52. Невидимый человек

На небе тоже люди живут. Там такой же лес есть, березы стоят. Один человек там на охоту ходил, на своем олене верхом ездил. Вот он оленя к дереву привязал, свой лук и отказ* к березе прислонил, сам пошел. В одном месте земля будто треснула, он шагнул и вниз упал. Олень наверху остался. Три года человек лежал неподвижный, как
дерево. Ноги не шевелятся, сам живой. Землеройки, мыши краем озера корешки всякие, семена ему собирают. Он ест, этим и живет. Зиму, лето живет. Третий год проходит. Он тех землероек не видит, в рот еда попадает, он глотает.

Три года травой питался, поднялся, ходить начал. Вот слышит — где-то шаманский бубен гремит. Он туда пошел. На каменной стороне* дело было. Там тунгусы новый бубен делали¹; народу много собралось. Он дверь чума открыл, вошел. Люди его не видят.

У того шамана была младшая сестра. Человек, с неба упавший, ущипнул ее за ляжку. Девка упала без памяти. Шаман стал шаманить, чтобы ее оживить. Почему она умерла, понять не может. Шаманил, шаманил — ничего не добился. Говорит:

— Сходите к остякам за большим шаманом Догом. Пусть он шаманит!

Привезли того, он шаманить стал. Людям говорит:

— Вы чего смотрите, у вас человек сидит, не видите разве?

Дог бросил свою колотушку туда, где невидимый человек сидел. Стали этого человека спрашивать про девку. Он сказал:

— Она три дня пролежит мертвой, как я три года неподвижным лежал. Не шамань зря! Так случилось, что я людям показался. А вот как обратно попаду, кто меня на небо поднимет?

Тунгусу-шаману сказал:

— Погоди маленько, сестра твоя сама встанет.

Догу сказал:

— Ты меня обнаружил, ты и уведи!

Дог тунгусу сказал:

— Если сестру жалеешь, дай семь черных и двух белых оленей!

Тех оленей на веревке тут же привели. Дог как бубен держал, так на белого оленя вскочил, черных привязал за собой; на последнем, белом олене человек сидит. Идут, идут, незаметно вверх поднялись. Там, где он вниз провалился, на этом месте и оказались. Три года прошло, а олень как стоял привязанным, так и стоит. Дог-шаман черными оленями щель закрыл, белых с собой взял², на землю ушел. Тех белых оленей тунгус Догу отдал.

Через два года Дог шаманит, людям говорит:

— Меня тот человек с неба зимовать к себе зовет.

Брат Дога говорит:

— Как пойдешь, как попадешь туда?

Жена Дога собак собирает, чтобы аргишить. Дог жене сказал:

— Собак не бери, не надо; так зимовать будем.

Жена не соглашается:

— Как на себе потащим?

Аргишили. Летом на земле люди чум ставят, елки для шестов рубят, слышат — наверху, на небе, Дог разговаривает.

Дог с женой ночевали. Второй день снова аргишили, а дальше не могли идти — из-за собак путь вперед оказался для них закрыт. А тот человек с неба их не встретил.

Там наверху мудреные* люди живут, может, у них собак нет. Здесь люди грешные. Из-за собак все случилось. Так Дог там и остался. Сына же своего он в гагарий мешок посадил, на землю спустил. Его ветром на Сым отнесло. Там люди подумали, что гагара летит; стрелять собрались. Один старик-шаман говорит:

— Не убивайте, это Дога сын!

— Нет, — говорят, — это гагара!

Убили, съели. Все люди, евшие гагару, умерли; один старик, тот, что не ел, остался.

53. Про упавшего вниз человека

Наш человек по белому свету ходил, в яму попал. Внизу там — земля, небо свое, люди ходят. Пришел человек к людям в чум, говорит:

— Дайте мне поесть!

А они не видят его, им слышится, что огонь говорит: «Чуккыт, чуккыт!»

Дров в огонь подбрасывают. Наш человек уголь есть не может. Снова попросил он еды, а людям кажется — огонь трещит. Необычно трещит — чуккыт, чуккыт! Люди шамана позвали, чтобы узнать, почему огонь так трещит. Шаман шаманил, узнал, что человек сверху упал. Говорит:

— Он есть просит, а вам слышится — огонь трещит.

Велел оленя забить. Привели оленя, забили, мясо сварили. Человек поел оленьего мяса. Его не видят, один шаман видит его. Человек сказал:

— Я наелся.

Шаман своим людям говорит:

— Он наелся.

Другим слышится — будто огонь трещит. Шаман говорит:

— Здесь этот человек жить не может. Забейте белого оленя!

Белого оленя привели, забили, шкуру сняли. Человека того в шкуру белого оленя завернули, посадили. Шаман его наверх поднял¹.

Человек, откуда упал, там и оказался.

54. Про тунгуса

Тунгус жил, баба его и он сам. Оленей хорошо держал, много было оленей у него. Раз краем речки пошел оленей своих искать. Навстречу кто-то идет, вроде бы человек. Спрашивает:

— Куда идешь?

— Оленчиков ищу.

— Оставь их, они сами потом придут. Пока ко мне пойдем.

— Зачем я пойду? Здесь останусь!

— Нет, со мной вверх на небо поднимемся.

Тунгусу чудится, будто коленки его поднялись. На чистое место вышли. Чум стоит. Вошли. Тот проходит, как будто народ распихивает. Народу, видно, много. Тунгус прямо идет, никого не видит. Потом поели. Тунгус не видит, откуда чашки взялись. Тот говорит:

— Давай теперь пойдем вниз посмотрим.

Видят — на земле человек на оленьей упряжке едет. Олени закружили, задурили. Человек так сильно хореем ударил, что у оленей кровь пошла. Тот тунгусу говорит:

— Видишь, оленей бьете, мне все видно. Дальше смотри!

Видят — чум стоит; человек больной лежит. Шаман его лечил, но все равно тот человек умер. Он оленей бил.

Три калачика дал тунгусу со словами:

— Домой их возьми, до конца не ешь, хлеб у тебя всегда будет!

Тунгус думает: «Как домой теперь попаду?»

Вдруг покатился и на ту дорогу упал, где они встретились. В чум
к старухе пришел — олени дома.

55. О шамане

Когда-то очень давно жил великий шаман на берегу реки Елогуй. Если кто-нибудь заболевал, люди ходили к нему. Люди его просили:

— Пошамань для нас, наш человек очень болен!

Для шамана делали большой чум. И в нем для очень больного человека он по три дня шаманил. На третий день больной выздоравливал.

Однажды в эти места пришла великая болезнь¹. Люди стали умирать. Шаман увидел ее в облике женщины. Шаман захотел ее поймать. Он спрятался от нее, как будто умер. Старухе сказал:

— Если кони придут, колокольчики зазвенят, дверь не открывай, накройся с головой и сиди.

Кони пришли, колокольчики зазвенели, старуха наружу выглянула — никаких коней нет. А старик как лежал, так и умер. Внезапно сильный ветер налетел, чум старика ветер разнес, все засыпало песком. Когда ветер стих, люди пришли, ничего не нашли на месте чума.

С тех пор на этом песке люди никогда не останавливаются на ночевку.

56. Кайгусь верховья реки

Жил-был кайгусь верховья реки. Он спустился вниз к людям, у людей он женщину взял, чтобы на ней жениться; он эту женщину и увел. С этой женщиной они вырастили сына, их сын был медведь. Когда он вырос, он сказал:

— Отец, ты от людей маму привел, я тоже схожу к людям за человеком, я к людям пойду за женщиной.

Отец ему сказал:

— Сынок, лучше не ходи, силы у тебя мало, люди тебя убьют.

А он ответил:

— Меня не убьют.

Отец сказал:

— Сынок, сходи вниз, мои семь шагов по отпечаткам пройди¹, если их пройдешь, то, наверно, и вниз к людям сможешь дойти.

Он побежал вниз — ступал по следам отца. Шесть шагов прошел,
а до седьмого не дошел. Он назад вернулся, домой пришел. Отец его спрашивает:

— Сынок, ну как, все следы прошел?

— Да, — ответил он, — прошел.

Своего отца он обманул.

— А ты, — он спрашивает, — как мать увел?

Ну вот, он идти собирается.

Отец ему говорит:

— Сынок, люди тебя убьют, не ходи лучше!

Он слов отца не послушался и вниз отправился. Он взял связку
в сто штук бурундучьих шкурок, связку горностаевых шкурок, связку шкурок колонка, связку беличьих шкурок, связку соболиных шкурок, связку заячьих шкурок, связку волчьих шкур и связку росомашьих шкур. Потом он отправился вниз.

Бурундук на кучке земли, вырытой из норы, сидит. Он спрашивает:

— Кайгусь верховья реки, куда ты идешь?

— Я, — говорит, — к людям за человеком пошел.

Бурундук сказал:

— Кайгусь верховья реки, не ходи, люди тебя убьют.

— Нет, — сказал кайгусь, — люди меня не убьют.

— Люди тебя убьют, — сказал бурундук, — ребра твои свяжут саргой и со сплетенными ребрами тебя обратно отпустят. Эх, как ребра стучать будут!

А он сказал:

— Меня люди не убьют.

Он пошел дальше и от бурундука к горностаю пришел.

Горностай спросил:

— Кайгусь с верховья реки, куда ты идешь?

— Я, — говорит, — к людям за человеком отправился.

Горностай ему сказал:

— Кайгусь, не ходи, люди тебя убьют, саргой ребра свяжут и так тебя обратно отпустят. Как ребра стучать будут!

Горностай ему говорит:

— Люди тебя убьют.

Он вперед зашагал, дальше пошел. Глядит — впереди колонок на кочке сидит. Он к нему подошел.

— Кайгусь с верховья реки, — тот спрашивает, — куда ты идешь?

— Я, — говорит, — к людям за человеком иду.

А колонок говорит:

— К людям не ходи, они тебя убьют, саргой твои ребра свяжут
и так обратно отпустят.

— Меня, — ответил он, — люди не убьют.

А колонок ему говорит:

— Люди тебя убьют и со сплетенными ребрами домой отпустят. Как ребра стучать будут!

Он ответил:

— Люди меня не убьют.

Он дальше идет, вперед глядит — белка на кочке сидит. Она спрашивает его:

— Кайгусь, куда ты идешь?

— Я, — говорит он, — к людям за человеком иду.

— Люди тебя убьют, — сказала она, — со сплетенными ребрами обратно отпустят. Как они стучать будут!

— Меня, — возразил он, — люди не убьют.

Он пошел вперед, глядит — соболь на кочке сидит и спрашивает:

— Кайгусь с верховья реки, куда ты идешь?

Он отвечает:

— Я к людям за человеком иду.

Соболь ему говорит:

— Люди тебя убьют, со сплетенными ребрами обратно отпустят. Как они стучать будут!

— Меня, — он сказал, — люди не убьют.

Он вперед зашагал, дальше пошел. Заяц на кочке сидит. Он к зайцу пришел. Заяц спрашивает:

— Куда идешь?

— Я, — он отвечает, — к людям за человеком иду.

Заяц говорит:

— Люди тебя убьют, со сплетенными ребрами обратно отпустят. Как ребра стучать будут!

А он отвечает:

— Меня люди не убьют!

И дальше пошел.

Песец на кочке сидит и говорит:

— Кайгусь, ты куда идешь?

— Я, — говорит, — к людям за человеком иду.

— Люди тебя убьют, — песец говорит, — со сплетенными ребрами обратно отпустят. Как ребра стучать будут!

Пошел он дальше. Теперь лисица на кочке сидит, спрашивает:

— Кайгусь, ты куда идешь?

— Я к людям за человеком иду.

Она сказала:

— Люди тебя убьют, они тебя обратно отпустят, сплетенные саргой ребра стучать будут.

А он сказал:

— Меня люди не убьют.

И вперед зашагал.

Там дальше волк на кочке сидит. Он сказал:

— Кайгусь, куда ты идешь?

— Я к людям за человеком иду.

Волк ему сказал:

— Люди тебя убьют, со сплетенными ребрами обратно отпустят. Как ребра звенеть будут!

Кайгусь ответил:

— Меня люди не убьют.

Он дальше шагает. Вперед идет. Росомаха на кочке сидит и ему говорит:

— Кайгусь, ты куда идешь?

— Я, — отвечает, — к людям за человеком иду.

— Кайгусь, — сказала росомаха, — люди тебя убьют, со сплетенными ребрами обратно отпустят. Как ребра стучать будут!

А он ответил:

— Меня люди не убьют!

У края черного леса² он спустился к стойбищу, к чуму старика,
у которого была одна дочь. Был уже вечер, темнеть стало.

Старик своей дочери сказал, чтобы она за водой сходила.

А она говорит:

— Я за водою вниз схожу!

Ее мать говорит:

— Утром сходи!

Она говорит:

— Вечером схожу!

Кайгусь поджидает ее.

Она отправилась вниз, туясы взяла, чтобы воды набрать. Из проруби воду зачерпнула, а когда стала в чум возвращаться, он ее и поймал.

— Ты не бойся, — сказал он, — я тоже человек. Кайгусь с верховья реки.

Он ее на спину вскинул и понес.

Старик сидел, сидел — нет его дочери, не возвращается.

— Старуха, сходи вниз, — сказал он, — узнай, куда дочь ушла.

Старуха спустилась вниз — только пустые туясы для воды стоят. Старуха их взяла и унесла.

Старик спрашивает:

— Куда дочка ушла?

Старуха ответила:

— Нет ее, только пустые туясы стоят, я их домой принесла.

Старик ей говорит:

— В соседний чум сходи!

Старуха на стойбище спрашивала, спрашивала — люди отвечали, что ее нет. Старики переночевали. Наступило утро. Старик сам пошел. Медведь, оказывается, ходил. Видно, что медведь ее взял и унес³.

Пошел старик в соседний чум.

— Дочь, видно, медведь унес. Наточите рогатины! — сказал он людям.

Люди наточили рогатины и, сердитые, погнались за ним. Они его гоняют*.

Шли-шли, шли-шли, а медведь узнал, что за ним гонятся.

— Я, — сказал он, — человек, а люди меня гонять стали!

Гоняют они его. Он связку бурундучьих шкурок бросил.

Пришел старик туда, где медведь связку бурундучьих шкурок
оставил. Люди говорят:

— Дед, связка бурундучьих шкурок лежит!

Он дальше пошел. И они пошли, гонят медведя.

Впереди связка шкурок горностая лежит, они к этой связке горностаевых шкурок подошли.

Люди говорят:

— Связка шкурок горностая лежит!

Старик на нее и не взглянул. Они дальше идут по следам кайгуся.

Кайгусь девушке говорит:

— Твой отец даже не взглянул.

Потом он связку шкурок колонка бросил. Они к ней подошли.

— Дедушка, — сказали они, — связка шкурок колонка лежит!

Старик на нее не взглянул. Они гонятся за ним. Потом он связку беличьих шкурок оставил.

Люди туда пришли.

— Дедушка, — сказали они, — связка беличьих шкурок лежит!

Старик на нее не взглянул. Все опять за ним гонятся.

Дальше он связку шкурок соболя оставил и сказал:

— Люди, не троньте меня! Я столько пушнины оставил, сколько человек стоит.

Старик со своими людьми туда пришел. Люди старику говорят:

— Связка соболиных шкурок лежит. Дедушка, видно, он за твою дочь пушниной платит⁴.

Старик искоса посмотрел.

— Гонитесь за ним! — сказал он.

Они опять за ним погнались. Связку заячьих шкурок он им оставил.

— Люди, — говорит, — не троньте меня, я товарища себе несу.

Он столько пушнины за нее оставил, сколько она стоит. Он теперь налегке вперед идет.

Люди старика подошли к связке заячьих шкурок. А старик на нее и не взглянул.

Потом он связку песцовых шкурок оставил. Старик и на эту связку не взглянул.

— Гонитесь за ним, — сказал он.

А там впереди кайгусь женщине говорит:

— Опять они не взяли ее. Люди, — сказал он, — за мною погнались, чтобы убить меня. Люди меня убьют!

Дальше он связку лисьих шкурок оставил.

— Люди, — сказал он, — это плата за женщину!

Они к связке лисьих шкурок подошли.

— Дедушка, — говорят, — связка лисьих шкурок лежит!

— Вперед, — сказал он, — гонитесь за ним!

Потом он связку в сто волчьих шкур оставил:

— Люди, не троньте меня, я за человека пушнину отдал вам!

Старик едва взглянул на связку волчьих шкур. Кайгусь устал, обессилел. Потом он связку росомашьих шкурок оставил.

— Люди, не троньте меня, — сказал он, — я за человека пушнину вам отдал, я — человек!

Шел он, шел, шелковую парку оставил. Они подошли туда, где шелковая парка лежит. Люди сказали:

— Дедушка, шелковая парка лежит! Возьми, дед, шелковую парку!

Старик остановился, немного подумал.

А кайгусь там своей жене говорит:

— Он меня гоняет, чтобы убить!

Потом он оставил шелковый платок.

— Люди, — сказал он, — не троньте меня, не убивайте меня,
я ведь в оплату за человека пушнину всю отдал, всю вам отдал!

Они к шелковому платку подошли. Люди говорят:

— Это шелковый платок лежит, возьми его, дедушка!

Старик остановился, думает: «То ли взять его, то ли нет». Постоял-постоял и вперед зашагал.

Кайгусь своей жене сказал:

— Чтобы убить, гонится он за мной. Теперь твой отец меня убьет!

Он ее со спины снял.

— Стой здесь, — говорит, — они меня убить хотят.

Потом он произнес:

— Когда меня убьют, пусть мою правую лапу отрежут, потом голову пусть отрежут, здесь пусть оставят!⁵ Женщина, — сказал он, — три дня пусть сидит возле меня. Юколу около меня пусть поставит, жир, порсу пусть поставит, варку пусть поставит⁶.

Пошел он обратно, им навстречу. Когда их встретил, он сердился на людей, боролся с ними и пугал их. Люди убили его рогатиной.

Старик пошел за дочерью — она в отдалении стояла. Он своей дочери сказал:

— Иди сюда, пойдем со мной!

Дочь пошла с отцом. Пришла, а кайгуся уже убили. Она заплакала:

— Столько пушнины он тебе оставлял да оставлял, а тебе все мало было! Он — человек, — она сказала, — а вы его убили!

Они взяли мясо медведя, домой унесли. Она им сказала:

— Сами ешьте!

Она его мясо не ела⁷.

Взяли они его шкуру, от шкуры уши отрезали, в бересту их завернули, на бересте его ребра нарисовали, к шее мордочку приклеили⁸.

Потом поставили перед ним жир, она жиром его кормила. Они мясо медведя ели, а она возле него сидела и не ела. Три дня она сидела. Потом они его кости собрали, для его ребер черемуху срубили, саргу сделали и его ребра связали саргой. Потом они его отнесли на гору, эти кости отнесли на гору⁹.

После этого он медведем стал, ожил, обратно к своему отцу пошел. Дошел он до росомахи.

Росомаха сказала:

— Кайгусь верховья реки, я тебе говорила — не ходи вниз, люди тебя убьют, а ты ответил: «Меня не убьют». Вот тебя со сплетенными ребрами обратно отпустили. Как они стучат!

Ему стыдно стало. Потом он к волку пошел. Волк ему сказал:

— Я тебе говорил — не ходи, но ты не послушался. Ты сказал: «Люди меня не убьют», а люди тебя убили. Вот тебя люди убили, саргой твои ребра связали. Как ребра стучат!

Ему стыдно стало. Он дальше пошел. Лисица на кочке сидит и ему говорит:

— Я тебе говорила — люди тебя убьют, а ты сказал: «Люди меня не убьют». Вот тебя люди убили, саргой твои ребра связали, обратно отпустили.

Ему стыдно стало. Как ребра стучат!

Затем он к песцу подошел. Песец на кочке сидит и говорит:

— Кайгусь, я тебе говорил, — не ходи туда, люди тебя убьют, а ты сказал: «Люди меня не убьют». Вот тебя люди убили, ты не послушался, ты сказал, что люди тебя не убьют. А люди тебя убили!

Ему стыдно стало.

— Вот тебя, — сказал песец, — со сплетенными ребрами обратно отпустили, а ребра стучат!

Ему стыдно стало.

Еще дальше заяц на кочке сидит и говорит:

— Кайгусь, я тебе говорил — не ходи, люди тебя убьют, а ты сказал: «Люди меня не убьют». Вот тебя люди убили, саргой твои ребра связали. Как ребра стучат!

Ему стыдно стало. И он пошел, пошел. Вот соболь на кочке сидит и говорит:

— Кайгусь, я тебе говорил — не ходи, люди тебя убьют, а ты сказал: «Люди меня не убьют». Вот тебя люди убили, со сплетенными ребрами обратно отпустили. Как ребра стучат!

Ему стыдно стало, и он от него ушел. Дальше белка на кочке сидит:

— Когда ты был кайгусем верховья реки, я тебе говорила: «Не ходи, люди тебя убьют», а ты сказал: «Люди меня не убьют». Вот, — она говорит, — люди тебя и убили, вот тебя со сплетенными ребрами обратно отпустили.

Ему стыдно стало. Он вперед зашагал. Горностай на кочке сидит
и говорит:

— Кайгусь, я тебе говорил — не ходи туда, люди тебя убьют. Ты не послушался, ты сказал: «Люди меня не убьют». Вот тебя со сплетенными ребрами обратно отпустили. Как ребра стучат!

Ему стыдно стало. Он вперед зашагал, дальше идет. Бурундук на кучке земли сидит. Бурундук ему говорит:

— Кайгусь с верховья реки, ты моего слова не послушался. Вот тебя, — говорит, — люди убили, саргой твои ребра связали. Как ребра стучат!

Ему стыдно стало. Кайгусь обессилел, в свой чум пришел, дверь открыл, кое-как дошел. У него дыхание перехватило, говорить не может. Упал — только кости загремели.

Его отец молвил:

— Я тебе говорил — не ходи. Ты моих слов не слушал, ты меня обманул. Я тебе говорил — люди тебя убьют, вот тебя люди и убили. Вот ты упал, только сплетенные кости стучат. Как же твоего отца, — сказал он, — люди не убили? А ведь я женщину привел, а тебя люди убили!

Он ни одного слова не произнес, так ему стыдно стало.

57. Кайгуси верховья реки

Кайгусь верховья реки жила в одиночестве. Долго жила. Прилетели птицы и говорят:

— Кайгусь верховья реки одна живет. Ее красивый брат в стороне от верховья реки лежит мертвый, а она одиноко живет.

И подумала она: «Неужели у меня брат был, а я и не знала».

Опять птицы прилетели, опять рассказывают, поют.

Птички на дымовое отверстие ее чума сели и поют:

— Почему ты одна живешь, почему ты своего красивого брата не оживишь?

Она подумала: «Где же у меня брат? Птицы рассказывают, что у меня брат есть». Она на край леса, где кладбище, решила пойти. Пошла она туда. Крест стоит. Она брата выкопала, наверх вытащила. «Правда, он на моего брата похож», — подумала она.

Ну вот, она его стала оживлять. Он ожил и сказал:

— Я крепко спал, кто меня разбудил?

— Я, — говорит, — тебя разбудила.

А он говорит:

— Ты кто?

Она говорит:

— Я твоя сестра. — Потом она сказала:  — Пойдем вниз в мой чум!

Они спустились вниз, пришли в ее чум. Она за водой сходи-
ла, воду согрела, его вымыла. Они вместе жить стали. Сколько-то прожили.

Много ли, мало ли они жили, брат ей говорит:

— Я пойду свататься.

Она ему отвечает:

— Иди, если хочешь.

Он отправился, жену сватать пошел. Шел, человека встретил; тот шел по берегу речки. Кайгусь ему говорит:

— Друг, сделай для меня лодку, я тебе свою красивую сестру отдам. Эту толстую осину вырви, чтобы лодкой была. Я, — говорит, — тебе свою красивую сестру отдам.

А тот вверх посмотрел на осину: «Чудну, — говорит, — такое дерево вырвать я не смогу; твоя красивая сестра мне не нужна, я ее не возьму».

Кайгусь тогда крикнул:

— Медведи, волки, сюда идите!

Медведи и волки пришли, поднялись на дерево, за вершину взяли, вниз нагнули. Дерево упало с корнями и большими ветками.

— Медведи, волки, — сказал он, — вниз тащите дерево, к реке вниз тащите!

Вниз к реке они его потащили, вместе с корнями потащили.

— Медведи, волки, — сказал он, — весла сделайте!

А они целые деревья вырвали вместе с кокорами. На берег они спустились, на первое дерево сели как на лодку. Птички слетелись, на ветки сели. Птички не гребли, они пели, а медведи и волки гребли. Как взмахнут четырнадцатью веслами (было семь медведей и семь волков) — только ветки свистят!

Они вверх гребут, к кайгусю верховья речки¹. К кайгусю верховья речки они поднимаются, а у того вода все прибывает, растет, все растет. Ночь прошла, а там вода все прибывает — так сильно они гребут. Этот кайгусь верховья речки говорит:

— Что за диво? Вода стала прибывать!

У этого кайгуся верховья речки семь сестер. Они играют, качаются на качелях². Старшая сестра кайгуся к проруби спустилась за водой. Котел долила и подвесила его над огнем на тагане, а брату сказала:

— Нашу прорубь водой залило.

Прошло немного времени, лодка пристала к берегу, и вода сразу же спала.

Сестры кайгуся качались на качелях, а они к берегу пристали. Они гостюют. Кайгусь верховья речки приплывшему говорит:

— Сюда в эти места никто не заезжает.

А он ему ответил:

— Куда не заедет человек, если он куда-нибудь задумал поехать! Люди везде ходят; куда задумают, туда и попадают.

Кайгусь верховья речки не хотел отдавать сестер. Но приплывший сказал:

— Если сестер не отдадите, я всю воду этой речки высушу.

Тот испугался:

— Мы отдадим сестер, женись!

Тогда приплывший сказал:

— Если ты мою красивую сестру хочешь взять в жены, то я ее теперь и просватал бы!

Они решили узнать, согласна ли она. Кайгусь-хозяин птичке на шею прядь своих волос привязал. Птичка улетела. Она там еще спит,
а птичка села и те волосы за олатиной оставила. Кайгусь встала, взглянула на ту сторону чума — волосы висят.

— О боже, — сказала она, — вот для чего я тебя оживила!

Ночь прошла. Назавтра опять волосы висят. «Я, — говорит, — думала, что он жениться пошел, а он, оказывается, меня саму сватать ушел».

Еще ночь прошла — опять волосы висят. Она те волосы к своим примерила³. Потом она свои волосы туда послала. Птичка отнесла. Люди встали — ее волосы!

— Ну, примерь, — ее брат сказал. Потом спрашивает:

— Что, — говорит, — мою красивую сестру возьмешь в жены?

— Да, — тот отвечает, — возьму.

— Тогда, — он сказал, — поедем к ней!

Наружу вышел, позвал:

— Медведи, волки, к нам идите!

Звери спустились, к нему пришли и спросили:

— Что, обратно домой поедем?

— Да, — отвечает, — лодку вниз тащите!

Они дерево на плечи подняли, к воде его принесли. Тех семерых женщин взяли, к лодке спустились и сели. И птички вниз отправились, на ветки весел сели. Они от берега оттолкнулись.

Потом кайгусь сказал:

— Медведи, волки, гребите!

Раз взмахнули веслами — далеко уплыли. Еще раз взмахнули — туда прибыли, где осина росла. Здесь они пристали к берегу.

— Ну, — говорит, — медведи, волки, тащите дерево на место!

Они осину на плечи подняли, наверх утащили и поставили. Как раньше она стояла, как раньше росла, так и теперь стоит, еще лучше. Деревья-весла они тоже на место поставили. Он дальше к своему чуму пошел. Кайгусь верховья реки к сестре пришел, в чум вошел.

— Ты, — сказала она, — уходил жениться, а оказывается, меня замуж выдавать ходил.

Он ей сказал:

— Одиноким человек жить не может.

Она замолчала. Через некоторое время гость — кайгусь с верховья речки — в чум зашел. Она свою ногу вдоль вытянула. Он ей сказал:

— Ногу убери!

А она ему сказала:

— Далеко лежит, не уберу!

Он через ее ногу перешагнул и рядом с нею сел. Он ее в жены взял и стал там жить.

Много ли, мало ли они жили. Однажды хозяин чума говорит:

— Теперь возвращайтесь в свой чум.

Собрались они с мужем к нему домой уезжать.

— Навсегда не уходите, — сказали оставшиеся, — к нам сюда еще приходите!

Они ушли, домой пошли, а кайгусь остался, со своими семью женами живет. За одну сестру он семь женщин взял.

58. Кайгусь

Один человек нашел кайгусь. К себе домой в качестве жены принес. Она мужу говорит:

— Семь лет с вами жить буду, помогать буду, но вы должны потерпеть — с людьми, кроме мужа, говорить не смогу.

У парня отец мудреный* был, он не стерпел молчания невестки. Когда парень на охоту ушел, отец берестяную ложку-черпалку спрятал. Мясо в котле сварилось, она черпалку искала, не нашла, молча горячее мясо, кости из кипящего котла руками хватала, в сюк бросала. Сюк с мясом старику толкнула, сама  ушла, по следу мужа пошла. Тот спросил:

— Ты как здесь оказалась?

— Я рассердилась на твоего отца, он черпалку спрятал, хотел мое слово вызвать.

Парень с ней домой пришел. Ночевали. Утром он опять на охоту ушел, думал — жена в чуме останется. А она опять ушла. Он потом гонял*, гонял ее, догнал.

Она:

— Зачем меня гоняешь? Не мучайся, давай ночевать. Ты меня в изголовье положи, я вшей поищу.

Когда он проснулся, мудреного человека, жены его, нет, следа ее нет. Он искал, искал ее, так и теперь ищет.

59. Про кайгусь

Жил старик со своим сыном. Жили, жили. Сын старика в тайгу ходит охотиться на оленей. Если сын старика в тайгу пойдет, обязательно какого-нибудь зверя добудет, а старик не умеет.

Вот сын старика ходил, ходил, зверей добывал. Однажды он в тайге кайгусь¹ встретил. Когда он кайгусь встретил, он ей сказал:

— Зверей добывать хочу.

Кайгусь ему говорит:

— Иди домой, ни о чем не тужи.

Он домой ушел, и с тех пор звери к нему сами прибегать стали.

Много ли, мало ли времени прошло. Однажды кайгусь ему говорит:

— Как домой придешь, на передней половине чума постель* постели².

Он домой пришел, постель постелил. Вечером они с отцом уснули. Утром встали: около сына старика женщина сидит. Они вместе жить стали. Он в тайгу ходит, к нему звери сами прибегают. Все, что надо, добывает, все у них есть.

Они живут, а она все время молчит. Его отец-старик решил узнать, почему она не говорит. Вот они садятся есть, она без слов старику на ту сторону чума еду подает. Так они ели. Долго ли, мало ли жили, старик разозлился, стал допытываться у жены сына, почему она не говорит. Вот она обед сварила. Она рыбу достала и старику на ту сторону чума подала. Потом она хотела суп зачерпнуть; по сторонам поварешку ищет, ищет, а старик поварешку спрятал. Он про себя сказал: «Я из нее слово вытяну!»

Она посидела, по сторонам посмотрела и ладонями стала суп черпать. Ладони обожгла.

После этого она исчезла. Долго ли, мало ли сын ждал, потом в тайгу ушел. В тайге она перед ним неожиданно возникла и сказала:

— Божий человек, божий человек, отныне не ищи меня. Твой отец плохое сделал. Твой отец хотел, чтобы я заговорила³. Иди домой, ничего я тебе больше не скажу.

Он домой пошел, своему отцу сказал:

— Отец, ты плохое сделал! Отныне у нас с тобой ничего не будет.

Они стали жить; как раньше жили, так и доныне еще живут.

60. Про Дандукна

Когда-то давным-давно жил бедный, одинокий старик. Он женился, жена ему двух сыновей принесла. Он жил все время на Тунгуске, на притоке реки. Его дети выросли. Старший сын такой ленивый уродился — никакого зверя не может добыть. Младший сын шустрый, хорошо охотится. Отец ему лук сделал, тугой лук ему сделал. Братья вместе белковать ходят. Отец старшего сына спрашивает:

— Дандукн, почему один не ходишь?

Тильгет говорит:

— Он белку искать не умеет, целиться даже не умеет. Поэтому мы с ним все время вместе охотимся.

Однажды Тильгет много белок убил. Вечером охотники пришли, их мать белок обдирать стала, говорит:

— Что это такое! У этих белок задницы кто так сильно исколотил? Теперь шкурки плохо обдираются.

Дандукн про себя смеется: «Ты все время меня мучаешь. Я в тайге и стряпаю, и собакам корм варю, и дрова рублю — все тебе мало! За это я тебе так сделал».

Дандукн сказал:

— Тильгет по задницам белок томаром стрелял.

Их мать замолчала, села.

Мало ли, долго ли жили. Мать стареть стала, сыновьям говорит:

— Хоть бы кто-нибудь из вас женился. У меня работать нет сил. Нам еще одна работница нужна.

Дандукну жены не получить. Он охотиться не хочет, ленится, хотя с виду красивый. Старик сказал:

— Старуха, такому человеку откуда жена достанется?!

Братья опять на охоту ушли. Тильгет много белок добыл. Дандукн младшему брату сказал:

— Белок клади в свой мешок.

Тильгет в сторону отвернулся, что-то делает. В это время Дандукн беличьи задницы опять поколотил.

Мать с отцом говорят:

— Тильгет шустрый, хороший охотник.

«Всегда его жалеют, — Дандукн думает. — А меня за человека не считают. Сегодня вечером ты увидишь, как твой хороший сын промышлял. Ну, теперь обдирай этих белок!»

Про себя думает: «Зачем я таким человеком уродился? Никто за меня не пойдет. Настоящие люди живут с женами». За речкой Столбовой стоит скала. Он на нее поглядывал. «Мне бы тоже стать таким каменным», — думает.

Вдруг Дандукн услыхал: дверь стукнула. Дандукн сказал младшему брату:

— Темнеть начинает, пойдем домой.

Они домой пошли. Вечером домой пришли. Дандукн своему отцу сказал:

— Завтра мне лук тугой сделай.

Они переночевали. Старик утром сказал:

— Э-э, — говорит, — наш Дандукн зачем-то лук захотел. Ты очень ленивый, лук держать не умеешь.

— Отец, сделай мне лук!

Старик говорит:

— Ну тебя, сядь, хватит болтать!

Дандукн выскочил, топор схватил, мигом нарубил дров, целая куча дров образовалась. Быстро костер сложил, ненадолго в лес сходил, от лиственницы крень отделил, от березы планку отодрал, принес домой, отцу сказал:

— Выйди из чума! Сделай для меня лук.

Старик тут обомлел.

— Ну ладно, сынок, — говорит, — конечно, сделаю.

Старик лук делал, вспотел, как будто его из воды вытащили.

А Тильгет подумал: «Этот Дандукн что-то задумал, то ли плохое, то ли хорошее».

Дандукн взял лук в руки, вертит его, думает: «Хороший».

Переночевали. Утром охотники идти собираются. Дандукн Тильгету говорит:

— Теперь я один буду охотиться.

Тильгет сказал:

— Ну кого ты добудешь?

Дандукн сказал:

— Кого-нибудь добуду.

Братья пошли в разные стороны.

Дандукн шел, шел, устал, на снег вверх животом упал. Он думает: «С братом охотиться хорошо. Он впереди идет, дорогу прокладывает. Теперь мне по снежной целине идти тяжело». Тут Дандукн вспомнил: «Вчера слышно было, как на той стороне дверь хлопнула». Дандукн перешел речку, к подножию скалы подошел.

Дандукн идет, идет¹. Белка с дерева вниз сама спустилась. Дандукн стал белку гонять*. Долго ли, мало ли гонял ее. Дандукн поглядел — следы этой белки все больше становятся. Дандукн подумал: «Что это за белка?» Он всем телом задрожал: то ли бросить ее, то ли еще погонять. Еще немного прошел — беличьи следы в человечьи превращаться стали. Дандукну мысль пришла: «Это, наверно, кайгусь». С волнением он стал ее гонять. Гонял, гонял, уже еле дышит. Догнал, белка на дерево забралась. Дандукн тогда отдышался. Отдышался, лук нацелил на белку. Белка в этот момент запищала. Дандукн думает: «Что за белка? То ли убить ее, то ли бросить ее? Очень уж удивительная она, наверно, не убью». Потом решил: «Люди разве зверей своих бросают?» Он лук натянул, выстрелил, белка на землю упала. Он пошел
к тому дереву, где белка сидела, взял ее, стал рассматривать. «Что это за чуднбя белка? Пойду домой, родителям покажу, какую белку убил». Он к поясу белку привязал. За спиной он голос услыхал:

— Ты теперь здесь шалаш сделай.

Дандукн так и обомлел. Откуда это слово вниз свалилось? Дандукн решил: «Хватит думать». Он мигом шалаш сделал. На маленьком месте² пихтовые ветки положил, а для себя около костра еловые ветки положил. Рогульку срубил, потом прямую палку срубил. Костер развел. «Ну, теперь я свою белку обдирать буду».

Белку на рожень поддел, рожень к костру поставил, белку жарить стал. Когда он ее жарил, услыхал, как в скалах дверь открылась.

Где-то слышится собачий лай, похожий на лисий «нэк, нэк»³.

Дандукн слышит: собачий лай приближается. Дандукн даже присел от удивления. Он быстро куски бересты срезал, в пах и подмышки себе положил⁴. Слышит: у входа в шалаш шорох раздается. Он наружу выглянул — в собольей шубе женщина стоит.

— Человек светлого мира*, — она спрашивает, — это ты моего зверя убил?

— Да, я белку убил.

Из шалаша ей говорит:

— Ты сними лыжи и в шалаш заходи, садись на маленькое место.

Дандукн белку из костра вытащил, разделил на три части. Заднюю часть белки ей протянул. Кайгусь ее оттолкнула. Дандукн переднюю часть ей отдал. Она опять обратно оттолкнула. Дандукн думает: «Что это с ней делается? Остались только ребра, что я ей отдам?» Дандукн ей ребра отдал, кайгусь взяла. Они кое-как поели.

— Ну, — говорит, — теперь давай играть.

Она молчит, только поглядывает. Дандукн рогулькой к ней огонь подтолкнул, пихта трещать стала. Дандукн сказал:

— Хоть место твое смеется.

Она схватила прямую палку, палкой огонь к нему подтолкнула.

— На моем месте земные звери пищат⁵, — он говорит.

Дандукн бросился к ней, щекотать ее стал. Она даже не улыбнулась.

Долго ли, мало ли они так возились. Полночи прошло. Кайгусь щекотать устала. С ее лба пот течет. Обратно перешла на свое место. Дандукн к ней кинулся, опять ее щекотать стал. Она улыбнулась.

— Теперь, — говорит он, — моей женой будешь!

Дандукн опустился около нее, поглядывает, а она как огнем горит. Ее косы длинные, как солнечные лучи идут, брови черные, глаза как огонь горят. На ее лбу как будто звезда горит⁶. Дандукн говорит:

— Теперь к моим родителям пойдем.

Кайгусь сказала:

— Нет, сначала в мой каменный чум зайдем.

Они пошли в каменный чум, дорога им образовалась* до дверного входа. Дверь сама открылась, они внутрь зашли. Внутри дома все блестит. Она ему говорит:

— Садись на ящик.

Ему рассказывать начала:

— Я — круглая сирота, у меня нет ни отца, ни матери. Когда я маленькой была, моя мать меня бросила. У этого края скалы старики-кайгуси меня взяли. Внутри этой скалы чум образовался.

Она в углу покопалась, лук оттуда взяла, из латуни сделанный, дала ему в руки.

— Возьми, — говорит, — теперь ты много зверей будешь добывать. Завтра мы домой пойдем, к твоим родителям. Вечером ты выйди в переднюю часть чума, семь ступеней сделай. Шесть соболей возьми, а седьмого не трогай. Несчитанные божьи годы⁷ мы будем жить. Ты хорошо будешь промышлять. Я тебя к себе тянула, но твоя воля перетянула. Я в этом доме выросла, оставлять его очень трудно.

Она свою игольницу за пазуху затолкнула⁸. Как у нее слезы закапали! Она Дандукна за руку взяла:

— Ну, теперь пойдем в чум твоих родителей.

Они долго ли, мало ли шли. Домой пришли. Его родители обомлели:

— Это откуда тебе такая женщина досталась?

61. Кайгусь

Люди осенуют на длительной осенней стоянке¹. Их три брата Бунеевых было; двое старших давно женатые, младший, Уньгет, тоже уже женился. Осеновка кончилась, люди на большую ходьбу* отправились. Три брата одним чумом ушли.

Уньгет днем белкует, вечером на стоянку возвращается.

Уньгет на своей дороге пеструю белку встретил². Долго гонял* ее, на ель загнал, там убил. Спереди у белки завязки, на шее — лямка. Уньгет стал место выбирать для шалаша, чтобы переночевать. Дров нарубил, стал шалаш делать. Срубил два пихтовых деревца — одно прямое, другое с развилкой на верхушке. Ветки обрубил. Два спальных места в шалаше сделал. На маленькое место еловые ветки постелил. В изголовье прямую палку положил. На свое, с другой стороны, место пихтовые ветки постелил. Палку с развилкой в изголовье положил. Огонь развел, таган сделал. Сам в шалаше сидит. Вечером слышит крик:

— Коль-коль, мой зверь!

Кайгусь ищет своего зверя. Человек светлого мира, оказывается, ее зверя убил.

Уньгет из шалаша не показывается. Куски бересты надрал, под мышки и в оба паха положил. Белку ободрал, на рожень поддел, изжарил. Слышит — подходит. Внутрь вошла, у входа встала, говорит:

— Ты моего зверя убил?

— Убил! — Уньгет ей отвечает. — Проходи на маленькое место, сядь там!

Сам белку на три части разделил. Заднюю часть ей отдал, она назад вернула. Переднюю часть ей отдал, она назад вернула. Среднюю часть ей отдал, она взяла. Поели. Она говорит:

— Теперь поиграем!

Уньгет горящую бересту палкой с развилкой к ней подтолкнул. Огонь трещит, будто смеется. Он сказал:

— Даже огонь смеется!

Кайгусь горящую бересту своей палкой назад толкнула. Он говорит:

— Надо мной не смеется! Огонь, как земные звери, пищит!

Уньгет снова к ней горящую бересту подтолкнул, она опять назад, к нему, отодвинула. Потом он говорит:

— Теперь чай пить будем!

Кайгусь отказалась. В полночь Уньгет со своего места вскочил, бросился к ней и начал щекотать. Кайгусь не смеется. Пришлось ему назад вернуться. Немного погодя он снова на другую половину перешел, сел на ее спальное место. Он к ней огонь пододвигает, она отталкивает. Уньгет снова ее щекотать начал. Кайгусь только слегка улыбнулась. Вернулся он на свое место, сидит. Она к нему кинулась, щекочет. Не смеется он. Она на свое место перешла, села там. Тут Уньгет снова к ней бросился, схватил, защекотал. Кайгусь рассмеялась. Уньгет говорит:

— Ну, теперь ты мне досталась!

— Твоя сила взяла.

— Теперь моей женой будешь.

Утром Уньгет говорит ей:

— Домой ко мне пойдем.

Кайгусь ему говорит:

— Выйди наружу, за шалашом семь ступеней сделай³.

Уньгет вышел, ступени сделал, зашел обратно, говорит:

— Теперь чай пить будем.

Кайгусь говорит:

— Выйди наружу, шесть соболей возьми, а седьмого не трогай.

Он так и сделал. Говорит:

— Теперь мы домой пойдем.

Домой пришли вдвоем, в чум вошли, сели. Уньгет сказал старшим братьям:

— Я в жены кайгусь привел.

Своей женщине Уньгет сказал:

— Не ссорьтесь, живите дружно.

Жена Уньгета говорит:

— Мы хорошо будем жить.

Жить стали. Вот живут. На маленькую ходьбу* собираться стали. Кайгусь своему мужу говорит:

— Выйди, за чумом семь ступеней сделай, шесть соболей возьми, седьмого не тронь! Это мое слово не забудь! Каждое утро к семи ступеням выходи за соболями.

Люди на маленькую ходьбу пошли. Трое братьев опять вместе одним чумом ушли. Женщины дома остались, хозяйничают.

Уньгет много пушнины добыл⁴. Старшие братья добывают мало, завидуют. Сговариваются:

— Надо младшего брата убить и взять кайгусь себе, тогда и мы станем добывать много.

Кайгусь все слышит, обо всем догадывается. Говорит своей подруге:

— Нашего мужа его братья там в лесу убить собираются.

Женщина не верит, слушать не хочет:

— Как это братья его убьют, ты обманываешь!

Кайгусь говорит:

— Вечером вместе пойдем к нашему мужу, только ничего с собой не бери!

Скоро уж люди должны возвратиться. Кайгусь говорит:

— Ну, теперь держись крепче!

Женщина все же коробку открыла, наперсток взяла. Кайгусь выдернула одну очажную палку, схватила подругу и потащила за собой
в отверстие под очажной палкой⁵. Сама она успела вниз уйти, а женщина — только наполовину, половина осталась наверху торчать. Тут
в чум вошли охотники. Выдернули ее, говорят:

— Это ведь женщина, а где же кайгусь?

Женщина сказала:

— Кайгусь ушла, чтобы оживить убитого мужа. Хотела и меня взять с собой, но я сама виновата — не надо было брать наперсток⁶.

Братья убили ее.

Кайгусь своего мужа оживила и увела его в свой мир. Там живут.

62. Кайгусь

Один человек соболей промышлял, поймал пестрого соболя¹.

Для ночевки яму в снегу вырыл, костер зажег. Ель, пихту срубил, ветки обрубил. С одной стороны костра еловые ветки постелил, с другой — серую, мягкую пихту. К комелю срубленной елки веревку привязал. Пестрого соболя ободрал, на рожень поддел, жарить стал. Слышит, кричит кто-то:

— Кооль-коль, соболь, куда делся? Только сейчас здесь был!

Баба появилась, села. От ее соболя только шкура осталась, он на рожне жарится. Жареного соболя они схватили, каждый к себе тянет. Ей задние ноги достались. Он горящую бересту палочкой поддел, в ее сторону толкнул. На ее месте хвоя загорелась. Она вскочила, стала его под мышками щекотать. Он веревку взял, чтобы перетягивать. Его конец к пню привязан. Она тянула, тянула, говорит:

— Как ты крепко держишь! Твоя сила взяла². Я — мудреная*,
ты тоже мудреный.

Они спать легли. Утром он домой собирается идти. Она спрашивает:

— У тебя баба есть?

Он отвечает:

— Есть.

Она говорит:

— Дома в изголовье своей постели мне место сделай, я там лягу.

Дома он своей жене говорит:

— В изголовье постели место сделай!

Она спрашивает:

— Кому место сделать?

Она место сделала, постелила, смотрит — там человек лежит, не знает — мужик ли, баба ли.

Потом они чай пили и разговаривали. Кайгусь мужику говорит:

— На охоту пойдешь, много зверей за один раз не бей — одного-двух, и хватит.

Тот охотник много соболей добывать стал. Люди удивляются — откуда? Ту бабу-кайгусь они не видят, видят только коренную. Люди гонять* его стали, по его следу пошли. Его след идет, потом теряется, дальше снова свежий след идет. Люди говорят между собой:

— У него что-то есть, у него кайгусь, видно, есть!

Утром он опять на охоту пошел. Люди решили: его бабу убьем. Кайгусь догадалась, коренной бабе сказала:

— Уйдем от них, ты только свою подушку возьми с собой, соболей не тронь.

Вот люди идут. Коренная баба соболей схватила, в землю ушла, но голова осталась. Тот охотник вернулся — его чума нет, кайгусь нет
и следа. Искал, искал ее след, так и бросил.

63. Про кайгусь-жену

Бунеев мужик жил с двумя бабами, одна из них кайгусь была. Он хорошо добывал. Бабы дружно жили; кайгусь среди них главной хозяйкой была. Пошел он на охоту, там в лесу родственники решили его убить, чтобы кайгусь взять себе. Бабы дома сидят, кайгусь говорит:

— Нашего мужика уже в живых нет, уйдем отсюда.

Она потянула женщину за собой, та наполовину в землю ушла. Кайгусь ушла совсем. Убившие мужика прибежали быстро, думали — кайгусь, а это простая баба из земли торчит. Выдернули ее.

Те люди сами себя портили: идут, видят впереди чумы, а дойти до них не могут. Толстых здешние — их родственники.

64. Кайгусь скалистой горы

Человек играет на кате, поет¹:

— Пусть ко мне явится кайгусь.

Кайгусь стала собираться, спустилась:

— Человек кэтэ², ты, что ли, хочешь, чтобы кайгусь скалистой горы от своих кайгусей к тебе спустилась?

Человек:

— Черного соболя я по следу гоняю*?

Кайгусь:

— Я ли не скалистой горы Богдейгет-кайгусей дочь³? Пока не тронь меня, не тронь! Не тронь моего волка⁴, по следу не гони! Не мои ли волосы в косы заплетаются, зачем их развеваешь, качаешь?⁵ Я ведь Богдеев дочь, скалистой горы Богдей-кайгусей дочь. Скалистой горы Богдей-кайгуси отцы меня ожидают. Уж не хочешь ли ты, кэтэ, съесть дочь Богдей-кайгусей? Пусть теперь мои волосы обвиваются. Дома меня, кайгусь скалистой горы, родители ожидают, чтобы на охоту идти. Кэтэ, кэтэ! Ты говоришь, что черных соболей хочешь? Моего зверя не убивай, чтобы твои потроха потом не слиплись! Потом мои следы, шаги повторять будешь. Пока же, кэтэ, кэтэ, не тронь меня, не тронь! Отцовские корни назад тянут, но косы их дочери вокруг кэтэ обвились; тебя, кэтэ, обвили⁶. Говорила раньше — не тронь меня, не тронь. Теперь твоей женой стала.

65. Старик Ирис

Старик Ирис на берегу Енисея со своими людьми летовал. У него одна дочь — Булум. Они там летовали и самоловами рыбачили. К середине осени ягоды поспевать начинают. Женщины по ягоду с берега вверх в тайгу ходят. Дочь старика Ириса тоже с ними ушла.

Целый день женщины по ягоду ходили. Собрались на край тайги выходить, стали друг друга созывать. Дочери старика среди них нет. Женщины хоть и звали ее, звали, хоть и искали — девочка так и не откликнулась. Женщины говорят:

— Похоже на то, что кто-то ее утащил.

Женщины спустились на берег, людям сказали:

— Дочь старика Ириса пропала.

Мужчины пошли вверх, ее искали, но тоже без нее обратно вернулись.

Старик Ирис сильно и долго плакал о своей единственной дочери. Потом люди ушли на свои осенние стойбища. Старик Ирис сыто зимовал, разных зверей больше других добывал. Так зимовал старик Ирис. На следующее лето он на том же летнем стойбище снова летовать стал. Как-то старик своей старухе сказал:

— Уж очень скучно стало, пойдем к людям.

Старуха ответила:

— Старик, ягода поспевать начала. Дай-ка я на том месте, где ходила моя дочь, где ее следы, немного похожу.

Старик ответил:

— Ладно, пусть будет по-твоему.

Старики сходили на то место, где в прошлом году женщины ягоды собирали, потом спустились в свой чум, суп и чай готовить начали. Дверь открыта, старики чай пьют. К дверным жердям кто-то прислонился. Старики туда смотрят: «Это кто там прислонился?» Старуха говорит:

— Старик, какая-то шерстистая женщина стоит.

Женщина сказала:

— Отец, я к вам в гости пришла. Вы очень печалитесь обо мне. Я тоже как будто опустела, потому что вы очень плачете.

Старики говорят:

— Наша дочь пришла. Дочка, ты где зимовала? Ты сильно ошерстилась.

— Мама, обо мне не беспокойтесь, я замуж вышла за кайгуся. Кайгусь меня унес с места, где ягоду собирали. Мы, — говорит, — хорошо живем, еды у нас очень много.

Старуха сказала:

— Дочка, теперь я тебя не пущу в лес к кайгусю. Разве там хорошая жизнь?

Дочь ей ответила:

— Я сама за кайгуся замуж пошла, мы в берлоге внутри зимовали. Месяц пролежали — для нас как один день прошел. Летом мы наружу вышли.

Старуха сказала:

— Дочка, я тебя не отпущу.

— Мама, если ты меня не отпустишь, то я все равно умру, кайгусь меня дернет¹. Если ты меня отпустишь, то на будущий год мы с мужем в это же время к вам в гости придем.

Старик со старухой замолчали.

Старик сказал:

— Пусть уходит. Хорошо хоть, что она нам показалась. Теперь наша грусть пройдет², мы будем знать, что наша дочь жива.

— Отец, у вас еда всегда будет.

Старики дочь поцеловали, поласкали ладонями.

— Дочка, своих родителей не забывай!

Она вперед зашагала. У стариков только слезы катились, когда они вслед ей глядели. Она назад обернулась и сказала им:

— Хватит вам плакать, пустое небо уже эхом откликается!

Старики сказали:

— Теперь мы плакать не будем.

Дочь стариков поднялась в тайгу.

66. Про ульгуся

Один старик жил, говорят, может лет двести назад. Баба у него есть и дочь взрослая. Бабы купаются. Дочь старика нырнула — век* ее нет. Старик искать ее стал, на низ лодкой пошел¹. Плачет, на берегу ищет — нет девки.

Время прошло, он со старухой все плачет. Потом на то место ушли, где самоловы ставят. Раз смотрят — лодка с людьми появиласъ. К берегу плывут, пристают. Там дочь старика сидит, ульгусь сидит, мать ульгуся сидит.

Старуха, мать ульгуся, говорит старику:

— Мы пришли к тебе в гости, видим, что ты все время плачешь. Девку, твою дочь, я утащила.

Дочь говорит:

— Вы теперь не плачьте, я хорошо живу. Сначала чуть не пропала, дышать не могла. Потом, когда все ульгуси налетели, собрались,
я дышать стала хорошо. Слышу — отец плачет, а прийти сказать не могу, бабушка не пускает.

Старуха, мать ульгуся, говорит:

— Вы теперь не плачьте. Вы знаете, где дочь ваша, теперь она век жить будет. Вы теперь рыбу хорошо добывать будете. Жесткие рыбьи кости в реку сыпьте, мягкими собак кормите².

Обратно ушли. Старик так и стал делать. Добыв рыбу, жесткие кости в реку бросал. Старуха все плачет, ругается, дочь поминает. Старик ее уговаривает:

— Наша дочь живая, показываться нам будет.

Старуха век кричит.

Потом они опять к Енисею спустились, где самоловы стояли. Смотрели, смотрели, не видно людей. Через год опять на то место попали. Самоловы старик вытащил — опять лодка появилась, люди разом к берегу пристают. У них уже сын есть. Старик в чуме, с передней стороны чистую тиску постелил, сын по ней только и бегает. Живут
у них. Старуха за глаза все ворчит. Ульгусь долго на сухом месте не ходит, в воду лезет. Ульгусь своей бабе говорит:

— Твоя мать все ругается, я слышал, где бы ни ходил.

Ушел, больше не приходил.

67. Про Таниньгу

На берегу галечной курьи живет старик со своей старухой, у них дочь есть. Долго ли, мало ли там жил он. Девушка выросла, для замужества созрела. Старуха дочери сказала:

— Таниньга, сбегай вниз за водой.

Таниньга быстро взяла туяс, к берегу побежала. Таниньга туяс
у берега поставила, ноги мыть стала. Она взгляд вниз бросила. Из воды вверх два глаза, как шарики, смотрят. Таниньга вздрогнула, чуть было не крикнула. В этот момент кто-то ее за ноги дернул вниз, в воду.

Ырогот со старухой между собой говорят:

— Что-то долго Таниньга за водой ходит.

Старик своей старухе говорит:

— Ну-ка, иди сбегай вниз к берегу.

Как старуха ни высматривала, никого нет. Туяс Таниньги пустой стоит. Старуха говорит:

— Старик, наша Таниньга исчезла, Таниньга как сквозь землю провалилась.

Старик из чума выскочил, дочь звать стал. Долго ли, мало ли звал:

— Таниньга, Таниньга!

Старик со старухой стали тут горько плакать.

Много ли, мало ли времени прошло. Старуха говорит:

— Старик, хватит, мы и так все небо прокричали.

Старуха пустой туяс взяла, принесла обратно в свой чум.

— Вот нашей дочери туяс, будем на него смотреть, как будто это наша Таниньга сидит.

Старики тут зимовать собираются.

— Где кости нашей дочери исчезли, там мы и будем жить.

Зима длинной ли, короткой ли была, старики и не заметили. Еды
у них много. Старуха говорит:

— Старик, всяких зверей у нас много появилось. Ты раньше так много зверей не добывал.

Однажды зимой старуха сон увидела, дочь свою увидела: «Мамоч-
ка, зачем вы плачете, я же живая. Вы все мое нутро вывернули наизнанку!»

Весна прошла. Старик говорит:

— Старуха, мы отправимся на Енисей летовать.

Старуха говорит:

— Боже мой, еще на Енисей! Где я дочерины кости потеряла, там
я летний чум и поставлю.

Старики здесь летуют. Много ли, мало ли времени прошло. Старики утром поднялись, чай пить стали. Старик старухе говорит:

— Дверь открой. Свежий ветер пусть войдет. Внутри чума очень душно стало.

Старик из чума на реку поглядывает. Это же человек стоит! Старик старуху локтем толкнул. Старуха взглянула.

— Кто же это? — говорит.

Старик рукой вниз на берег показывает. Старуха вздрогнула:

— Старик, это как будто наша дочь.

Они даже чай пить бросили. Вниз на берег они мигом спустились. Их дочь тут стоит, как будто замерла. Старик говорит:

— Старуха, наша дочь.

Старики схватили, обняли свою дочь, обрадовались:

— Господи, боже мой, ты нашу дочь привел.

Старики дочь в чум потащили.

— Дочка, больше мы тебя никуда не пошлем. Ой, доченька, зачем ты нас бросила? Мы стариками стали. Даже чай сварить нам некому.

— Мама, отец, вы меня опять пошлите. Если вы меня не пустите,
я все равно умру. Больше вы меня не увидите.

Старик со старухой рыдать стали. Таниньга сказала:

— Тише, перестаньте.

Старик со старухой замолчали.

Таниньга им рассказывать стала:

— Я замуж вышла за водяного. Мы живем хорошо. У вас еда всегда будет. Я с ним буду каждый год приходить к вам в гости. Вы больше не плачьте. Теперь я пойду, он меня ждет на реке в воде.

— Доченька, почему ты нам своего мужа не показала?

— Вы его хотите видеть? Я к нему спущусь, позову.

Таниньга выскочила, побежала к берегу. Потом оттуда снизу два человека поднялись, в чум вошли. Между стариками сели, старик на зятя поглядывает. Такой красивый человек — как огонь горит. Старуха говорит:

— Старик, поставь стол.

Они стали чай пить. Долго ли, мало ли чай пили, солнце к закату склонилось. Дочерин муж сказал:

— Вы больше не плачьте, Таниньге очень тяжело. Вы будете жить хорошо, еды у вас будет много. Мы к вам каждый год в гости ездить будем. Мы сейчас уйдем, вы не плачьте. За нами на берег вниз не спускайтесь.

Старики с детьми поцеловались. Таниньга с мужем вышла, за собой дверь закрыла.

Сказка¹ кончилась.

68. Девушка и водяной

Давным-давно на свете жил один рыбак. У него была красивая дочь. Водяному¹ она очень понравилась. Однажды вечером девушка за водой пошла. Водяной ее подкараулил, потом схватил ее и в воду
с собой понес. Девушка стала женой водяного. Потом у них сын родился. С тех пор у того рыбака всегда рыбы много было. Его дочь
с мужем своему отцу всегда давали полные сети и невод рыбы. Другим рыбакам рыба не попадалась на этом месте, в их сети рыба не шла. Рыбакам не понравилось, что их товарищ хорошо рыбу добывает, они сильно рассердились. Жена водяного услышала, как они ругаются. На берег из воды она показалась, сказала:

— Тайге и воде нравятся хорошо живущие люди. Вы много пьете, потом сильно ругаетесь, поэтому вам рыба и не попадается.

Послушались рыбаки жену водяного, друг на друга больше не кричали, не ругались, драться бросили, своих жен бить перестали. Рыбаки стали хорошо жить, рыбы много добывали сетями, неводом. Зверей тоже хорошо промышлять стали, помногу добывали. Потом люди забыли про слова жены водяного, опять ругаться начали, жен бить стали. После этого им рыба опять не стала попадаться. Сказка² кончилась.

69. О медведях

Один человек в лес пошел полозья искать, чтобы новые сани сделать. Он шел, шел и хороший крень увидел. На соседнее дерево посмотрел — два медвежонка сидят. Неожиданно медведица детям крикнула. Медвежата испугались человека и далеко наверх залезли. Медведица зарычала, к человеку подкрадываться стала. Человек к дереву прыгнул, за дерево схватился. На этом же дереве сидели медвежата. Медведица никогда комель дерева кровью не испачкает, если на этом дереве ее дети сидят. Человек очень испугался, крепко за дерево держится. Медведица к человеку бросилась, за одежду стала дергать. Человек еще крепче ухватился за дерево. Потом медведица на этого человека плевать стала. Человек весь мокрый — медведица его оплевала. У него горло пересохло. Человек подумал: «Я скоро упаду, медведица меня съест». Медведица отошла и опять вернулась к дереву.

Человеку совсем плохо стало. Ему очень жарко. Он за дерево держится, но его сила кончается.

Собаки залаяли. Медведица на зад села, слушает. Собачий лай все ближе раздается. Человек кричать начал, людей к себе зовет, а медведица зовет, зовет медвежат. Тут люди пришли. Один человек подошел и этого человека напоил. Потом они домой собрались, но собаки от этого дерева домой не хотели идти. Они лаяли на медвежат, рычали, медвежьи следы обнюхивали. Люди вернулись к этому дереву, медвежат сняли. Люди взяли медвежат, домой унесли. Медвежата царапались и кусались.

Один человек взял себе медвежонка. У этого человека детей не было. Он воспитывал медвежонка вместо сына. Когда они ели раньше его, медвежонок сердился.

Второго медвежонка взял другой человек. У этого человека был сын, с его сыном медвежонок играл. Прожили они лето. Скоро зима настанет. Медвежонок вырос, с мальчиком играл, играл. Однажды медведь мальчика за руку укусил и сильно поцарапал. Кровь полилась. Отец мальчика рассердился, медведя убить хотел. Мальчик плакал, отца просил:

— Не убивай медвежонка!

Утро настало. Женщина на улицу вышла, кричать стала:

— Идите сюда, идите сюда, медвежонок убежал!

Сын с отцом на улицу выскочили. Они веревку нашли, медвежонок ее перегрыз. Отец мальчика стал ругаться:

— Медведь вырастет, сердиться будет, людей убивать будет.

Зима настала. Люди на охоту пошли. Один охотник шел, шел, белок добывал. Его собака впереди бежала, медвежью берлогу нашла. Охотник к собаке подошел. Собака в берлогу залезла. Человек испугался, домой ушел. Через три дня много людей пришло. Медведицу убили. Потом собака из берлоги вылезла. Медведица собаку не съела. Старые люди говорят:

— Медведь никогда свою берлогу кровью не испачкает.

70. Рассказы о вскормленных медведях

У человека был вскормленный медведь — ыськет. Осенью пошли они на охоту. Медведь предостерегает:

— Пойдем отсюда, здесь плохо!

Хозяин отмахнулся:

— Останемся.

Остались ночевать. Вечером медведь толкает хозяина, рычит:

— Не спи, лесной медведь близко!

Царапает лапами, показывает:

— Посвети вверх берестой, чтобы меня не ранить.

Голодный лесной медведь вот налетел. А хозяин вместо бересты полено поджег, светил. Плохо видно было, он и ранил в пятку своего медведя. Когда убили лесного, вскормленный медведь рассердился, лапы вверх поднял — показывает, как надо было светить. Хозяин
к шаману пошел, и шаман медведя лечил¹.

Вскормленный медведь через три года приходит обновлять свое железо². Выбирает время, когда люди в лес по ягоду или по черемуху придут. Однажды женщины из лесу вышли, а такой медведь в лодке лежит — он лапу занозил. Женщины испугались — лесной человек.
А старуха говорит:

— Стойте все, я пойду одна!

Подошла.

— Не ты ли, ыськет?

Он ласкается. Она поглядела — наш, вон на лапе шрам. Говорит остальным женщинам:

— Идите, не бойтесь.

Медведь с ними поехал. Приехали, он к ним в чум вошел. На другой день шаманили, праздник устроили, «железки» ему повесили
и браслеты.

71. Случай в лесу

Бабы как-то в лес за черемухой пошли. Через Енисей переехали, лодку оставили, сами ягоду ходят собирают. Стали возвращаться, на берег вышли, а в лодке медведь сидит.

Среди баб старуха одна была, медведь ей лапу показывает. Старуха эта раньше медвежонка воспитывала. Она догадалась, говорит:

— Не бойтесь, это наш медведь, он у нас воспитывался.

Повезли медведя в лодке домой. Дома он опять лапу показывает. Посмотрели, а в ладошке сучок застрял. Медведь к людям пришел, чтобы они сучок вынули, лапу залечили.

Старик со старухой сучок вынули, лапу лечили. Медведь у них пожил немного, потом опять в лес ушел.

72. Медведь-выкормыш

У одного старика вскормленный медведь был, он его потом в лес отпустил. Медведь далеко ушел, совсем в другое место. Как-то раз этот человек там охотился. Ночь подходит, он спать устраивается,
с одной стороны загородку от ветра из пихты сделал. Проснулся, слышит: сучки трещат — с двух сторон медведи идут. С одной стороны шел лесной — на человека нападать, с другой — вскормленный, защищать человека. Человек не догадался, что один из них, вскормленный, поможет ему. Побежал от них. Домой прибежал. Люди собрались, бить медведей пошли. Убили обоих. У лесного правую лапу отрезали, бросали ее¹. Лапа сказала, что зверь приходил, чтобы съесть его. У вскормленного отрезали, бросали, лапа сказала, что приходил товарища защитить. Тут люди стали искать знак того, что это вскормленный медведь. Медь на лапе медведя увидели². Поняли они, что медведь вскормленный был. Жалко стало — зачем такого убили, да поздно.

73. Не надо бояться медведя

Медведя бояться не надо. Он своей дорогой ходит; на земле всем места хватает. Один человек раньше очень медведя боялся. На охоту пойдет, никогда ночевать не остается в лесу, возвращается в чум.

Один раз пришлось ему все-таки заночевать. Летом дело было. Он краем берега ходит, место выбирает. Видит — остров посреди озера. «Вот, — думает, — место надежное, там меня старик¹ не достанет». Перебрался на остров, место выбрал, спать лег.

Ночью просыпается — на него вода льется. Медведь переплыл озеро и влез на человека верхом. С него вода и течет.

С тех пор тот человек медведя не боится, ночует в лесу спокойно.

Медведь все слышит, что люди говорят. Если мы увидим место, где много ягод, никогда об этом не говорим, а то туда медведь пойдет за ягодами.

74. Охотники в берлоге

Снега выпало очень мало. Охотники пошли без лыж. Они шли лесом. Какая дичь им попадается, они ее добывают.

За день они добыли много белок и решили заночевать. Костер разложили, чайник повесили. Один из них думает: «Ночью дождь пойдет, да еще снег выпадет». Решили наутро дров собрать. Когда дрова собирали, один из них нашел старую берлогу и товарищу говорит:

— В берлоге ляжем!

Они поели, потом в берлогу вошли. Внутри берлоги им холодно стало. Они дыру закрыли паркой и тогда хорошо устроились: улеглись и уснули до весны.

Люди их искали, но так и не нашли.

К весне охотники проснулись, вышли, по сторонам посмотрели: уже весна наступила. Они быстро пошли домой. Когда они к чумам подошли, собаки залаяли. Люди вышли, видят — это охотники, которые осенью ушли. Когда их спросили, почему они так долго ходили, они ответили:

— Мы целую зиму в берлоге спали.

С тех пор никто никогда не ложится внутри берлоги. Внутри берлоги человек навсегда засыпает по думе медведя.

75. Про одинокую старуху Хальк

Одинокая старуха Хальк вблизи людей жила; у нее ни детей, ни внуков не было.

Люди весной вверху в тайге¹ нору лисы нашли, маленьких лисят они домой унесли.

Старуха Хальк сказала:

— Внучата, дайте мне лисичку, я ее как свою дочь выращу.

Старуха лису вырастила, лисичка-дочь ей зверей домой приносила: летом уток приносила, зимою она ей белок ловила, рябчиков приносила. Этой пищей старуха Хальк кормила лисичку-дочь. Старуха Хальк ее долго воспитывала. Весною лисичка исчезла. Старуха Хальк ее долго ждала.

Сверху люди спустились² — на берегу лисица ходит. Люди близко к ней подошли, а лисица их нисколько не боится. Хотя люди и догадались, что это вскормленная лисичка, они все же ее убили, шкуру содрали и на мачту илимки повесили. Они пристали у стойбища.

Люди стойбища видят, что шкура лисички старухи Хальк на мачте сушится. Кто-то старухе Хальк сказал:

— Бабушка, шкура твоей дочки-лисички на мачте сушится.

Старуха догадалась: «Мою дочь-лисичку эти люди убили». Она увидела, что место под хвостом лисы либо Симкет, либо Кетэкет³ ножом вырезал.

Старуха Хальк произнесла заклинание:

— Пусть лисичка-дочь их изнутри начнет грызть, пусть их изнутри жжет и царапает! Я — одинокая, а мою лисичку-дочурку они убили. Пусть в будущем чужих зверей, меченых зверей люди не убивают!

76. Сирота

Одна сиротка жила у людей. Жилось ей у них очень плохо. Ее заставляли много работать, кормили объедками. Сиротка терпела-тер-
пела и решила наконец уйти от этих людей. Весной, когда мужчины еще были на охоте, она, никому не сказав, ушла в лес. Вернувшиеся охотники спрашивали, где девушка. Никто не знал. Ее долго искали, но не нашли.

Все лето девушка прожила в лесу одна, прячась от непогоды под деревьями. Одежда ее порвалась, парка из ровдуги, намокшая от дождя, прогнила. Осенью, когда люди начали готовиться к охоте, она вернулась. Встала перед чумом. Одежда ее была вся в лохмотьях, по плечам парки ползали черви. Мужчин дома не было. Из чума вышли молодые женщины и, увидев ее, снова скрылись в жилище. В чуме сидела старуха. Молодые женщины рассказали ей о пришедшей к ним. Старуха сказала:

— Не та ли это сирота, что ушла весной?

Старуха вышла наружу и попросила девушку войти в чум. Та вошла. Женщины ее признали — да, это та самая сиротка. Ей дали одежду, покормили, ни о чем не спросили. Возвратившиеся мужчины стали спрашивать, где она так долго была, чем питалась. Девушка
ответила:

— Я была в лесу, ела то, что вы никогда не едите.

После всего этого девушка стала шаманкой. Люди всегда хорошо ее кормили, одевали. Она лечила людей.

Нельзя обижать сирот, надо помогать им!

77. Про сиротку

Давным-давно старик со старухой жили. У них одна дочь была. Старик как-то из лесу маленького медвежонка принес. Этот маленький медвежонок у них долго жил. Старики умерли, этот медведь в лес ушел. А стариковская дочь выросла, стала взрослой. Замуж вышла; тоже за сироту вышла. Эти сироты долго ли жили. Однажды пошли они с чужими людьми на зимнюю охоту. Там муж сироты заболел. Долго он болел, потом умер. Люди стали говорить:

— Как мы сироту содержать будем, чем кормить? Не нужна она нам.

Раньше остяки сирот не растили и эту сироту с мужем в одну могилу зарыли. Его они на дно могильной ямы положили, а жену его, живую, затолкали в могилу сверху. Сказали:

— Как знаешь: хочешь — лежи в могиле мужа, хочешь — сиди около него!

Так остяки живого человека в могилу с мертвым затолкали, закопали. Сами с места зимней охоты назад к реке отправились.

Сирота в могиле возле мертвого плачет. Покойник через какое-то время повернулся и сказал:

— Не надо плакать.

Она тогда успокоилась; в могиле сидит, думает: «Мой отец когда-то старика медведя вскормил. Хоть бы этот старик ко мне пришел, меня бы наружу вытащил». Она сама запахом покойника живет. Еще немного погодя мертвый опять повернулся, ей говорит:

— Не плачь, твой брат-медведь весной придет, тебя наружу вытащит.

Так она до весны в могиле воздухом, который у покойника за пазухой был, жила. Весной медведь ее вверх вытащил. Он ее мужа-покойника о дерево бил, говоря:

— Ты умер, а живую женщину с собой забрал!

Выбросил его прочь, а женщину взял к себе в берлогу, кормил ее. Птицу палкой бил, под мышку клал, жарил, женщине отдавал. За бурундуками для нее ходил. Так кормил.

Потом как-то говорит ей:

— Сходи на берег, посмотри, не плывут ли илимки. Как увидишь людей, с берега им кричи. Если они тебя не возьмут, я всех этих людей перегрызу.

Однажды женщина с берега увидела плывущие по течению илимки. Она закричала:

— Люди, ко мне подъезжайте!

Люди сначала очень испугались. Она сильнее кричит. Людям куда деваться — к ней подъехали. Она им говорит:

— Если меня не возьмете, медведь съест вас. Вон он в стороне сидит.

Люди посмотрели — правда, сидит, лапы¹ вверх поднял, знак подает. Они испугались, говорят:

— Давай, подходи, залезай!

Когда женщина в илимку вошла, медведь на берегу от радости
в ладоши захлопал.

— Вот, — говорит, — правда, добрые, хорошие люди, спасибо им!

С этих пор остяки сильно медведя боятся, поэтому и сирот не обижают, хорошо растят — чтобы греха не было.

78. Про старуху Кёгл

Раньше когда-то жила старуха Кёгл с двумя сыновьями. Старшего сына она женила, младший еще не женат.

Старуха по Подкаменной Тунгуске поднялась на зимовку. Сыновья старухи хорошо белковали. Весной старуха Кёгл своим сыновьям сказала:

— Съездим вниз, на Елогуй, за невестой для младшего сына!

Кёгл там, внизу, на Елогуе для сына невесту ищет. Старик Кырын единственную дочь воспитывает. Старуха Кёгл посватала его дочь, старик согласился и отдал ее за младшего сына старухи. Там внизу они и летовали.

Старуха сыновьям говорит:

— Обратно по Тунгуске подниматься будем.

Они по Тунгуске поднялись, по Бельме поднялись, на Вельму зимовать стали.

Младший сын старухи прихварывать начал, а дальше все сильнее болеет. В конце зимовки ему очень плохо стало, и он умер.

Старуха день и ночь плачет о сыне. Старший сын ей говорит:

— Мы скоро обратно поплывем, уже теплый ветер подул.

Старуха Кёгл говорит:

— Его кости одни тут не брошу!

Старший сын спрашивает:

— Ну что с тобой?

Старуха ему говорит:

— Его жену оставим с ним.

Сын ей возразил:

— Живых людей не бросают.

А она отвечает:

— Кости моего сына здесь останутся, моего сына не будет, а она потом замуж выйдет?!

Старший сын ей говорит:

— Твоя воля больше.

Он место под очагом стал копать, внизу земля холодная. Он посадил ее туда по грудь.

— Руки, — говорит, — вниз опусти.

Он земли насыпал, притоптал теплую землю, своей матери го-
ворит:

— Ну, пойдем!

Они вышли на берег реки.

Женщина раздумывает: «Как я наверх вылезу? Если бы я смогла вылезти, я бы к берегу какой-нибудь речки спустилась, до Подкаменной Тунгуски дошла бы, земляными бурундуками питаясь».

Женщина думала, раздумывала: «В прежнее время когда-то наши предки, небесные родители, воспитанников-медвежат взращивали; всех предков вместе с костями она¹ съела. Хоть бы кто-нибудь ко мне пришел, ко мне пришел бы, меня бы отсюда вытащил, я здесь зря погибаю!» Она думает: «Теперь уже наст появляется, земляных* зверей он, пожалуй, выдержал бы».

Утром она сидит, слушает. Где-то в стороне наст хрустит. Она туда взглянула — медведь к ней идет, внутрь залез.

Медведь вокруг все осмотрел, снег от нее отгреб, ее наверх вытащил, плесень прочь стряхнул, лапой по верхней части ее спины слегка похлопал.

Она спросила:

— Дедушка-выкормыш, тебя мои родители вырастили?

Он покивал головой.

Кайгусь женщину понес. Он шел-шел, потом на наст лег, на спину перевернулся и свистеть начал — бурундуков подзывать. Женщина березовый прут отломила и бурундуков прутом убивала. Женщина думает: «Как же их сырыми едят?»

Медведь у нее бурундуков взял и под мышку положил. Долго ли они там лежали, мало ли лежали, медведь отдал их ей — бурундуки-то, оказывается, изжарились!

Потом они пошли, все шли и шли. Когда половину прошли, он вплавь через Подкаменную Тунгуску переправился с ней. Иногда он ей рябчика добывал. Потом они к берегу Елогуя вышли, вниз скатились.

Он ей лапой показывает.

— Здесь, — говорит, — посиди!

Он ногой землю разровнял, сел, лапой вперед показывает.

— Туда, — говорит, — посмотри!

Сам медведь поднялся вверх и у комелей тальников улегся.

Женщина смотрит — сверху плывут илимки. Она рукой махать стала.

— Приставайте сюда!

Люди пристали.

— Боже мой, — они говорят, — это же дочь человека среднего мира²! Ее родители тоже тут. Дочь стариков, ты откуда сюда попала, откуда сюда пришла?

Она ответила:

— Погодите, погодите, я вам потом как-нибудь расскажу. Сейчас постелите для медведя новую оленью шкуру в конце галечной отмели.

— Дедушка-выкормыш, — позвала она, — спустись сюда!

Медведь спустился, отряхивался-отряхивался и на шкуру лег. Он
сказал:

— Смотрите, эту женщину я принес на ее землю.

Старики друг на друга посмотрели.

— Старушка, это медведь-выкормыш нашу дочь к нам принес!

Старик кинулся к нему, ласкал кайгуся, гладил рукой. Кайгусь взял руку старика и ткнул ее в свою шею. Старик пощупал.

— Старушка, — старик воскликнул, — ошейник нашего воспитанника давить его начал!

Старуха подошла, погладила его.

— Старик, сделай ему из железа новые ручные защиты³!

На следующий день одни люди ковали, другие кольчугу для него делали; люди ему новые ручные защиты надели, хорошую пищу ему поставили.

Дня два они здесь простояли, а потом сказали:

— Скоро пойдешь? Пора тебе идти.

Медведь отряхнулся, на ручные защиты посмотрел, вперед шагнул.

Старик со старухой ему говорят:

— К молодым кайгусям не приставай!

Медведю дорога образовалась*.

Люди оттолкнулись от берега и по Елогую спустились.

79. Про сноху Этли

Этль живет с единственным сыном. Когда он вырос, Этль его женила. Ему выпала на долю такая лентяйка-женщина!

Этль с сыном на большую ходьбу* отправлялись. Они утром собрались аргишить. Люди на нарты вещи складывали.

Этль со снохой тоже проснулись. Сноха проснулась и снова уснула. Этль снохе говорит:

— Ну, вставай, аргишить пора, с чума уже покрышки сняли.

Сноха продолжает спать и на нее внимания не обращает.

Этль с сыном с аргишом ушли. Сноха только после полудня вещи на нарту сложила и аргиш догнала. А у ее свекрови с сыном уже чум готов, и они чай пьют. Сноха пришла и чум поставила.

Этль снохе говорит:

— Как же ты будешь жить? Ленивые люди не могут прожить. Ты на себя хорошенько посмотри-ка, от твоего азяма лохмотья на десять верст сзади тащатся.

Так они зимуют, сноха всегда после всех аргишит. Потом, на зимнем стойбище, у ней сын родился. По утрам Этль сноху громко зовет:

— Мальчик плачет, дай же ему грудь!

Мужчины с маленькой ходьбы* пришли, и люди собирались выходить на край тайги. Наст образовался. По утрам по насту люди станы делают¹.

Этль с сыном вещи на нарты сложили. Сноха хоть и проснулась, но так и не встала. Этль взяла колыбель с мальчиком и поставила внутрь нарты. Люди потушили огонь в своих очагах.

На верхнем конце стойбища² одна старуха знала, что эту женщину — сноху Этли — оставят. Она березовую губку в костер затолкнула. Люди все ушли.

Сноха только после полудня проснулась, взглянула — а ребенка нет.
Она вышла искать следы от полозьев нарт, но на насте их совсем не заметно. Она начала искать огонь в очагах. В чум на самом верхнем краю стойбища она прежде не ходила. Она сходила туда, разгребла очаг, нашла гриб — огонь горит³! Потом она костер развела и этот огонь все время бережно хранила.

Сноха Этли переночевала. Утром она встала, много бурундуков нахлестала прутиками. Она их ободрала и мясом этих бурундуков питалась.

Сноха Этли думает: «Надо жить. С ленивой жизнью надо покончить. Теперь я всю старую и рваную одежду починю». Она думает:
«В какую сторону мне идти?»

Она по насту куда-то идет, в верховье маленькой речки попала, спустилась по ней, скатилась к ручью, по ручью спустилась, переночевав на полпути. Потом она скатилась вниз к берегу реки, на берег большой реки вышла.

— Я, — говорит, — бревна — две чурки — вместе свяжу!

Она на этих бревнах стала спускаться вниз по реке. Слушает. Деревья вдали трещат. Вверх взглянула — медведь к ней спускается. Он остановился, на задние лапы встал, к ней подошел.

Она свой пояс развязала, в лапу медведя вложила, сама шестом оттолкнулась.

Женщина спускается по реке. Вверх глядит, а там на берегу реки, на березах, сины⁴ сидят. Сины лазят по березам. Она про себя говорит: «Если бы отец моего сына был здесь, он бы вас убил».

А отец ее сына в это время на лодке снизу вверх поднимается
и слышит ее слова.

Она вперед смотрит — лодка поднимается. Он ее спрашивает:

— С кем ты разговариваешь?

Она помолчала немного, а потом ответила:

— Я сама себе бормочу.

— Нет, — он возразил, — ты с кем-то разговаривала.

Он настаивает:

— Скажи мне!

Она немного помолчала и сказала:

— Впереди там, на березах, сины сидят.

Он сходил туда, убил их, обратно к ней вернулся. Он к ней присмотрелся — она настоящим человеком стала, одежда хорошо починена.

Он ее спрашивает:

— Ну как, ты с ленью теперь покончишь?

— Да, — отвечает она, — покончу.

— Я, — он говорит, — тебя искать вверх поднимался. Садись в лодку!

Она села к нему.

Они выехали из реки и к своему чуму вверх поднялись. Своей матери он сказал:

— Она сама приплыла, теперь она поняла жизнь.

Изложение рассказа⁵ кончилось.

80. Ленивая жена

Давным-давно остяки жили. Стали они собираться на большую ходьбу*, на зимовку. Эти мужчины и женщины были очень ловкие, работящие, только у одного остяка жена была ленивая. Женщины над ней век* подсмеивались, но та, ленивая, не обращала на это внимания, говорила:

— Даром* мне их насмешки!

Муж ей говорит:

— Ты такая ленивая, люди век над тобой смеются.

Она совсем уже ничего делать не хочет. Муж ей пригрозил:

— Когда-нибудь я тебя все-таки проучу!

Она по-прежнему внимания не обращает. Говорит:

— Даром!

Вот живут. Заморозки начались. Люди отправились на зимовку. Ленивая сидит себе, ни рукавиц, ни пимов не заготовила. Муж рассердился:

— И что ты за человек! Посмотри-ка, у других людей рукавицы, пимы, лыжи готовы¹. А мы без всего сидим. Все охотиться на дичь собираются, а ты все наше имущество проквасила.

Вот остяки на зимовке в новый аргиш отправились. Он со своей ленивой женой опять остался ни с чем. И так каждый аргиш, до самой весны. Люди с места зимней охоты возвращаются, она знай себе спит. Ее муж надумал — холст взял, накрыл ее, подоткнул со всех сторон, бревнами привалил. Говорит:

— Теперь спи сколько хочешь!

Вот люди с места охоты к своим землянкам возвратились. Ленивая, теперь уж не знаю сколько, спала, потом очнулась. Говорит:

— Ой, вот это я поспала!

Хотела было встать, хотела лопать в сторону откинуть, чтобы выбраться. Говорит:

— Кто-то меня бревнами обложил, чтобы я не вылезла.

Бревна отвалила, наружу вышла, заплакала:

— Все люди ушли, бросили меня!

Походила, походила там, где чумы стояли. Все кругом обошла,
осмотрела — ничего не нашла. Говорит:

— Хоть бы моя сестра что-нибудь мне оставила.

Пошла на то место, где чум ее сестры стоял, мешок нашла,
а в нем — еда. Обрадовалась женщина. Еще немного походила — иголку нашла.

— Ну, — говорит, — этого уже хватит!

Села, шить стала. Старые, рваные бесем, парку, пимы, другие вещи починила. Потом след ушедших людей нашла, пошла за ними. Вот идет, вот идет, слезы капают. Сама себе говорит: «Так тебе и надо, проучили тебя люди!»

Так она все шла, долго ли — не знаю. Вперед посмотрела, видит — березы стоят. Она очень обрадовалась — значит, уже река близко. Сама нарточку тащит; не знаю, сколько еще шла. Вот идет, вот идет. Вдруг кто-то ее нарту за копыл схватил. Она вперед тянет, тот не пускает. Она оглянуться боится. Говорит:

— Это чьи еще руки нарту мою держат?

Взглянула — это медведь копыл ее нарты крепко схватил.

Она просит:

— Старик, отпусти меня! Меня и так люди покинули. Если съесть меня хочешь, ешь, мне теперь все равно!

Медведь сразу нарту отпустил. Она дернула ее и, отойдя немного
в сторону, остановилась. Нарту оставила, сама отошла, бересту с берез стала обдирать. Говорит медведю:

— Погоди, я тебя позову.

Женщина набрала бересты, по той же тропке назад вернулась. Немного прошла, видит — впереди берлога открытая. Она бересту внутрь затолкала, подожгла. «Вот, — говорит, — сейчас с тебя сало побежит». Немного погодя старика вытащила, бросила.

К берегу пошла, посмотрела. Речка хоть маленькая, но все же речка. Говорит: «Надо что-то придумать. Надо самой ветку* сделать». Не умела ведь, поэтому долго делала. Наконец сделала. Когда сделала, река уже вскрылась. Села в ветку, говорит: «Попробую плыть. Вот, — думает, — теперь уже ветку сама могу сделать».

Потом все имущество и мясо медведя на берег стащила, в ветку положила, поплыла. Через маленькую речку в большую попала. Вперед посмотрела — илимки вдалеке показались, по течению плывут. Думает: «Теперь я останусь жива!»

Через некоторое время илимки подплыли, пристали. Она к людям подошла. Люди ее не узнали. Она говорит:

— Не узнаете, это ведь я, та ленивая женщина.

Этим остякам она медвежьего мяса дала. Потом спросила их:

— Моих людей не встречали? Где теперь они?

Приплывшие сказали:

— Твои люди сзади едут.

Она навстречу им вверх поплыла. Илимки с людьми вниз по течению сплавляются. Ее родственников среди них нет. Немного погодя показалась еще одна илимка. Она быстро к ним подплыла. Посмотрела со стороны на своих людей — они сильно исхудали. Она подумала: «Видно, сильно голодали мои люди, раз так изменились».

Она к ним подплыла и поскорее достала мясо, им подала, говорит:

— Ешьте!

Люди никак в ум не возьмут, между собой говорят:

— На зимовке ее покинули, а теперь она вон откуда к нам пришла.

Она им сказала:

— Сначала поешьте, потом все вам расскажу. Теперь я больше не ленюсь.

Люди поели. Она стала им подробно рассказывать, как медведя убила, как ветку сама себе сделала. Говорит:

— Теперь, сколько жить буду, лениться не буду!

Маленьким детям наказала, смеясь: вы эту сказку вперед несите², знайте, как люди лентяйку проучили.

Муж ее говорит:

— Так тебе и надо!

81. Глупая жена

У одного остяка была молодая жена. У ее мужа была кайгусь. Как ни пойдет на охоту, всегда много дичи добудет. Такого человека зовут кайгусь-кет¹. На сохатого отправится охотиться, тоже добудет. Другие люди так же, как и он, ходят, а ничего не добывают. Жена этого охотника к своим родственникам в соседние чумы ходит, век* им мясо носит. Вот как-то ее сестры нарочно ей говорят:

— Ты после месячных, прежде чем с мужем лечь спать, одежду, спальные принадлежности над огнем не тряси². Очищать нельзя!

У нее ума своего нет. Радуется, что подсказали хорошее. Так и делает.

Вот живут. Ее муж стал мало добычи приносить. Его колени нечистота, грязь схватила³. Придет с охоты домой, только рукавицы бросит⁴. Женщина спрашивает:

— Добыча где?

Отвечает:

— Нет ничего!

Его кайгусь к ее родственникам ушла. Вся дичь теперь им попадает. Женщина сходила было за мясом в соседние чумы к родственникам. Те на первый раз немного дали. Ее муж опять на охоту пошел, но ничего не добыл. Его коленки еще больше схватило. Она снова к соседям пошла мясо просить. Они ей говорят:

— А ты не тряси говно над своим мужем! Убирайся, нет у нас ничего!

Она так ни с чем и возвратилась. Говорит:

— Теперь мои дети голодными останутся.

Сама думает: «Когда муж на охоту уйдет, дай посоветуюсь с бабушкой⁵, расскажу ей все».

Когда муж ушел, она бабушке говорит:

— Это, наверное, я его испортила.

Бабушка спросила:

— Что ты делала?

— Я менструальную кровь не очистила. Вещи, одежду над огнем не потрясла.

Бабушка говорит:

— Тебя кто такому научил?

— Меня сестры подговаривали так поступить.

— Внучка, да, это ты мужа испортила. Из-за тебя, видно, от него кайгусь ушла. Теперь мы вот что сделаем. Ты, пока мужа нет, вещи над огнем потряси. Когда он придет, я его обмою от нечистоты, чтобы его колени легкими стали. А ты впредь живи по нашим законам, а не слушай их слова.

К тому времени, когда муж женщины, бабушкин сын, вернулся
с охоты, старушка его вещи очистила, обмыла, над костром всю одежду потрясла со словами:

— Моло, моло, моло!

Ненужные вещи велела из чума вынести. Потом женщина свои вещи над костром потрясла, сама себя даже над костром потрясла, приговаривая:

— Моло, моло!

На другой день старуха еще ее обмыла. В воду для мытья она какие-то листья положила. На третий день старухин сын на охоту отправился. Добыл теленка сохатого. Старуха с невесткой за мясом ходили, мясо таскали домой. Соседи, родственники женщины, поняли, что
у мужа ее снова кайгусь появилась. Опять он добывать стал. А их мужчины снова к старому вернулись — без добычи остались.

Есь так решил — он видит, что эти люди плохое сотворили, он кайгусь у них отобрал, остяку тому, мужу женщины, вернул. Поэтому тот снова добывать стал. Его жена говорит:

— Вот теперь я, правда, в ум вошла. Правду говорят старые люди: если женой к соседним людям придешь жить, живи по их законам, слушайся их, а не свою родню!

Я своим детям эту сказку век буду повторять — пусть и впредь ее помнят.

82. Говур про огонь

Старик один с детьми жил. Огонь вечером трещит, искры летят. Говорит она¹ старику:

— Я тебя кормлю!

Старик в огонь плюет:

— Тьфу, это я тебя кормлю, а не ты меня.

Дразнит огонь.

Огонь у старика того век* гаснет. Он к людям каким придет, и там огонь тухнет. Уйдет от них этот человек — опять огонь горит. Люди перестали его к себе пускать. Старик с детьми стал голодом помирать. Огонь ему сказала:

— Теперь ты подумай, правильно ли поступал? Теперь сына печень должен вынуть, сына убить, тогда огонь у тебя будет!

Старику сына жалко, совсем сумасшедший стал. Без огня нельзя — сына он убил, разрезал, печень вынул. Тут у него огонь получился. Тогда он стал людей учить, чтобы не дразнили огонь.

Это не сказка, это говур!

83. Рыбьи головы

Старик со старухой жили в лесу. Жили они очень хорошо, рыбы
у них было вдоволь. Когда рыбу ели, старик головы оставлял нетронутыми. Так всегда он делал. Однажды он пошел проверять пущальню. В пущальню попали одни только головы.

Старик выбросил эти рыбьи головы. Так всегда стал делать. Рыба перестала ловиться. Старики очень голодали. Тогда старик как-то, добыв одни головы, не выбросил их, а принес в чум и сварил. Вареные головы они съели. Пущальня снова стала ловить рыбу. Старики снова хорошо зажили. Но старик по-прежнему бросал головы, и рыба перестала попадаться. На этот раз старик сообразил, что бросать рыбьи головы нетронутыми нельзя, их надо есть. С этих пор старики всегда жили с рыбой, не голодали.

Поэтому люди рыбьи головы не бросают целыми — их съедают или продырявливают.

84. Кайгусь — беличья мать

Жили два человека, жили, пошли белковать. В тайге они ходили, белковали, белок убивали, с них шкуру обдирали, поджаривали их
и ели. Один из них хорошенько их объедал, другой, когда белку объ-
едал, целые кости необглоданными выбрасывал. Первый ему говорит:

— Друг, зачем ты их так объедаешь? Беличья мать придет и тебя тоже так съест.

Долго ли, мало ли так ходили, беличья мать пришла к ним. Они сидят. Вечер настал. Беличья мать на другой стороне снеговой ямы сидит. Первый своему товарищу говорит:

— Друг, та, о которой я тебе говорил, пришла!

Второй отвечает:

— Иди ты прочь, это женщина к нам пришла.

Она напротив сидит. Первый взял палку и другой палкой по ней постукивает. Долго ли, мало ли он так с ней возился, на ту сторону взглянул и видит, что она немного улыбнулась. Он своему товарищу говорит:

— Друг, напротив сидит двузубая.

— Друг, — тот отвечает, — к нам женщина пришла.

Потом первый человек встал, наружу вышел и второму сказал:

— Я пойду за дровами.

Он надел лыжи, пошел. Обернулся, прислушался: сзади какой-то шум раздался — чертовка его товарища жрать начала.

Долго ли, мало ли шел, шел, домой пришел. Он своей жене говорит:

— Когда мы белковали, с моим товарищем что-то случилось. Когда он белок ел, он их кости необглоданными выбрасывал. Я ему говорил: «Друг, хорошенько объедай, беличья мать придет!» Он не послушался, беличья мать и пришла. Когда я ушел, она его уже жрать начала, наверно, так и съела его.

Этот человек, который домой пришел, в живых остался.

85. Про двух охотников

Двое людей пошли соболей добывать. В яме¹ один человек другого спрашивает:

— Ты боишься ястребов?

А другой ответил:

— Я не боюсь.

Утром встали, белок сварили, поели, разошлись в разные стороны. Один человек четыре дня ходил, двадцать соболей добыл. Ночь настала, он огонь развел, белок нажарил, есть стал. Он сидит у костра,
а кто-то в стороне захохотал. Он подумал — это летяга кричит. Он опять есть стал. Немного времени прошло — литысь закричал. Он испугался, немного послушал — литысь все ближе и ближе, уже совсем рядом идет. Литысь сильно закричал, костер гаснуть стал. Человек соболей взял и в огонь бросил. Он сказал:

— Огонь, моих зверей съешь, пусть только литысь меня не трогает!²

В это время ястреб прилетел, у костра сел, человеком стал. Человек смотрит — а это его товарищ.

— Ты его испугался? Ты же говорил: «Я не боюсь ястребов». Ты разве не знал, что у моего отца была ястребиная шкура?

А другой человек ему говорит:

— Ты медведей боишься?

А он отвечает:

— Я не боюсь медведей.

Зима кончилась, лето настало. Вода прибыла, он в ветку* сел, поехал за утками. Уток добыл, на острове огонь развел. Уток сварил, поел, спать лег. А его товарищ своей матери говорит:

— Мама, дай мне отцовскую медвежью шкуру.

Он шкуру взял, к реке пошел, в ветку сел и поехал к своему товарищу. Пристал к черемуховым кустам, из ветки шкуру взял, на себя надел. Он пошел на четырех лапах к своему товарищу. Тот спит,
а медведь его за волосы схватил и в черемуховые кусты потащил. Медведь его за голову взял и стал в землю тыкать. Тот закричал:

— Медведь, не трогай меня!

Медведь шкуру сбросил и говорит:

— Ты же говорил, что не боишься медведя!

86. Филин

Человек на охоту ходил, много соболей добыл. Он в одиночку соболя промышлял. Ночь настала, он возле огня уснул, до полуночи спал.

Филин прилетел и через дымовое отверстие забрался внутрь. Филин по другую сторону огня сел и разговаривает — пугает охотника. Филин плачет, лает, как собака, ругается и хохочет, хохочет. Охотник лежит и через рукав в ту сторону смотрит. Он думает:

— Наверно, это литысь пришел или доотадам¹.

Лежит он, боится. Филин к нему подошел. Охотник соболя взял
и в огонь бросил. Он бросает, бросает в огонь, всех соболей в огонь побросал. Остался один черный соболь. Сжег и этого черного соболя. Филин опять захохотал и улетел. Охотник говорит:

— Так ты филин? Ах ты! Я бы тебя палкой побил, я не знал, что ты филин. Всю зиму ходил, а из-за тебя своих соболей сжег.

Охотник помрачнел и домой пришел без соболей.

87. Про сохатого

Двое людей гнали* лося. Гоняли его, гоняли и видят — рядом со следом лося на снегу вроде как от листьев следы виднеются. Они вперед посмотрели — лось лежит. Они подошли, остановились и говорят:

— Кто же это лося убил?

Немного погодя изнутри лося человечек наружу вылез, карлик¹.

Один из больших людей карлику говорит:

— Кто этого лося убил?

А он ответил:

— Я сам его убил.

Большой человек ему говорит:

— Иди ты! Не может быть, чтобы ты убил!

Тогда они бороться начали. Карлик ему говорит:

— Раз ты мне не веришь, иди туда, встань возле дерева и оселок
к сердцу приложи.

Большой человек встал возле дерева и оселок к сердцу приложил. Карлик взял лук и выстрелил. Немного погодя большой человек
к карлику шагнул и говорит:

— Ну, что же, убил ты меня?

А карлик ему отвечает:

— Ну-ка, оселок наружу вытащи!

Он, как только оселок вытащил, сразу на бок упал и умер.

Второй говорит:

— Зачем же ты человека испортил?

А карлик отвечает:

— Так ему и надо!

Нy, тут они друзьями стали, лося ободрали. Карлик все мясо отдал человеку, а себе оставил только жир. Потом они разошлись. Человек
к себе домой ушел, карлик тоже домой ушел.

88. Про Дисла

Дисл¹ днем на охоту ходит. След лося ему попался. Дисл лося гонять* стал. Долго ли, мало ли гонял, сзади легкое постукивание слышно — кто-то с берестяных стелек на лыжах снег стряхивает².

Дисл сказал:

— Ну, теперь хорошо, нас двое!

Они долго ли, мало ли гнались за лосем. Дисл его убил.

Дисл сказал:

— Пока я лося разделаю, ты костер разведи!

Дисл свежевать лося закончил, взял порцию для жарева, рожень себе сделал, на рожень мясо надел и к костру поставил.

Второй человек такой длинный рожень сделал! Кайгусь³ сказал:

— Каждый свою еду как хочет, так пусть и ест.

Он ушел за мясом туда, где лось лежал.

Кайгусь взял лопатку лося, принес ее целиком к костру, надел на рожень, к огню поставил и жарит.

Кайгусь Дислу предложил:

— Давай мы теперь подружимся: я отдам тебе свои лыжи из кожи синов⁴, а ты дай мне свои лыжи!

Мясо изжарилось. Дисл начал есть. Кайгусь развязал на груди завязки своего азяма, вытащил рожень с лопаткой лося. Дисл с удивлением смотрит. Кайгусь лопатку в руки взял, одежду на груди раздвинул, лопатку лося в грудь воткнул, так что только кости захрустели.

Дисл испугался, в большое возбуждение пришел, как сумасшедший убежал.

Кайгусь ему крикнул:

— Друг, я тебя заранее предупредил: у каждого своя манера есть.
А ты испугался, ушел. Друг, смотри, когда домой придешь, не говори, что ты кайгуся видел, не говори! Мы друзьями стали. Если твои люди спрашивать будут, почему ты сидишь и молчишь, не говори им, а то утром больше не встанешь.

Дисл в возбуждении домой идет. Домой пришел, лыжи снял, на вешала повесил и в свой чум вошел.

Жена с отцом его спрашивают:

— Кто тебя гонял? С твоего лба пот капает!

Дисл молча сидит. Жена на него поглядывает и говорит:

— Что с ним случилось?

А он все молчит.

Старик-отец говорит:

— Он на охоте с ума сошел.

Долго ли, мало ли он молча просидел, его отец рассердился, таган схватил и по колену его таганом ударил.

Дисл вскрикнул, охает:

— Боже мой, — сказал он, — я днем с кайгусем встретился, мы друзьями сделались. «Ты, — он сказал, — своим людям ничего не говори, не то утром не встанешь».

Старик сказал:

— Он с каким-то кайгусем лапаться стал!

Дисл с женой легли спать. Утром его жена встала, огонь развела, мужа будила-будила, но Дисл навек уснул — кайгусь его к себе в невидимый мир притянул⁵.

89. Про доотам

Двое по речке ушли; поднимались ветками* дня три. Смотрят — до-
отам бам сидит. Старые люди мало боятся. Один все же испугался, домой вернулся, другой остался. Тот, кто вернулся, своим людям рассказал про доотам бам, тут же и умер.

Доотам бам убила медведя, тот ее исцарапал. Она говорит тому, кто остался:

— Не бойся, перевяжи мне царапины.

Тот тальника надрал, ее перевязал. Спрашивает:

— Как тебе, полегчало?

Она говорит:

— Иди, обдери медведя, которого я убила, режь пополам. Половину мне оставь, половину домой тащи.

Он так и сделал: медведя разрубил, шкуру снял. Половину туши оставил, другую половину домой потащил.

Люди в чумах увидели, удивились — думали, второй тот давно неживой, а он домой идет, половину медведя тащит.

Тот человек век* жил здоровым, шаманом стал.

90. Как два брата доотэм бам встретили

Двое братьев на охоту ушли. Дома их бабы остались. Недалеко отошли — белку увидели. Били, били — не попали.

Поняли, что это доотэм бам им в таком виде показалась. Тут они костер развели, решили никуда не ходить:

— Здесь ночевать будем!

Раньше люди ничего не боялись! Сидят у костра, видят — к костру младшего брата жена пришла. Сидит, молчит. Старший говорит:

— Твоя, что ли, баба пришла? Почему молчит? Неладное дело.

Ущипнул он ее, она засмеялась, он два клыка у нее увидел. Младший думает: «Моя баба пришла». Старший брат говорит:

— У нас дров мало, пойду принесу.

Пошел, дерево топором стукнул, слышит — какой-то крик получился. Старший подумал: «Моего брата уже в живых нет». Собачьим калом пальмэ намазал (чистым железом доотэм бам не убить), вернулся к костру, там ее убил.

Раньше старые люди не боялись. Доотэм бам много было раньше. Станешь котелок над костром вешать, ручкой брякнешь, она тоже
у себя стукнет: людям знак подает, что слышит. Люди поэтому ручку у ушка проволокой обматывали, тихонько клали¹.

91. О старике-дототе

Двое людей на ветке* поднимаются по речке на охоту. Они ехали, ехали, вдруг вода стала падать да падать, так что они на мели оказались. Потом вода вдруг сильно прибыла, большой стала. Они опять едут. Они поднимались и поднимались, вода в речке то высыхает,
и они опять на мели сидят, то валом идет, и они опять едут. Вот они ехали, ехали, вперед смотрят — у берега реки старик-дотот сидит. Ладонями речку загородил, и вода высохла — это он рыбачил. Они к нему подъехали, к берегу пристали.

Один своему товарищу говорит:

— Я в него выстрелю!

А другой отвечает:

— Не трогай его, он перед нами не виноват.

Но тот из колчана вынул стрелу в форме клина и выстрелил.

После того как он выстрелил, старик-дотот протянул руку, взял его за загривок, свернул ему шею, убил. Его товарищ вылез на берег, заготовил дров, костер разложил. Старик-дотот этому человеку сказал:

— Друг, сделай для меня рожень!

Он ему рожень сделал. Старик-дотот того покойника на рожень поддел, к костру подставил, жарить его стал. Человек в огне поджаривается, его выделения вниз падают. Старик-дотот ладони подставил — думает, что это внутренний жир течет.

Второй человек положил пальмэ в огонь. Старик-дотот вдоль костра лежит. А человек яму вырыл в земле, выкопал в свой рост. Потом он колотушку сделал. Когда он кончил делать колотушку, он пальмэ из огня вынул и воткнул ее в зад дотота, колотушкой вогнал. Дотот испугался, человека на рожне бросил вверх так, что тот через две излучины реки перелетел, упал. Старик-дотот умер.

Человек его убил, сам домой ушел. Домой пришел, людям рассказал, как дотот его товарища убил и как он сам убил дотота.

Потом, когда они на летовке жили, к ним пришла дотодам — жена дотота. Идет по краю речки: одна нога вдоль одного берега, другая нога вдоль другого берега. Дотодам обеими ногами обхватила речку
и говорит:

— Отца моих детей кто убил? Я всю воду этой речки высушу!

Люди ее увидели, согнули две лиственницы, поставили петли на ее пути. Она подошла к петлям, одной ногой наступила, другой ногой наступила; лиственницы разошлись и ее пополам разорвали.

Дотодам-старуха все еще говорит:

— Хоть меня и убили, я все равно свое возьму. На этой речке сейчас много людей живет — ни одной собаки не будет!

Старуху-дотодам люди убили. Потом, когда осенью речка замерзла, люди котец пошли ставить. На льду тридцать человек прова-
лились, ни один не вылез, все утонули. Один было выплыл, но из-по-
до льда вверх не смог выбраться. Так все и потонули, и этот тоже утонул.

92. Про великанов

Жили старик со старухой, у них было трое сыновей. Двое были женаты, а младший сын со стариками жил. Зима пришла. Младший сын белковать пошел. На одном дереве что-то мелькнуло, он вверх посмотрел — белка-летяга сидит. Он выстрелил, но промахнулся, белка на другое дерево прыгнула. Он за ней погнался, а летяга с дерева на дерево прыгает. Стемнело. Белка исчезла, он туда-сюда посмотрел, думает: «Это не наши места». Он огонь развел, решил заночевать, хвою настелил и голодный спать лег. Утром проснулся, уже рассвело, он встал и на охоту пошел. Вперед посмотрел — пасть* из толстых бревен стоит. Он к пасти подошел, внутрь заглянул — в пасти сушеная юкола и порса рассыпаны. Он внутрь ловушки зашел, сел и юколу есть стал. Вдруг услышал какой-то шорох, посмотрел — человеческие ноги идут, как деревья толстые. Он вверх глянул — старик-великан¹ идет. Человек испугался. Старик-великан к пасти подошел, сверху вниз глянул и сказал:

— Это зверь не зверь, человек не человек.

Старик этого человека взял, в рукавицу посадил, домой пошел. Старик пришел к каменному чуму, лыжи снял, в чум вошел. В чуме большой огонь горит, у костра старуха-великанша с дочерью сидят. Старик рукавицы снял, из рукавицы человека достал, на ладонь посадил и дочери сказал:

— Живую игрушку тебе принес, чтобы ты играла.

Девочка обрадовалась, с маленьким человеком играть стала. Так они жили. Три года прошло, девочка выросла. Однажды старик дочери сказал:

— Ты зачем человека мучаешь? Ты к нему иди, вместе живите, замуж за него выходи.

Они вместе жить стали; год прошел, у них сын родился, большой мальчик. Дочка старика ему шапку сделала из шкур с голов семи оленят². Ребенок немного подрос, старик своей дочери сказал:

— У него там тоже отец, мать, братья есть. Вы теперь к нему идите, они его ждут.

Они вещи на нарту сложили, ребенка посадили, пошли. Человек впереди на лыжах идет, а его жена сзади, нарту тащит. Они долго шли. Зима прошла, весна настала. Они к большой реке подошли. Он ей сказал:

— Здесь близко мои люди живут. Ты с ребенком здесь посиди,
а я схожу посмотрю, сколько чумов стоит.

Он ушел, она на угор помочиться пошла, от нее большой ручей к реке потек, она подумала: «Как же я с маленькими людьми жить буду? Люди будут смеяться, моему мужу они будут говорить: „Ты кого привел?“ Каждый раз, как я помочиться пойду, от меня ручей потечет». Она ребенка взяла и обратно пошла.

Человек спустился, вниз глянул — у реки десять чумов стоят. Молодые на улице в мяч играют³, старики на улице сидят, курят, его отец и мать тоже сидят. Он им не показался, тихонько назад пошел. Он назад пришел, видит — костер горит, а людей нет, только шапка ребенка на дереве висит. Он понял, что она навсегда ушла, немного поплакал. «Теперь, — сказал, — я к своим родителям пойду».

93. Старик и доотеты

Старик со старухой жили, жили. У них маленький сын был. Они белок промышлять ходили, сына дома оставляли. Вечером домой придут, сами головы белок едят, а сыну только лапки оставляют. Их сын плачет, лапки белок не ест.

Его родители¹ спать легли. Он всю ночь плакал. Доотем-старуха² пришла, брюхо сына распорола, кишки вытащила, в огонь положила, сына съела. Родители³ утром встали. Их сына и шороха нет⁴. Доотем-старуха его съела. Старик говорит:

— Старуха! Пальмэ принеси.

Старуха пальмэ в дом внесла. Старик пальмэ наточил. К доотем-старухе пошел. Доотем-старуху пальмуй ударил, голову ей проломил, сам домой пришел. Немного погодя к ним дочь доотем-старухи пришла, говорит:

— Мне марамчанку⁵ дайте: у матери голова болит, мать просила.

Старик рассердился, дочь доотем-старухи убил. Старик пошел, доотем-старуху добил. Доотет-старик остался.

Муж доотем-старухи говорит:

— Пойдем со мной, потом ты меня съешь!

Доотет-старик со стариком в лес пошел. Тот от дерева щепки отрубил, котел поставил, воду налил, огонь разжег, котел вскипятил. Доотету говорит:

— Дядя! Посмотри, как котел кипит!

Доотет-старик посмотрел, еще посмотрел. Старик котел взял, кипяток на доотета вылил. Доотета огонь спалил.

Старик всех доотетов убил. Старик со своей старухой остался.

94. Куньт

Люди — Бальбины — жили. Вечерами боятся: все время старухи-доотэмы кричат. Они хотят спать с мужиками. Куньт говорит своим людям:

— Скажите старухам, у нас Куньт есть, он согласен.

Доотэм-старух семь было. Они говорят:

— Вашего Куньта не испугаемся!

На берегу, на угоре, большой чум поставили. Куньт говорит:

— По очереди буду!

Первая доотэм бам в чум вошла. Куньт на берегу, на песке, находится. Семь человек его член поднимали. Совокупились. Доотэм бам как закричит, у чума жерди раскололись, упали. Куньт говорит:

— Испугались? А ведь сами хотели!

С тех пор доотэм бам не кричат.