<< На главную страницу

С.Ю. Неклюдов

Путешествие на Луну: от Мениппа до Незнайки

Язык. Стих. Поэзия. Памяти Михаила Леоновича Гаспарова. М .: РГГУ , 2006, с . 442-460

так поется в блатной песне «Гоп-со-смыком», одной из самых известных и самых своеобразных уличных баллад первой половины XX в. Ее сюжет не имеет аналогов в городском песенном фольклоре. Герой . вор, пьяница, картежник, уличный хулиган, «не вылазящий» из тюрьмы, . умирает (или гибнет в неудачном «деле»), после смерти попадает в ад (где учиняет дебош) и в рай (где берется за свое привычное ремесло). С награбленным добром он возвращается на землю и живет богато вплоть до своей «окончательной» смерти, после которой, впрочем, снова оказывается на небе.

Интересная особенность этого сюжета . локализация ада и, соответственно, чертей на Луне (особенно в старых редакциях): Если я неправедно живу / Попаду я к черту на Луну; Чертенят дубасить стану — / Почему нет водки на луне?; « Деньги есть, нет водки на луне» . / Отвечает сатана так мне [Хандзинский 1926, с 73-75; Джекобсон 1998, с. 206] и т. п.

Путешествие на Луну может быть представлено и как брачная поездка к далекой (в сущности, потусторонней) невесте: Завтра ( скоро) я поеду на луну, / Там найду хорошую  жену, / Пусть она крива ( коса) , горбата, / Но червонцами богата, / И за это я её люблю [Джекобсон 1998, с. 206; Ахметова 2000, с. 54]. Такая женитьба, помимо всего прочего, ведет к обогащению, причем за этим мотивом стоит чрезвычайно архаическая мифологическая семантика [Мелетинский 1998, с. 309-312], а внешнее безобразие невесты (в истоке, по-видимому, имеющей зооморфный облик [Жирмунский 1974, с. 355; 2004, с. 254-256]) предвещает ее повышенную продуктивность. Именно в подобном смысле можно понимать выражение найду фартовую жену (в некоторых вариантах), т.е. жену, приносящую удачу ( фарт . ‘удача’ [Грачев, Мокиенко 2006, с. 172-173]). В одной беломорской сказке на сюжет «Царевны-лягушки» ( AaTh 402), Иван-богатырь, отправившись за своей «стрелой-судьбой», на месте ее падения, в болоте, обнаруживает «старушечку…  . еле кости вместе» и вынужден взять ее замуж, причем называет он ее «Свет-Луна, милая моя». Жену, исчезнувшую при нарушении табу, герой находит в волшебном замке на горе (как, можно предположить, на Луне, учитывая ее имя), побеждает злого волшебника, освобождает его жертвы, терпящие адские мучения, и свою жену . уже в облике красавицы [Карнаухова 1934, № 65].

Разумеется, я далек от того, чтобы пытаться устанавливать непосредственную связь между этой беломорской сказкой и киевской блатной песней. Совпадение мотивов ( женитьба на выгодной, но безобразной невесте, имеющей « лунные» атрибуты), конечно, достаточно случайное, однако возникает оно . в результате работы механизма порождающей семантики . на основе некоторых общих значений слова луна и стоящего за ним понятия. 

Прежде всего, луна как ночное светило, «в народных верованиях устойчиво ассоциирующееся с загробным миром и областью смерти» [Белова, Толстая 2004, с. 143], с «тем светом», становится местом обитания потусторонних персонажей, в том числе душ умерших [Белова 2004, с. 504]; в западных говорах луна прямо значит ‘смерть, конец’,  лунуть ‘умереть’: Ен скора луниць (т.е. умрёт), кали ж придзец на яго луна тая! (смоленск.) [Даль 1984, т. 2, с. 273]. Поэтому логически понятно, что в локальном варианте сказки «потусторонняя» невеста может оказаться  не только обитательницей гиблого места (болота), но и безобразной старухой, каким-то образом связанной с Луной.

Вероятно, на основе того же значения в уголовном жаргоне появляется выражение отправить/послать/пустить на Луну ‘убить, расстрелять’, полететь/поехать на Луну ‘отправиться на тот свет, умереть, погибнуть, быть убитым’, быть на Луне ‘быть расстрелянным’, идти на Луну ‘быть приговоренным к расстрелу’. Отсюда . луна ‘арест’ (но и ‘грабеж’), лунавый ‘опытный следователь’, лунатик ‘бродяга’, луну крутить ‘обманывать’ [Мокиенко, Никитина 2001, с. 324; Балдаев, Белко, Исупов 1992, с. 131]. Впрочем, в ряде диалектов [Даль 1984, т. 2, с. 273] луна . также ‘звук, зык, гул, отдача, отголосок, эхо’ (южнорусск.), а лунуть (новгордск., сибирск.) ‘стрелять, выстрелить; хлопнуть, бухнуть’; не связано ли с этим и жаргонное ‘расстрелять’?

В возникновении рассматриваемого выражения участвует не только указанная «мифологическая» семантика, но и семантический стереотип «удаленного места, “края света”, максимально дистанцированного от личного пространства говорящего», который «задействуется также в разного рода бранных формулах, называющих “локус изгнания” адресата: арх. дуй тебя в Сибирь, неси тебя в Китай, подь ты в Норвегу <…> Подобным образом организованы и ритуальные проклятия – ср. полесские ритуальные формулы изгнания зимы, где используются географические названия: “А киш, зима, до Кракова. До нас придэш однакова” <…> “Ид ы, зима, до Львова, ты ужэ нам нэ трэба” и т.п.» [Березович 2005, с. 73–74]. Весьма показательно в этом плане выражение [ Как] раком до Шанхая ( до Пекина, до Луны), которое фиксирует Д. Яцутко [2006], . в значении ‘очень далеко, до чего нужно долго и трудно добираться’. Наконец, «образ смерти, иронично представляется как отъезд в теплые или богатые края: рус. жарг. (шутл.) отправить в Сочи кого-л. ‘убить кого-л.’…, жарг. уехать в Ташкент ‘умереть’ [Березович (печ.)]; ср., впрочем, также: «“Отплытие в Сицилию” было синонимом отхода в загробный мир, так как жерла сицилийских вулканов вели, по тогдашним (унаследованным от античности) представлениям, прямо в ад» [Гуревич 1977, с. 13].

Особо следует сказать о мотиве чертей на Луне [Гура 2004, с. 152],  для «Гоп-со-смыком» также весьма постоянном. Помимо связи ночного светила с загробным миром, в установлении ассоциации черта и луны по-видимому свою роль играет такой атрибут луны/месяца, как рога, являющиеся также устойчивым признаком черта (ср.: Кого черт рогами под бока не пырял! [Даль 1991, т. 4, с. 597]). Вспомним загадку Поле не меряно, овцы не считаны, пастух рогатый (небо, звезды, месяц [Даль 1984, т. 2, с. 361]) или приметы, согласно которым погода предсказывается по направлению рогов месяца, их крутизне или отлогости: когда месяц родится с рогами вниз (на юг) или вверх (на север), с обоими крутыми или, напротив, отлогими рогами, с нижним рогом крутым, верхним отлогим и т. п. [Даль 1989, т. 2, с. 371].

Следует, наконец, упомянуть о причинах и способах попадания на Луну, описываемых фольклорными текстами [Гура 2004, с. 150-154]. Согласно данным Ю.Е. Березкина [2006, 32], они, в основном, связаны с распространенным этиологическим мотивом, обычно объясняющим пятна на Луне как фигуру (либо отпечаток) какого-то перемещенного туда с земли существа или предмета (A751. 19.-.29.31.-.50.52.53.55.57.-.59.65.66.68.69.72), в том числе . антропоморфного персонажа (19.-.29.31.-.50.52.55.57.59.65.66.72). Скажем, женщина лезет на дерево, выросшее почти до Луны, оттуда спускается лестница, охотник лезет следом, но лестницу к нему не спускают, он срывается и разбивается (Индонезия); шаман и вождь лезут по лестнице на Луну, вождь ложится спать, а шаман спускается, обрезает лестницу и вождь остается на Луне (Филиппины) и т. п. . Этому соответствует сказочный сюжет (без этиологического финала) о человеке, поднявшемся на небо по стеблю горошины и его жене, которая полезла вослед, но разбилась ( AaTh 218 B*; ср. 1960 D . неслыханно большой горох, иногда в качестве заведомо лживого рассказа AaTh 1920 A), или о человеке, влезшем на небо по дереву, откуда спустившемся на ремнях, которых до земли не хватило, либо свитая из мякины веревка оборвалась, и он упал ( AaTh 1889 K; AaTh 804 A). Сюжет широко известен в Европе, где приурочен, в частности, к фигуре барона Мюнхгаузена, залезающего на Луну по бобовому стеблю и спускающемуся вниз по привязанной к лунному рогу веревке из гнилой соломы, которая в конце концов не выдерживает его тяжести и рвется [Бюргер, Распе 1985, с. 44-45].

Согласно восточнославянским легендам, пятна на Луне . персонажи, помещенные на Луну за преступление или нарушение запрета, безымянные или обозначенные: повесившийся Иуда, Каин (иногда вместе с Авелем; из апокрифических вопросно-ответных текстов), Адам, некий ангел, Илья-пророк, праотцы Ной, Авраам, Исаак, Иаков, а также мученики, безымянные братья, муж и жена, отец и сын [Белова 2004, с. 503-521; Гура 2004, с. 150-152], св. Михаил, взвешивающий человеческие грехи (у литовцев) [Березкин 2006, 32]. Обратим внимание на чисто «оптический» ракурс данного мотива, который предполагает наличие своего рода «сверхзоркости» у земных наблюдателей, откуда, кстати, . уже в силу «обратной проекции» . может появиться идея подобного же в иденья с Луны  того, что происходит на Земле.

Сидит на Луне (или повешен там до Судного дня, или насажен на вилы чертом) чернокнижник Петр Твардовский. Согласно легенде, этот «польский Фауст» жил в Кракове в XV в., продал душу дьяволу и попытался избежать расплаты, но все же был схвачен им. Однако благодаря раскаянию перед богом и искренней молитве пан Твардовский, уносимый в ад через трубу корчмы, был освобожден от власти сатаны и оставлен на Луне, где ожидает страшного суда и откуда в ясные ночи любуется Краковом  [Березкин 2006, 32; Biernacki 1965, p. 405-407; Басиура 2003, с. 81-87]. Следовательно, Луна для него . и «промежуточная остановка», и место временного заточения.

Итак, жаргонное выражение отправиться/послать на Луну возникает на основе некоторых удержанных в языке мифологических значений «луны», а соответствующий эпизод блатной песни «Гоп-со-смыком» появляется как актуализация этой семантики уже в качестве повествовательного мотива и как его последующее сюжетное разворачивание. Следует добавить, что данный эвфемизм встречается и в других блатных песнях того же времени (например, в песне «Помню я, тихою зимнею ноченькой...»: Если с годочков десяток не стукнут мне,/ То полечу на Луну [Джекобсон 1998, с. 87]), но только в «Гоп-со-смыком» он становится сюжетообразующим мотивом. Это легко объяснимо специфической темой баллады, посвященной, как мы помним, загробным приключениям героя.

Тут можно было бы поставить точку, сочтя предложенные объяснения достаточными, однако есть некоторые обстоятельства, не позволяющие сделать этого.

Начнем с написанного в 1928 г. стихотворения Б. Поплавского «Лунный дирижабль», в котором есть такие строчки: О прекрасной гибели душ / Я тебе расскажу в аду./ Строит ангел дворец на луне, / Дирижабль отходит во сне. /…/ Приближается мертвый мир. Открывается лунный порт, / Улыбается юный черт [Поплавский 1980, с. 42]; ср. у О. Мандельштама [1974, № 51]: На луне не растет ни одной былинки /…/ На луне . полутьма… Мотивных совпадений с эпизодом из «Гоп-со-смыком» здесь достаточно: мертвый мир . ад с его чертями на Луне (куда погибшие души доставляет странный дирижабль . несомненный аналог погребальной ладьи); все это побуждает нас поставить вопрос о причинах отмеченных совпадений, очевидно, не случайных. Конечно, знакомство парижского поэта, который рано (в 1919 г.) попал в эмиграцию, с рассмотренной блатной песней, скорее всего возникшей несколько позже, в начале 20-х годов, в данном случае чрезвычайно маловероятно . легче предположить независимое сложение совпавших образов на общей семантической основе. Однако ограничиться только подобным предположением опять-таки невозможно.

Дело в том, что «Лунный дирижабль» входит совсем в другой литературный ряд, также имеющий своей центральной темой лунные путешествия. Тема эта обнаруживается в стихотворении того же Б. Поплавского «Жалость к Европе» (1930), где, в частности, говорится: А в парке ученый готовит снаряд на луну /… / Удастся ли опыт? Заканчивается же оно словами о старом профессоре, летящем «в железной ракете к убийственным звездам» [Поплавский 1980, с. 70-71]; из контекста ясно, что летит ученый именно к Луне и с перспективой неминуемой гибели. Таким образом, тема полета на Луну как пути на тот свет (а также параллелизм «дирижабля» и «железной ракеты») сохраняется, но предстает в другом, так сказать, научно-техническом ракурсе. Сходным образом дело обстоит в рассказе А. Платонова «Лунная бомба» (1926), герой которого строит снаряд для достижения Луны, улетает и не возвращается. Полет Петера Крейцкопфа самоубийственен . он не имеет шансов вернуться, да и не собирается этого делать. В повести Платонова «Эфирный тракт» (1926-1927) упоминается кенотаф Петеру Крейцкопфу . в эпитафии говорится о «мужественной воле» великого техника [Платонов 1978, с. 48-49, 53-65, 180]. В некотором смысле речь идет о вызове космосу, бросаемом ценой собственной жизни.

Очевидно, именно оживление «лунной темы» в русской литературе 20-х годов позволило Р. Арбитману (выступившему под псевдонимом доктора филологических наук Р.С. Каца), автору мистифицированной «Истории советской фантастики», описать якобы поддержанную Лениным литературную группу «Красных Селенитов» (1921-1928) и также «увлекший Ленина» фантастический роман «Красная Луна» (1920), написанный неким вернувшимся из парижский эмиграции писателем А.К. Обольяниновым [Кац 2004, с. 7-16]. Кстати, указанием на соответствие фамилий Обольянинов и Воробьянинов автор сам дает ключ к разгадке мистификации, включая источник «миксэтнической» структуры своего псевдонима: Рустам Святославович Кац . Остап Ибрагимович Бендер.

И проблематика, и образный строй произведения А. Платонова (а возможно и Б. Поплавского) связаны . скорее всего, непосредственно . с повестью «Первые люди на Луне» (1901) Г. Уэллса, писателя чрезвычайно популярного в тот период. В ней удачно решенная проблема космического путешествия расценивается героем как «победа над пространством… Над Луной» [Уэллс 1956, с. 338], тогда как вопрос возвращения назад для самого изобретателя (Кейвора) имеет второстепенное значение  [с. 340-341]. При этом в повести неоднократно подчеркивается, что Луна . это «мертвый мир» [с. 343, 363] (ср. «мертвый мир» Луны у Б. Поплавского), лунный пейзаж описывается как мертвенный . «совершенная пустыня… Никакого признака животной жизни» [с. 358-359, 369] (ср. «не растет ни одной былинки» у О. Мандельштама), восклицание решившегося на полет героя «Человек, покидающий землю в такую прекрасную погоду, . безумец!» расценивается случайной собеседницей как сентенция о самоубийстве [с. 345], скованный селенитами и заключенный в темную камеру, герой предполагает, что он умер [с. 387], а в своих радиограммах с Луны Кейвор говорит о своем спутнике Бедфорде «как об умершем» [с. 463]. Время на Луне течет иначе: кажется, что прошло дня два, а на самом деле . около десяти [с. 429] . характерный признак потустороннего мира.

Из сообщений Кейвора становится известно, что Луна . это тело полое или губчатое и напоминающее «грюйэрский сыр» [с. 469]; сравнение, возможно, не столь случайное . вспомним метафору сыра в еретической космогонии фриульского мельника Меноккио ( XVI в.) [Гинзбург 2000, с. 64, 130-131], которая могла быть подсказана ему какой-то интеллектуальной традицией, а не только эмпирическими наблюдениями. Жизнь селенитов, в основном, протекает не на поверхности, а в глубине планеты, где находится Центральное Море, «нечто вроде озера из холодного огня . воды Центрального Моря, сиявшего и клокотавшего, «подобно закипающему светящемуся голубому молоку» [с. 466]; тоже вполне мифологический образ. Все масштабы и формы этого мира представлены как бы искаженными по сравнению с земными. Так, лунная корова огромна («Прежде всего меня поразили огромные размеры животного…»), у каждого из селенитов «что-нибудь было гипертрофировано до уродства»,  на голове у некоторых . рог, два выпуклых глаза по бокам, носа нет, или нос, вытянутый хоботом, или все лицо «состоит из одного широкого плоского носа» и т. п., а в общем облике обнаруживается сходство с насекомым, птицей и крабом [с. 378-379, 385, 388-389, 470, 473-474] . описание, вполне пригодное для нечистых духов. Вернувшемуся на Землю Бедфорду люди не верят, что он прилетел с Луны [с. 453].

Центральный эпизод повести . необходимость перехода по висящему над бездной чрезвычайно узкому мосту («что-то вроде доски, конец которой исчезал во мраке») [с. 405] . несомненный образ адского моста, ставшего непреодолимым испытанием для героев. Побуждая героя ступить на мост, селенит колет его копьем (ср. в «Гоп-со-смыком»: Пикою будет колоть меня чертёнок [Хандзинский 1926; с 74; Джекобсон 1998, с. 202]); еще Ю. Олеша [1965, с. 484] заметил, что «это похоже на Данте: селениты . бесы, переход по узкому мосту . одна из адских мук». Наконец, в финале Кейвор «вынужден… погрузиться в Неизвестность, во мрак, в молчание, которому нет конца» [с. 499], предсказав тем самым и конец платоновского героя: с Луны возврата нет.

Г. Уэллс указывает на некоторые источники своего произведения, упомянув Жюля Верна, посвятившего путешествиям к Луне два романа: «С Земли на Луну» (1865) и «Вокруг Луны» (1869), а в качестве эпиграфа поставив цитату из «Икаромениппа» Лукиана ( II в. н. э.), где речь также идет о посещении Луны. Но если преемственность с Жюлем Верном выглядит достаточно простой и самоочевидной, то тексты Лукиана имеют гораздо более широкое значение для разработки данной темы в литературной традиции и нуждаются в отдельном обсуждении. Следует подчеркнуть, что Лукиан . едва ли не первый в истории мировой литературы автор, у которого Луна фигурирует не как персонаж (точнее, не только как персонаж), а как некое подобие расположенного в пространстве острова.

Мифологически наиболее естественным является осмысление небесных тел (в первую очередь солнца и луны) как божественных персонажей, центральных для мифологической картины мира и зачастую различным образом участвующих в процессе космогенеза (ср., например: Солнце — князь земли, луна — княжна; Огонь — царь, вода — царица, земля — матушка, небо — отец, ветер — господин, дождь — кормилец, солнце — князь, луна — княгиня [Даль 1984, т. 1, с. 228; т. 2, с. 340]). Однако помимо этого и рядом с этим существует совсем другой ракурс мифологической концептуализации, о котором уже шла речь выше, . при упоминании мотивов, объясняющих происхождение лунных пятен.

Луна является единственным небесным телом (за вычетом солнца), которое осмысливается не только как «точечный» объект, представляющий собой часть более сложной композиции (звезды и созвездия), но именно как плоскость, подобие острова, на котором может что-то происходить или находиться; это находящееся на Луне достаточно подробно видно с земли. Что же касается солнца, то оно как объект, концентрирующий в себе свечение и жар максимальной интенсивности, обычно так или иначе ассоциируется с земным огнем и относительно редко осмысливается в качестве места для жизни (города, крепости и т.д.), хотя и такое возможно (в первую очередь объяснение пятен на Солнце . аналогичное объяснению пятен на Луне). Осмысление Солнца и Луны как двух небесных царств . с учетом их более или менее выраженной оппозиции . логически может привести к сюжету об их вражде и войне, о чем идет речь у Лукиана. Вообще именно Лукиану, по-видимому, принадлежит пальма первенства в артикуляции темы лунного путешествия, предполагающей обязательную «деперсонификацию» планеты (хотя в «Икаромениппе» еще и неполную), переведение ее в разряд «небесного острова» со своими обитателями.

В «Икаромениппе, или заоблачном полете» философ-киник Менипп отправляется на небо к Зевсу, приспособив себе для этой цели два крыла, отрезанных у орла и у коршуна. В полете он делает остановку на Луне, чтобы передохнуть. Он встречает Эмпедокла, которого первоначально принимает за духа этой планеты и который странствует по воздуху, а, удаляясь, рассеивается, как дым ( 11-14). Философ заброшен на Луну извержением Этны и теперь обитает там, питаясь росой; в другом сочинении, «Правдивой истории» ( I, 23), уделяющем путешествию на Луну достаточно много места, также сообщается, что питьем селенитов «служит воздух, выжимаемый в чаши, которые при этом наполняются водой, похожей на росу». Таким образом, Луна оказывается либо «промежуточной остановкой» (Менипп), либо местом, куда герой заброшен (Эмпедокл); сходным образом, как уже говорилось, дело обстоит с чернокнижником Твардовским.

Обретя благодаря орлиному крылу сверхъестественную зоркость, Менипп получает возможность разглядеть все, что делается на земле, увидеть все скрытые стороны жизни людей, их непотребные поступки и преступления ( 15-19). Герой «Правдивой истории» ( I, 26) также наблюдает с Луны земную жизнь, заглянув в некое чудесное зеркало, лежащее на дне колодца в царских чертогах [Лукиан 2001, т. I, с. 336-341; т. II, с. 108]; вспомним пана Твардовского, наблюдающего с Луны свой любимый Краков, а также одну из форм народного гадания . по отражению в колодце [Толстой 1996, с. 40-41].

В «Правдивой истории» ( I, 9) представлен другой вид путешествия по небесному пространству: поднятый в воздух вихрем, корабль продолжает свой путь уже в космосе и причаливает к «сияющему шарообразному острову», который оказывается Луной; с нее видна и наша Земля. Не исключено, что здесь использован сказочный мотив летучего корабля ( Mot D1533.1.1), который обычно существует в рамках популярного в мировом фольклоре сюжета о семерых / шестерых искусниках ( AaTh 513 B); по некоторым предположениям, он сложился еще в гомеровскую эпоху, в VII в. до н. э. [ Lingman 1961, S. 135-138; Афанасьев 1985-1986, с. 440 (прим.)].

На Луне . фантастический, перевернутый мир ( I, 13-25): в войне селенитов против жителей Солнца (далекий первообраз «космических войн»!) участвуют отряды Просометателей и Чеснокоборцев, Блохострелки с Большой Медведицы, причем эти блохи «величиной в двенадцать слонов»; человек, умирая, растворяется в воздухе, обитатели Луны питаются запахом от поджариваемой на огне пищи, а глаза у них вставные и т.п. [Лукиан 2001, т. II, с. 102-108]. Все это . смесь намеренного абсурда в стиле фольклорной небылицы и мифологических мотивов, отражающих представления о запредельных землях и низведенных до уровня такой же небылицы. Такова, например, бесплотность обитателей потустороннего мира, питающихся запахом и «воздушной росой»; сквозь эти мотивы отчетливо проглядывает представление о мире мертвых. Вообще, кажется весьма вероятной фольклорная основа подобных фантазий, как и сознательная ориентация на небылицу («… я хочу прибегнуть к помощи вымысла более благородным способом, чем это делали остальные, . пишет Лукиан [2001, т. II, с. 101]. . Одно я скажу правдиво: я буду писать лживо»).

Столь же несомненно, что последующие описания путешествий на Луну в той или иной мере зависимы от Лукиана. Так, на «Икаромениппа», по мнению П. Райна [ Rajna 1975 , p. 546], опирается Ариосто в «Неистовом Роланде» (1516-1532). Речь идет о том эпизоде (песнь XXXIV, ст. 68-92), где Астольф в сопровождении апостола Иоанна отправляется на Луну, чтобы «образумить Роланда» . буквально разыскать его утраченный ум. Луна оказывается «такая же, или чуть поменьше» Земли, но там все . «не то, что у нас» (перевернутый мир!), там собрано все, утерянное «нами в нашем свете» . «царства и богатства», «мольбы и обеты», «влюбленные стоны и слезы» и многие другие бесплотные вещи. Там . дворец человеческих судеб, где обитают Парки, выпрядающие нити человеческих жизней [Ариосто 1993, с. 180-184 ].

Исключительное место в литературной «луналогии» занимает сочинение «Иной свет, или государства и империи Луны» (между 1647 и 1650) Сирано де Бержерака, особой любовью которого еще в школьные годы пользовались произведения Лукиана, а непосредственными источниками были «Утопия» Томаса Мора (1516), «Государство Солнца» Томмазо Кампанеллы (первая четверть XVI в.) и «Человек на Луне, или рассказ о путешествии туда, совершенном Доминго Гонзалесом» (1638), принадлежащий перу английского епископа Френсиса Годуина [Ю.Г. 1931, с. 92-93]. Благодаря наличию в этом последнем сочинении героя-испанца, в данной традиции оказалась заявлена и впоследствии получила своеобразное развитие «испанская тема». Кроме того, вероятно, не случайно то обстоятельство, что произведения Годуина и Сирано появляются вскоре после того, как Галилей в «Звездном вестнике» (1610) сообщил о поразившем его зрелище поверхности Луны, которую он впервые в истории науки смог наблюдать в столь сильном увеличении: «поверхность Луны никак не является гладкой и отполированной, но неровной и шершавой <…> на ней, как и на земной поверхности, существуют громадные возвышенья, глубокие впадины и пропасти» [Койре 2001, с. 76].

Итак, герой попадает на Луну с помощью некоего подобия многоступенчатой ракеты [Сирано 1931, с. 144-148], упоминаются также другие средства транспортировки . испробованные самим героем и описанные Ильей-пророком, который встречает героя и является его первым проводником [с. 152-154]. Это, в частности, устройство из подбрасываемого вверх магнитного шара и притягивающейся к нему железной колесницы, примененное самим Ильей-пророком [с. 158-161]. Оно в свою очередь напоминает, с одной стороны «гравитационный двигатель» Кейвора в повести Уэллса, а с другой, «способ Мюнхгаузена» (вытаскивающего себя из болота за волосы). Кроме того, как выясняется, до Луны во время потопа поднимался Ноев ковчег и с него высадилась, несмотря на протесты близких, его дочь Ахав (персонаж, не встречающийся в Ветхом Завете), впоследствии соединившаяся с Енохом [с. 155]; вспомним вознесенный бурей до Луны корабль в «Правдивой истории» Лукиана ( I, 9).

На Луне герой сначала оказывается в раю [с. 148], где до него из живых людей побывали только Адам (отождествляемый с Прометеем) и Ева, а также взятые живыми на небо Енох, евангелист Иоанн (который, как мы помним, сопровождал на Луне Астольфа у Ариосто) и Илья-пророк [с. 152-154]. Таким образом, набор находящихся на Луне или попадавших на нее персонажей (праотцы Адам и Ной, Илья-пророк) отчасти совпадает с тем, который видится народным христианским (в частности, славянским) легендам.

В сочинении Сирано появляется и дьявол, отсутствовавший в лунных путешествиях не только у Лукиана (что естественно), но и у Ариосто. Прежде всего, именно сатана оказывается в некотором смысле инициатором самого путешествия . когда герой обнаруживает у себя на столе трактат Джироламо Кардана ( XVI в.), открытый на том самом месте, где философ рассказывает о визите к нему двух призрачных старцев, обитателей Луны. По предположению слуги, книгу мог положить туда только черт [с. 131-132]. Затем, уже на Луне, дьявол вмешивается в беседу Сирано с Ильей-пророком, в результате чего герой начинает богохульствовать и оказывается выдворен разгневанным пророком за пределы рая [с. 166-168]. Наконец, в последней части произведения философско-теологическая беседа Сирано с одним из селенитов завершается тем, что речи собеседника становятся «дьявольскими», герой начинает подозревать в нем антихриста, после чего появляется некий черный волосатый человек, несомненный сатана, и уносит богохульника через трубу. Герой вцепляется в него, чтобы удержать уносимого, но скоро начинает понимать, что черт тащит их обоих на землю, к огненной горе и дальше в ад. Это вызывает у него крик ужаса «Иисус! Мария!», и он оказывается лежащим на вересковой лужайке на склоне земного холма [с. 270-271]. Вспомним опять-таки легенду о пане Твардовском; очень похоже, что здесь инвертирован сюжет о грешнике, помещенном на Луну. Напрашивается также аналогия с историей Эмпедокла (по Лукиану), заброшенного на Луну извержением Этны, причем вспоминается и представление о пути в ад через жерло вулкана.

Свое развитие получает у Сирано тема «воздушной росы», «запахов» и «испарений», которыми у Лукиана питаются селениты. В лунном раю герой не испытывает голода и наслаждается сладостными ароматами, хотя здесь прямо не сказано, что они заменяют ему питание [с. 148-149]. Однако, как выясняется в дальнейшем, на Луне действительно питаются одними испарениями . запахами пищи [с. 182-183]; более того, способы путешествия также включают использование испаряющихся («притягивающих к небу») свойств росы [с. 132], дыма и пара [с. 154]. Поскольку же на Луне насыщаются исключительно запахами пищи, важнейшую роль в процессе насыщения играет нос [с. 182-183]. Соответственно, носы у лунных обитателей очень велики, являются их гордостью и украшением, а также служат солнечными часами [с. 256]; эту идею Сирано почерпнул из пародийного антипасторального романа Шарля Сореля «Причудливый пастух» [Ю.Г. 1931, с. 95]. Когда герой возвращается на землю, от него «пахнет Луной», и чтобы выдохся этот «дурной запах» (раздражающий собак, которых вообще беспокоит Луна), герой несколько часов сидит голый на солнце [с. 272]. Считается, что повышенное внимание Сирано к теме «носа» связано с его биографическими обстоятельствами. После второго ранения его огромный нос стал казаться еще длиннее и, привлекая особенное внимание окружающих, доставлял немало беспокойства его болезненному самолюбию [Ю.Г. 1931, с. 79, 302]; как известно, именно эта коллизия лежит в основе драмы Э. Ростана «Сирано де Бержерак».

Попав в лунные селения (уже за пределами рая), где его проводником, помощником и советчиком становится другой персонаж (в сущности, дух, сменивший много человеческих обличий), именуемый «демон Сократа» [с. 171-172], Сирано сталкивается с «миром вверх ногами» [с. 236], по отношению к которому наша Земля является Луной, и герою никто не верит, что он прилетел оттуда [с. 237-238].

В этом перевернутом мире обитают четвероногие разумные существа-гиганты (представления о циклопических размерах лунного мира тоже скорее всего восходит к Лукиану). Они расценивают попавшего к ним человека как несовершенное животное . обезьяну (а своих обезьян одевают в костюмы испанцев [с. 188] . мотив, идущий от Годуина), заставляют его проделывать цирковые фокусы и развлекать публику [с. 169-161]; впоследствии эти мотивы в полной мере использовал Свифт. Наказывая героя, его облекают в роскошную одежду и возводят «на роскошное седалище великолепной колесницы», а ее везут «четыре принца, на которых надели ярмо» [с. 213]. Смерть лунного жителя есть праздник для него (эту идею Сирано также заимствует у Годуина [Ю.Г. 1931, с. 93-94]); приговаривают преступника к смерти в своей постели, а пышные, скорбные и многолюдные похороны являются позором [с. 252-253]; это сопоставимо с редким фольклорным сюжетом о странных обычаях в чужих краях: люди плачут на крестинах и веселятся на поминках (СУС .1374*).

Старики оказывают уважение и почтение молодым, родители повинуются детям [с. 215], провинившегося старика-отца сын в наказание заставляет ходить на двух ногах [с. 235]; в последнем случае . семантически инвертированное использование сюжета о неблагодарном сыне ( AaTh 982). Стариков умерщвляют и съедают, предаваясь при этом любовным утехам с 16-17-летними девушками [с. 254-255]; описание, вероятно, восходит к некоторым представлениям о «нравах дикарей», с одной стороны, и к рассказам о девах-гуриях, дарящих плотские наслаждения праведникам в мусульманском раю, с другой. Источником . с большой степенью вероятности . было переведенное на несколько языков и чрезвычайно популярное сочинение «Путешествие сэра Джона Мандевиля» ( XIV в.), описывающее хождение во Святую Землю и на Восток, причем по мере удаления от Европы рассказ автора становится все более и более фантастическим: «На этом острове обитают странные народы и у них в обычае, что отец поедает сына, сын . отца <…> если же идол говорит, что болящему пришло время умереть, тогда священник идет с сыном или женой или товарищем и они накладывают плат на уста болящего и, удушив его, рубят его тело на части и потом зовут всех родных и знакомцев, чтоб поели от мертвого тела <…> и так поедают тело с великим торжеством и весельем» (цит. по К. Гинзбургу [2000, с. 119-120]).

Здесь, как и у Лукиана, многое построено по логике небылицы, а некоторые мотивы, возможно, имеют фольклорное происхождение. Во всяком случае есть фольклорные аналогии и к переворачиванию отношений «четвероногих» и «двуногих» (ср. русск.: Лошадь села в сани, а мужик повез) или старших и младших (ср. сын на матере снопы возил [Кирша Данилов 1977, № 42]), и к подвижности городов [с. 235, 336] (ср. Ехала деревня мимо мужика). Что же касается рассказа об обычае умерщвления стариков, то он, скорее всего, имеет в своей основе известный фольклорный сюжет, самое раннее сведение о котором относится к I в. до н. э. ( AaThUth, I, № 981, p. 612).

К этому надо добавить, что вообще болтовня о Луне как заведомое вранье и пародийная «ученая беседа» также несомненно восходит к Лукиану (эта тема подробно развернута в «Икаромениппе» [Лукиан 2001, т. I, с. 340-341]). Так, у Мольера (пьеса «Ученые женщины», 1672) одна из участниц подобной «ученой беседы» ( III, 3) сообщает о «научном открытии»:  «людей я на Луне видала». . «Людей мне видеть там не удалось как раз, / Но колокольня . да, совсем как вижу вас», . добавляет другая [Мольер 1987, с. 490]; вспомним про разнообразные мифологические интерпретации лунных пятен.

История лунного путешествия как заведомой небылицы получает свое развитие в приключениях барона Мюнхгаузена, которые наиболее известны по книге Р.Э. Распе (1786), анонимно опубликованной по-английски и представляющей собою переводы из немецкого сборника «Спутник веселых людей» (1781-1783), дополненные пересказами некоторых эпизодов из английской истории. В свою очередь английский текст Р.Э. Распе был переведен на немецкий и существенно дополнен Г.А. Бюргером (1786-1788) [Макаров 1985, с. 268-279].

Как уже упоминалось, первое путешествие на Луну Мюнхгаузена (за заброшенным туда серебряным топориком, который, кстати, сам должен ассоциироваться с луной . по цвету и по форме) является пересказом фольклорного сюжета о дорастающем до неба бобовом стебле, по которому забирается герой ( AaTh 218 B*, 1960 D, 1920 A). Сюжет широко распространен в Европе (в том числе в России), а старейшая литературная фиксация небылицы, типа AaTh 1960 A, . латинское стихотворение Галена ( VI в.) [Афанасьев 1985-1986, № 19, 20, с. 440 (прим.)]. Пока Мюнхгаузен разыскивает потерянное на куче гнилой соломы, стебель высыхает и рассыпается (скорость высыхания стебля оказывается равна скорости его вырастания), Мюнхгаузен вьет из соломы веревку и спускается по ней, а когда она кончается, обрубает верхний конец и привязывает к нижнему концу, надставляя ее таким образом, пока не спускается настолько, что может рассмотреть дома и дворцы (возможно . некоторое отражение «обратнопроективного» мотива в иденья Земли с Луны). Однако веревка обрывается, и он падает на землю, пробив глубокую яму, из которой выбирается лишь с большим трудом [Бюргер, Распе 1985, с. 44-45].

Второе путешествие на Луну весьма близко воспроизводит некоторые мотивы и целые эпизоды «Правдивой истории» Лукиана  [Макаров 1985, с. 260]. Корабль Мюнхгаузена поднимает на воздух сильная буря, и он причаливает к лунному берегу. Выясняется, что на Луне все огромных размеров: муха . с овцу, яблоко . с арбуз (вспомним блох «величиной в двенадцать слонов» у Лукиана, как, впрочем, и средневековый образ изобилующей всеми благами «земли обетованной» [Гуревич 1977, с. 14]). Лунные жители, ездят на гигантских трехголовых коршунах (прямая цитата из Лукиана); состарившись, они, как и селениты из «Правдивой истории», тают в воздухе. Голову носят подмышкой или оставляют дома, глаза . вставные (опять-таки как у Лукиана), внутренностей нет, а в животе . дверца, в которую они кладут пищу, чтобы насытиться (другая форма насыщения без трапезы), а также пользуются животом вместо чемодана. В войне с императором Солнца в качестве оружия они употребляют редьку, спаржу и грибы [Бюргер, Распе 1985, с. 115-120]; вспомним войска Просометателей, Чеснокоборцев и Блохострелков в битве обитателей тех же светил у Лукиана. Заимствованием же из «лунных приключений» Сирано в рассказах Мюнхгаузена можно было бы считать историю о куропатках, простреленных шомполом и упавших на землю уже нанизанными на него, . когда Сирано высказывает желание пообедать по-настоящему, а не только вдыхая аромат пищи, один из селенитов стреляет в воздух и к его ногам падает 20 или 30 уже зажаренных жаворонков [Сирано 1931, с. 185]. Однако здесь велика вероятность существования и общего для обоих текстов (фольклорного?) источника.

Знакомством с сочинением Сирано де Бержерака можно было бы объяснить и некоторые фантазии героя в «Записках сумасшедшего» Гоголя (1835); кстати, само по себе сопряжение безумия и луны может восходить еще к Ариосто, у которого, как мы знаем, разум Роланда, лишившегося рассудка, разыскивается на Луне (ср. также франц. к tre dans la lune ‘быть рассеянным’, букв. ‘быть на Луне’). Поприщин считает себя испанским королем (вспомним об «испанской теме» в лунном мире Сирано [1931, с. 188]). Он ожидает, что завтра «земля сядет на луну» [Гоголь 1984, с. 181] . у Сирано [1931, с. 257] лунный математик проектирует машину, которая, будучи построена на земле в соответствии с аналогичной лунной машиной, притянет к себе земной шар и присоединит его к Луне. В «Записках сумасшедшего» луну, «такой нежный шар», «прескверно делает» хромой бочар в Гамбурге (не образ ли черта стоит за этим . немец, да еще и хромой). Он использует при изготовлении «смоляной канат и часть деревянного масла» (вспоминается  веревка Мюнхгаузена, при помощи которой тот покидает Луну), «оттого по всей земле вонь страшная, так что нужно затыкать нос»; люди там «никак не могут жить, и там теперь живут только одни носы» [Гоголь 1984, с. 182] . ср. мотив  «дурного лунного запаха» у вернувшегося на землю лунного путешественника и вообще акцентированную тему «носов на Луне» у Сирано, а с другой стороны, тему носа у самого Гоголя.

Обзор «лунных одиссей» будет неполон, если не упомянуть воплощение той же темы в детской литературе, взяв в качестве характерного примера роман-сказку Н. Носова «Незнайка на Луне» (1964-1966), которая также по-своему опирается на традицию, восходящую к Лукиану, но с обильным использованием научно-фантастических идей XX века. Так, отлет на Луну осуществляется с помощью ракеты, работающей на гравитационном устройстве [Носов 1976, с. 68-76] . как  это происходит и в повести Уэллса, а устройство Луны, полой внутри (и имеющей в центре как бы «вложенную» в нее обитаемую планету), также, вероятно, восходит у Уэллсу и до известной степени воспроизводит образ «полой Земли» в романе В.А. Обручева «Плутония» (1915, 1924); аналогичное устройство . в повести «Обитаемый остров» А. и Б. Стругацких (1968). Подобное устройство, кстати, предполагающее исключительно «планетоцентрическую» космографию, по-своему объясняет мотив неверия обитателей этого мира в инопланетное происхождение пришельца (использован и в повести А. и Б. Стругацких); на самом же деле подобный мотив неверия присутствовал уже у Сирано и тем более . у Уэллса. Соответственно, обитатели Луны считают Землю Луной, а Луну Землей, не верят, что Незнайка прилетел с Земли и воспринимают его либо как обманщика . вруна, либо как дурачка [с. 147-148, 151- 152]; вспомним про «лунные» приключения Мюнхгаузена, а также про ассоциацию мотивов луны и безумия.

Возможно, к Лукиану восходит наличие в этой картине мира Солнечного города (места постоянного обитания коротышек), с одной стороны,  и Лунного государства, с другой. Вспоминается, впрочем, и «Государство Солнца» Кампанеллы . притом, что ориентация на утопическую традицию в эпопее Н. Носова также несомненна.

По-своему реализуется у Н. Носова образ «перевернутого мира»: Луна висит над головой путешественников и затем переворачивается (на самом деле переворачивается их ракета); Пончик предполагает, что ходить они будут по Луне вверх ногами, ему и после высадки кажется, что все вокруг перевернуто вверх тормашками [с. 103-104, 115-115]. Кроме того, как «перевернутые» представлены отношения лунного «капиталистического мира» (экономические и социальные), его искусство (художники рисуют так, что «ничего понять нельзя» [с. 220]). Соответственно, Незнайка (как до него все «лунные путешественники», начиная с героев Лукиана и Сирано) выступает в качестве наивного визионера, которому посредник (философ Эмпедокл, апостол Иоанн, пророк Илья, «демон Сократа», лунный коротышка Козлик) истолковывает истинную суть наблюдаемых диковинок. Это в свою очередь имеет свое происхождение в традициях визионерской литературы (хождение на тот свет, во время которого проводник объясняет герою смысл наблюдаемых им картин), как и в фольклоре: персонаж задает назойливые вопросы о непонятных ему вещах, за что в конце концов изгоняется с неба  ( AaTh 801). По этой логике построен следующий эпизод: «Незнайку заинтересовал вопрос, почему на Луне<…> бывает смена дня и ночи» [с. 201], имеющий близкую аналогию в «Икаромениппе»: «Долго еще меня мучили разные мысли: смущало меня и то, почему у Аполлона за такое долгое время не отросла борода,   и отчего на небе бывает ночь , хотя ведь там  постоянно пребывает солнце…» [Лукиан 2001, т. I, с. 343].

Есть и другие соответствия. Так, лунный житель Козлик пытается насытиться запахом еды [с. 168]; тема гигантских овощей и фруктов выступает в инвертированной форме: растения и плоды на Луне невероятно маленькие, а им . в качестве достижимой мечты  . противостоят огромные, на самом деле нормальные земные плоды [с. 122-123, 151, 203, 440]; в инвертированной форме представлена и тема диковинного облика инопланетян:  про прилетевших в земли коротышек рассказывают, что они безволосые, с четырьмя ушами, двумя носами, одним глазом во лбу, дышат жабрами, а вместо рук у них плавники [с. 479-480]; корабль, в котором земляне прилетают на Дурацкий остров, «не то дирижабль, не то самолет», а на самом деле летающий пароход [с. 501-502], напоминает летающие корабли Лукиана и Распэ. Надо добавить, что Н. Носов прямо использует еще один фольклорный сюжет . AaTh 1651 A (и соответствующий мотив Mot N411.4): Пончик выясняет, что лунные жители ничего не знают о соли, начинает торговать ею и богатеет [с. 350-358].

Разумеется, тема путешествия на Луну не ограничивается рассмотренными примерами, не говоря уж о том, что вне нашего поля зрения осталась еще одна, чрезвычайно близкая тема . путешествие (или падение) на землю лунного обитателя. Она представлена, например, в английских детских стишках о падающих с Луны человечках (старейшие из текстов датируются серединой XVII в. [ Opie 1997, p. 346-349]). Скорее всего, данный мотив в конечном счете восходит к интерпретации все тех же лунных пятен. У Шекспира («Сон в летнюю ночь», 1590-е годы) в разыгрываемой героями пьесе есть персонаж по имени Лунный свет, который появляется с терновым кустом, фонариком и собакой, причем далее поясняется, что фонарь . это и есть луна, а сам он . «Человек на Луне» [Шекспир 1988, с. 204-208]. И собака, и особенно куст, по Ю.Е. Березкину [2006, C. 32.35.37.38.43.48.-.52.65.67; G. 20.34.-.36.39.42; A751.6.20.-.26.34.-.36.39.42.48.50.51], относятся именно к тем объектам, которые видятся на Луне; вспомним также известный лимерик о корове, которая перепрыгнула Луну [ Rackham 1994, p.38 ( V, 2)].

Путешествие с Луны на Землю выразительно представлено в стихотворении Г. Адамса «Человек на Луне»: Лунный человек / На воздушном шаре / Спустился взглянуть на королеву./ Но королева отлучилась / На год и на день / Верхом на своей швейной машинке./ Лунный человек / Объехал мир / И нашел королеву в Испании./ Так они улетели на шаре / Обратно на Луну,/ И более никогда не возвращались назад [ Adams 1999, p. 110]; обратим внимание на появление здесь «испанской» темы, связанной с Луной, . ассоциация, вероятно, опять-таки непосредственно восходящая к «Человеку на Луне» Френсиса Годуина. В сущности, и название повести Г. Уэллса «Первые люди на Луне» связано с тем же устойчивым словосочетанием (« The Man/ Men in the Moon»), известном, как мы убедились, еще Шекспиру.

На английский литературный мотив падения с Луны явно опирается и К. Чуковский в своем «Бибигоне» (1945, 1956) . крошечном человечке, аналогичном барону Мюнхгаузену, хвастуне и врунишке, чьим рассказам о его «лунном» происхождении никто не верит [Чуковский 2003, с. 123-124]. Впрочем, автор здесь несомненно использует и значение русского выражения < как будто> с луны свалиться [Фёдоров 2001, с. 559; Козловский 2005, №  674], в семантике которого (‘не понимать очевидного’, ‘быть совершенно не в курсе дела / событий’) заключена идея крайней наивности (если не глупости), что практически совпадает с наивностью земного визионера на Луне; ср. соответствующий фразеологизм также во французском ( avoir l’ air de tomber de la lune) и немецком ( vom Mond gefallen sein), отсутствующий, как это ни странно, в английском.

В мои цели, однако, и не входило излагать литературную историю данной темы . было выбрано лишь несколько выразительных случаев, важных или во всяком случае показательных для разных этапов ее развития. К важным (так сказать, этапным), несомненно относятся в первую очередь «Правдивая история» Лукиана, «Неистовый Роланд» Ариосто, «Иной свет, или государства и империи Луны» Сирано, «Приключения барона Мюнхгаузена» Распе–Бюргера, «Первые люди на Луне» Уэллса. Прочие тексты («Икароменипп» Лукиана, легенда о пане Твардовском, «Записки сумасшедшего» Гоголя, «Лунный дирижабль» и «Жалость к Европе» Поплавского, «Лунная бомба» Платонова, «Незнайка на Луне» Носова и, наконец, занимающий в этом ряду особое место «Гоп-со-смыком») следует признать чрезвычайно выразительными для манифестации рассматриваемой темы.

 Можно быть уверенным в том, что формируется она из двух основных слагаемых: во-первых, это ассоциация ночного светила с загробным миром и смертью, а во-вторых, интерпретация пятен на Луне как фигуры некоего перемещенного туда с земли существа. Оба мифологических представления не только являются подосновой сюжета «лунных путешествий», начиная с Лукиана (вспомним Эмпедокла, заброшенного на Луну извержением Этны, и соответствующую семантику «жерла вулкана»), но и могут оставаться актуальными при его текстуализации в устной и даже в литературной традиции (ср., например, многочисленные мифологические коннотации в научно-фантастической повести Уэллса).

Представление о  мире мертвых на Луне реализуется как размещение там рая (Сирано) или ада ( «Гоп-со-смыком») вместе с чертями (Сирано, Поплавский, «Гоп-со-смыком»), ангелами (Поплавский), святыми, пророками и праотцами, праведниками (Ариосто, Сирано) и грешниками (пан Твардовский), причем первый человек (Адам), как и праотцы (Ной, Авраам, Исаак, Иаков), попадают туда (на «тот свет»), очевидно, в качестве «первоумерших». Проводник в лунном мире (философ Эмпедокл, апостол Иоанн, Илья-пророк, «демон Сократа», лунный коротышка Козлик), тоже большей частью земного происхождения, оказывается аналогичен проводнику героя загробных «видений», тогда как  «лунная суженая» имеет облик мифологической потусторонней невесты ( «Гоп-со-смыком»). Путешествие на Луну получает все признаки смерти (Уэллс, Поплавский, Платонов, «Гоп-со-смыком»), а воздушный корабль, доставляющий туда, может выглядеть как погребальная ладья («лунный дирижабль» Поплавского). Соответственно, мир Луны описывается как «перевернутый» (Лукиан, Сирано, Распе–Бюргер, Носов), тамошние обитатели призрачны . умирая (или просто уходя) они тают в воздухе, питаются запахом (испарениями) пищи или «воздушной» росой (Лукиан, Сирано).

Наконец, именно «оборотность» и чудовищность лунного мира, предметы и существа которого могут быть огромными (Лукиан, Сирано, Распе–Бюргер, Уэллс) или . редко . очень маленькими (Носов, Чуковский), приводит к идее его невероятности, ложности, наполненности абсурдными вещами, вроде использования еды в качестве оружия (Лукиан, Распе–Бюргер). Отсюда, кстати, . тема неверия рассказам лунного путешественника и болтовня о Луне как заведомое вранье (Лукиан, Мольер, Распе–Бюргер, Уэллс, Чуковский, Носов); ср. материалы недавних газето-журнальных «расследований» и киносюжеты о том, что высадка на Луну «на самом деле» не состоялась (американская экспедиция) или, напротив, некогда имела место (советская экспедиция); в любом случае речь идет об обмане.

Кроме того, с Луной устойчиво связывается мотив безумия. Так, в уже упоминавшейся пьесе Шекспира [1988, с. 208] прямо говорится: «Судя по слабому пламени ее [Луны] разума, она уже на ущербе», а согласно английской балладе о «Безумном Томе в сумасшедшем доме» (1660-1670-е годы), имевшей лубочное распространение ( on a broadside), данный персонаж иначе называется «лунным человеком» ( The Man in the Moon) [ Opie 1997, p. 346]. Вспомним, наконец, бред о Луне в «Записках сумасшедшего», а также связанные с данной темой паремии.

Логически несколько более сложным образом формируется идея двух небесных царств, Солнца и Луны, и, на основе их мифологической оппозитарности (по линии дневного–ночного, теплого–холодного, светлого–темного, живого–мертвого, мужского–женского; последнее, впрочем, неустойчиво), . сюжет об их вражде и войне (Лукиан, Распе–Бюргер); как уже говорилось, это далекий предвестник темы «космических войн» в нашей массовой культуре. То же касается мотива в иденья с Луны всего происходящего на Земле (у Лукиана, в легенде о пане Твардовском, отчасти . у Распе–Бюргера), который, вероятно, складывается как «обратная проекция» взгляда с Земли на Луну, весьма подробно различающего все находящееся там (истолкование лунных пятен). Достаточно случайной, очевидно, связанной с личными проблемами и комплексами авторов, является тема «носа» в связи с Луной (Сирано, Гоголь), которая, однако, получает поддержку в более широком мифологическом мотиве запаха пищи, которым питаются лунные жители (Лукиан, Сирано), и (отсюда?) . особого «запаха Луны» (Сирано, Гоголь).

Следует добавить, что разворачивающаяся вышеописанным образом мифологическая семантика, фабулизированная и текстуализованная, имеет устойчивую поддержку в связанных с «луной» языковых метафорах и фразеологических клише, в свою очередь являющихся источником соответствующих сюжетно-мотивных реализаций. Именно так, по всей видимости, происходит и с песней «Гоп-со-смыком», хотя включенность ее и в литературную историю темы также весьма вероятна, как это можно предположить, учитывая отмеченные выше сюжетно-мотивные совпадения.

Пользуюсь случаем выразить свою признательность всем, кто принимал участие в обсуждении данной темы и данной статьи на разных этапах ее написания.

Работа выполнена в рамках проекта «Русский авангард. Истоки, развитие и значение» (грант NWO-РФФИ, № 050689000, 2005-2007)

Литература

СУС - Сравнительный указатель сюжетов. Восточнославянская сказка. Сост.: Л.Г. Бараг, И.П. Березовский, К.П. Кабашников, Н.В. Новиков. Л.: Наука, 1979.

AaTh . The Types of the Folktale. A Classification and Bibliography Antti Aarne's Verzeichnis der Maerchetypen (FFC N 3). Translated and Enlarged by S. Thompson. Helsinki, 1981 (Folklore Fellows Communications, N 184).

AaThUth . The Types of International Folktales. A Classification and Bibliography. Based on the System of Antti Aarne and Stith Thompson by Hans-Joerg Uther. Part1-3. Helsinki 2004 (FF Communications, Vol. CXXXIII, No. 284)

Mot . Thompson S. Motif-Index of Folk-Literature. 6 vols. Copenhagen Bloomington, 1955 -1958.

Ариосто 1993 . Ариосто Л. Неистовый Роланд. [Т. 1-2]. Пер. М.Л. Гаспарова. Изд. подгот. М.Л. Андреев, Р.М. Горохова, Н.П. Подземская. М.: Наука, 1993 (Лит. памятники).

Афанасьев 1985-1986, – Народные русские сказки А.Н. Афанасьева в трех томах. Изд. подготовили Л.Г. Бараг и Н.В. Новиков. М.: Наука, 1985-1986.

Ахметова 2000 . Уличные песни. Сост. Т.В. Ахметова. М.: Колокол-пресс, 2000.

Балдаев, Белко, Исупов 1992 . Словарь тюремно-лагерно-блатного жаргона (речевой и графический портрет советской тюрьмы). Авторы-составители Д.С. Балдаев, В.К. Белко, И.М. Исупов. М.: Края Москвы, 1992.

Басиура 2003 . Басиура Э. Краковские легенды и обычаи. Краков: Storyteller. 2003.

Белова 2004 . «Народная Библия»: Восточнославянские этиологические легенды. Сост. и коммент. О.В. Беловой. М.: Индрик, 2004.

Белова, Толстая 2004 . Белова О.В., Толстая С.М. Луна // Славянские древности. Этнолингвистический словарь в пяти томах. Под ред. Н.И.Толстого. Т. 3. М.: Международные отношения, 2004.

Березович (печ.) . Березович Е.Л. О явлении лексической ксеномотивации // Имя: семантическая аура. Под ред. Т.М. Николаевой (в печати).

Березович 2005 . Березович Е.Л. «Чужие земли» в русском народном языковом сознании: прагматический аспект // Вопросы ономастики. Екатеринбург, 2005. № 2.

Бюргер, Распе 1985 . Бюргер Г.А., Распе Р.Э. Удивительные путешествия на суше и на море, военные походы и веселые приключения Барона Фон Мюнхгаузена, о которых он обычно рассказывает за бутылкой в кругу своих друзей. Изд. подгот. А.Н. Макаров. М.: Наука, 1985.

Гинзбург 2000 — Гинзбург К. Сыр и черви. Картина жизни одного мельника, жившего в XVI веке. М.: РОССПЭН, 2000.

Гоголь 1984 . Гоголь Н.В. Записки сумасшедшего // Гоголь Н.В. Собрание сочинений в восьми томах.  Т.  3. М.: Правда, 1984.

Грачев, Мокиенко 2006 . Грачев М.А., Мокиенко В.М. Историко-этимологический словарь воровского жаргона. СПб.: Фолио-Пресс, 2000.

Гура 2004 . Гура А.В. Лунные пятна // Славянские древности. Этнолингвистический словарь в пяти томах. Под ред. Н.И.Толстого. Т. 3. М.: Международные отношения, 2004.

Гуревич 1977 . Гуревич А.Я. Западноевропейские видения потустороннего мира и «реализм» средних веков // Труды по знаковым системам. VIII (Уч. зап. ТГУ, вып. 411). Тарту, 1977.

Даль 1984 . Пословицы русского народа. Сборник В. Даля. В 2-х томах. М.: Худ.лит., 1984.

Даль 1989-1991 . Даль В.  Толковый словарь живого великорусского  языка. Т. 1-4. М., 1989-1991.

Джекобсон 1998 . Джекобсон М., Джекобсон Л., Песенный фольклор ГУЛАГа как исторический источник (1917-1939). М.: Совр. гуманит. ун-т, 1998.

Жирмунский 1974 . Жирмунский В.М. Сказание об Идиге // Жирмунский В.М. Тюркский героический эпос. Л.: Наука, 1974.

Жирмунский 2004 . Жирмунский В.М. Эпическое творчество проблема сравнительного изучения эпоса // Жирмунский В.М. Фольклор Запада и Востока. Сравнительно-исторические очерки. Сост. Б.С.  Долгин, С.Ю. Неклюдов. М.: ОГИ, 2004.

Карнаухова 1934 . Сказки и предания Северного края. Запись, вступит.ст., коммент. И.В.Карнауховой. М.-Л., 1934.

Кац 2004 . Кац Р.С. История советской фантастики. СПб.: Изд-во СПб ун-та, 2004.

Кирша Данилов 1977 . Древние российские стихотворения, собранные Киршею Даниловым. Изд. подгот. А.П. Евгеньева, Б.Н. Путилов. М., 1977.

Койре 2001 — Койре А. От замкнутого мира к бесконечной вселенной. М.: Логос, 2001.

Лукиан 2001 . Лукиан Самосатский. Сочинения. Т. I- II. СПб.: Алетейя, 2001.

Макаров 1985 . Макаров А.Н. «Приключения барона Мюнхгаузена» // Бюргер Г.А., Распе Р.Э. Удивительные путешествия на суше и на море, военные походы и веселые приключения Барона Фон Мюнхгаузена, о которых он обычно рассказывает за бутылкой в кругу своих друзей. Изд. подгот. А.Н. Макаров. М.: Наука, 1985.

Мандельштам 1974 . Мандельштам О. Стихотворения. Л.: Советский писатель, 1974.

Мелетинский 1998 . Мелетинский Е.М. Женитьба в волшебной сказке (ее функция и место в сюжетной структуре) // Избранные статьи. Воспоминания. М.: РГГУ, 1998, с. 305-317.

Мокиенко, Никитина 2001 . Мокиенко В.Г., Никитина Т.Г. Большой словарь русского жаргона. СПб.: Норинт, 2001.

Мольер 1987 .  Мольер. Ученые женщины // Мольер. Полное собрание сочинений в трех томах. Т. 3. М.: Искусство, 1987

Носов 1976 . Носов Н.Н. Незнайка на Луне. Роман-сказка. М.: Детская литература, 1976.

Олеша 1965 . Олеша Ю. Повести и рассказы.  М.: Худ. лит-ра, 1965.

Платонов 1978 . Платонов А. Избранные произведения в двух томах. Т. I. Рассказы (1921-1934). Повести. М.: Худ.лит., 1978 .

Поплавский 1980 . Поплавский Б. Собрание сочинений. Т. 1. Флаги. Изд. 2-е. Berkeley, 1980.

Сирано 1931 . Сирано де Бержерак. Иной свет, или государства и империи Луны. М.-Л.: Academia, 1931.

Толстой 1996 . Толстой Н.И. Мифологическое в славянской народной поэзии. 3. Месяц в горшке, звезды в посудине // Живая Старина, 1996, N 2.

Уэллс 1956 . Уэллс Г. Первые люди на Луне // Уэллс Г. Избранные научно-фантастические произведения в трех томах. Т. 2. М.: Молодая гвардия, 1956.

Фёдоров 2001 . Фразеологический словарь русского литературного языка. Сост. А.И. Фёдоров. М.: АСТ, 2001.

Хандзинский 1926 . Хандзинский Н. Блатная поэзия // Сибирская живая старина, Иркутск, 1926, вып. 1 (1).

Чуковский 2003 . Чуковский К. Стихи и сказки. От двух до пяти. М.: Астрель – Аст, 2003.

Шекспир 1988 . Шекспир В. Комедии. Хроники. Трагедии. Т. I. М.: Худ. лит., 1988.

Ю.Г. 1931 . Ю.Г. Сирано де Бержерак. Биография и очерк творчества // Сирано де Бержерак. Иной свет, или государства и империи Луны. М.-Л.: Academia, 1931.

Adams 1999 . Adams G. The Man in the Moon // Time for a rhyme. Chosen by Fiona Waters. Illustrated by Ailie Busby. Orion Childrens Books. 1999.

Biernacki 1965 . B[iernacki] A. Twardowski // Slownik folkloru polskiego. Red. J. Krzyzanowski, Warszawa: Wiedza Powszechna, 1965.

Lingman 1961 . Lingman W. Die schwedischen Volksmдrchen. Berlin , 1961.

Opie 1997 . The Oxford Dictionary of Nursery Rhymes. Ed. Iona and Peter Opie. Oxford University Press, 1997.

Rackham 1994 . Mother Goose. Old nursery rhymes. Compiled and illustrated by Arthur Rackham. Worldworth Classics.1994.

Rajna 1977 . Rajna P. Le fonti dell’Orlando Furioso. Firenze , 19 75 .

Березкин 2006 . Березкин Ю.Е.  Мифология аборигенов Америки и Сибири. Тематическая классификация и распределение по ареалам. Аналитический каталог ( http://www.ruthenia.ru/folklore/berezkin/index.htm [версия 02.2006]).

Яцутко 2005 . Яцутко Д. Некоторые русские пословицы, поговорки и устойчивые выражения. Опыт построения словаря ( http://teneta.rinet.ru/rus/denis_yatsutko-matom#rakom [версия 03.2006]).

Козловский 2005 . Козловский Е.С. [Частное собрание паремий. Ульяновская область]. Материал получен в 2005 г. (Коллекция Е.Е. Жигариной).