Хрестоматия

Вселенная и мандала

Н. Л. Жуковская. Ламаизм и ранние формы религии. М., 1977, с. 44 – 61

Среди ритуальных предметов ламаизма одним из наиболее интересных и сложных по своему происхождению является мандала. Из санскрита, где оно имело более двадцати значений, слово мандала в составе специализированной буддийской лексики попало во многие языки, в значительной степени утратив при этом свою многозначность /6. Словарь буддийских терминов X. Хэмфри определяет мандала как ритуальный или магический круг, в применении к Тибету — как диаграмму, используемую в заклинаниях, практике созерцания и храмовой службе [311, с. 124]. Как мы увидим далее, такое определение отнюдь не охватывает всех аспектов мандала как культового предмета. Каково его назначение?

Практическое применение мандала довольно разнообразно:

1) жертвенное блюдо, с которым лама обходит находящихся в храме и на которое последние кладут деньги, печенье, конфеты и прочие дары;

ритуальные изображения, иногда одноразовые, сделанные на день или даже несколько часов, посвященные как высшим божествам пантеона, так и высокопоставленным ламам;

диаграммы, рисуемые на потолке, на полу или на алтарях в храмах, символически означающие метафизическую структуру вселенной.

В качестве блюда для сбора подаяний мандала чрезвычайно популярны в монгольском и бурятском ламаизме. Изготовленные из разных видов металла, разного размера, эти блюда ставились, а также ставятся и сейчас в алтарях буддийских храмов. Как правило, на них кладут зерно, коробки спичек, монеты, конфеты и т. д., т. е. все то, что позволительно приносить в жертву божествам. Семантика изображений на таких жертвенных блюдах разобрана автором данной работы в одной из своих статей на примере мандала из коллекции Музея антропологии и этнографии г. Ленинграда [78, с. 71 —79].

Ритуальные одноразовые мандала были известны в основном в Тибете. Как утверждает Дж. Туччи, первоначально ритуальные мандала, изготовлявшиеся для инициаций в различных тантрийских циклах, были именно одноразовыми. Они рисовались на земле и по окончании обряда уничтожались.

Позднее их стали рисовать на холсте, чтобы любой созерцающий мог использовать эту схему вселенной в системе спасения, предлагаемой тантрой [361, с. 38]. Но самый интересный из аспектов мандала — это диаграмма вселенной, или “карта космоса” в его буддийском понимании.

Как общий вид мандала, так и детали изображения на нем несут на себе определенную космическую символику. Общий вид мандала таков: круг вписан в квадрат, который, в свою очередь, тоже вписан в круг. Внутренний круг схематически выглядит как восьмилепестковый лотос. Иногда это не восемь лепестков, а просто восемь сегментов, на которые круг поделен расходящимися из центра лучами-радиусами. Квадрат, в который он вписан, строго ориентирован по сторонам света. Последние определяются по цветовым полям, примыкающим к внутренним сторонам квадрата. Наружные стороны квадрата имеют Т-образные выступы, осмысляющиеся как ворота во вселенную. Внешний круг, в который вписан квадрат, и есть символическое изображение самой вселенной. Это, так сказать, конструктивная схема мандала, которая может варьировать в деталях. Вариации зависят уже от того, в каком ритуале мандала используется и какому божеству он посвящен. Это божество изображается в центре внутреннего круга и определяет все прочие детали изображения на мандала: цвет основною поля, набор божеств, сидящих в воротах во вселенную, изображения внутри каждого из восьми лепестков-сегментов внутреннего круга и многое другое. Иногда вместо основного божества в центре мандала изображается его семантический заменитель (атрибут или символ), выполняющий в ритуале ту же роль, что и само божество. Очень часто в этой роли выступает ваджра (одинарная, двойная, тройная и т. д.) —очень важный семантический предмет в ритуалах тантризма. Большинство тантрийских божеств имеют в числе своих атрибутов какой-либо вид ваджры. Ваджра —алмазный топор, символ удара грома, несокрушимой истины. Так именуется она в разных буддийских сочинениях. Она символизирует собою в ваджраяне еще и метафизическую пустоту вселенной (шуньяту). Поэтому изображение ваджры в центре мандала олицетворяет собою пустоту, что имеет немаловажное значение для тех, кто пользуется таким изображением мандала в процессе созерцания.

Изображение в центре мандала полисемантично. Поскольку мандала — это карта космоса, плоскостная модель вселенной, ее горизонтальный срез, то всякое изображение в центре совершенно справедливо будет ассоциироваться с центральной осью вселенной и ее мифологическими эквивалентами. Последними являются гора Меру (как центр буддийского мироздания), мировое дерево, ступа, божество, правитель (реальный или мифический) и т. д. Каким бы ни было изображение в центре мандала, оно может сыграть при надобности роль любого предмета из вышеперечисленных. В свою очередь, каждый из этих предметов может быть изображен в центре и обозначать не только самого себя, но и своих семантических партнеров. Таким образом, центр мандала -- это центр вселенной. Таков первый символ мандала как диаграммы вселенной.

Далее в изображении на мандала имеет место пространственное членение вселенной. Как и в предыдущем случае, делается это символически. Каждая часть света представлена характерным для нее цветовым полем: север — зеленым, юг — желтым, восток — белым, запад — красным. Такова пространственная символика цветов в буддизме. Для стран Востока, где распространился буддизм, характерна и пятая часть света — центр. Ее цвет —голубой. Но в изображении на мандала центр как часть света не совпадает с центром всей композиции, поэтому цветовое поле центрального круга определяется в первую очередь вписанным в него предметом или божеством, а уж потом стороной света. Кроме того в четырех Т-образных воротах во вселенную, которые имеются с каждой стороны квадрата, могут быть изображены четыре божества-хранителя сторон света, называемые локапала в индийской традиции или махараджи в буддизме. Это Вайшравана (север), Вирудхака (юг), Дхритараштра (восток), Вирупакша (запад). Мандала, предназначенный для тантрийских ритуалов, будет иметь в центре дхьяни-будду Вайрочану или его семантический заменитель, а четыре стороны света будут представлены следующими четырьмя дхьяни-буддами: Амогасиддхи (север), Ратнасамбхава (юг), Акшобхья (восток), Амитабха (запад) [255, с. 66—69].

Следует отметить, что четырех- и тесно связанное с ним восьмичленное деление пространства (С, Ю, В, 3 и СЗ, СВ, ЮЗ, ЮВ) очень характерно для мифологических систем многих народов мира. Основные и промежуточные части света в этих системах древности ассоциируются не только с различной цветовой окраской, но и с разными животными, растениями, божествами, элементами, из которых состоит природа, человеческий организм. Они нашли свое отражение и в социальной структуре различных человеческих коллективов, в их материальной и духовной жизни: архитектуре, изобразительном искусстве, танцах, бытовых и религиозных ритуалах и т.д. Для нерасчлененной идеологии глубокой древности это был способ классифицировать окружающий мир, составляющие его предметы и явления. В развитых религиозных системах, существующих в наши дни, нашли себе применение и образцы древнейшего мировосприятия: диада, триада, тетрада, пентада, нонада. В самых утонченных и изощренных ритуалах нынешних религий можно довольно часто усмотреть почти, правда, стершиеся следы древней человеческой мысли.

Итак, если вернуться к мандала, то цветовые поля, фигуры дхьяни-будд или локапал, изображаемые с четырех сторон квадрата, выступают как символы пространственного членения вселенной.

Перейдем к следующему символу—зашифрованному изображению времени как качественного показателя вселенной. Во внешнее кольцо некоторых мандала вписывается изображение двенадцати нидан (звеньев) — двенадцати взаимосвязанных причин, порождающих мирские желания и не дающих человеку следовать по пути Будды. Их описание и символическое изображение неоднократно приводились и работах по буддологии: А. М. Позднеев [177], О. О. Розенберг [198], в последние годы—А. Н. Кочетов [118], А. Н. 3елинский[83]. Они образуют основу “колеса бытия” (санскр. бхавачакра, монг.—сансарийн хурдэ), которое играет роль наглядного пособия в буддийской этике. На том же колесе помимо нидан изображены шесть разрядов обитаемого мира, и человек может представить себе, какие именно награды и наказания ожидают его в новом перерождении в зависимости от поведения в текущем. В изображении на мандала ниданы играют совсем иную роль: отнюдь не этического, а временного фактора, показателя бесконечной цепи перерождении внутри замкнутого круга причинно-следственных связей. Прорыв в цепи возможен только с началом следования по пути Будды, которое кладет конец неведению (авидья). Правда, далеко не на всех типах мандала имеются изображения нидан. Но даже при отсутствии этого изобразительного символа бесконечности времени следует помнить о прочной связи мандала с Калачакрой — “Колесом времени”, высшей из четырех систем буддийской тантры, а также ведущей календарной и хронологической системой всей Центральной и Восточной Азии. Повторяющиеся 60-летние животные циклы — это не просто формы отсчета времени, но это еще и временная спираль, по которой индивидуальное сознание, еще не ставшее на путь Будды, раскручивается в кругообороте сансары. [84, с. 116]. Это третий признак мандала как модели вселенной в ее буддийском понимании.

Используется мандала в тантрийских ритуалах созерцания, призывания божеств и посвящения в последователи эзотерического учения.

Процесс созерцания у последователей тантризма включает в себя как составной элемент воспроизведение в сознании созерцающего всего того, что изображается на мандала (в том числе и ваджры, если она как семантический заменитель божества находится в центре), или даже идентификацию себя с ним, ибо мандала отражает суть вселенной в представлении адептов данной религии и последовательное проникновение в нее в сознании созерцающего приближает его к слиянию с божественной сущностью вселенной, т. е. к конечной цели созерцания [343, с. 269—272; 303, с. 632]. В ходе этого процесса созерцающий последовательно пропускает себя через все двенадцать нидан, чтобы прочувствовать каждую из них и в конечном итоге отвергнуть, а затем, очистив все свои помыслы, представить себя как ваджру и через формулу “я есть алмаз алмазного бытия” “раствориться” в будде Ваджрасаттве /7, последней персонифицируемой единице, предшествующей слиянию с космическим сознанием.

“Растворение” в Ваджрасаттве, обращение к нему — непременная деталь любого тантрийского ритуала. По обратному выражению одного из тибетских лам, приводимому Э. Шлягинтвейтом, “церемония, которая не включает в себя обращение к Ваджрасаттве, похожа по своему воздействию на птицу, которая пытается взлететь со связанными крыльями” [351, с. 53]. Для облегчения ритуала созерцания в практике тантризма используется прием, с помощью которого все детали и аксессуары мандала и даже эмоциональные состояния персонифицируются и виде отдельных божественных образов типа, например, богини, символизирующей экстатическую улыбку, или танец в честь божества, или какой-либо аспект созерцания. Это фиктивный пантеон, не имеющий отношения к реальному пантеону буддийских божеств, существующий в голове созерцающего в соответствии с тантрийским руководством по проведению этого обряда [360, с. 3—7].

Мандала в ритуалах призывания играет роль того самого места, на которое боги спускаются с небес для совершения какого-либо чудодейственного акта. Двадцать два тома Тантры, входящие в состав Ганджура, включают в себя инструкцию по изготовлению мандала, предназначенных для приема различных божеств, молитвы, гимны и заклинания, адресованные им [318, с. 487].

В числе преданий о деятельности Падмасамбхавы есть описание обряда очищения земли, проведенного им перед строительством монастыря. Обряд состоял в изготовлении мандала, поклонении ему в течение семи дней, после чего на нем появлялись пять дхьяни-будд, одним своим видом очистившие от скверны все земли окрест [365, с. 266]. И каждый раз, как это видно из преданий, когда Падмасамбхава нуждался во вмешательстве богов в земные дела, он строил мандала, молился возле него семь дней, после чего призываемое божество появлялось в этом магическом кругу и совершало ожидаемый от него акт [365, с. 267—268].

Мандала как обитель божества в монгольском языке обозначается уже более сложным термином хото мандала, где хото -- город, стойбище, место обитания. Мандала, посвященное конкретному божеству, по его имени и получает свое название: Ямантакийн хото — место Ямантаки, Аюшийн хото -- место Аюши и т. д. [177, с. 70-71].

Мандала -- неотъемлемый атрибут ламаистских инициаций, церемонии посвящения в последователи эзотерического учения. Его основное поле разделено на пять частей-сегментов, символизирующих пять сторон света с соответствующей окраской каждая. Все прочие ритуальные предметы, имеющиеся на мандала, -- чаши, стрелы, зеркала и т. д. также представлены в пятикратном размере, по одному на каждом цветовом поле. Мандала принадлежит центральное место в церемонии инициации, ибо духовную силу посвящаемому дает вызываемый ламой, проводящим этот обряд, образ одного из будд, который появляется в центре мандала [276, с. 58].

Далее посвящаемый получает новое имя, и определяется оно опять-таки с помощью мандала: когда посвящаемый, уже получивший духовную силу и знание, просит разрешения вступить в духовный орден, его взгляд прикован к мандала и он видит внутренним взором вырастающий из одной из его частей цветок. То место, откуда растет цветок, и определяет новое имя посвящаемого [276, с. 60].

Как уже говорилось выше, основу изображения на мандала образует довольно простая геометрическая схема: находящиеся в определенном соотношении круги и квадраты. Для передачи сути мандала такой геометрической схемы вполне достаточно. В индуистских тантрах используются янтры, имеющие то же значение, что и мандала в буддийских тантрах. Именно эта схема породила большое количество теорий относительно возможных исторических прототипов мандала. С. Камманн возводит мандала к китайским бронзовым зеркалам ханьского периода с изображаемыми на них диаграммами вселенной [272, с. 107—117]. Параллели, проводимые им между ханьскими зеркалами и ранними тибетскими мандала из Дуньхуана, очень любопытны, но эта теория имеет ряд погрешностей. Во-первых, она совершенно отвергает возможность какого-либо утилитарного использования зеркал, а в основе своей они именно таковы [209, с. 68]. Во-вторых, автор видит доказательство того, что ханьские зеркала несли на себе космологическую символику, не в тех орнаментальных узорах, которые на деле свидетельствуют о таком значении зеркал. Принятое в науке изображение особенностей орнамента ханьских зеркал в виде букв латинского алфавита ТLV рассматривается С. Камманном как отражение сторон света, в то время как большинство ученых (Р. Суоллоу, Л. Гайяр, С. Умехара, Г. Стратанович) полагают, что это часть меандрового узора — весьма популярный геометрический орнамент в древнем Китае [356, с. 18, 45—46; 209, с. 58]. Более того, орнамент ТLV для ханьских зеркал является вовсе не обязательным, а там, где он все-таки имеется, может отсутствовать одна из букв, чаще всего L [356, с. 450] именно с которой С. Камманн и связывает культовое изображение вселенной в ее четырех пространственных проявлениях [272, с. 108]. Основным же признаком космологического значения зеркал является, во-первых, их круглая форма, отражающая представления той эпохи о вселенной, а во-вторых, изображение на них двенадцати животных зодиакального цикла, двадцати восьми созвездий и пяти сторон света, соответствующих по своей окраске принятой в народе цветовой гамме направлений [356, с. 13; 129, с. 2; 366, с. 275]. Следует отметить также, что не все ханьские зеркала, уж не говоря о более поздних, имели космологическую орнаментацию. Основным орнаментальным мотивом того времени были стилизованные облака и драконы и магические надписи, имевшие целью отгонять от владельцев зеркал всякую нечисть [135, с. 12, 38]. А в средневековье появляются зеркала с изображением буддийских символов, вписанных в восьмилепестковый лотос [135, с. 30]. На утилитарном уровне это просто новый вид орнамента на обычном бытовом предмете, на ритуальном уровне — это слияние двух систем символического воспроизведения мира, космологий древнекитайской и буддийской.

Среди буддийских ритуальных предметов в Тибете также существует зеркало (санскр. — адарща, тибет. — мелонг), значение которого совершенно не перекликается с мандала. Ритуальное значение зеркала в том, что, отражая мир явлений, оно лишает их материальной субстанции и тем самым прекрасно иллюстрирует одно из основных положений буддийской философии — иллюзорность материального мира. Любой факт не более реален, чем его отражение в зеркале [349, с. 165]. В Тибете зеркало обрело и еще одно свойство. Заглянув в него, каждый верующий может увидеть свою карму: свои прошлые и настоящие поступки и логически вытекающую из них будущую судьбу [330, с. 41, 88]. Это вполне соответствует религиозно-магическому пониманию зеркалу многих народов, рассматривавших зеркало как отражение души человека /8.

З. Хуммель считает прототипом мандала как космической диаграммы мегалитические сооружения Тибета. Последние были исследованы экспедициями Ю. Н. Рериха, Дж. Туччи и А. Франке, и, хотя окончательно назначение этих мегалитов не установлено, есть предположения, что они предназначались для каких-то религиозных мистерий, связанных с определенными астрономическими циклами [309, с. 170] /9. Из Тибета, по мнению 3. Хуммеля, мандала попал в Индию, где на его начальное значение наслоилась тантрийская мистика после чего мандала в обновленном виде опять вернулся в Тибет в VIII в. Здесь и происходила дальнейшая эволюция мандала как культового предмета ламаизма, в ходе которой совершенно исчезла его изначальная символика [310, с. 160—162; 309, с. 833]. Как полагает 3. Хюммель, первоначально мандала отражал солнечно-лунный календарь и восходящие к нему традиции, прослеживаемые в евроазиатском культурно-историческом ареале [310, с. 160; 300, с. 90—91]. К сожалению, система его доказательств, основанная на толковании принципа кругов и квадратов (именно в этом он видит общие черты мандала, тибетских мегалитов и вавилонских зиккуратов), представляется малоубедительной.

Дж. Туччи также говорит о сходстве вавилонских зиккуратов и мандала в том плане, что они оба представляют собой совершенные воплощения вселенной, такой, какой она представляется в мифологии и религиозных системах разных народов Азии. Столь же совершенной архитектурной моделью вселенной Дж. Туччи считает мифический дворец чакравартина —“идеального правителя” индийской традиции [361, с. 23]. По мнению Дж. Туччи, образ чакравартина наслоился на образ Будды, и те пышные церемонии, которые имеют место при освящении мандала, весьма перекликаются с обрядами коронации. Будда на мандала часто изображается в царской мантии и тиаре, и неофита при обряде посвящения обряжают точно так же, чтобы он почувствовал себя царем, поднявшимся над игрой космических и психических сил, которому открылись начала всех вещей [361, с. 44—45].

Однако, пожалуй, к мандала как символу вселенной типологически ближе всего стоят не ханьские зеркала, не тибетские мегалиты, не вавилонские зиккураты, а шаманские бубны народов Сибири и Севера. Они также представляют собой своеобразный символ вселенной и даже имеют специальный рисунок, который можно рассматривать как карту вселенной в ее шаманском понимании. Правда, это относится не ко всем бубнам, а лишь к тем, которые действительно имеют особый рисунок. Это алтайские бубны, изобразительное поле которых поделено на две части, символизирующие верхний и нижний миры; эвенкийские, тувинские, тофаларские бубны, где рисунок крестообразно членится уже на четыре части — четыре стороны света [97, с. 80, 165; 28, с. 167], кетские и самодийские бубны, которые дают плоскостной рисунок вселенной [190, с. 450].

Взаимосвязь принципа устройства мандала с осмыслением вселенной имеет под собой и более реальные, земные основы. Исследователи разных стран — М. Элиаде (США), А. Леруа-Гуран (Франция), В. М. Долгий, А. Г. Левинсои, А. Я. Гуревич (СССР) — с разных точек зрения (религиоведческой, социологической, урбанистической, культурологической) поднимали вопрос об изменении понятия “вселенная” на разных этапах истории человечества. С глубокой древности человек воспринимал себя как центр вселенной, а свое жилище (первобытную стоянку, пещеру, землянку, дом, дворец, усадьбу, античный или средневековый город) как уменьшенную ее модель, от которой и велся им отсчет времени и пространства. Так, по материалам А. Я. Гуревича усадьба скандинава в средние века не только осмыслялась им как центр вселенной, но именно так и называлась “Срединная усадьба”, “Срединный дом”, “Срединная гора”. Все освоенное и возделанное руками человека и находившееся внутри ограды его усадьбы - мир людей. Все то, что вне ограды, вне усадьбы, — мир богов и демонов, страхов и опасностей [57, с. 42—43].

Исходя из своего центрального положения во вселенной, человек (человеческий коллектив) четко делил пространство вокруг себя по частям света крестообразно пересекающимися линиями. Центр (жилища, города) осмыслялся как центр вселенной (всего освоенного пространства). В нем должен был находиться важный объект: в доме — очаг, в городе — центральная площадь (место народных собраний, затем ратуша, правительственное здание) или культовое место (сначала жертвенник, позднее храм). Кроме того, древнее поселение было центром оси, соединяющей небесный, земной и подземный миры (верхний, средний, нижний, будущий, настоящий, прошлый и т. д.) [65, с. 100; 321, т. II, с.11, 150 — 184].

По мере развития общества, численного роста человечества, накопления им материальных и духовных ценностей представление о поселении как модели мир менялось, разрасталось, совершенствовалось, но тем не менее, как утверждает А. Леруа-Гуран, оно сохранило свою изначальную символику [321, т. II, с. 138 — 187] /10. Во всей его схеме построений, развернутой им достаточно подробно, для нас представляет несомненный интерес то, что поселение, жилище, храм (последний в качестве жилища бога) строились как модели вселенной. Этот же принцип, как видим из вышеизложенного материала, лежит в основе мандала. Мандала —жилище бога, мандала — модель вселенной. Отсюда и поражающее порою сходство ритуальных построек в очень отдаленных друг от друга частях земного шара, например, южных буддийских ступ и древнемексиканских культовых сооружений, становится объяснимым, взяв за основу концепцию А. Леруа-Гурана, проследить в каждом из этих регионов эволюцию данного принципа в человеческих постройках от самых ранних до самых поздних типов.

В качестве примера можно привести средневековый Таиланд, где не только планировка городов и царских дворцов, но даже социально-административный государственный аппарат строился по “космологическому принципу”: король — центр вселенной, “повелитель мира”, королевской двор — райская обитель, за пределами которой расположен остальной “грешный” мир, разделенный на районы, значение и важность которых уменьшались по мере удаления от центра мира. Тот же принцип прослеживается при дележе земельных владений в стране в целом, собственно королевских владений и даже в структуре чиновничьего аппарата [116, с. 5—6, 88 — 89, 92 – 93].

Ступа как непременная деталь буддийского храмового комплекса тесно взаимосвязана с мандала. Ступа и мандала соотносятся друг с другом как вертикальная и горизонтальная модели вселенной. Ступа — это мандала в архитектуре, мандала — это ступа в плане. Чтобы убедиться в этом, достаточно взглянуть сверху на такие известные памятники буддийской архитектуры, как Боробудур на Яве [160, с. 130—131] или Швезандо в Пагане (Бирма) [166, с. 48]. Иногда не только ступа, но и весь храмовой комплекс создавался по принципу мандала. Таковы, гудя по плану, снятому методом аэрофотосъемки, Швезигон и Мингалазеди в Пагане [166, с. 43], монастырь Самье в Тибете, созданный, в свою очередь, по образцу буддийского монастыря Одантапури в Бихаре (Индия) [354, с. 78].

Ступа может быть изображена в центре мандала. В этом случае она выступает как символ центра вселенной, мифологический эквивалент таких понятий, как гораМеру, мировое дерево и т.д. Символика ступы как вертикальной модели мира также чрезвычайно сложна, и об этом еще пойдет речь в разделе “Мировое дерево”.

Из всего вышеизложенного ясно следующее: 1) вселенная на разных этапах развития человеческих представлений и в разных концах земного шара моделировалась весьма единообразно; 2) принцип моделирования вселенной использовался как в религиозном творчестве (создании ритуальных предметов, храмовом зодчестве и т. д.), так и при обычном строительстве отнюдь не с ритуальными, а с чисто потребительскими “жилищно-ботовыми” целями; 3) понятие принцип мандала (он же принцип моделирования вселенной) имеет таким образом более широкое значение, чем можно было подумать вначале, исходя из весьма локальной сферы применены такого ритуального предмета, как мандала.

Мандала в ламаизме — один из многочисленных возможных видов подношения (или жертвы)/11. Ритуал такого подношения оброс массой метафизических подробностей и на их почве — сугубо религиозных ограничений. Пример: теоретически мандала могут быть поднесены только “трем сокровищам”, т. е. Будде, дхарме, сангхе, из которых логический адресат— Будда. Согласно сутрам даже ламы, являющиеся воплощениями высших божеств буддийского пантеона (т. е. истинные ламы в первоначальном значении этого слова), не имеют права получать мандала, так как они — лишь составные компоненты сангхи. В тантрийском буддизме все ламы достойны поднесения им мандала, так как каждый из них заключает в себе полную триаду тела, мысли и речи [279, с. 176]. Смысл подношения мандала выражается в фразе “дом даруется Будде”, что подтверждает вышеупомянутую трактовку мандала как обители божества.

Во время церемонии подношения мандала считалось очень важным, чтобы жертвующий, перечисляя все те земные блага, которые он дарит божествам, мысленно представлял бы себе эти дары, ибо только тогда они будут не пустословием, а настоящим подношением [365, с. 398].

Способов изображения мандала великое множеств живописные и скульптурные, из металлов простых и драгоценных, инкрустированные драгоценными камнями, из песка, масла, теста, цветов.

Любопытен один из ранних видов мандала, использовавшийся в астрологии для заклинания планет, способных оказывать влияние на жизнь человека. К числу таких планет относятся семь реальных (Солнце, Луна, Марс, Юпитер, Венера, Меркурий, Сатурн) и две мифических (Раху и Кету) /12.

Образец такого вида мандала находится в Государственном Эрмитаже в Тангутской коллекции из Хара-хото. В основных чертах этот мандала выглядит следующим образом: в круг вписан квадрат, а внутри квадрата расположены фигуры: два круга, два квадрата, два треугольника, два эллипса и одна фигура, напоминающая сосуд для воды. Каждая из фигур служит местом приземления божества одной из девяти перечисленных выше планет во время мистерии, связанной с заклинанием божеств небесных светил. Подробное описание такой мистерии имеется в специальной тангутской сутре, называющейся “Священнодействия с заклинательным кругом в честь святой матери планет”, перевод которой сделан Н. А. Невским [163, т. 1, с. 60—72]. В данном магическом круге словом мандала обозначается каждая из геометрических фигур, а магический круг в целом называется мандала бодхимандала [163, т. 1, с. 67]. Согласно вышеуказанной сутре, такие мандала были когда-то одноразовыми и рисовались прямо на утрамбованной земле. Весьма важное место отводилось в этой мистерии специфической расцветке, свойственной каждому из планетных мандала, а также цвету еды, жертвенных животных, подносимых каждому из планетных божеств. От соблюдения всех этих деталей зависел благополучный исход мистерии.

Мандала имеет большое значение в ритуалах японской секты Сингон. Как и в ламаизме, мандала здесь диаграмма вселенной, изображение которой бывает двух видов: одно символизирует духовное начало мира, другое -- материальное [5, с. 41]. В. Бунс описывает японский вид мандала как двустороннее графическое изображение вселенной в ее идеальном и динамичном проявлениях. В центре обоих изображений сидит Будда, окруженный на первой картине эманациями, пребывающими в состоянии созерцания, на второй — божествами мудрости и милосердия, в обязанности которых входит помогать человечеству на пути совершенствования [271, с. 70-71].

Рассмотренные здесь значения мандала отнюдь не исчерпывают его многообразия как ритуального буддийского предмета. Семантика мандала столь сложна, он выходит за рамки просто культового предмета и как бы концентрирует в себе важнейшие философские проблемы буддизма, связанные с взаимоотношениями индивида и вселенной.

Определенный интерес представляет взгляд на мандала известного психолога и психиатра К. Г. Юнга. Он считает, что соотношение между кругами и квадратами, лежащее в основе мандала, можно рассматривать как некий символ универсальной психокосмической системы, до которого совершенно самостоятельно дошли не только разные религиозные системы (он упоминает египетские, христианские, буддийские и другие изображения, выполненные по принципу мандала), но также индивидуумы, страдающие некоторыми формами психического расстройства. Последние, не имея ни малейшего понятия о том, что такое мандала в религии или науке, чаще всего рисуют именно его как некий символ упорядоченного, с их точки зрения, состояния вселенной, а некоторые так даже танцуют в ритме мандала. С точки зрения К. Г. Юнга, это также показатель универсальности данной схемы [316, с. 22 — 23].

Культовое осмысление пространства и времени шло отражение не только в изображении на мандала, но и в иных ламаистских представлениях. Сюда относятся и уже упоминавшиеся выше стражи пространства локапалы, образующие несколько групп по четыре, восемь и десять божеств. В последнем случае к четырем основным и четырем промежуточным направлениям добавляются зенит и надир. На мысль о культе времени наводят такие обрядовые действия, как новогодние танцы мальчиков в Тибете, символически воспроизводящие смену месяцев года с очищением их от зла. И хотя они введены в Лхасе при дворе далай-ламы сравнительно поздно, всего лишь в XVIII в., и считаются заимствованными из Китая, тем не менее аналогичные мистерии известны народам Тибета с чрезвычайно давних пор [297, с. 25—26].

Как мы уже отмечали выше, пространство и время зашифрованно представлено на мандала. Однако их сложному философскому осмыслению в буддизме предшествовали какие-то более ранние формы пространственно-временного культа, о которых пока мало что известно. Во всяком случае, на мысль о них наводят такие сооружения, как зиккураты, Стоунхендж, шаманские бубны, тибетские мегалиты, “одомашнивание” (по А. Леруа-Гурану) пространства и времени и т. д. Что касается рассуждения 3. Хуммеля о тибетских мегалитах, то они представляются довольно правдоподобными, и мы можем сделать отсюда вывод, что основные концепции, нашедшие позже отражение в виде мандала, были известны в Тибете задолго до появления буддизма. Следовательно, и в мандала у тибетского и монгольского населения, исповедующего буддизм, мы можем видеть отражение более ранних добуддийских представлений и их контаминацию с буддийскими концепциями.

Заканчивая раздел о мандала, хотелось бы сказать несколько слов о судьбе этого понятия в Европе. В европейские языки слово мандала попало как специализированный термин из исследований по ориенталистике, в основном по тибетологии. Однако спустя некоторое время, а особенно с начала XX в., оно оторвалось от того узкого круга предметов, который им обозначается в буддизме, и получило весьма широкое толкование и распространение. Под ним стали понимать всякую вписанную в круг композицию, имеющую центр, симметричное расположение деталей и какие-то основные фиксированные точки изображения. В таком понимании мандала нашел себе применение в европейской медицине, живописи, философии. В медицину он вошел с легкой руки К. Г. Юнга, назвавшего мандала универсальной схемой, создаваемой его пациентами в поисках выражения собственной индивидуальности. Построение картины по принципу мандалы довольно интересно используется в европейской живописи. X. и М. Аргуэллес приводят около десятка картин такого типа. Но пожалуй, более всего этот термин прижился в различных современных философских течениях, где самоориентация человека в пространстве и времени , осознание им себя как точки во вселенной, которая принимает на себя различные космические импульсы, прошлые, настоящие и будущие, и, в свою очередь, испускает их во вселенную сама, является весьма популярной концепцией [256, с. 13 – 16]. Эти идеи образуют основу философии экзистенциализма и философского индивидуализма.

Примечания

6/ В санскрите mandala имеет следующие значения: круг, диск, шар, орбита, кольцо, окружность, колесо, мяч, круглая повязка, круговое построение войск, округ, территория, страна, множество, группа, собрание, общество, часть Ригведы, вид змеи, род растений, определенное возлияние или жертва [346, с. 775]. Почти тот же набор, значений имеет слово мандала в хинди. В тибетском мандала имеет три круга значений. Первый объединяет собою слова типа круг, окружность, диск, глобус и т. д.; второй—область, сфера, пригород, сфера земли, воды, огня (буддийская космология) и, наконец, третье значение — магическая диаграмма или фигура, сделанная из зерна или другою вещества, которая приносится в жертву божествам в тантрических ритуалах буддизма [358, с. 56]. В монгольском языке круг значений мандала еще более сузился: 1) круглое блюдо с символическими изображениями, употребляемое при жертвоприношениях: 2) поверхность чего-либо большого, кажущегося круглым; 3) диск, круг.

7/ Ваджрасаттва — одна из форм Адибудды (изначального Будды), из которого эманировала вся вселенная. Почитается в качестве верховного будды сектой кадампа.

8/ Интересные материалы по этому вопросу суммированы в статьях А. М. Хазанова [237, с. 85 —96]; Б. А. Литвинского [132, с. 99 – 104]; В. Диосеги [64, с. 359—380].

9/ Вероятность подобных предположений подтверждают исследования известного английского кромлеха Стоунхенджа, проведенные астрономом Дж. Хокинсом. Он установил, что Стоунхендж – это древнейшая астрономическая обсерватория, где благодаря специальному искусному расположению камней можно было наблюдать не только восходы, не только фиксировать смещение точек заката и восхода солнца и луны в течение года и таким образом определять моменты солнцестояния и равноденствия, но даже предсказывать солнечные и лунные затмения [242, с. 146 — 160, 171 — 190]. Сопоставление же исторических археологических и мифологических данных позволяет утверждать, что это сооружение было не только обсерваторией, но одновременно и языческим храмом, где астрономические наблюдения, а особенно предсказания затмений использовались как повод для религиозных мистерий. X. и М. Аргуэллес прямо называют Стоунхендж одной из разновидностей мандала, толкуя этот термин чрезвычайно широко, как это принято в Европе, а отнюдь не в том узком специальном значении, в каком он используется здесь [256, с. 35]. Установлен астрономический характер и других мегалитических сооружений типа менгиров и кромлехов. Таковы менгир Эр-Грах в Карнаке (Франция, Бретань), сопряженный с другими мегалитами окрестных мест; каменная платформа и менгир в Кинтроу (Шотландия) и др. Сводку материалов по этому вопросу см. в статье Э. Ч. Байти [257, с. 396—399].

10/ Проделанный А. Леруа-Гураном анализ идеи “одомашнивания” человеком пространства и времени был высоко оценен советскими учеными как вклад в исследования по социальной психологии [219, с. 229].

11/ Разнообразные категории жертв в соответствии со степенями их значимости с точки зрения конечной цели всех религиозных действий подробно разобраны в книге Р. Эквола [279, с. 176].

12/ С. М. Кочетова на основании сведений, приводимых о Раху и Кету в китайской мифологии, приходит к выводу, что эти планеты и их божества олицетворяют собою солнечное и лунное затмения

[119, с. 495].