<< На главную страницу

Решившись написать о российском розовом романе, я сразу столкнулась с неожиданной проблемой: дефицитом материала. Наивно полагая, что искомые романы будут в изобилии выложены на ближайших книжных развалах, я обследовала несколько точек и поняла, что жестоко ошиблась. Продавцы в ответ на мои недоуменные расспросы отвечали, что современных отечественных дамских романов в природе не существует, что у них всегда есть (в чем я сама убедилась) большой выбор переводных западных любовных романов, а наши авторы-женщины пишут в основном детективы. В качестве замены настойчиво предлагали собрания сочинений Виктории Токаревой, но даже беглый просмотр показал, что глянцевые томики с многообещающими названиями "Маша и Феликс", "Гладкое личико", "Лиловый костюм" содержат повести и рассказы, многие из которых были известны еще в советские времена, а настоящими массовыми розовыми романами тут и не пахнет. Аналогичным образом разочаровал опусы другой ветеранши - Галины Щербаковой.

Повезло мне только в "Библиоглобусе" на Мясницкой - там молоденькая продавщица, вероятно, сама любительница сентиментального чтения, сразу показала небольшую полочку с российскими книжками "про любовь" и особо рекомендовала купить роман Марины Мареевой "Принцесса на бобах", говоря: "Книга лучше, чем фильм". Фильм "Принцесса на бобах" был лидером отечественного проката 1997 года и я его смотрела. Помнится, это был вариант "Зимней вишни", где главный герой, новый русский, долго и трудно ухаживал за нищей интеллигенткой, оказавшейся потомственной аристократкой-графиней.

В итоге я купила несколько романов из серии "Незнакомка" новосибирского издательства "Мангазея" и еще пару - московского "Вагриуса", вся продукция 1999 года, на обложках - картинки грезящих красавиц. Раздобыв материал, я на новогодние праздники погрузилась в чтение и вот тут-то меня поджидала вторая производственная проблема. Довольно быстро выяснилось, что моя изначальная установка - сравнить наши дамские романы с западными и определить отличия - была излишне благодушной. Отличий оказалось попросту слишком много.

Я исходила из того, что в современной массовой культуре на западе розовый роман - абсолютно канонический жанр, структурно определенный и по форме, и по содержанию. Это карманная книжка, оптимальный объем 190 страниц, весь сюжет закручен вокруг любовной интриги с непременной счастливой развязкой, главная цель - утешение и развлечение читательницы, приятное сопереживание женским сердечным горестям, атмосфера розовых романтических грёз. Повествование ведется от лица героини, события разворачиваются на мирном бытовом фоне, причем строго-настрого запрещается изображать насилие, войны, грабежи и прочие негативные вещи, в крайнем случае - стихийное бедствие, типа наводнения. В герои не рекомендуется брать алкоголиков, бедняков, наркоманов, а героиня должна быть, естественно, красоткой, умницей, и желательно девственницей. Наконец, эротика в розовом романе подается достаточно дозированно, скромно, через особые риторические формулы или фигуры умолчания.

Все эти стереотипы в российских дамских романах рушились на первых же страницах. "Что угодно, лишь бы не видеть этого ублюдка, эту чертову мерзкую физиономию... Если бы он не заломил мне руку, я бы, наверное, сумела отшутиться. Но было так больно, что я не смогла не дать ему сдачи. Здорово ударила по икре, он аж взвизгнул. И понеслось. Артем влепил Кате так, что она отлетела к дальней стене. Сползла на пол, закрыла глаза..."¹ Так выясняет отношения сладкая парочка из романа Натальи Невской "Сестры", а это еще один из самых умеренных вариантов. "Пупков, скотина, сволочь, обалдуй, пьяная гадина, бабник, свою жизнь сломал, а теперь - мою"² - из внутреннего монолога другой "розовой" героини. Приключения третьей девушки тоже, увы, не настраивают на сентиментальный лад: любовник-банкир, которому угрожает мафия, отсылает её в Турцию, но его скоро убивают, она оказывается без денег, проводит ночь с негром, который, как выясняется, был наркоторговцем, негра убивают, героиня попадает в турецкую тюрьму... и далее в том же духе. В конце все кончается благополучно, но чем больше я читала, тем яснее становилось, что даже "розовыми" эти сочинения назвать можно с большими натяжками, а в западном смысле и вовсе нельзя.

Дежурным фоном для любовных историй оказалась родная отечественная чернуха: заказные убийства, наезды, шантаж, проституция, рэкет, похищения детей, наркомания, драки, избиения женщин, аборты, суицид и тому подобные реалии. Исторические катаклизмы - оборона Белого Дома, банковский кризис 1998 года тоже были включены в тематику "камерного" жанра. Практически в каждой книге герои сталкивались с вездесущей мафией, причем банкиров убивали сразу, остальные вступали в неравную затяжную борьбу. Короче, первый вывод напрашивался сам собой: дамский роман в российском варианте надо считать не розовым, а скорее розово-черным, это своего рода криминальная мелодрама. Неслучайно та же Наталья Невская анонсирована как автор детектива "Игры за кадром" - узкая "специализация" по любовному жанру не проходит и корректируется требованиями рынка.

В чем же дело? Рынок ведь достаточно чуток к запросам потребителя. Неужели нашим женщинам не нужны классические "спокойные" розовые романы, но с узнаваемым российским "местным колоритом"? Ведь читают же они переводные дамские романы - иначе их не издавали бы километрами, значит, желание расслабиться есть, тем более в наше трудное время. С этими вопросами я обратилась к знакомым. "Большинство издателей - мужчины, и они не понимают, что нужно женщинам", - сказал один. "Читают для расслабухи именно западные любовные романы, потому что нужна дистанция, обеспечивающая доверие к условному идиллическому фону, подкрепляющая правдоподобность розовой атмосферы", - проницательно заметил другой. Тогда получается, что если написать российский розовый роман без чернухи, то наша читательница просто не сможет идентифицироваться с героиней?

Я вспомнила, что несколько лет назад один критик вместе с женой попробовал написать дамский роман, чтобы заработать на жизнь. Героиня у них была риэлтерша Галя, и её просвещал художник Миша, приобщая к богемной жизни. Читателю, хотя бы немного знакомому с московской арт-тусовкой, не составляло особого труда узнать, кто скрывался за персонажами "Петя Мадьяно", "Костя Астрономов", "Юра Боргенанов", не говоря уж о прямо названном Петлюре³. Действие протекало на фоне обычного московского быта, без особых встрясок, и эффект вживания по идее должен был срабатывать, но все равно чувствовалась искусственность конструкции.

Причины органического симбиоза розового и черного жанра в криминальной мелодраме надо искать, как мне кажется, не столько в специфике нашей действительности, сколько в литературной традиции. Известно, что массовая культура активно подпитывается от городского фольклора, а язык женской сентиментальности в России складывается в школьной субкультуре, когда девочки заводят тетради и альбомы, куда пишут всё про любовь⁴. Среди этих текстов видное место занимают прозаические рассказы, как правило, с трагической концовкой. В этих мелодраматических историях "черный" фон - далеко не редкость и порой действие заканчивается убийствами и самоубийствами, или весь рассказ ведется от лица героя в зале суда как исповедь о совершенном преступлении⁵.

Генетическую связь с девичьими рукописными рассказами легко усмотреть в упоминавшемся романе Натальи Невской "Сёстры". В прологе автор посещает кладбище и видит похоронную процессию, среди которой - знакомые лица. Сюжет вкратце таков. Две сестры еще в школе увлечены одним и тем же парнем, но Кирилл женится "по ошибке" сначала на младшей, легкомысленой прожигательнице жизни, а затем, спустя годы, осознает свое глубокое чувство к старшей, серёзной и положительной Лизе. В Лизу же давно и бескорыстно влюблен её деревенский друг Толя, и когда бандиты-рэкетиры нападают на Кирилла, он закрывает его своим телом и погибает. Финальная сцена романа выдержана в классических традициях девичьего мелодраматического стиля: "Лиза наклонилась к его лицу, зашептала горячо: "Толя, родной мой, никогда не забуду, никогда..." - "Ради этого стоит умереть" , - сказал он, попробовал усмехнуться, но по его лицу прошла гримаса боли... Он умер по дороге в больницу"⁶. Похороны Толи и видит автор в прологе - таким образом тема смерти окаймляет повествование, что в контексте альбомной культуры воспринимается совершенно естественно.

Лирические признания героини также часто выдержаны в дневниковом стиле девичьих тетрадей: "Я никогда не плачу, если накрашены глаза. Не откровенничаю с посторонними людьми. Многие считают меня холодной и надменной. А я просто неприкаянная"⁷. Правда, подобное возвышенное отношение к собственной персоне с годами уступает место едкой самоиронии - Нине из романа "Принцесса на бобах" уже за сорок, жизнь её потрепала, краса уже не та: "Поспи-ка по четыре часа в сутки! Тут и Синди Кроуфорд в старуху Изергиль превратится"⁸, - резюмирует она, глядя на себя в зеркало. Самоирония оказывается единственным действенным средством самозащиты в неласковом мире: "Шпротина несчастная", "снегурочка-перестарок" - обращается Нина к себе. Впрочем, чрезмерной скромностью она тоже не грешит. Особенно после того, как по сюжету узнает, что является потомственной аристократкой, графиней Шереметевой. С этой минуты Нина во внутренних монологах начинает упорно именовать себя "Ваше Сиятельство" и как бы смотреть на себя со стороны, в третьем лице. Это тоже старинный приём защиты собственного достоинства - отделять себя от обстоятельств, насмешливо или восхищенно комментировать свои действия с точки зрения воображаемого наблюдателя. Но слишком часто нашей героине приходится фиксировать сплошные унизительные несоответствия, и оттого в моменты срывов она легко забывает о своей роли Прекрасной Дамы и отчаянно кричит: "Тряпки, массажи-макияжи, флирты... Это для нормальных баб. А я не баба! Я лошадь ломовая! Тягловая сила!"⁹

Пресловутая "сила" российских женщин, как демонстрируют романы, сплошь и рядом создает проблемы в отношениях с мужчинами. Нина, аттестующая себя ломовой лошадью, вкалывает на трех работах - посудомойкой, уборщицей и продавщицей газет, а потом, когда нужно срочно выплатить деньги за мужа рэкетирам, становится папарацци, фотографируя знаменитостей. За свой трудовой героизм она в результате удостаивается нотации от очередного ухажера: "Такова исконная русская бабья привычка: сначала спеленать мужика по рукам и ногам своей неусыпной заботой, а потом сетовать, что, вот, дескать, он у неё и пальцем шевельнуть не хочет"¹⁰.

Как нетрудно догадаться, эта "сильная" женщина оказывается совершенно закрепощенной, когда дело доходит до самых романтических ситуаций: "Я ни к чему не готова, я боюсь его, я себя боюсь, только бы он ушел, только бы он понял это, Господи!" Она опустилась на краешек постели, сжавшись, напрягшись... Так приговоренный к смерти опускается на электрический стул"¹¹.

Впрочем, не у всех героинь по части эротики всё столь плачевно. В других романах любовные сцены даны более оптимистично и, что немаловажно, по законам розовой поэтики - через обтекаемые риторические формулы, без эксплицитных подробностей. Журналистка Марина Никольская из книги "Все девушки любят богатых" причисляет себя к "часовым любви" и особыми комплексами не страдает. Она бодро меняет партнеров, специализируясь, в соответствии с заглавием, преимущественно на банкирах и президентах компаний. "Своего" клиента она опознает как опытный сыщик: "Уровень финансового благосостояния мужчины можно безошибочно определить не по костюму или штиблетам, не по марке часов, которые он носит, и вовсе не по толщине его бумажника, а по тому, насколько качественно он выбрит, насколько холёные у него щеки. У истинных богачей кожа лица такова, словно в неё вбиты все те доллары, которыми они располагают"¹².

Новые русские на страницах дамских романов не только обладают "долларовыми" щеками, но и сорят долларами направо и налево, покупая сногсшибательные наряды для своих возлюбленных. При этом они периодически оправдываются ("Новый, так новый. Ничего позорного в этом нет. Никакого криминала. Дело не в этом...")¹³, но в большинстве представлены как незамысловатые субъекты, брутальные, но поддающиеся перевоспитанию в умелых женских ручках. Характерно, что традиционный отечественный герой - интеллигент, дни напролёт читающий Бердяева и Флоренского лежа на диване, явно "не тянет" в условиях рынка и обрисован как жалкий неудачник, безусловно уступающий успешным деловым людям.

Более позитивный типаж мужчины в дамском романе - умеющий зарабатывать, но не позабывший гуманитарные ценности. Таков Игорь, защитивший в молодости диссертацию по раннему Достоевскому, а ныне издатель желтой газетки. Он готов объяснить свои мотивы: "Я всю эту хрень затеял, чтобы на свой альманах скопить. Литературоведческие записки. Сижу ночами, ловлю острейший кайф"¹⁴. И, наконец, наибольшим авторским сочувствием пользуются интеллектуалы, преуспевающие в своих профессиональных занятиях и востребованные в современной экономической ситуации - например, адвокат из романа "Сестры", специалист по авторскому праву, успешно отстаивающий в суде литературную собственность ограбленного киносценариста.

Но как раз в этой достаточно прозрачной классификации героев на "хорошие" и "плохие" есть весьма неприятные нюансы, связанные с националистическими комплексами. Банкир из книги И.Ульяниной не покупает цветы на рынке "чтобы не поощрять бизнес этих проходимцев - пусть катятся обратно на свой Кавказ , так нет же! Ты что не видишь: они оккупировали всю Россию. Выбрось эту поганую розу немедленно!"¹⁵. И хотя героиня розу не выбросила и тут же "обозвала банкира дремучим шовинистом", от этого мало что меняется.

Вряд ли случайно, что в романе Н.Невской "плохого" директора издательства, занимающегося пиратством и недобросовестными манипуляциями, зовут Роберт Альбертович Миаджанов, а "хорошие" адвокат, судья и истец носят классические русские фамилии. В другой книге - "Принцессе на бобах" М.Мареевой героиня, анализируя внешность своего ухажера, тоже предается вполне расистским размышлениям: "Очень хорошее лицо, неглупое, волевое. И очень славянское. Без примесей, без азиатчины, что тоже редкость. Без этого нашего исконного "Поскреби русского - отыщещь татарина". Нет, тут мордва не ночевала. Димины прабабки в половецком плену не живали. Русые волосы, светлые глаза, нос чуть-чуть привздернутый, подбородок тяжеловатый"¹⁶... Да и наш чисто русский герой тоже не остается в долгу, оценивая Нинину аристократическую стать на манер того, как судят об элитных лошадях: "Дима задержал взгляд. У нее были красивые ноги, то, что называется "точеные". Высокий подъем, узкие щиколотки, округлой, почти идеальной формы колени. Ну да, порода... Гены. Узкая кость"¹⁷. Комментарии, кажется, излишни.

Сословные комплексы авторов проглядывают и в том, что почти в каждом дамском романе героини наделяются благозвучными дворянскими фамилиями Шереметева, Полонская, Никольская, Грановская. Эвелина Малькова из романа "Все девочки любят женатых", идя работать на телевидение, берет псевдоним "Маевская".

Телеведущая - самая популярная профессия среди наших героинь, причем в двух книгах с телевизионным мотивом налицо симптоматические совпадения в деталях: обе героини успешно запускают свои авторские программы для женщин ("Хороший тон" и "Дамские штучки") и дается подробное описание коллективного просмотра первых выпусков, восторженной реакции знакомых. Очевидно, идея подобной женской передачи выступает как эффектный и напрашивающийся проект, пока еще никем не занятое пространство.

Любопытно, что все наши героини презирают телевизионные мыльные оперы и непременно пытаются иронизировать по этому поводу: "Меня всегда умиляло, вызывая ухмылку, название мексиканского мыльника "Богатые тоже плачут" и потому я дополнила его пояснением "...но плачут от радости, что у них всё есть"¹⁸. Столь же неласково они относятся к западным розовым романам. Здесь уже критика носит, можно сказать, программный характер - конкурентов не жалуют. Буквально первые строчки "Принцессы на бобах" даже начинаются с обширной цитаты с последующим комментарием: "О, Господи! И это читает её дочь! Придется сегодня же устроить Ирке промывку мозгов... Нина захлопнула книжку. Скептически оглядела обложку переводного дамского романа: томная красотка в мехах, бюст - как у Джины времен "Фанфана", кукольное личико искажено печатью неподдельного, поди ж ты, страдания"¹⁹... Ироническое недоверие к красивой жизни там далеко, к розовой экзотике ("поди ж ты!") подкрепляется не только необходимостью выживать в суровой действительности, развеивающей романтические грёзы, но и якобы взыскательным литературным вкусом российских эмансипированных героинь. Они непринужденно цитируют Ахматову и Пастернака, обожают Лермонтова, а одна из них даже порывается одолеть "Под сенью девушек в цвету" Пруста, но на досуге, правда, с удовольствием почитывает детективы Себастьена Жапризо и Полины Дашковой.

До конца поверить в возвышенные литературные вкусы наших любительниц Пруста мешает только одно тривиальное обстоятельство: регулярно попадающиеся стилистические "перлы" типа "Как это невыносимо трудно, когда на тебя обрушивается сбыча давних мечт! Как она давит на грудь..."²⁰... Тут сразу поневоле опять оказываешься в родном генетическом контексте дамских романов - в стихии девичьих рукописных тетрадей, где подобные обороты смотрятся очень органично.

Помимо несуразиц в слоге, порой поражает "неординарность" на уровне обыденных фактических деталей. Что, например, можно себе представить, читая следующий пассаж: "А в руке дама держала сумочку из крокодиловой кожи и длинную гардину, выточенную из натуральную бука. - "Позвольте я устрою её на своей полке, - предложил мужчина... Спать с гардиной мне еще не приходилось"²¹(!) После некоторого замешательства удается понять, что И.Ульянина спутала гардину (т.е. занавеску на всё окно) и карниз...

Однако, к чести авторов розовых романов стоит заметить, что подобные казусы в описании предметного мира они допускают нечасто. Напротив, они даже несколько форсированно демонстрируют осведомленность во всем, что касается модной одежды, марок духов и прочих престижных вещей. Телеведущая Эвелина из романа "Все девочки любят женатых" носит брюки Девернуа и душится "Иссей Мияки", а её подруга Марина, заманив своего банкира в бутик, не теряется и покупает разом духи "Органза", "Джио" от Армани и "Палома Пикассо".

Сцена покупки обновок в дорогом магазине - один из наиболее часто повторяющихся эпизодов в дамском романе, что соответствует не только тайным мечтаниям читательницы, но и глубинному архетипу розовой литературы - сказке о Золушке²². Впрочем, сюжет Золушки может иметь множество вариантов. В книге Натальи Невской фигурируют две сестры, одна - добрая, скромная, трудолюбивая, а другая - злая, жадная и ленивая. Принца, в конечном счете, разумеется, получает добрая сестра. Сказочная формула наиболее очевидна в "Принцессе на бобах", где обыгрывается "российский вариант" принцессы на горошине. Во втором романе М.Мареевой "Стойкий оловянный Солдатов" опять задействована сказка Андерсена, что ясно по названию, но аналогии проработаны слишком прямолинейно и навязчиво. Да и автор понимает всю хрупкость и неадекватность андерсеновских сказок в нашей действительности, с горечью замечая: "Ничего не поделаешь. Одним Гансом Христианом сыт не будешь. За окном - совсем другие сказки. Жутковатые такие страшилки"²³.

Сходные проблемы отягощают поэтику романа "Авернское озеро"²⁴, в котором Юлия Лавряшина попыталась совместить сразу несколько мифологических пластов. Главный герой трактуется одновременно как Гамлет и Эней, и основная мифологема книги - ядовитое Авернское озеро - согласно авторскому замыслу, служит символом гибельной любовной страсти. По ходу действия читателям несколько раз растолковывают, кто такие Эней, Дидона, Сивилла, Зевс, Каллисто и прочие прочие классические персонажи, что в итоге создает ощущение полной ненужности и искусственности мифологических параллелей в повествовании. Изобилие узоров только затемняет изначальную канву.

В принципе, роман "Авенское озеро" , наверное, даже не стоило бы рассматривать в рамках этих заметок, поскольку его при всем желании не назовешь не только "розовым", но и даже "дамским", хотя границы жанра достаточно размыты. Ожидания читательниц, купивших эту книгу, будут явно обмануты. Хотя роман выпущен в серии "Незнакомка" издательства Мангазея, исходные параметры в нем выдержаны лишь в первых главах, когда завязывается любовная интрига и события поданы с точки зрения героини. Но дальше оказывается, что автора прежде всего интересует главный персонаж Денис, и ему отданы все традиционные женские качества - уникальная внешняя красота, чувствительность, ранимость, слабость, он любит детей и спасает собак. Ему противостоит меркантильная, циничная, рациональная и не любящая детей Соня, психиатр по специальности, которая в начале соглашается наблюдать за Денисом по просьбе его богатых родственников, исключительно чтобы заработать себе на шубу. Несмотря на то, что Соня несколько раз предает Дениса, сюжет этого "перевернутого" романа все таки крутится вокруг их отношений, но читатель вынужден идентифицировать себя с Денисом, чья точка зрения целиком доминирует во второй части. На долю Дениса в романе выпадают тяжелые испытания - он непрерывно терпит всяческие бедствия, опасно заболевает, несколько раз пытается покончить с собой, его избивают до полусмерти, шантажируют, у него похищают сына и в конце насильно заставляют заниматься сексом с собственной мачехой. Неплохая начинка для "сентиментального" романа! Это уже скорее мужской "жестокий романс" в прозе с душераздирающим надрывом по полной программе.

В конечном счете потребитель введен в замешательство обманчивой упаковкой: вместо малиново-молочного коктейля ему подсунули бормотуху. Остается неясным, причем тут женщины, купившие эту книгу в качестве легкого дамского чтения. У меня есть только два гипотетических объяснения: 1)Вероятно, читательницы должны проникнуться комплексом неизбывной вины, если они хоть немного по инерции жанра сочувствуют Соне, и укрепиться в мысли, что мужчин надо жалеть и беречь, так как они хрупкие и беззащитные создания; 2)Эту книгу написал мужчина, причем женоненавистник.

Последний вариант неутешителен, поскольку тогда нарушен один из главных жанровых канонов - женская точка зрения, что кардинально меняет тип восприятия. Но в целом случаи, когда дамские романы пишут мужчины, не столь уж редки, и не всегда это ведет к необратимым мутациям жанра. К сожалению, из-за псевдонимов авторство установить часто невозможно. А в том, что большинство авторов пишут под псевдонимами, сомневаться не приходится. Самый верный показатель - благозвучные имена и фамилии с "красивыми" аллитерациями и обилием сонорных согласных.

Итак, моя новогодняя декада дамского романа закончилась и надо честно сказать, что читала я не без удовольствия, отложив прочие занятия. Но приятность процесса была несколько подпорчена изрядной долей чернухи в текстах, чего я (как теперь понимаю, весьма наивно) надеялась избежать. Остается заключить, что, вероятно, чистый розовый роман на данный момент в России - такой же оксюморон, как и ... гардина, выточенная из натурального бука.

Невская Н. Сестры. М., Вагриус, 1999. С.280-281.
1. Мареева М. Принцесса на бобах. Стойкий оловянный Солдатов. М., Вагриус, 1999. С. 295.
2. Вергилесова Е. Сложная любовь. М., Европресс, 1995. С.128, 164, 170.
3. Борисов С. Прозаические жанры девичьих альбомов. - Новое Литературное Обозрение, 1996, № 22. С. 362-380.
4. См. также Борисов С. Тридцать рукописных девичьих рассказов о любви. Обнинск, 1992.
5. Невская Н. Сестры... С.360-361.
6. Ульянина И. Все девушки любят богатых. Все девушки любят женатых. Новосибирск, Мангазея, 1999. С.305.
7. Мареева М. Принцесса на бобах... С.27.
8. Мареева М. Принцесса на бобах... С. 156.
9. Мареева М. Принцесса на бобах... с.356.
10. Мареева М. Принцесса на бобах... С.172.
11. Ульянина И. Все девушки любят богатых... С.70.
12. Мареева М. Принцесса на бобах... С.135.
13. Мареева М. Принцесса на бобах... С.445.
14. Ульянина И. Все девушки любят богатых... С.90.
15. Мареева М. Принцесса на бобах... С.91.
16. Мареева М. Принцесса на бобах... С.146-147.
17. Ульянина И. Все девушки любят богатых... С.229.
18. Мареева М. Принцесса на бобах... С.5.
19. Ульянина И. Все девушки любят богатых... С.230.
20. Ульянина И. Все девушки любят богатых... С.446
21. Подробнее см. Вайнштейн О.Б. Розовый роман как машина желаний. Новое Литературное Обозрение, 1996, № 22. С. 303-331.
22. Мареева М. Принцесса на бобах... С.418.
23. Лавряшина Ю. Авернское озеро. Новосибирск, Мангазея, 1999.