Среди жанров "наивной" литературы особое место занимает лирическое стихотворение, что связано с пониманием широкой аудиторией потребителей процесса стихотворчества как сакрального умения, дарованного немногим, результат же творения приобретает выделенный по отношению к другим жанрам <наивной> литературы статус.

Представляется, что обращение к описанию и анализу форм литературного творчества "закрытых" культурных институтов позволит прояснить не только оригинальные черты творчества самодеятельных поэтов этих сообществ, но и общие особенности "наивного" стихосложения.

Исследование развитой монашеской стихотворной традиции и, в частности, бытования в прицерковной среде <единственного исключительно письменного жанра - лирического стихотворения> становится существенным не только для определения специфической морфологии "наивного" стихотворения, но и для уяснения своеобразия этого жанра применительно к прицерковной литературе и шире в контексте "наивной" литературы. При этом нужно отдавать себе отчет в том, что "наивное" стихотворение любой субкультуры - маргинальное явление по отношению к так называемому "ядру" самодеятельной поэзии. Будучи авторским произведением, такое стихотворение в то же время тесно связано со всем комплексом культурных кодов "закрытого" института.

К монастырским центрам со сложившейся стихотворной традицией можно причислить Валаамскую обитель. Поэтов, посвятивших свое творчество Валааму, можно условно разделить на светских почитателей обители и поэтов из числа насельников, разумеется, что подобное разделение основано только на оппозиции мирской/монашеской жизни, а не на содержательных особенностях творчества, которое во многом оказывается обусловлено общими стереотипизированными представлениями об обители.

Круг светских почитателей Валаамской обители очень широк, начиная с известных деятелей культуры и заканчивая <рядовыми> паломниками. Причем общая очарованность Валаамом, присущая посетителям из числа творческой интеллигенции, связана как раз с особыми свойствами этого святого места: Валаам в той или иной мере был практически связан со всем русским исскуством и наукой. Конечно, основная масса паломников ехала на Валаам для очищения от мирской скверны . Это прекрасно и естественно. Но на Валааме (на то он и Валаам) люди творческого склада испытывали особое состояние, особый прилив творческих сил. Этот "прилив сил" находит свое выражение прежде всего в поэтической форме: "Валаам напоен и даже пропитан поэзией. Где бы ты ни был (имеются в виду различные места на архипелаге - С.Л.), везде невольно, как бы сами собой всплывают давно читанные и даже давно забытые (!) стихотворения самых разных поэтов. Более того, невольно тянет и самого складывать строки и строфы".

В число востребованных лирических произведений входят не только те, которые действительно посвящены Валааму, но и <стихи, прекрасно звучащие на Валааме будь то в часы закатов, стоя на скале, у костра или даже в свое время полуразрушенных храмах Валаама>, в число этих стихотворений входят, например, практически все хрестоматийные стихотворения Ф.И.Тютчева ("Не то что мните вы природа", "Как океан объемлет шар земной", "Святая ночь на небосклон взошла", "День и ночь", "Silentium", правда, почему-то название переведено - "Молчание" и мн. др.), сразу стоит отметить, что, пожалуй, именно Ф.И.Тютчев оказался самым "валаамским" поэтом, почитатели Валаама объясняют это известным взглядом поэта на природу, совпадающим с их впечатлениями от Валаама. И прежде всего, это Тютчев, воспевший хаос природы, - "необходимый фон всякой земной красоты", который именно на Валааме осязаем, причем в соответствующий (вполне традиционный) временной отрезок - на закате: "В такие мгновения всем существом начинаешь ощущать, что есть во Вселенной реально, именно реально, осязаемо вполне, места или место, где формируются другие миры, заново творятся иные мироздания".

Из других в этом контексте значимых поэтов можно назвать А.Н.Апухтина, А.А.Фета, В.С.Соловьева, А.Блока, Б.Пастернака, А.Ахматову и др.

В данной работе мы практически не будем обращаться к современным поэтическим опытам туристов и паломников (естественно, что такой материал имеется в нашем распоряжении). Отметим лишь, что сегодняшние почитатели Валаама во многом наследуют его богатую стихотворную традицию.

Материалом, которым нам бы хотелось проиллюстрировать некоторые соображения о "наивной" поэзии, явились стихотворения насельников Валаамского Спасо-Преображенского монастыря, в основном относящиеся к началу ХХ века. Это как отдельно опубликованные, так и входящие в состав других изданий (различные путеводители, отчеты о паломничествах и др. массовые издания). Но особый интерес для нас составил альбом стихотворений "Валаам", изданный в 1935 году в Талинне, представляющий собой содержательное и художественное целое. Стихотворения, вошедшие в сборник - авторские ,т.е. речь идет не о письменной фиксации фольклорных текстов, а об авторском творчестве, которое объединено общей темой - Валаам.

Предваряя обращение к <пробам пера> насельников Валаама, несколько самых общих наблюдений, касающихся его образа в целом, т.к.содержание поэзии прихрамовой среды ориентировано на известный комплекс представлений о монастыре. Образ монастырского центра складывается из нескольких основных концептов, которые, впрочем, являются универсальными для любого святого места, например, такие, как:

1. Древность обители, подтверждаемая монастырским преданием.
2. Особенное географическое положение и соответствующий ему многотрудный паломнический путь.
3. Выдающийся (прежде всего за счет естественности ) ландшафт и микроклимат.
4. Специфические "психо-соматические" состояния: просвет- ление, легкость, успокоенность и др.

Это, первую очередь, представление о Валааме как о заповедном уголке, феномене северной природы:

В Финляндии - стране туманов,
          Где жизнь ведет угрюмый финн,
          Как бы из сказочных титанов
          Возрос твой остров-исполин
          Среди волн Ладоги сердитой,
          Как адамант не сокрушим,
          Из темно-серого гранита
          Стоит он, Господом храним.

           Какие дивные картины
	   Чаруют взор, вот над водой
           Обломки скал, как бы руины
           Минувшей старины седой.

           А Ладога, сверкая сталью,
           Что дышет сонною волной,
           И за ея чернеет далью
           Финляндский берег полосой.

Представляется, что значимым в осмыслении уникальности обители оказывается зачастую не только мотив первозданной северной природы, и даже не столько он, сколько мотив рукотворности Валаама, что, кстати, порождает у светских почитателей известный соблазн: "Если и есть чудо на Валааме, то не по Библии - человек сотворил эту землю".

Обузданием стихии объясняется и некоторая экстремальность подвижнического подвига валаамских монахов:

                 И так прожить большие годы,
                 В посте, в лесной глуши, впотьмах,
                 Идти в разрез самой природы
                 Лишь может истинный монах.

Вообще, можно говорить об особой выделенности этого мотива и во всем корпусе нарративов: все на острове "искуственно", что в этом контексте понимается как дарованная благодать - отмеченность основателей и строителей (о храме):

                    В нем все изящное искусство
                    Достигнуто с большим трудом:
                    Но верхом красоты всей храма
                    Назвать здесь должно образа,
                    Труды монахов Валаама,
                    От них не оторвешь глаза.

Не случайно описываемый альбом, выстроенный как экскурсия по Валаааму, включает в себя презентацию не только природного ландшафта, но и рукотворных объектов - "устройства прочного везде", к каковым относятся все монастырские постройки, в том числе (и не на последнем месте) хозяйственные, лишь после конюшенного дома, коровника и трехэтажной(!) гостиницы, в которой "так уютно и опрятно" поэтический летописец обращается к прославленным скитам - такой последовательности нет ни в одном из известных нам путеводителей по Валааму. То, что многие стихотворения имеют единообразные инициальные формулы: "в одной версте от Валаама", "в семи верстах от Валаама", "в десятиверстном расстояньи от Валаама на восток", тоже иллюстрирует ориентацию на различные "описания Валаамского монастыря и скитов его". Эти формулы транслируют сформированную в среде почитателей Валаама экскурсионную тактику знакомства и осмысления обители, которая мыслится именно в ориентировании в пространстве (и природного, и культурного происхождения), а не, например, в подключении к монастырской духовной традиции.

Представляется, что одной из черт <наивной> литературы, и поэзии в частности, является ориентация на образцы, причем самого различного рода. Заимствования могут касаться как содержательных сторон образцов, так и стилистических, грамматических особенностей, причем в той мере, в какой они представляются таковыми самодеятельным поэтам. Всякая подражательность, свойственная "наивным" авторам, есть воспроизведение канона, при котором важен сам процесс воссоздания имеющейся информации, понимаемый как непосредственное творчество. Такая внутренняя потенция может и не рефлектироваться автором. Отбор <вспомогательного материала> для творческой переработки осуществляется в области общедоступных текстов, доступность и тиражированность в этом случае становится одним из основных критериев.

Заимствования из "образцовых" произведений могут идти различными путями:

1. Дословное цитирование законченных фрагментов, которые, естественно,приобретают дополнительную семантизированность.
2. Частичное цитирование с привлечением <авторской> конкретики:

                Красуйся же отцов селенье,
                И процветай намного лет,
                Хранимо Божьим Промышленьем
                От всех напастий, зол и бед.

                 Когда же осенью здесь буря
                 Пробудит озеро от сна,
                 Тогда чело свое нахмуря,
                 Бывает Ладога страшна.

                 Она вдруг вспенится бурливо,
                 На берег бросившись волной,
                 Тряся седой, косматой гривой,
                 Как точно дикий зверь степной.

               Скалы гранитные, серые, мрачные,
               Воды залива зеркально прозрачные,
                                    Что за краса.
               Лес зеленеющий, благоухающий,
               Солнце высокое, полдень сверкающий,
                                     Вот чудеса.
               Скорби душевные, немощь телесную
               Сергий и Герман здесь силой чудесною
                                     Скоро целят.
               Только с молитвой иметь воздержание,
               Также трудиться  святым в подражание
                                     Старцы велят.

Метрический сбой нередко встречается в "наивной" поэзии, чаще непроизвольно. В последнем примере разностопный стих объясняется намеренным стремлением "наивного" автора изменением ритмического рисунка задать необходимые смысловые акценты. Жанровый состав альбомных стихотворных опытов разноообразен и восходит, как к светским жанрам: гимн, элегия, эпитафия и др., так и к церковным - переложение молитв и др. Наполнение новым содержанием и функциональным потенциалом жанров с традиционно сложившейся текстообразующей моделью приводит к их существенной трансформации.

Известные жанровые константы подвергаются изменениям. Основное из них применительно к "высоким" жанрам - особая лирическая интонация, типологически близкая составителю жития, хотя это и не единственная возможная в данном случае аналогия. Например, гимн Валааму, принадлежащий перу монаха Петра (Михайлова):

                 Богоизбранная обитель!
                 Причудный остров Валаам
                 Тебя дерзнул воспеть твой житель,
                 Прими его ничтожный дар!

                 Не знаю как воспеть сумею
                 Твои долины и поля,
                 Твои леса, твои заливы,
                 Твои священные места.

                 Я о тебе сказать на смею:
                 Ты так величием полна!
                 Сложить я песен не умею:
                 Перед тобой она бледна.

Кстати, при публичном исполнении гимна не требуется подключения к авторской рефлексии и поэтому допускаются купированные варианты, из которых уходят всякие личные отступления - можно прдположить, что это один из путей фольклоризации авторских стихотворных текстов в прихрамовой среде.

"Наивное" стихотворение насельника - структура не закрытая, а предполагающая возможные продолжения ( это обусловлено и простотой стихосложения, и актуальностью лирического переживания для другого поэта). Примечательным примером такой контаминации является расширенный вариант гимна Валааму, принадлежащий перу игумена Харитона. Лирический голос второго автора, моделируя стилистическую манеру монаха Петра (создателя гимна), продолжает стихотворную летопись обители, дополняет ее новейшими историческими фактами (гонения в годы Советской власти, случаи святотатства, нынешнее возрождение) . Причем, выдержать единство стилевой манеры удается не всегда:

                           Хотя опять сверкает море
                           И манит свежестью пути,
                           Мне тяжело - печаль и горе!
                           В душе последнее "прости".

Множественное воспроизведение клише предшественников автора на поэтическом поприще служит для унификации текстов:

У м.Викентия  : Будь мать мне и отец родной
У и.Харитона :  Уж ты для нас необитаем,
                            И мы насельники твои
                            Осиротелые блуждаем
                            Как без отца и без семьи.

Этой же цели служит и постоянство отдельных тропов (устойчивые эпитеты: дивный, древний и пр. - о Валааме; сравнения ) Кроме этой черты <наивной> поэзии, можно указать еще на одну: расширение жанровых рамок за счет привлечения текстообразующих приемов других жанров. Например, молитвенные обращения:

                            Валаамские Святые!
                            Стражи дивных островов!
                            Сергий, Герман и другие
                            Защитите от врагов.

Или элементы проповеди:

                            Грешная душа! Старайся
                            Тут услышать церкви зов
                            И в обители покойся,
                            Отрешась от тьмы грехов.

Среди наиболее "употребительных> светских жанров можно назвать элегию. Например, стихотворение монаха Викентия "Воспоминания", восходящее к элегии В.А.Жуковского "Песня":

                             Минувших дней очарованье,
                             Зачем опять воскресло ты?
                             Кто разбудил воспоминанье
                             И замолчавшие мечты?

Ср. в альбоме:

                             Минувших дней воспоминанье
                             Люблю будить я в тишине,
                             Когда заветное желанье
                             Господь привел исполнить мне.

Следует еще раз отметить , что именно сентиментальная традиция прежде всего оказывается востребованной в опытах <наивной> прихрамовой риторики.

В целом весь корпус стихотворных опытов становится наглядной иллюстрацией всяческого цитирования, причем в число образцовых ориентиров входят произведения и светских классиков, и "товарищей по перу" в церковной среде.

Эстетические задачи, которые ставит перед собой 2наивный2 поэт, им обычно понимаются максималистически - сильное воздействие на читателя, с установкой поразить, вызвать чувство, адекватное авторскому (в нашем случае чрезвычайные восторг/умиление перед обителью). Эти чувства постоянно постулируются и подкрепляются <говорящими> фактами автобиографии:

              С тех пор лет тридцать миновало,
              Как я в душе своей решил
              Порвать все с миром, и нимало
              О том я после не тужил.

              Без жалости, я одинокий,
              Оставил все и в дальный путь
              Поехал Ладогой глубокой
              На Валаам святой взглянуть:

Голос лирического героя всегда различим в стройном хоре стереотипов и клише благочестивых текстов, но его самостоятельность - это самостоятельность первой скрипки оркестра, детальное предъявление чувств и элементов авторской рефлексии которой не делает ее индивидуальностью - это, по-видимому, особенность всякого <наивного> поэта <закрытого> института, в нашем случае прихрамовой среды:

             Я не могу налюбоваться
             Твоей природы красотой,
             Мне начинает представляться,
             Что остров твой есть рай земной.

             Все здесь -  восторг и удивленье,
             На что не обратишь свой взор,
             И божее благословение
             Хранит обитель с давних пор.

Пожалуй, на примере "наивной" поэзии насельников Валаамской обители хорошо видна ее конституирующая черта - открытость "виртуального" диалога "наивный" писатель - "наивный" читатель.

Тарабукина А.В. Фольклор и духовная культура <церковных людей> (опыт исследования современного фольклора). Автореферат дисс.на соискание уч. степ.канд. филол.наук. Спб.,1999, с.18.

Н.А.Костяшкин Валаам в жизни и творчестве замечательных людей. М.,1999, с.83.

Н.А.Костяшкин Указ. соч., с.42.

Причем независимо от того, есть ли документальные подтверждения о посещении ими Валаама, они в среде современных почитателей Валаама мыслятся как "скорее всего побывавшие" в обители, потому что отдельные стихотворения этих авторов "просто хорошо звучат на Валааме".

Любопытный пример парадоксального сближения "севера" и "юга" находим в переделке стихотворения М.Волошина, гдеКоктебель и Валаам оказываются взаимозаменяемыми и "горькая соль задыхающейся волны" М.Волошина заменяется "белой пеной задыхавшейся волны" у Н.А.Костяшкина (нашего современника) .

Известны попытки пародирования подобной оссианической образности, одну из них находим у И.Анненского. Объектом пародии стало стихотворение К.Бальмонта "Воспоминание о вечере в Амстердаме":

             О, тихий Амстердам,
             С певучим перезвоном
             Старинных колоколен!
             Зачем я здесь, - не там,
             Зачем уйти не волен,
             О,тихий  Амстердам:

              О, белый Валаам,
              Воспетый Скорпионом
              С кремлевских колоколен,
              О, тайна Далай-Лам,
              Зачем я здесь не там,
              И так наалкоголен,
              Что даже плыть неволен
              По бешенным валам,
              О, белый Валаам: