<< На главную страницу

Проблемы составления мотивно-тематического указателя современного городского песенного фольклора (Еще раз о морфологии жестокого романса, новой баллады и городской песни. Проект доклада)

Современные городские песни (в том числе и те, природу которых можно охарактеризовать как несомненно фольклорную) долгое время оставались практически вне поля зрения исследователей. Даже редкие, порой случайные фиксации и публикации их уже являлись значительным достижением. О систематизации и каталогизации этого материала не шло и речи. И в результате, после появления в 90-е годы на свет "из небытия" тысяч городских песен, мы имеем дело с огромным материалом, практически никак не структурированным и не описанным. По этой причине приходится говорить более о проблемах составления будущих указателей, а не о методах дополнения и усовершенствования существующих.

Самой главной проблемой, с которой придется столкнуться, является, безусловно, жанровая "неопределенность", а точнее "нераспределенность" городских песен. Трудно предлагать методики описания "неопределенного жанра". Катастрофически не хватает хорошо откомментированных научных изданий текстов, на которые можно было бы опереться в своей работе.

И тем не менее, как минимум один опыт описания мотивно-тематических структур не-традиционного песенного фольклора уже имеется и не рассмотреть его было бы некорректно. Это подготовленный С.Б.Адоньевой и Н.М.Герасимовой сборник "Современная баллада и жестокий романс"¹. В сборнике помимо собственно текстов содержится статья, посвященная новой фольклорной балладе и романсу, а также таблицы, отражающие "морфологический состав конкретных текстов"². Анализируя предложенную методику описания и рассматривая возможности ее дальнейшего применения к современному песенному фольклору, необходимо отметить некоторую специфику этого исследования.

Во-первых, представленный материал отражает "в основном женскую деревенскую традицию (бытования городских песен – А.Б.), зафиксированную в 1970 – 1980-е годы, и в небольшой своей части современный детский балладно-романсный репертуар". ³ Во-вторых, проводя на основе выявленных различий в морфологической структуре разграничение романса и баллады⁴, исследователи не оговаривают существенные на их взгляд признаки рассматриваемого вида романса и новой баллады, отделяющие их от прочих видов городской песни (в том числе и в деревенской традиции). А между тем, как убедительно показал М.Петровский⁵, дифференциальные признаки романса вообще и жестокого романса в частности давно требуют пересмотра и уточнения. И в-третьих, задача, которая стояла перед авторами (показать, каковы наиболее типичные общие элементы мотивно-тематических структур данного конкретного материала) существенно отличается от той, которую приходится ставить перед собой при составлении указателя (удобство ориентации в материале)⁶.

С.Б.Адоньева и Н.М.Герасимова отмечают также, что "чем менее стереотипна основная коллизия сюжета, тем в меньшей степени возможен его морфологический анализ". Кажется, именно это затруднение и позволяет найти путь для расширения сферы применения предложенной методики. Необходимо только представить, что может скрываться за "нестереотипной коллизией". При сравнении статьи С.Б.Адоньевой и Н.М.Герасимовой с проанализированным ими материалом бросается в глаза несоответствие: "все балладно-романсные сюжеты, как правило, отвечают сле-дующей схеме: негативное действие в отношении героя <…> и разрешение ситуации. Разрешение, если оно наступает, почти всегда трагично"⁷, "внутренний мир баллады и романса — мир нарушений, пре-ступлений, конфликтов, мир случая"⁸, "мир этого жанра – мир принципиально безблагодатный"⁹, и тут же среди выделенных основных мотивов встречаем такие: "XIX-радость жизни (гедонистическая)" или "XXVI-счастливая любовь"! Причем эти мотивы могут не просто присутствовать на каком-то этапе перед кровавой развязкой, но и образовывать единолично мотивную структуру целого ряда песен (№№ 182,183,243,244,245,246,247,248)! Видимо, это совсем не те песни, в которых мир "принципиально безблагодатный". Действительно, это не жестокие романсы, а №182 и №183 и совсем не романсы, а городские песни анакреонтической тематики, прекрасно коррелирующие, например, со студенческой анакреонтикой. Более того, если их рассматривать в соответствующем контексте, то окажется, что набор и комбинации их мотивов очень даже стереотипны, но для другого жанра.

Вывод: выделение словаря мотивов и героев необходимо проводить в рамках более резко очерченных жанровых образований. Таким образом, идеи С.Б.Адоньевой и Н.М.Герасимовой будут совершенно справедливы и большинство предложенных в сборнике "Современная баллада и жестокий романс" морфологических схем будут прекрасно работать и помогать ориентироваться в материале, если мы сузим объем материала до собственно жестокого романса¹⁰, например, в том понимании, которое предлагает М.Петровский: "Какие же из "больших тем лирики" разрабатывает романс, какое место (или какие места) занимает он в предложенном темнике, как входит в его состав? Оказывается, у романса нет "тем", у него есть только одна тема: любовь. Социально-психологическая и эстетическая функция романса — быть песней о любви. Все остальное — жизнь и смерть, вечность и время, судьба, вера и неверие — только в той мере, в какой они связаны с этой главной и, кажется, единственной темой"¹¹, а жестоким романс становится в том случае, когда любовная коллизия получает трагическую, по возможности кровавую, развязку¹². Что же касается, других, не жестоких, видов романса, то мир в них отнюдь не всегда "принципиально безблагодатный" и в нем прекрасно найдется место и "радости жизни (гедонистической)" и "счастливой любви".

Итак, для того, чтобы начать работу по выявлению мотивного фонда и описанию его грамматики, необходимо сначала выделить те минимально достаточные жанровые образования, внутри которых можно будет производить поиск. Ведущим, на мой взгляд, при их выделении, как и в случае с романсом, должен быть тематический критерий. Так, например, можно признать статус жанрового образования за блатной песней, студенческой песней, туристской песней и т.д. Эти группы эмпирически, без помощи ученых, выделяются применительно к современному городскому песенному фольклору уже давно. Кроме того, можно обозначить и ряд других групп, тематическая общность которых более или менее явственно просматривается, но их выделение не столь традиционно: сиротские и "беспризорные" песни, песни с элементами географической и этно-географической экзотики, песни различных войн и конфликтов, вероятно, песни некоторых субкультур и др. Очевидно, что уже и этот этап работы представляет значительную сложность.

Разумеется, некоторые мотивы будут присутствовать в словарях нескольких жанровых образований. Но при этом вовсе не обязательно, чтобы трактовка и функции этих мотивов совпадали: мотив винопития в блатной песне и в современной анакреонтике обладает принципиально разными значениями. Более того, вовсе не обязательно, чтобы каждая конкретная песня рассматривалась только в контексте одного из жанровых образований. Так, например, знаменитая "Мурка", являясь классической блатной песней, не перестает от этого быть жестоким романсом и может быть рассмотрена в контексте и того и другого мотивного словаря.

Круг наиболее существенных мотивов, типы их соединения для каждого жанрового образования еще предстоит установить. Предстоит также выбрать для них наиболее подходящие названия и обозначения, но выявление наиболее значимых содержательных компонентов с целью их последующего описания и каталогизации именно в рамках "узких жанров" представляется мне продуктивным.

В качестве примера возьмем один из популярных сборников блатных песен¹³ (научных еще и не существует) и проанализируем подряд первые 10 текстов¹⁴.

1.Течет речка

тюрьма - стремление на волю – измена возлюбленной (зазнобы) – жестокость представителя власти – возмездие (убийство представителя власти) – насильственная смерть героя – месть

2. Я недавно с тобой повстречался.

встреча с возлюбленной (детка) – клятва верности – уголовные дела – арест – тюрьма – тюремные страдания – измена возлюбленной – смерть героя

3.Гуляй, мой парнишка!

раскаяние/мольба к матери – любовь к представителю уголовного мира - уголовные дела – арест – искушение от представителя власти (мусор) – верность возлюбленному

4.Пойми меня, я не был уркаганом.

встреча с возлюбленной - уголовные дела – предательство/измена возлюбленной – арест

5. Споем, жиган!

встреча с возлюбленной – разлука - стремление на волю – тюремные страдания

6. Окончен процесс

суд – смертный приговор – тюрьма – тюремные страдания – тоска по матери – тоска по возлюбленной

7. Голубоглазая

обращение к возлюбленной – суд – приговор – жестокость представителя власти – измена возлюбленной – возмездие

8. Кто не был в тюрьме

тюрьма – тюремные страдания – стремление на волю - жестокость представителя власти

9.Малолетки

тюремные страдания - стремление на волю - уголовные дела – арест – тюрьма

10. Эшелон

тюрьма – разлука - стремление на волю- тюремные страдания

Высокая повторяемость мотивов налицо. Очевидно также, что в более широких жанровых границах (как, например, в сборнике "Современная баллада и жестокий романс") ряд мотивов, существенных, частотных и специфичных для данного корпуса текстов, как, например "стремление на волю", "жестокость представителя власти" и др. мог бы быть упущен. А изрядная корявость формулировок лишний раз свидетельствует о том, что для достижения более или менее приемлемых результатов работа в этом направлении предстоит большая.