<< На главную страницу

Е.С. Новик

Трикстериада занимает в фольклоре весьма заметное место. На трюках построены многие мифы и архаические сказки, практически все сказки о животных и сказки об одураченном черте, анекдоты о ловких ворах, об обманных договорах и т. д.; наконец, одна из узловых коллизий волшебных сказок, а именно "подвох - пособничество" имплицитно предполагает трюк. Но хотя удельный вес трикстерных сюжетов в фольклоре столь велик, в исследовательской литературе основное внимание привлекали не они, а сам образ трикстера [Jung, Kerenyi, Radin, 1954; Jung, 1956; Radin, 1956; Levi-Strauss, 1971; Леви-Строс, 1985, с. 201є204; Топоров, 1987; Манин, 1987]. Значительно реже предпринимались попытки рассмотреть структуру текстов, построенных на трюках [Бремон, 1985; Пермяков, 1972; Костюхин, 1978 и др.], но и здесь трюк как особый фольклорный мотив или сюжет особого типа оставался в стороне.

Исключение составляют работы Е. М. Мелетинского, в которых трюк и фигура трикстера - одна из излюбленных тем. Ей посвящены специальные страницы во многих его статьях и почти во всех монографиях [Мелетинский, 1957; 1959; 1963, с. 34-72; 1968, с. 199-208; 1972, с. 176-182; 1976, с. 186-194; 1986, с. 22-34; 1990, с. 15-25], а в книге "Палеоазиатский мифологический эпос. Цикл Ворона" содержится подробный анализ структуры вороньих трюков [Мелетинский, 1979, с. 152-174].

Как показал этот анализ, трюки Ворона группируются вокруг темы "добывание объекта" (светил, огня, пресной воды, гарпуна и т. д. в мифах творения, где Ворон является культурным героем, или пи-щи для самого себя в мифологических анекдотах о Вороне-трикстере). Глубинный семантический уровень этих текстов составляют предикаты добывание, отчуждение и похищение, которые предполагают, кроме основной роли героя-добытчика, еще и роль его антагониста є хранителя объекта или соперника в потреблении добычи. На них в основном и направлены действия Ворона, который, чтобы облегчить себе доступ к объекту, стремится устранить контрагента или ограничить его активность. Средством этого устранения на поверхностных уровнях текста и оказываются различные трюки, обеспечивающие Ворону его успех.

Анализ показал также, что сами трюки строятся на следующих основных предикатах:

є м н и м а я у г р о з а (Ворон пугает своих соперников приближением врагов или дурными приметами и т. д., и они в страхе убегают, оставив героя наедине с добычей; Ворон грозит хозяйке прибоя причинить ей боль и тем самым вынуждает ее увеличить отлив);

є м н и м а я п р и м а н к а (Ворон зазывает лосося или тюленя в "гости¤ на сушу, соблазняя обильной пищей на берегу или красивым камушком; птичке, которая не переносит солнечного света, он обещает хороший клев, который якобы бывает по утрам; выманив таким образом антагониста из безопасного для него места, Ворон убивает и съедает его. Приняв вид оленя, Ворон дает проглотить себя волку, а затем загрызает его изнутри);

є к о в а р н ы й с о в е т (Ворон убеждает медведя, что для хорошего улова надо сделать наживку из собственного мяса, тот следует этому совету, отрубает свой половой орган и умирает, становясь добычей Ворона);

є п о д с т р е к а т е л ь с т в о (Ворон подговаривает оленя пройти по мосту, который неизбежно должен сломаться, а антагонист погибнуть и стать пищей трикстера);

є р а з д р а з н и в а н и е (Ворон дразнит мальчишек, и те начинают бросать в него кусочками жира, которые и составляли предмет вожделения голодного трикстера);

є м н и м а я с м е р т ь (Ворон притворяется мертвым, чтобы тайно съесть запасы еды или воспользоваться обычаем снабжать покойника похоронной едой, т. е. вынуждает кормить себя, имитируя соответствующий статус);

є м н и м о е р о д с т в о (Ворон проникает к хозяину световых мячей под видом его внука и беспрерывным плачем выманивает светила якобы для игры);

є м н и м а я с л а б о с т ь, имитация скромности запросов (Ворон провоцирует оленеводов положить на его нарту, в которую запряжены мыши, гору мяса, но поскольку мыши є это превращенные духи-помощники, они легко увозят добычу, а оленеводы, хотевшие просто посмеяться над малосильным Вороном, остаются в дураках [см. Мелетинский, 1979, схемы 2є25]).

Как видим, эти предикаты существенно отличаются от обычных сказочных "функ-ций¤ в первую очередь тем, что они обозначают особые є "мнимые¤, "замаскированные¤ є действия трикстера. Столь же отличной от обычной сказочной оказывается и актантная структура текстов, построенных на трюках. Один и тот же персонаж выполняет здесь сразу несколько ролей, то совмещая их, то меняя по ходу сюжета. На это тоже обратил внимание Е. М. Мелетинский, когда писал, что "во многих случаях объект добычи и антагонист є хранитель добычи практически совпадают и предстают в виде самой охотничьей добычи, ибо Ворон оказывается хитрее и пожирает своего противника <...> Когда объект и хранитель не совпадают, последний большей частью является не хранителем добычи, а просто соперником, на нее также претендующим¤ [Мелетинский, 1979, с. 158].

К этому можно добавить, что и сам Ворон иногда предстает в качестве охотничьей добычи, когда под видом наживки или превратившись в оленя дает проглотить себя киту (волку). Различие здесь заключается в том, что в трюке "превращение антагониста в добычу¤ герой видит в нем пригодную для себя пищу (т. е. объект, который он стремится добыть), но ведет себя с ним как с субъектом, имеющим свои собственные желания и намерения, и умело играет на них, прибегая к лукавым советам или имитируя готовность оказать содействие, а в трюке "охота изнутри¤ он маскирует самого себя под объект, привлекательный для антагониста-охотника, но, оставаясь субъектом, оказывается в состоянии взять над ним верх.

Подобного рода симметрия ("превращение антагониста в пищу для себя¤/"превращение себя в пищу для антагониста¤) имеет место и в других трюковых сюжетах. Например, противник-пожиратель (или похититель), для которого герой є это потенциальная добыча, маскируется под родственника или доброжелателя и выманивает свою жертву из безопасного места: волк, подражая голосу матери, заставляет козлят открыть ему дверь и проглатывает их; лиса обещает петушку горо-шку, чтобы тот "выглянул в окошко¤, и уносит его "за темные леса¤. В других случаях антагонист-пожиратель притворяется падалью, т. е. превращает себя в пищу и ловит зазевавшегося трикстера: лиса, которая хочет отомстить ворону за его проделки, закапывается в яму, выставив наружу только свой красный язык; ворон хватает приманку и оказывается в зубах у лисы. В последнем случае обычно следует контр-трюк: ворон признает, что лиса победила, и советует ей сделать эту победу достоянием всего мира, а именно сбросить его с высокой горы; когда лиса разбегается, чтобы столкнуть его в пропасть, ворон взлетает, а лиса скатывается вниз.

Таким образом, симметричными оказываются не только предикаты трюка, но и нарративное развертывание сюжета по принципу "трюк є контр-трюк¤, при котором трикстер и антагонист меняются ролями.

Уже в этой симметричности можно заметить принципиальное отличие трюковых сюжетов от волшебной сказки, синтагматическая структура которой строится на цепочке испытаний героя (предварительное, основное, идентификационное). Никакой смены ролей при этом обычно не происходит, и только межсюжетный анализ показывает, что, например, невеста (наиболее типичная "конечная сказочная ценность¤) в одних случаях представляет собой просто объект поисков и практически не принимает в действии никакого участия, в других она действует как помощник героя, давая ему мудрые советы или даже выполняя за него трудные задачи, в третьих она сама подвергает претендентов на свою руку испытаниям, а в четвертых действует точно так же, как вредитель, пытаясь извести своего жениха. Лишь в небольшом количестве архаических сюжетных типов волшебной сказки объект и герой совпадают в одном и том же персонаже. Например, в сказках о спасении из-под власти лесного демона (АТ 327), объект, за который ведется борьба є это сама жизнь героя. Показательно, однако, что именно в этих сказках наиболее часто встречаются трюки. Так, если в одних вариантах сюжета "Дети у ведьмы¤ герой, попавший в лесную избушку, просто спасается бегством (обычно при содействии помощников или волшебного средства: мышка звонит в колокольчик, отвлекая антагониста - АТ 180C*; брошенные назад чудесные предметы превращаются в непроходимые препятствия, задерживающие погоню - АТ 313H*), то в других вариантах он действует как настоящий трикстер: просит дочь ведьмы "показать¤ ему, как надо садиться на лопату, и засовывает ее в печь, обменивает шапочки на головах спящих дочерей людоедов на колпачки своих братьев и таким образом добивается того, что противник убивает своих собственных дочерей, или, наконец, само свое спасение превращает в гибель для преследователя, когда предлагает ведьме лечь под дерево и раскрыть рот, куда он якобы готов спрыгнуть, и засыпает ей глаза песком или сбрасывает на голову камень.

Интересно, что в сказке о животных последний трюк еще больше сближает роли: трикстер здесь оказывается одновременно и героем, и жертвой, и победителем, и даже орудием убийства (в волшебных сказках орудие это предстоит еще предварительно добыть). Например, черепаха выражает полную готовность стать добычей тигра и скатиться с горы ему прямо в рот, но летит с такой скоростью, что пробивает его внутренности и убивает своего заведомо более сильного противника.

Итак, если в волшебной сказке соотношение функций и ролей в основном стабильно, то в трюках эта стабильность принципиально невозможна, поскольку именно маскировки, подмены и имитации составляют саму суть трюка. Поэтому чтобы выявить его инвариантную структуру, необходимо разобраться в том, что стоит за этими маскировками и подменами, подчинены ли они каким-либо правилам, по каким параметрам их можно сгруппировать.

Описание линейной последовательности действий в трюковых сюжетах мало что дает для выявления их структуры. Г. Л. Пермяков, например, подробно описал синтагматику сказок о состязаниях [Пермяков, 1972, с. 12]. Он выделил в них семь функций (встреча персонажей-соперников, договор о состязании, подготовка к борьбе, ход борьбы, победа одного из соперников, вручение награды победителю, наказание побежденного), пять других компонентов композиции (ориентировка во времени и пространстве, характеристика участников, повторное состязание, этиологические моменты), а также четыре роли (первый соперник, второй соперник, заместитель одного из соперников, который может быть представлен несколькими физическими лицами, судья).

Заметим, что хотя эти "функции", "роли" и "компоненты композиции" описывают синтагматическую структуру довольно полно, даже избыточно полно (по наблюдению Г. Л. Пермякова в реальном тексте обычно чего-нибудь недостает - то судьи, то повторного состязания, то приза победителю и т. д.), сам трюк в этом описании как бы вовсе отсутствует. Между тем, сказки о состязаниях в беге группируются вокруг двух основных трюков. Первый из них (АТ 275*, 1074) заключается в том, что заяц и еж решают бежать наперегонки, и во время "подготовки к борьбе" (третья функция) еж подговаривает своего брата или жену, т. е. животных той же породы, заранее встать у финиша, в результате чего и одерживает победу. В трюке второго типа (АТ 275) тихоходное животное (рак, еж или черепаха) одерживает победу над быстроходным противником, не прибегая ни к каким заместителям, а просто прицепившись к хвосту лисы или зайца, т. е. использует своего соперника в качестве помощника, превратив его своей хитростью в средство собственного передвижения. Как видим, дело здесь не в синтагматическом развертывании, а в характере центрального конфликта, основанного на подменах или совмещении ролей.

Для начала обратим внимание на то, что в отличие от волшебной сказки, где все роли заданы по отношению к герою (так называемая героецентричность сказки), в трюковых сюжетах существуют два центра, два субъекта є трикстер и антагонист, которые к тому же меняются местами в текстах, построенных по схеме "трюк є контр-трюк¤. Правда, эмпирически в трюках могут участвовать не два, а более персонажей. Например, в сказках АТ 104 и 130 "Война домашних животных с дикими¤ ("Бременские музыканты¤) группе лесных хищников (волк, медведь, разбойники) противостоит группа домашних животных (кот, козел и петух), которые при помощи мнимой угрозы добиваются их бегства. Очевидно, однако, что такое мультиплицирование ничего не меняет в расстановке сил: тот же самый трюк имеет место в АТ 103, 125 и в 126, где напуганные звери (или один какой-нибудь хищник, например, волк) бегут от барана (или кота), в одиночку угрожающего их съесть. Некоторые трюки, впрочем, невозможны без третьего лица, например заместителя, подменяющего трикстера, как в уже упоминавшемся сюжете о состязании ежа и зайца в беге (АТ 275 А*). Но здесь, по сути дела, персонаж-заместитель представляет собой простую редупликацию одного из двух основных соперников: в данном случае трикстер тоже маскирует, но не себя под родственника (как в приведенных выше примерах о Вороне, притворившемся внуком хозяина световых мячей, или о волке, подражающем голосу матери), а своего родственника под себя, т. е. вместо предиката мнимое родство с антагонистом имеет место предикат мнимая тождественность трикстера и его родственника-заместителя.

В трюке "Кто сильнее" редуплицируется не трикстер, а антагонист: паук предлагает слону помериться с ним силой, а затем вызывает на состязание и бегемота; обвязав шею бегемота веревкой, он переплывает реку и накидывает другой ее конец на бивни слона; не видя друг друга, слон и бегемот перетягивают веревку до тех пор, пока оба не падают в изнеможении. Как и в предыдущем примере, трюк здесь строится на подмене: каждый из противников паука считает, что ведет схватку именно с ним.

Итак, если на поверхностном уровне текста в трюковых сюжетах может действовать достаточно много персонажей, то на более глубинном уровне столкновение происходит между двумя ключевыми фигурами є трикстером и антагонистом. Иными словами, для внутренней организации трюка гораздо важнее оказываются не мультиплицирование или редупликация персонажей, а те трансформации, которые претерпевает каждая из двух противоборствующих сторон: и трикстер, и антагонист могут выступать и как хранитель, владелец или добытчик объекта, и как соперник, и как противник, пытающийся завладеть собственностью или посягающий на жизнь второго; объект в свою очередь может либо принадлежать одному из них, либо какому-нибудь третьему лицу, либо, наконец, физически совпадать с одним из них.

Рассмотрим подробнее, как именно происходят эти совмещения, смены или расподобления ролей.

Трикстер притворяется объектом, представляющим ценность для антагониста. Сова похищает плачущих детей, в результате в деревне не остается ни одного ребенка; койот, желая исправить положение, подражает детскому плачу, чтобы сова унесла и его в свой вигвам, где вступает с ней в бой, побеждает и освобождает унесенных ею детей [Проделки, с. 149]. То же "превращение себя в ценность для антагониста¤ имеет место и в эпизоде "Илиады¤ с троянским конем или в сказке АТ 1 о лисе, которая, чтобы попасть на воз с рыбой, притворяется мертвой, и старик подбирает ее "старухе на воротник¤ (ср. выше трюк "охота изнутри¤). В других случаях трикстер выдает себя за объект, "не представляющий для антагониста ценности¤. В сюжете АТ 91 гиппопотам предлагает обезьяне покатать ее по озеру (т. е. заманивает в гиблое место), но на самом деле ему нужно ее сердце в качестве лекарства для больной матери; узнав правду, обезьяна заявляет, что оставила сердце дома, и обещает принести его, если ее отвезут на берег, т. е. осуществляет контр-трюк, имитируя готовность оказать содействие.

Трикстер притворяется дарителем (подателем, владельцем) объекта, представляющего ценность для антагониста. Хитрец выдает себя за барина (священника, волшебника), обладающего чудесными предметами, и подсовывает вместо них мнимые диковинки, продает предметы, которых не имеет, например чужую собственность, выплачивает долг кредиторам никчемными предметами (из снега, навоза и т. д.). В других трюках он демонстрирует готовность дать мудрый совет, принести богатство или указать путь к нему. Брат є соперник мифологического творца - получает доступ к фигуркам людей, соблазнив караульщика обещанием дать ему пищу или теплую одежду. Пойманный трикстер посажен за свои проделки в мешок и должен быть брошен в воду, но предлагает проходящему мимо человеку занять его є якобы престижное или сулящее какие-либо выгоды є место (АТ 1535). Сюда же можно отнести построенные на предикате коварный совет трюки, в которых лиса подсказывает волку или медведю, как утолить голод: наловить рыбы, опустив в прорубь собственный хвост (АТ 2), съесть собственные внутренности (АТ 21) и т. д.

Трикстер выдает себя за помощника, способного охранять принадлежащие владельцу ценности, разделить их или приумножить. Основной предикат здесь мнимая услуга: вор берет деньги, чтобы "передать¤ их на тот свет родственнику антагониста; лиса предлагает старику помочь ему пасти стадо ("Ты старый дедушка, на холоде замерзнешь, а я молодая¤) и загрызает весь скот. Трикстер притворяется справедливым судьей: лиса берется разделить сыр между ссорящимися котом и собакой, но якобы для того, чтобы обоим им достались абсолютно равные части, откусывает от каждой половины до тех пор, пока не съедает все сама (АТ 51). Тот же самый трюк имеет место в сюжете АТ 518 "Обманутые черти (лешие)¤: черти дерутся из-за шапки-невидимки, ковра-самолета, скатерти-самобранки, и трикстер отправляет спорщиков бежать наперегонки за стрелой, пообещав, что все диковинки достанутcя тому, кто окажется самым быстрым, а сам, дождавшись, когда они скроются из вида, забирает волшебные предметы себе. Трикстер нанимается в работники или берется выполнить какое-либо поручение безвозмездно или за внешне низкую плату (за три щелчка, за землю величиною со шкуру быка, за шапку золота), которая на деле оказывается чрезвычайно высокой (щелчок несет антагонисту смерть, из шкуры быка трикстер делает тонкий ремень и опоясывает им пол-царства, а дырявую шапку держит над ямой, пока она не наполнится до краев).

Трикстер притворяется жертвой, нуждающейся в помощи, симулируя болезнь, беспомощность, слабость. Гиена просит паука вылечить ей зубы, но когда тот залезает ей в рот, чтобы помочь, хватает его руку и требует раскрыть тайну, взять в сообщники и т. д. В сюжете "Битый небитого везет¤ лиса, попавшая в квашню с тестом, притворяется, будто ей разбили голову так, что выступил мозг, и вынуждает таким образом волка везти ее на себе (АТ 3 и 4).

Трикстер выдает себя за противника: угрожает (не имея реальных средств осуществить угрозу) антагонисту, владеющему приглянувшимся ему объектом, и либо добивается его удаления, либо шантажирует до тех пор, пока тот не отдаст желаемое. Лиса грозит птице разорить все гнездо, срубив дерево "саблей в меховом чехле¤ (ее собственный хвост), если та добровольно не отдаст ей одного из птенцов (АТ 56А). В других случаях реализация предиката мнимая угроза не связана с объектом добывания. В уже упоминавшейся сказке "Война домашних животных с дикими¤ звери принимают кошачий хвост за ружье, рога барана за две сабли, клюв петуха за нож во рту и в страхе убегают (АТ 104). Козел (или баран) побеждает хищников, делая вид, что у него в мешке находятся головы убитых им волков (АТ 125).

Как видим, трикстер маскируется не только под объект, как в трюке "охота изнутри¤, но и притворяется "своим¤ (ребенком, родственником, другом), слугой, советчиком, дарителем, помощником, справедливым судьей и т. д., выдает себя за грозного противника, шантажируя или пугая антагониста. В результате всех этих уловок он вынуждает антагониста выполнять те роли, которые выгодны ему самому.

Трикстер превращает антагониста в своего невольного помощника или спасителя. Гиппопотам отвозит обезьяну назад на берег, поверив ее готовности принести свое сердце. Младшая сестра спасает от медведя (лешего, чародея) своих похищенных сестер, посадив их в корзину с "гостинцами¤ для родителей, и медведь сам доставляет их домой под видом подарков (АТ 311). Рак, прицепившийся к хвосту лисы, выигрывает состязание в беге, превратив соперника в средство собственного передвижения.

Трикстер выманивает у антагониста объект и тем самым превращает его из хранителя в невольного дарителя (подателя). Паук поселяется в логове гиены и съедает всю пищу, которую та приносит своим детям, сказав им, что его зовут "Для-всех-вас¤ [Проделки, с. 193]; лиса лестью вынуждает ворону каркнуть и получает кусок сыра (АТ 57); дрозд, напуганный угрозами лисы срубить дерево и разорить все гнездо, отдает ей одного за другим своих птенцов (АТ 56А) и т. д.

Трикстер обращает силу антагониста против него самого, добиваясь таким образом совмещения им ролей противника и жертвы. Заяц должен добровольно явиться к тигру на съедение, но нарочно опаздывает и объясняет свое опоздание тем, что его задержал еще более сильный зверь, который также требовал его є зай-ца є себе на обед; разъяренный тигр хочет, чтобы ему немедленно показали обидчика, и заяц приводит его к колодцу, куда тигр и бросается, приняв свое собственное отражение в воде за своего конкурента (АТ 92).

Трикстер превращает своего сообщника в мнимого похитителя: чтобы скрыть кражу общего запаса пищи, лиса обмазывает рот или живот спящего медведя ее остатками (АТ 15).

И, наконец, превращение антагониста в объект вожделений трикстера имеет место в уже рассмотренных выше трюках, в которых он заманивает антагониста в гиблое место или выманивает его из безопасного: паук предлагает газели угостить ее вкусным напитком, для изготовления которого сначала сам залезает в котел с водой, а когда вода становится горячей, предлагает залезть в котел и газели [Проделки, с. 190є192].

О чем же говорят все эти трансформации? Очевидно, что смены, совмещения и расподобления ролей коррелируют с характером предикатов. Так, мнимая услуга и коварный совет связаны с тем, что трикстер выдает себя за помощника или друга-советчика, мнимая приманка позволяет ему выступить в роли дарителя, владеющего объектом, мнимая угроза дает возможность слабому или не имеющему других средств достичь успеха персонажу предстать в глазах антагониста сильным и достаточно вооруженным противником и таким образом заставить его ретироваться, отступить, подчиниться и т. д.

Можно заметить, однако, что за действиями трикстера стоит более сложная структура, чем просто обман, т. е. передача ложной информации. Например, попавшая в плен черепаха хвастает, что ее не удастся уничтожить ни огнем, ни топором, ни камнем (прямой обман), но делает вид будто смертельно боится утонуть, подсказывая тем самым своим противникам способ, как с ней можно разделаться, - бросить в воду и утопить (обман, скрытый за коварным советом); этот трюк, который можно назвать "топить рака в реке" (АТ 175), встречается и в других сюжетах: трикстер умоляет не перебрасывать через забор мешок, в который он посажен, но его противники, видя во всех действиях плута только обманы, расценивают и эту его просьбу как "подвох¤ и потому перебрасывают мешок через забор, способствуя тем самым его спасению, т. е. вновь попадаясь на удочку. Как говорил советник Петронио, рассказывая графу Луканору о вороне и лисице: "Хотя намерением лисицы было обмануть ворону, все ее речи были правдивы. Не сомневайтесь поэтому, что обманы и смертельный вред чинятся нам под обличием полной правды¤ (цит. по [Костюхин, 1987, с. 119]).

Здесь, как кажется, важны три момента. Во-первых, игра трикстера строится с у ч е т о м т о ч к и з р е н и я а н т а г о н и с т а, его интересов, целей и способов действовать. Именно в е г о г л а з а х трикстер стремится предстать как способный оказать услугу, помочь добыть объект или осуществить угрозу (собственно "подвох¤). Соответственно, только в глазах антагониста трикстер предстает как помощник, справедливый судья, верный слуга, покорная жертва или неимоверно сильный противник, с которым лучше не связываться (собственно "пособничество¤). Иными словами, хитрость оказывается удачной, когда и если она каким-либо образом отвечает интересам не только самого трикстера, но и антагониста. Ключевое слово предикатов трюка "мнимый¤ прямо указывает, что мы имеем здесь дело с имитациями рассуждений антагониста, с учетом его желаний и ожиданий, и именно это у ч и т ы в а н и е позволяет трикстеру предугадывать его ответные реакции и прогнозировать поступки.

Поэтому, во-вторых, все действия трикстера (в отличие от простых обманов, хитроумных вопросов, мошенничеств, краж, превращений и переодеваний и т. д., которые в большом количестве встречаются и в волшебных, и в новеллистических сказках) носят характер т а к т и ч е с к и х х о д о в: он либо преувеличивает в глазах антагониста свои возможности, либо преуменьшает свою потенциальную опасность. С этой точки зрения за всем многообразием трюков можно обнаружить несколько логически возможных позиций, к которым и стягиваются основные предикаты.

а) Герой преуменьшает в глазах антагониста себя как потенциального противника: маскируется под друга, сообщника, родственника, больного, ребенка, мертвого и т. д., в результате чего антагонист теряет бдительность, а трикстер получает желаемое или доступ к нему (предикаты: мнимая смерть, мнимый уход, имитация дружественности, пассивности, безвредности, беспомощности и т. д.).

б) Герой преувеличивает в глазах антагониста свою силу (шантаж, мнимые угрозы, демонстрация бессмысленности сопротивления и т. д.).

в) Герой преуменьшает в глазах антагониста его собственные достоинства є силу, богатство и т. д. (раздразнивание).

г) Герой преувеличивает в глазах антагониста его достоинства (лесть, восхваление щедрости, мудрости, силы и т. д.).

д) Герой преуменьшает в глазах антагониста ценность объекта (охаивание объекта, демонстрация бессмысленности его охраны).

е) Герой преувеличивает в глазах антагониста ценность или престижность объекта, которым владеет или готов предоставить антагонисту (мнимая приманка, соблазнение более крупной добычей).

Когда трикстер симулирует слабость, безвредность, незаинтересованность, готовность уступить, помочь, дать нужный совет (а), речь должна, очевидно, идти об отступательной тактике. Когда герой имитирует силу, грозит уничтожить, пугает страшным видом и т. д. (б), мы имеем дело с авторитарной тактикой. Те же тактики имеют место в трюках, построенных на раздразнивании или лести: только раздразнивание (в) подталкивает антагониста на агрессивное поведение, на поведение с позиции силы, а лесть или восхваление (г) провоцирует его на добровольный отказ и отступление под натиском фальшивых дифирамбов. В случае же умаления или возвеличивания объекта (д, е) герой демонстрирует сам и предлагает противнику компромиссную тактику поведения (сюда можно отнести различные формы мнимых обменов, например, обладателю желаемого объекта предлагается мнимая ценность, получение которой ведет к потере ценности подлинной: пойманное животное обещает привести вместо себя более крупную добычу (АТ 122Д); вор отвлекает внимание хозяина, бросив на дорогу сапог, а сам забирает с телеги его добро; лиса, пойманная за ногу волком, делает вид, будто считает, что тот хочет ее спасти, и просит тащить ее за лапу, из чего волк заключает, что в зубах у него не лапа, а корень, и разжимает челюсти (АТ 5, 6).

Возможны и более сложные сочетания. Например, в шантаже трикстер прибегает к авторитарной тактике и провоцирует антагониста на ответный компромисс или отступление (АТ 170 "За скалочку є гусочку¤; ср. АТ 1537). Как заметил Е. М. Мелетинский, "семантически шантаж можно сблизить с обменом, представив его как отказ от зла в обмен на получаемое благо¤ [Мелетинский, 1979, с. 155].

Разные тактики приводят, однако, к одному и тому же результату: так, например, построенный на лести трюк "Ворона и лисица¤ (АТ 57) можно сравнить с построенным на раздразнивании трюком, где шакал осыпает черепаху всякими обидными прозвищами, когда она пытается спастись от него, ухватившись за хвост журавля; не выдержав хулы, черепаха начинает возражать, разжимает челюсти и падает на землю.

И, наконец, третье. Уже из приведенных примеров ясно, что ядро трюка составляет п р о в о к а ц и я: все маскировки и симуляции независимо от их тактики призваны побудить антагониста на действия, выгодные самому трикстеру, и позволяют ему использовать антагониста для достижения собственной цели. Это особенно наглядно проявляется в трюках, где герой превращает антагониста в средство собственного передвижения ("Битый небитого везет¤ є АТ 3; рак выигрывает состязание, прицепившись к хвосту лисы є АТ 275), в орудие убийства или самоубийства є "Лев ныряет за собственным отражением¤ є АТ 92). Более сложный случай имеем в трюке "Заяц на водопое¤ [Проделки, с. 123]: прилипший к смоле на пне заяц раздразнивает слона, запрещая ему приближаться к пруду, и тот в ответ отшвыривает наглеца со своего пути, но одновременно и освобождает его из плена. Здесь трикстер учитывает цели антагониста, его способы действовать и использует их в собственных интересах. И, наконец, трикстер не просто учитывает цели антагониста, но и сам формирует у него такую цель, стремление к которой одновременно обеспечивает ему его собственный успех.

Такое наращивание ран-ов рефлексии (от прямого манипулирования к учитыванию целей "другого¤ и, далее, к специальному формированию его целей) свидетельствует, как кажется, о том, что инвариантом трюка оказывается рефлексивное управление, предполагающее передачу одним субъектом другому субъекту такой информации или создание в его глазах такой картины, исходя из которых тот сам совершает действия, выгодные первому (о рефлексивном управлении см. [Лефевр, 1974]).

Действительно, практически во всех трюках антагонист сам совершает то, что нужно герою, т. е. невольно способствует его успеху: дочь Яги сама садится на лопату, и Терешечке остается только засунуть ее в печь; великан сам убивает своих дочерей, на которых надеты колпачки похищенных мальчиков; тигр сам прыгает в колодец, в котором видит свое отражение; хозяин световых мячей сам отдает их Ворону якобы для игры; лиса сама приносит рака на своем хвосте к финишу; троянцы сами приносят ахейцев в город; кит сам проглатывает Ворона и таким образом допускает его проникновение к своим жизненно важным органам; жадный простак сам залезает в мешок, куда засунули приготовленного к казни трикстера; медведь сам выбирает вершки, когда они вместе с трикстером посадили репу; жадный хозяин сам решает, как ему расплачиваться с работником є деньгами или щелчками в лоб, и т. д.

Итак, во всех трюках при всем их внешнем разнообразии складывается одна и та же ситуация: успех трикстера полностью зависит от действий антагониста, и потому его собственные действия направлены на то, чтобы, маскируя свои цели или предлагая антагонисту мнимые цели, моделировать его ответные реакции, управлять его поведением в выгодном для себя направлении. Для этого он, однако, должен все время учитывать не только свои интересы, но и интересы антагониста (второго субъекта) є его цели, желания, мотивации, способы действовать. Трусливого трикстер пугает, хвастливому льстит, спесивого раздразнивает, сильному демонстрирует свою готовность подчиниться, жадному предлагает внешне выгодную сделку и т. д.

Дело здесь, конечно, не в нравоучительном пафосе, не в изложении "правил житейской мудрости¤ и тем более не в психологических тонкостях движений чувств и мыслей персонажей, а в принципиальной внутренней диалогичности трюка. Собственно, именно это умение трикстера взглянуть на ситуацию с двух сторон, с двух противоположных точек зрения є своей и чужой [ср. Топоров, 1987, с. 6] и обеспечивает его успех, а тот, кто слепо преследует только свою собственную цель без оглядки на ожидания и мотивации "другого¤, обречен на неудачу или гибель.

Моделирование о т в е т н о г о п о в е д е н и я как глубинная структура трюка приводит к тому, что трикстер и антагонист оказываются связанными друг с другом отношениями реципрокности (взаимности), причем инвертированной: успех одного из них есть одновременно поражение другого. Наиболее выразительным визуальным примером такой инвертированной реципрокности может служить трюк "Лиса в колодце¤ (АТ 32): лиса убеждает волка сесть во вторую бадью, в результате чего волк опускается в колодец, а лиса поднимается и убегает. Другой пример є трюк "Лиса и журавль¤(АТ 60), которые по очереди ходят друг к другу в гости, при этом лиса угощает журавля с тарелки, а журавль лису є из кувшина.

Возможно, именно потому, что в трюке мы имеем дело с рефлексивным управлением, с рефлексивной игрой, в которой выигрывает тот, чей ранг рефлексии выше, его глубинной семантической темой оказывается не добывание или творение, как в мифах, и не повышение или утверждение статуса, как в волшебных сказках, а само соперничество, сама состязательность.

Как отмечал Е. М. Мелетинский, уже в корякских анекдотах о Вороне "обмен трюками в борьбе за добычу иногда принимает характер соревнования в ловкости и хитрости¤ [Мелетинский, 1979, с. 51]. Если в мифах о Вороне-добытчике "мотивы творения при сюжетном развертывании составляют глубинную семантику, а дополнительные мотивы занимают место на более поверхностных уровнях¤, то "вне мифов творения положение может оказаться иным, даже обратным¤ [там же, с. 147].

И действительно, трюки Ворона в мифологическом эпосе палеоазиатов составляют лишь "дополнительные мотивы¤, облегчающие ему доступ к объекту или способствующие перераспределению пищи между ним и его соперниками, в то время как в построенных на трюках мифах о братьях-близнецах именно их соперничество оказывается основной темой, вытесняющей тему творения на более поверхностный уровень. В еще большей степени это касается сказок о животных, где добывание пищи и даже спасение или гибель являются лишь ставкой в игре.

АТ є Thompson S. The Types of the Folktale. Helsinki, 1973 (FFC, • 184).

Бремон К. Бык-Тайник (Трансформация одной африканской сказки) // Зарубежные исследования по семиотике фольклора. М., 1985.

Костюхин Е. А. Типы и формы животного эпоса. М., 1987.

Леви-Строс К. Структура мифов // Леви-Строс К. Структурная антропология. М., 1985.

Лефевр В. Конфликтующие структуры. М., 1974.

Манин Ю. И. "Мифологический плут¤ по данным психологии и теории культуры // Природа. 1987. • 7.

Мелетинский Е. М. Мифологический и сказочный эпос меланезийцев // Океанический сборник. М.; Л., 1957.

Мелетинский Е. М. Сказания о Вороне у народов Крайнего Севера // Вестник истории мировой культуры. 1959, • 1.

Мелетинский Е. М. Происхождение героического эпоса. Ранние формы и архаические памятники. М., 1963.

Мелетинский Е. М. "Эдда¤ и ранние формы эпоса. М., 1968.

Мелетинский Е. М. Первобытные истоки словесного искусства // Ранние формы искусства. М., 1972.

Мелетинский Е. М. Поэтика мифа. М., 1976.

Мелетинский Е. М. Палеоазиатский мифологиче-кий эпос. Цикл Ворона. М., 1979.

Мелетинский Е. М. Введение в историческую поэтику эпоса и романа. М., 1986.

Мелетинский Е. М. Историческая поэтика новеллы. М., 1990.

Пермяков Г. Л. От поговорки до сказки. М., 1970.

Пермяков Г. Л. Проделки хитрецов (Вступительная статья) // Проделки хитрецов. М., 1972.

Топоров В. Н. Образ трикстера в енисейской традиции // Традиционные верования и быт народов Сибири. XIX є начало X в. Новосибирск, 1987.

Jung C. G., Kerenyi K., Radin P. Der GTottliche Schelm. Ein indianischer Mythen-Zyklus. ZTurich, 1954.

Jung C. G. On the Psychology of the Trickster Figure // Radin P. The Trickster. A Study in American Indian Mythology. L., 1956.

L¦evi-Strauss C. Mythologiques. IV. L'homme nu. P., 1971.

Radin P. The Trickster. A Study in American Indian Mythology. L., 1956.
Материал размещен на сайте при поддержке гранта №1015-1063 Фонда Форда.