старого документа, вложенного в купленную у букиниста книгу.

Документ или книга содержат информацию , позволяющую разъяснить загадочные события во всех перечисленных рассказах , а также в “Lost Hearts”, “The Mezzotint”, “The Treasure of Abbot Thomas”, “The Stalls of Barchester Cathedral”, “Martin's Close”, “Mr Humphreys and His Inheritance”, “The story of a Disappearance and an Appearance”, “The Haunted Dolls' House”, “A Neighbour's Landmark”, “Two Doctors”.

В “Casting the Runes” и “The Tractate Middoth” фабула целиком выстроена вокруг и с помощью текстов. Чудаковатый священник доктор Рэнт записывает свое, естественно, англоязычное, завещание буквами иврита на пустой странице в книге «Меры» (одной из составляющих Талмуда) и – с намерением устроить соревнование – подбрасывает двум наследникам, заинтересованным в получении крупной суммы денег, подсказку в виде библиотечного шифра без указания, что это за набор знаков (“The Tractate Middoth”). Письмо-отказ во включении доклада по алхимии в программу научного семинара оскорбляет автора доклада, и он мстит за себя учёному, отклонившему его труд, с помощью магических знаков, подсунув обидчику листок с руническим заклинанием, навлекающим на его близких и на него несчастья (“Casting the Runes”).

М.Р.Джеймс разрабатывает типологическое для литературной готики сложное сочетание материальности осязаемых форм текста и метафизики передаваемой им информации.

Текст в рассказах М.Р. Джеймса, вполне в русле готической поэтики, несёт важную информацию о Прошлом. Власть Прошлого, актуализующегося в настоящем – специфическая черта развертывания времени в готике и определяющая у М.Р. Джеймса. Но текст также материализует Прошлое в своих физических характеристиках. Он представляет интерес для героев не только своим содержанием, но и как антикварный предмет, как консерватор Прошлого. Старинные книги, увиденные глазами охотников за древностями, всегда подаются в заинтересованном описании их внешнего вида, не менее значимого, чем содержащиеся в них сведения:

“Too large for a missal,” he thought, “and not the shape of an antiphoner; perhaps it may be something good, after all.” The next moment the book was open, and Dennistoun felt that he had at last lit upon something better than good. Before him lay a large folio, bound, perhaps, late in the seventeenth century, with the arms of Canon Alberic de Mauleon stamped in gold on the sides.“ (14)

“With slight misgivings he ventured to turn over the leaves to examine the title-page <…> He turned to the list of proper psalms for certain days <…> An expert would no doubt have thought of many other points to inquire into, but this antiquary, as I have said, was no expert. He took stock, however, of the binding – a handsome one of tooled blue leather, bearing the arms that figured in several of the nave windows in various combinations.”

Функционирование текста как материального объекта (чаще всего – в наиболее привычной форме книги) значимо для фабулы. В рассказах “Canon Alberic's Scrap-Book” и “The Diary of Mr Poynter” альбом и дневник предстают как некие коробки с древностями : “There may have been a hundred and fifty leaves of paper in the book, and on almost every one of them was fastened a leaf from an illuminated manuscript <…>” (16); “<…>The diary of Mr Poynter contained a good many notes from printed books, descriptions of coins and other antiquities that had been brought to his notice.” Кроме того, дневник содержит ключевой для фабулы предмет – “a piece of patterned staff about a size of the quarto page, to which it fastened by an old-fashioned pin.” (17) В рассказе “The Uncommon Prayer-Book” свойство восьми молитвенников, лежащих в нефункционирующей часовне, раскрываться, как по волшебству, на одном и том же псалме с неканонической припиской даёт толчок развитию сюжета. Попытка алчного книготорговца выкрасть и продать необычные книги (времён Кромвеля, “when the use of the book, let alone the printing of it, was penal” (18)) навлекает на него мистическое существо, от укуса которого он умирает. Книга «Меры» в “Tractate Middoth” выступает как материальный тайник, причем таковым она становится именно будучи частью библиотечной системы .

Во всех этих случаях акцентирование осязаемой формы текста подчеркивает значимость его метафизики – содержащейся в нём информации и возможной силы её воздействия .

Необычные молитвенники проявляют сверхъестественные свойства для того, чтобы указать на имеющий значение псалом 109 , призывающий беды на врагов молящегося . Этот псалом, по замыслу отпечатавших молитвенники врагов Кромвеля, должен был читаться в день его рождения с целью навлечь на него праведный божий гнев. Дневник мистера Пойнтера, будучи прочитан, приоткрывает новому владельцу тайну пугающего мистического происшествия, случившегося с ним из-за выпавшего из дневника куска старой ткани. Книга «Меры», избранная в качестве тайника для завещания доктора Рэнта – это трактат о законах построения Храма с подробным описанием всех сакральных тонкостей пространственной организации. Хранение в ней важного документа, к тому же зашифрованного с помощью соответствующего алфавита, воспринимается – в силу содержания книги и традиционного европейского восприятия древнееврейской культуры – как пространственное помещение его в некое мистическое поле, каковое и проявляет себя, когда выкравший книгу неправомочный наследник внезапно и загадочно умирает, пытаясь найти в ней завещание.

Слияние метафизики и материальности текста разрабатывается в рассказах М.Р. Джеймса в свойство внутреннего мира текста материализоваться во «внешнюю» реальность, ощутимо влиять на неё .

Пространство обычной гостиницы вступает в противоречие с законами повседневной логики, являя – только – по ночам дополнительную комнату с неопознаваемым и оттого страшным обитателем. Причина выясняется после того, как хозяин и испуганные постояльцы вскрывают пол: там, в небольшой медной коробочке, они находят “a neatly - folded vellum document” (20), содержащий договор некоего Даниэля Сальтениуса с дьяволом о продаже души. В центре плана зловещего лабиринта, составленного с большими трудностями, появляется черное пятно, разрастающееся в бездонный колодец – из его глубин на поверхность подбирается ужасающее существо с обгоревшим человеческим лицом (21). Необычный молитвенник, будучи неправедно удалён с надлежащего места, вызывает проявление мистической силы, охраняющей его. То, что существо выглядит как «a great roll of old shabby white flannel» (22) – не случайно. Ткань покрывала молитвенники, когда они были в часовне. Контакт с текстом материализует мистического «охранника» и в “Tractate Middoth” – привидение доктора Рэнта до определенного момента не даёт приблизиться к заветной книге никому из желающих заполучить ее .

Материализующаяся метафизика и материальность, обладающая метафизическим свойствами, характерно присущие тексту у М.Р. Джеймса, позволяют рассматривать в качестве текста в его рассказах не только вербальные, но и пластические феномены, в связной и полной последовательности знаков несущие закодированную информацию и предполагающие возможность её раскодирования и материализации.

Из дневника мистера Пойнтера выпадает кусок ткани с красивым, но своеобразным орнаментом, напоминающим перевязанные лентами человеческие волосы. Купивший дневник мистер Дентон заказывает шторы, копирующие рисунок на ткани. Когда шторы повешены, Дентону кажется, что из-за узора кто-то за ним наблюдает, шторы колышутся в безветренную ночь, следующей ночью в комнате появляется волосатое человекоподобное существо, гонится за героем , становясь всё более осязаемым: “… He felt a soft ineffectual tearing at his back which , all the same, seemed to be growing in power, as if the hand, or whatever worse than a hand was there, were becoming more material as the pursuer's rage was more concentrated.” (23) Из истории, изложенной в дневнике, выясняется, что в XVII веке ткань была заказана неким Эверардом Чарлетом в честь его прекрасных волос, которыми он очень гордился и никогда не носил парик (узор был срисован с его локона). Этот человек был найден мёртвым в канаве с полностью вырванными волосами, а через несколько лет его гроб, вскрытый по неосторожности, оказался полным волос.

В данном случае в качестве текста выступает кусок ткани, несущий в себе закодированную информацию о способном к материализации зле. Волосатое существо появляется не непосредственно из принадлежавшей когда-то Чарлету ткани, а из новой ткани, созданной по ее образцу, из скопированного узора, из транслированной информации. Носителем и материализатором зла становится не пришедший из прошлого магический предмет с его специфической аурой, а именно код этого зла, идея воплотить в орнаменте чьи-то волосы .

Разглядывая альбом Каноника Альберика, любитель старины среди прочих раритетов находит в нём рисунок сепией семнадцатого века, изображающий “The Dispute of Solomon with a demon of the night”. Когда англичанин внимательно изучает рисунок, ужасное паукообразное мохнатое существо со звериной мордой, желтыми глазами “and the exulting hate and thirst to destroy life which shone there” (24) предстает перед антикваром во плоти.

В рассказах “The Mezzotint” и “The Haunted Dolls' House” гравюра и мастерски сделанный большой кукольный дом с соответствующими «жильцами» оживают, чтобы показать своим новым владельцам давние страшные истории, произошедшие в строениях, запечатлённых в произведениях искусства. Гравюра проявляет свойства фильма, кукольный дом – спектакля . Примечательно, что, созданная в манере “Strawberry Hill Gothic”, эта архитектурная миниатюра несет в себе особый код – совокупность литературных и мировоззренческих характеристик, свойственных готической литературе: “Quintessence of Horace Walpole, that's what it is: he must have had something to do with the making of it.” (25) История, которую «рассказывает» кукольный дом, отсылает к жанрообразующему для готики мотиву расплаты потомков за прегрешения предков, введённому в готический дискурс именно Уолполом.

Таким образом, текст как связная и полная последовательность знаков в его осязаемой вещности и метафизической информативности, неразрывно связанных, определяет все основные аспекты фабулы, сюжета, стиля и философского посыла страшных рассказов М.Р. Джеймса. Текстоцентризм М.Р. Джеймса предвосхищает некоторые идеи Умберто Эко, разработанные в его романе «Имя розы», где постмодернистски модифицированные отсылки к готике оформляют исследование природы, бытования и восприятия текста (26). Доносимая текстом – в сложных процессах кодирования, передачи, раскодирования, перекодирования – информация предстаёт как всезначимая, онтологически основополагающая.

* Г.В. Заломкина - кандидат филол. наук,
старший преподаватель кафедры русской и зарубежной литературы СамГУ (Самара)

Примечания:

1. В русской традиции принято переводить это определение как «истории о привидениях». Однако поскольку поэтическая составляющая страха в этом жанре непременна, представляется допустимым обозначать его по-русски и как «страшные рассказы» – по аналогии с английским термином tales of terror , к каковым зачастую относят произведения М.Р.Джеймса в антологиях.

2. Попытка обобщающего исследования литературной готики на основе создания теории готического сюжета предпринята в: Заломкина Г.В. Поэтика пространства и времени в готическом сюжете. Дис. канд. филол. наук. – Самара, 2003.

3. Содержание понятия «текст», актуализованного в данной статье, будет ясно из дальнейших рассуждений. В его основе – следующее широкое определение феномена: «Текст — в общем плане связная и полная последовательность знаков». См.: Усманова А.Р. Текст // Постмодернизм. Энциклопедия.— Минск, 200. С. 822.

4. Женнет Ж. Фигуры III: Повествовательный дискурс // Фигуры. Т.2. – М., 1998. С. 63.

5. Способы проблематизации высказывания, которые использует М.Р.Джеймс, во многом близки приемам, характерными для французской и английской прозы XVIII века (что вполне логично, поскольку литературная готика, зародившись в XVIII веке, отчасти законсервировала его специфику): «Умножение количества нарраторов приводит к уничтожению автора как такового, как того, кто мог бы нести какую бы то ни было ответственность за достоверность, подлинность, аутентичность информации». «Форма писем \ дневников создает принципиальную (потенциальную) недостоверность за счет несовпадения нарратора и автора <…>». См.: Гринштейн А.Л. Проблема аутентичности высказывания в прозе XVIII века // Другой XVIII век. Сборник научных работ. Отв. ред. Н. Т. Пахсарьян. М., 2002. С. 15, 18.

6. По мнению А.Л. Гринштейна «различные варианты самоуточнения» также производят эффект проблематизации высказывания. См.: Гринштейн А.Л. Ук.соч. С.16.

7. James M . R . Lost Hearts. P.11; Number 13. P. 44; Wailing Well. P. 341, 349.

8. James M.R. Wailing Well. P. 341.

9. James M.R. Number 13. P. 49.

10. James M.R. Mr Humphreys and His Inheritance. P. 186.

11. James M.R. Mr Humphreys and His Inheritance. P. 187.

12. James M.R. Martin's Close. P. 164.

13. М.Р. Джеймс сам недвусмысленно охарактеризовал этот прием: «As for the fragments of ostensible erudition which are scattered about my pages, hardly anything in them is not pure invention.” См.: James M.R. Preface // Collected Ghost Stories. P. ix-x.

14. James M.R. Canon Alberic's Scrap-Book. P. 5.

15. James M.R. The Uncommon Prayer-Book. P. 272–273.

16. James M.R. Canon Alberic's Scrap-Book. P.5.

17. James M.R. The Diary of Mr Poynter. P.220.

18. James M.R. The Uncommon Prayer-Book. P. 274.

19. “When he shall be judged, let him be condemned: and let his prayer become sin. Let his days be few, and let another take his office. Let the iniquity of his fathers be remembered with the Lord; and let not the sin of his mother be blotted out”. ( Ps. 109. 7, 8, 14)

20. James M.R. Number 13.P.53.

21. James M.R. Mr Humphreys and His Inheritance. P. 195-196.

22. James M.R. The Uncommon Prayer-Book. P.279.

23. James M.R. The Diary of Mr Poynter. P. 224.

24. James M.R. Canon Alberic's Scrap-book P. 9.

25. James M.R. The Haunted Dolls' House. P. 260.

26. Подробнее об этом см.: Заломкина Г.В. Готический сюжет как литературный код в романе У. Эко «Имя розы» // Компаративистика: современная теория и практика. Том 2. – Самара, 2004. С. 172-182.