<< На главную страницу

А.Л. Топорков

Из истории литературной мифологии ХIХ века ("Белорусские народные предания" П. Древлянского)

В 1846 г. в "Прибавлениях" к "Журналу Министерства народного просвещения" появилась статья "Белорусские народные предания" (далее - БНП), подписанная псевдонимом П. Древлянский ^[1]. За этим псевдонимом скрывался Павел Михайлович Шпилевский (1823-1861), известный впоследствии журналист, писатель и автор этнографических сочинений о Белоруссии. БНП были первой публикацией П.М. Шпилевского; они увидели свет, когда их автору было всего 23 года. И тем не менее именно с БНП главным образом и ассоциируется до сих пор имя П.М. Шпилевского; слишком необычно и само это сочинение, и та роль, которую ему довелось сыграть в истории русской науки о славянской мифологии.

Написанная в форме словаря, публикация включала описание 36 богов и духов "белорусцев" (Баган, Белун, Вавкалака, Ваструха, Дзева, Дзедка, Зорка, Каляда, Купало, Ладо, Лелё, Пагода, Перун, Расамаха, Русалки, Чур-бог, Яга-баба-касцяная-нага, Ярыло, Цмок; Вазила, Гарцуки, Дзевоя, Жыж, Жыцень, Зюзя, Кадук, Кумельган, Лазавик, Любмел, Ляля, Марня, Меша, Паляндра, Талака, Цеця, Щедрец). Позднее, в 1852 г., в том же издании появилось продолжение БНП, в котором дано описание еще 16-ти персонажей: Бордзя, Гарник, Жевжык, Злыдзень, Зникча, Кликун, Клецьник, Кляскун, Копша, Лядашцик, Ныдзень, Паветник, Падпичник, Разамара, Шатывила, Яркун ^[2]. Общее число персонажей белорусской демонологии, описанных П.М. Шпилевским, таким образом, достигло 52-х.

Из текста БНП явствовало, что автор сам был выходцем из Белоруссии и основывался на собственных наблюдениях. Поскольку же белорусские поверья не просто излагались, но восстанавливалось их происхождение в связи с древнерусским языческим пантеоном князя Владимира, то публикация имела также и черты ученого трактата. Древлянский сочетал в одном лице и собирателя фольклора, и его публикатора, и исследователя славянской мифологии.

Автор подробно описывал внешность таких богов, как Перун, Ярила и др., их атрибуты и функции. При этом ситуация изображалась таким образом, как будто верования в древнерусских языческих богов оставались и во 2-й четверти ХIХ в. вполне актуальными в Белоруссии. Этих богов представляли в наглядных образах; в богов рядились во время праздников и обрядов, обращались к ним в песнях, упоминали их имена в поговорках и проклятиях.

Приводя белорусские поверья, песни и поговорки, Древлянский сообщал, между прочим, и об их географическом распространении. Из подобных сообщений явствовало, что автор не просто жил в Белоруссии, но много ходил и ездил по ней, знал в деталях фольклор и верования разных районов и был в силах осмыслить их сходные черты и различия.

На протяжении публикации Древлянский несколько раз ссылается на ученые труды на русском и польском языках, однако использует опубликованные раннее сведения только для сравнения с собранными им самим материалами. Он подчеркивает, что приводит только такие сведения, которые еще неизвестны читающей публике.

Заметки, посвященные отдельным богам и духам, различаются и по объему, и по характеру привлекаемого материала (обряды, верования, песни, поговорки, проклятия), однако они строятся по единой схеме. Вначале приводятся названия божеств или духов и толкуются их функции и происхождение. Далее описывается их внешний вид; сообщаются фольклорные тексты, в которых они упоминаются, или приводятся обряды, участники которых рядятся в этих богов.

Приведем названия белорусских богов и духов по Древлянскому:

"Баган, какой-то добрый дух,- кажется, то же, что Волос, покровитель домашнего скота" (6).

"Белун то же, что Белбог,- источник богатства и милосердия" (7).

"Вавкалака - оборотень" (8).

"Ваструха то же, что Астрея, богиня правды и целомудрия" (9).

            "Дзева - верховное божество, заимствованное у поляков" (10).

"Дзедка - что-то похожее на Дажбога,- подателя богатства" (10).

"Зорка  то же, что Аврора,- богиня счастия и судьбы" (12).

"Каляда - божество веселья и радости" (13).

"Купало - покровитель цветов и плодов" (13).

"Ладо то же, что и у древних славян,- покровитель любви" (15).

"Лелё (Лёлё, Люлё) - купидон с крылышками" (16).

"Пагода,- какая-то воздушная стихия - ветер или буря" (16).

"Перун - бог грома и молнии" (17).

"Расамаха - какой-то грозный дух" (18).

"Русалки - водяные нимфы" (18).

"Чур-бог - бог границы" (19).

"Яга-баба - касьцяная-нага - злобный дух в образе гадкой старухи" (19).

"Ярыло - бог весны и плодоносия" (20).

"Цмок - дух в виде змеи" (22).

"Вазила,- покровитель лошадей" (85).

"Гарцуки - горные духи" (87).

"Дзевоя - богиня девства" (88).

"Жыж, бог огня, то же Знич у литовцев (или, лучше, древних ятвягов)" (93).

"Жыцень, бог осени" (94).

"Зюзя, бог зимы" (96).

"Кадук, самый старший злой дух" (98).

"Кумельган, злой дух в виде человека и лошади" (99).

"Лазавик, какой-то лесной бог, живущий в лозе" (101).

"Любмел, кажется, бог брака..." (102).

"Ляля, богиня весны" (105).

"Марня, какой-то дух или привидение" (107).

"Меша, какой-то нечистый дух" (109).

"Паляндра, богиня смерти, то же что у литовцев (древних ятвягов, жителей нынешней Гродненской губернии) была Мажанна (110).

"Талака, покровительница жатвы и плодородия" (111).

"Цеця, богиня лета" (120).

"Щедрец, бог пиршеств" (121).

В белорусском пантеоне Древлянского имеются боги исконно-славянские (русские) и заимствованные у поляков и литовцев. Автор различает богов и духов, причем и среди первых, и среди вторых существует некое подобие иерархии, во всяком случае есть и верховное божество (Дзева), и старший злой дух (Кадук).

По своему происхождению боги Древлянского имеют неоднородный характер. Среди них упомянут Перун, который являлся верховным богом Владимирова пантеона. Имена древнерусских богов Дажьбога и Волоса присутствуют в толкованиях имен Дзедки и Багана; имя славянского Белбога - в толковании имени Белуна. Отождествление этих "духов" с древнеславянскими богами имеет произвольный характер и основывается на самом общем сходстве функции (Волос, Дажьбог) или и функции, и имени (Белбог). Древлянский включил в свой пантеон и персонажей, которые признавались славянскими богами наукой того времени, однако позднее были подвергнуты сомнению: Коляда, Купало, Ладо, Лелё (Лель), Пагода, Чур, Яга-баба, Ярыло. Есть здесь и персонажи реальной белорусской демонологии: вовкалака, цмок, кадук, русалка и др. Древлянский приписывает функции богов и некоторым названиям праздников или календарных дат; таковы Талака и Щедрец ^[3].

С точки зрения функциональной в этом пантеоне выделяются, во-первых, божества природных явлений и стихий (Купало, Пагода, Перун, Русалки, Ярыло, Жыж, Лазавик; сюда же можно отнести олицетворения времен года: Жыцень - бог осени, Зюзя - бог зимы, Ляля - богиня весны, Цеця - богиня лета) и, во-вторых, божества моральных явлений или социальных понятий, связанных с жизнью человека (Белун, Ваструха, Дзедка, Каляда, Ладо, Лелё, Чур, Ярыло, Дзевоя, любмел, Паляндра, Талака, Щедрец). При этом Ваструха, Каляда, Ладо, Лелё, Дзевоя, Любмел соотносятся со сферой любви и брака, а Белун, та же Ваструха, Дзедка, Зорка, Купало, Ярыло, Талака, Щедрец  регулируют сферу плодородия, пиршеств, богатства, милосердия, счастья. Баган и Вазила являются покровителями домашнего скота.

В отличие от богов, духи имеют злокозненный характер: Расамаха - грозный дух, Яга - злобный, Кадук - старший злой дух, Меша - нечистый дух.

Наиболее ценными для исследователей славянской мифологии были сведения о Перуне, Чуре, Яриле, так как они имели уникальный характер и ничего подобного ни у белорусов, ни у русских, ни у других славянских народов ни ранее ни позднее не фиксировалось. Материалы Древлянского о Яриле, Перуне и Чуре многократно пересказывались и анализировались в последующих сочинениях по славянской мифологии.

А.Н. Афанасьев в своих знаменитых "Поэтических воззрениях славян на природу" ^[4] на десятках страниц пересказывает наблюдения Древлянского. Из БНП он заимствует описание Перуна (I, 247, 291, 432, 628; II, 357, 735, 769) и Ярилы (I, 441-442), бабы-Яги (III, 586), "Зирки" - богини счастья (III, 327), а также многочисленных духов, таких как "Белун" (I, 94), "одноглазые малютки" (I, 194), "гарцуки", летающие в виде хищных птиц (I, 506), "Вазила", дух-покровитель лошадей (II, 72), "баган", охранитель рогатого скота (II, 72), "чур" - бог, оберегающий границы земельных владений (II, 90), "дедка" - охранитель кладов (II, 371, 770), "лазавики" - одноглазые старички ростом с ноготок и аршинною бородой (II, 775), "Ляля", "Цеця", "Жыцень" и "Зюзя" - олицетворения четырех времен года (III, 679-681).

П.С. Ефименко положил свидетельство Древлянского о Яриле в основу своей мифологической реконструкции, согласно которой Георгий Победоносец в славянской традиции принял на себя черты языческого Ярилы ^[5]. Аналогичным образом А.К. Киркор в своей популярной статье о пережитках язычества в Белоруссии широко использовал сообщения Древлянского ^[6]. К БНП спорадически обращаются и современные исследователи славянской мифологии. Так, например, В.В. Иванов и В.Н. Топоров подробно обсуждают сообщение Древлянского о Яриле и признают его вполне правдоподобным ^[7].

В то же время достаточно рано наметилось и существенно иное, критическое отношение к БНП. Так, например, А.А. Потебня писал в работе, опубликованной в 1865 г., о том, что Древлянский в БНП "смешивает свои и чужие фантазии с народными поверьями, выдает какие-то варварские вирши за народные песни и потому авторитетом... быть не может" ^[8]. Несколько ниже он говорит о БНП как о "мутном источнике", хотя и признает, что в отдельных сообщениях Древлянского может быть "некоторая доля истины" ^[9].

И.И. Носович, крупнейший белорусский фольклорист и лексикограф ХIХ в., издатель пословиц, песен и составитель словаря белорусского языка, подробно разобрал БНП и показал, что Древлянский создавал образы богов на основе неверно понятых слов и пословиц. Так, например, ваструха, согласно Древлянскому, это "то же, что Астрея, богиня правды и целомудрия" (9). Древлянский сообщает, что поверье о ваструхе сохранилось в Могилевской и отчасти в Витебской губернии, хотя и не уточняет, в чем именно заключалось это поверье. Кроме этого, он приводит поговорку "Бачыш, як бы Ваструха" и толкует ее следующим образом: "Видишь, как будто Ваструха, то есть как будто целомудренная, справедливая" (10). И.И. Носович возражает на это, что "Воструха значит только: 1) с язычком острым, язвительным, наносящая колкости; 2) осока, подобно серпу режущая пальцы" ^[10]. Значит, белорусская Астрея не более чем плод недоразумения.

Или другой пример. Согласно Древлянскому Зорка это "то же, что Аврора - богиня счастия и судьбы" (12). О том, что Зорка у белорусов какое-то божество, Древлянский заключает на основании пословицы: "Што уже з яго, кали  joн не у Зорки", толкуя ее следующим образом: "Что из него будет, когда он не в милости у Зорки, без покровительства Зорки, то есть бездольный" (12). И.И. Носович и здесь обнаруживает элементарную лингвистическую ошибку: "Зорка, уменьшит. слово от - заря. Сочинитель этого небывалого божества извлек его из изречения простолюдинов, дурно им понятого: "Што уже з его, кали ён не узоркий", т. е. слепой, потерявший зоркость; но он, записав это выражение неправильно: "што з его, коли он не у зорки", создал небывалое божество - Зорка" ^[11]. И.И. Носович приводит многочисленные примеры такого рода ошибок, которые не оставляют никакого сомнения ни в языковедческой неподготовленности Древлянского, ни в тех способах, с помощью которых он создавал свой языческий пантеон.

Развернутую критику БНП дал через несколько лет после И.И. Носовича и А.И. Кирпичников в книге о культе святого Георгия на Руси ^[12]. Несколько страниц посвятил также П.М. Шпилевскому А.Н. Пыпин в "Истории русской этнографии". О БНП А.Н. Пыпин писал: "...это - работы очень юношеские, нередко совсем простодушные. В этнографии и особливо в мифологии он (П.М. Шпилевский. - А.Т.) был самоучка, между тем на этот раз его тянуло именно к мифологии. Собирая народные предания, Шпилевский уверен, что находит в них самое прямое продолжение языческой древности, и находит у белорусов целые десятки языческих "богов" и "богинь", которых описывает иногда с большими подробностями - их вида, одеяния, их добрых и злых действий..." ^[13]. Касаясь последующих публикаций П.М. Шпилевского, А.Н. Пыпин отмечает, что многое в его сообщениях имеет только беллетристический интерес и не может считаться достоверным. Так, например, его сказки - "не запись народного текста, а собственное изложение сюжета, с литературными украшениями, которые, по необходимости, подрывают доверие и ко всему тексту" ^[14]. А.Н. Пыпин показал также, что целый ряд белорусских песен, которые П.М. Шпилевский выдавал за свои записи, на самом деле заимствованы им из сборников Я. Чечота и Е. Тышкевича. С оценками А.Н. Пыпина был позднее солидарен и Е.Ф. Карский ^[15].

В последние десятилетия творческое наследие П.М. Шпилевского неоднократно привлекало внимание белорусских исследователей. Г.В. Киселев на основе архивных документов восстановил биографию П.М. Шпилевского и, в частности, выяснил дату его рождения - 1823 г. (а не 1827, как это считалось ранее) ^[16]. Подробный разбор этнографических сочинений П.М. Шпилевского проделан в книге И.К. Тищенко ^[17]. Здесь между прочим рассмотрено критически и содержание БНП ^[18]. Автор утверждает, что в галерее языческих богов, созданной П.М. Шпилевским, многие на самом деле никогда не были известны белорусам ^[19].

Для того чтобы нагляднее представить себе, до какой степени недостоверны сообщения П.М. Шпилевского, приведем пример из его статьи о волках-оборотнях. Комментируя известное свидетельство Геродота о неврах, которые умели оборачиваться волками, П.М. Шпилевский отмечает: "К свидетельству Геродота прибавим то предание жителей пинского Полесья (Минской губ.), что Овидий жил некогда возле нынешнего г. Пинска в пещере, на высокой горе, окруженной со всем сторон озерами и черотом (тростником большим), куда, будто, ссылали его за дерзкие стихи..." ^[20]. К этому месту П.М. Шпилевский делает примечание: "Записано с уст народа" ^[21]. Кажется, комментарии в этом случае излишни.

Далее П.М. Шпилевский продолжает рассуждать об Овидиевых "Метаморфозах": "Очень может быть, что Овидий, живя между нынешним пинским Полесьем и Приднепровьем, подслушал белорусское (неврское) народное предание о вовкалаках и, на основании его, написал известные "Превращения"..." ^[22]. П.М. Шпилевский даже предполагает, что Овидий сначала написал свои "Превращения" "на нынешнем польско-пинском или белорусском наречии", но после "вероятно, увлеченный чувством народной гордости, как римлянин, не хотел обнародовать своей поэзии на чужом языке (варварском), боясь тем оскорбить латинских муз" ^[23]. Подобными анекдотическими суждениями наполнены и БНП, однако читатель, недостаточно знакомый ни с белорусским языком, ни с белорусской этнографией, не всегда может их критически оценить.

Такое впечатление, что время от времени П.М. Шпилевский и сам начинал сомневаться в своих писаниях и чувствовал какое-то неудобство от избытка собственных фантазий. Тогда появлялись оговорки такого типа: "Впрочем, все эти остатки языческих верований - редкость в Белоруссии: они известны более в предании, чем на деле" ^[24].

В то время как для одних Древлянский представлял собой лишь объект для насмешек, другие доверчиво строили на основе БНП свои ученые разыскания по славянской мифологии. А.А. Потебня и позднее А.И. Кирпичников вынуждены были упоминать Древлянского только для того, чтобы разъяснить, почему они не считают возможным использовать сообщаемые им сведения. В то же время А.Н. Афанасьев на десятках страниц своих "Поэтических воззрений славян на природу" пересказывает БНП, делая их одним из наиболее важных источников о верованиях белорусов.

БНП не являются в целом фальсификацией. П.М. Шпилевский действительно собирал белорусский фольклор, наблюдал воочию обряды и обычаи, сам был выходцем из Белоруссии и посещал ее во время учебы в Петербургской духовной академии. И тем не менее БНП невозможно рассматривать как достоверный источник. П.М. Шпилевский фантазировал, досочинял реальные данные сведениями занимательными, а подчас и совершенно немыслимыми, выдавая их за собственные записи из уст простолюдинов. Он давал нерасчлененно сведения реальные, основанные на собственных наблюдениях, и их интрепретацию, отражающую его представления о славянском язычестве. Ряд толкований П.М. Шпилевского основан на ошибках, недоразумениях. Он отыскивал богов в неправильно истолкованных поговорках, песнях и формулах проклятий, произвольно отождествлял персонажей белорусской демонологии (реальных и выдуманных) с древнеславянскими и античными богами.

ПРИЛОЖЕНИЕ

            Чтобы дать читателю представление о творчестве П.М. Шпилевского, приводим три отрывка из его сочинений: предисловие к "Белорусским народным преданиям" и заметку оттуда же, посвященную Яриле ^[25], а также вводную часть статьи о вовкалаках ^[26]. Кроме этого, помещаем отрывок из книги А.И. Кирпичникова, в котором дается критический разбор сообщений П.М. Шпилевского о Яриле ^[27]. Орфография и пунктуация публикуемых текстов приближены к современным нормам.

1. ПРЕДИСЛОВИЕ К "БЕЛОРУССКИМ НАРОДНЫМ ПРЕДАНИЯМ"

БЕЛОРУССКИЕ НАРОДНЫЕ ПРЕДАНИЯ ^[28]

            Предки наши, русские славяне, подобно другим древним народам, имели мнимые божества, которым воздвигали кумиры и покланялись. Так в "Соф<ийском> Временнике" говорится: "и нача княжити Владимир в Киеве и постави кумиры на холму, вне града теремного: Перуна, древяна, а главу сребряну, а ус злат; и Харса, и Дажба, и Стриба, и Семаргла, и Мокошь. Жряху им, нарицающе их богы, провожаху я и дщеры, и жряху бесом, и оскверняху землю свою требами многими, и оскверниша кровми землю Русскую и холм той" ^[29]. Без сомнения, упомянутые здесь божества были у славян русских собственные, коренные - славянские; но славяне принимали постепенно и чужих богов, так как окружены были со всех сторон разными языческими народами: с северо-запада - латышами, прусаками, ятвягами, литовцами; с северо-востока - финнами, с юго-востока - хазарами. Но как главным сердцем славян русских был Киев и сопредельные ему земли по Днепру, то и кумиры в честь божеств воздвигаемы были в этих местах: сюда собирались славяне русские для поклонения божествам, для участвования в народных празднествах, игрищах; отсюда выносили разные сказки и песни про дивные дела своих божеств, про силу их и могущество. Таким образом, южная часть нынешней России была главным местом, где сохранялись предания о божествах славян русских, невидимых духах, чудесных силах их и т.п. Без сомнения, отсюда могли переходить эти предания и в дальнейшие земли Руси; но народные верования в настоящем виде их могли сохраниться только в Киеве и ближайших к нему местах. Со введением христианской веры в земле русских славян идолы и капища в ней были уничтожены; предания же, хранившиеся в народе, не могли уничтожиться. Христианская вера могла уничтожить верование в языческих богов; но устное предание не переставало сохранять в народе воспоминание о верованиях предков. Этому способствовало и то, что христианство не вдруг утвердилось во всей России, но постепенно: то есть предания находили себе опору в языческих верованиях соседних народов и, таким образом, славяне русские, будучи христианами, все еще имели случай видеть подобие старинных своих богов. Прошло несколько веков после утверждения христианства в России, а предания о богах, духах, таинственных силах, ведьмах и других страшилищах не уничтожились, но с течением времени только облекались в поэтический вымысел и принимали живописный колорит в устах рассказчика. Сколько перемен произошло в русском народе со времени введения христианства и распространения просвещения; сколько бед потерпела Русь от монголов, литовцев и других народов; и, несмотря на то, предания о верованиях древних русских славян сохранились почти в неповрежденности в русском народе. Мы уже сказали, что в Киеве и вообще по Днепру, где находились идолы и капища древних русских славян, предания об них с особенною точностию сохранились, т.е.: по рекам Припети, Соже и, частью, по Западной Двине, то есть в губерниях Минской, Могилевской, частию в Киевской, Витебской и частию в Черниговской. Удивительно даже, что не только имена божеств, но и самые понятия, соединяемые с ними, и свойства, приписываемые им предками нашими, совершенно согласны с именами, понятиями и свойствами тех божеств, о которых сохранились предания в Белоруссии, как о мнимых духах. Особенно замечательны в этом отношении белорусские губернии - Минская, Могилевская и Витебская. В простом народе белорусских губерний можно находить много обычаев, игрищ, поговорок, которые ведут свое начало от времен язычества. Нельзя не удивляться, как могли сохраниться самые песни (многие) без всякого изменения: трудно найти в них какую-нибудь перемену не только в мыслях, но даже и в словах. Любопытно, поэтому, сличить устные предания белорусцев о различных божествах, как о мнимых духах и привидениях, с истым верованием русских славян. Любопытство наше в этом случае тем легче удовлетворится без всякого утомления, что предания белорусцев украшены поэтическими рассказами. Для этого и самые рассказы представляются в возможной связи и порядке. Вот они...

2. ИЗ СТАТЬИ "БЕЛОРУССКИЕ НАРОДНЫЕ ПРЕДАНИЯ"

                                    ХVIII. Я р ы л о.

Я р ы л о - бог весны и плодоносия. Белорусцы представляют его молодым, красивым, разъезжающим на белом коне. По их мнению, Ярыло всегда бывает покрыт белою мантиею; на голове у него венок из свежих весенних полевых цветов; в правой руке держит он человеческую голову, а в левой - маленький снопик (горсть) ржаных колосьев; ноги у него босые. В честь его белорусцы празднуют время первых деревенских посевов (в Белоруссии) 27 апреля. Обряд этого праздника следующий. Вечером (в сумерки) хоровод девиц собирается в один дом, и там, избравши одну девицу Ярылом, одевают ее точно так, как они представляют Ярыла, и сажают ее на белого коня, привязанного к столбу. Между тем хоровод извивается длинною вереницею вокруг Ярылы и пляшет; у каждой девицы непременно должен быть на голове венок из свежих цветов, какие только могут быть в то время. Если же весна бывает теплая и благорастворенная, особенно если самый день праздника хорош, то этот обряд совершается с рассветом дня на чистом поле, даже на посеянных нивах. Старики-семьяне не только не препятствуют этой забаве молодых девиц, но и сами присутствуют при ней.

Во время пляски девицы поют в один голос песню, в которой изображены действия этого мнимого бога, будто бы он ходит по всему свету, на нивах рожь ростит и людям приносит чадородие.

А гдзеж  jон нагою,             А где он ступит ногою,

Там жыто капою,                           Там рожь растет густо (хорошо).

А гдзеж  jон ни зырне,        А на какое место взглянет,

Там колас зацьвице.           Там колос зреет.

Песня эта очень длинна. Замечательно, что в хороводных праздниках белорусских главную и исключительную роль играют девицы, а не мужчины (парни).

3. ИЗ СТАТЬИ "ИССЛЕДОВАНИЕ О ВОВКАЛАКАХ"

Белоруссия так полна, так обильна разными преданиями, поверьями, суевериями и предрассудками, что, зная обо всем этом, невольно пожалеешь - отчего до сих пор наши ученые не хотят обратить внимания на этот край и изучить его во всех отраслях отечественной старины... На страницах наших журналов постоянно являются разные исследования о древностях Афин и Рима, костюмах, обычаях и даже пиршествах их жителей... А древности западной России, особенно же Белоруссии, как будто считаются слишком малозначащими для того, чтоб напечатать об них в каком-нибудь периодическом издании. Не знаю, чем объяснить такое равнодушие наших ученых к Белоруссии. Не тем ли, что о древностях римских и греческих легче писать в кабинете по иностранным источникам, а чтоб написать о Белоруссии, для этого необходимо знать ее, прожить в ней, проследить несколько лет на месте за всеми ее древностями?... Если за этим дело, так почему же не приступить к изучению Белорусского края тем, которые имеют возможность посвятить годы на столь полезное и важное дело?... А ведь Белоруссия стоит того... Этот уголок нашего отечества по справедливости можно назвать столицею древней славяно-русской мифологии; там - исход всех языческих верований предков наших, которые, вследствие происшедших взаимных междоусобиц племенных, расселились по соседству в разных окраинах нынешней громадной России... Быть может, такое чествование Белоруссии покажется кому-нибудь удивительным?... Очень верю!... Чтоб согласиться со мною, для этого нужно быть белорусцем, нужно знать бесчисленные песни, поговорки, сказки, предания и поверья этого околотка нашего отечества; нужно видеть следы доселе сохранившихся в Белоруссии родовых отношений между так называемою застенковою шляхтою ^[30] тамошнею. В таком только случае понятно будет значение Белоруссии в археологическом, филологическом и историческом отношениях.

Верно, чего-нибудь да стоят белорусские сказки, поверья и песни, когда их постоянно черпают соседи наши польские ученые... Но что ж из этого выходит, при равнодушии к Белоруссии ученых русских? Господа польские ученые всё чисто-русское, родное наше переделывают на свой лад, полонизируют поговорки и пословицы, переносят на свою почву поверья и предания, и таким образом отнимают у Белоруссии характер русской древности. Особенно известен в этом отношении г. Войцицкий, который очень мало даже знаком с русским языком и почти вовсе незнаком с Белорусским краем...

Что же сделали в пользу белорусских древностей вы, милост<ивый> государь?... спросят тут многие; - вы, который так честите Белоруссию?... Что мог и успел, то сделал, я что сделаю, покажет время... Будучи еще в Белоруссии, я записывал, с уст народа, разные песни, слова, прибаутки, загадки, пословицы и сказки, с целью - сделать из них употребление впоследствии. Переехав в Петербург, я обратился с своими записками к некоторым ученым лицам, и, по воле бывшего г. министра народного просвещения графа Уварова, поместил в "Журнале Мин<истерства> Нар<одного> Просв<ещения> два отрывка из составленного мною "Словаря и корнеслова белорусского наречия" ^[31]. Но, сознав неоконченность трудов двадцатилетнего возраста своего, я решился остановиться, на некоторое время, с полным печатанием их, и, переехав в Варшаву, по назначению правительства, посвятил себя дальнейшим и окончательным изысканиям белорусских древностей. Следствием этих разысканий было то, что я переделал и пополнил Словарь и вообще все записки свои о белорусских песнях, поверьях и пословицах; - и теперь вскоре надеюсь приступить к отдельному изданию всех приготовленных мною сочинений о Белоруссии.

4. ИЗ КНИГИ А.И. КИРПИЧНИКОВА "СВ. ГЕОРГИЙ И ЕГОРИЙ ХРАБРЫЙ"

            О изображении Ярилы в виде молодого человека и о праздновании ему в конце апреля (27-го числа, г. Ефименко в скобках ставит 23-го), г. Ефименко узнает только из статьи г. Древлянского (П р и б а в л е н и я  к  Ж у р н а л у  М и н и с т е р с т в а  н а р о д н о г о  п р о с в е щ е н и я, 1846). Я едва ли приму на себя большую ответственность, если скажу, что факты, приводимые в этой статье, не заслуживают доверия.

Ход мыслей ее автора весьма странный: он на первых же порах заявляет, что народные верования в настоящем виде своем могли сохраниться только в Киеве и ближайших к нему местах (стр. 4). Ему кажется, что он знает "истые" верования древних русских славян, и он желает сличить с ними  п р е д а н и я  б е л о р у с ц е в  о  р а з л и ч н ы х   б о ж е с т в а х. Таких божеств автор знает не мало: б а г а н (вер<оятно> бог - ан), б е л у н  с сумою денег  н а  н о с у; В а в к а л а к а, по догадке автора то же самое, что Ликаон, В а с т р у х а, по уверению автора то же, что Астрея - богиня правды и целомудрия; весь культ Ваструхи ограничивается одною поговоркой - "бачиш як бы Ваструха", то есть, по объяснению Древлянского, "видишь как будто целомудренная, справедливая"; Дзева, "Дзедка - что-то похожее на Дожбога", Зорка, Каляда ^[32], Купала, ладо, Лелё, Пагода, Перун, Р а с а м а х а ("какой-то грозный дух, не то же ли, что у славян Чернобог"?!), Чур-бог, Яга-баба, Цмок и многие другие; между прочим и Ярило. Про последнего Древлянский говорит: "он молод, красив, разъезжает на белом коне; на голове у него венок из свежих весенних полевых цветов; в правой руке держит он  ч е л о в е ч е с к у ю  г о л о в у, а в левой маленький снопик ржаных колосьев: ноги у него босые". Немного ниже говорит он, что девицу, избранную Ярилой, одевают точно так же, как они представляют Ярилу, и сажают на белого коня. Как  т о ч н о  т а к  ж е? Ужели ей дают в руки человеческую голову?

Можно ли основывать выводы на показаниях такого собирателя народных преданий, претворяющего россомаху в Чернобога? А между тем все, что говорит г. Ефименко о весеннем празднике  в о з р о ж д е н и я  Ярилы, как его называет г. Ефименко, основано на словах Древлянского; по указаниям других, праздник носит шутовской, фаллический характер, и герой его не имеет ничего общего с Егорием.