<< На главную страницу

В предыдущих главах монографии мы рассмотрели существующие в русском детском и сказочном фольклоре способы создания цепевидных структур, а также выяснили, какие именно жанры детского фольклора и какие сказочные сюжеты тяготеют к такого рода организации текста в целом или его части. Были прослежены и изменения функции отдельных композиционных приемов в зависимости от жанра произведений, для создания цепочной композиции которых они были использованы (например, изменение функции приема кольцевого повтора). Значительная часть текстов, проанализированных в ходе нашего исследования, была записана в северных областях России. Таковы, например, записи, сделанные в конце XIX века Н.Е. Ончуковым, который объездил Поморье и Печеру, записывал сказки в Олонецкой и Архангельской губерниях. Во второй половине 20-х годов по Русскому северу проехал А.И. Никифоров. Летом 1926 года он записывал в Заонежье, в 1927 году запись велась на Пинеге, а в 1928 году – на Мезени. В 30-е годы по различным областям Северного края (Мезень, Печора, Пинега, Заонежье) проехала И.В. Карнаухова. Временной разрыв между записями, сделанными Ончуковым и Карнауховой фактически в одних и тех же местах, составляет около полувека. В 50-е и 70-е годы в этих же областях работали и экспедиции МГУ им. М.В. Ломоносова. Таким образом, временной разрыв между первыми и последующими записями увеличился почти до ста лет. В связи с этим возник еще один исключительно интересный аспект нашего исследования – возможность проследить судьбу произведений, имеющих цепевидную композицию, выявить тенденции изменений, происходящих с течением времени на их сюжетно-смысловом и композиционном уровнях, установить, какие элементы оказались наиболее устойчивыми.

В целом можно констатировать, что к концу 50-х годов особых изменений в сюжетном составе сказок, имеющих интересующую нас цепевидную структуру, не произошло. Записи А.И.Никифорова и И.В.Карнауховой по сравнению с записями Н.Е. Ончукова показывают незначительное увеличение количества сюжетов с цепевидной композицией (в сборнике Ончукова зафиксированы варианты сказок 10 сюжетов, а в сборниках Никифорова и Карнауховой число сюжетов увеличивается до 15). В последующие годы картина фактически не менялась: в архивах экспедиций 50-х годов нами были обнаружены записи (хотя и немногочисленные) вариантов сюжета АТ 2022, АА *241 III "Курочка ряба", ранее в этих краях не зафиксированного. Также были отмечены случаи, когда в вариантах сюжета АТ 20 А "Звери в яме" появлялась несвойственная севернорусской традиции мотивировка набора персонажей – звери идут на богомолье или бегут, спасаясь от смерти, в лес. Обычно в этих районах рассматриваемый сюжет прочно связан с мотивом "Напуганные звери", который в указателях представлен как тип сюжета и зафиксирован под № 20 С. Но мы полностью разделяем мнение Однако В.Я.Пропп считал, что это "не тип, а одна из возможных мотивировок набора зверей" [5, с.4], мы полностью разделяем его мнение. Для общего идейно-художественного замысла сказки безразличны как причина, так и конечная цель перемещения персонажей. Важен лишь момент их встречи, момент набора, поскольку от количества набранных персонажей зависит и дальнейший ход сказки, и ее композиционные особенности. Так, например, для сказки безразлично, какие именно персонажи встречаются на пути к основному месту действия (все они, в конце концов, независимо от мотивировки путешествия, оказываются в яме), и различные варианты дают нам широкий спектр их варьирования: от петуха и курицы вплоть до медведя. В некоторых вариантах встречаются и такие животные, которые довольно редко выступают в роли персонажей сказок о животных вообще и цепевидных сказок в частности, например: белка [Афанасьев, № 2] или кот и лось [архив МГУ, 1956, Заонежье]. Однако в любой цепи набора обязательно присутствие одного персонажа, который становится центральным в следующей части сказки, в той, где уже непосредственно разрабатывается сюжет АТ 20 А "Звери в яме", – это лиса. Наличие в цепи набора медведя зависит от того, включен ли в сюжет мотив "Поедание внутренностей" (в указателях он также безосновательно рассматривается как тип сюжета и указан под № 21).

От количества персонажей, набранных в первой, вступительной части сказки, непосредственно зависит длина цепи ее центральной части: сколько персонажей попало в яму, столько раз и будут звери "тянуть голос". Таким образом, можно говорить не о появлении в севернорусской традиции разработок нового сюжета, ибо сюжет "Звери в яме" был известен на Русском севере, а о появлении (скорее всего связанном с заимствованием) в этом сюжете новой мотивировки набора персонажей.

Сюжет АТ 2022 (АА *241 III) "Курочка ряба", вероятно, тоже был занесен на Русский север, но широкого распространения не получил. Впервые он был зафиксирован в 1957 году в Пудожском районе Карелии (д. Кривцы, исполнитель А.Ф. Мамонова), причем структура этого варианта практически совпадает со структурой варианта, опубликованного Афанасьевым под № 71; три звена кумулятивной цепи, в основе каждого из звеньев – длинные цепи нанизывания акций, не связанных с повтором. Второй вариант, зафиксированный в Архангельской области (Пинежский район, д. Кушкопала), был записан со слов И.С. Кудякова. Структура его значительно упрощена, то есть кумулятивная цепь отсутствует полностью, поскольку от нее сохранилось лишь одно звено. Его внутренняя композиция не изменилась – это цепь нанизывания акций, не связанных с повтором. О возможных причинах такого упрощения структуры текстов, разрабатывающих этот сюжет, мы уже говорили во второй главе нашего исследования.

Из сюжетов, зафиксированных на Русском севере на рубеже XIX-XX веков и в 20-30-е годы, к концу 50-х годов исчезли такие, как АТ 1430, АА 1430* А "Пустые мечты", АТ 130 "Зимовье зверей", АТ 122 "Волк-дурень", АА *2014 II "Комические ответы", а к началу 70-х – и АТ 555 "Золотая рыбка". Последняя запись варианта этого сюжета была сделана в 1957 году в Пудожском районе Карелии (д. Пильмасозеро, исполнитель А.М. Шабанова). Текст представлял собой пересказ, местами очень сильно сокращенный, с явными нарушениями цепевидной структуры.

В целом же, состав сюжетов в 50-е годы оставался еще очень богатым. Некоторая тенденция его сужения наметилась лишь в 70-е годы. Интересен тот факт, что в течение пятнадцати лет, прошедших с момента предыдущих экспедиций, из обихода наряду с сюжетами, в которых уже в 50-е годы были отмечены значительные изменения в форме, сопровождавшиеся часто и искажениями на сюжетно-смысловом уровне, ушли и такие, которые пользовались широкой популярностью и прекрасно сохранили свою идейно-художественную целостность. Такая судьба постигла сюжеты АТ 20 А "Звери в яме" и АТ 2032, АА*241 I "Смерть петушка".

Практически без изменений сохранились сюжеты АТ 2018 (АА *2015) "Векушка-горожаночка, АТ 170 "За скалочку – гусочку", АТ 158 "Звери в санях у лисы", АТ 2025 (АА *296) "Колобок", АА *282 "Теремок", АТ 1960 Д (АА 1960* Д I) "Репка" и АТ 1696 (АА 1696 А) "Дурак набитый".

Во всех имеющихся записях текстов сюжеты АТ 170 и АТ 158 объединяются в одну сказку. В качестве основного персонажа в ней всегда выступает женщина, а не лиса (что было характерно для центра и юга России, где, кроме того, эти сюжеты образуют самостоятельные произведения). Сюжет АТ 158 усложняется разработкой мотива поочередной отсылки персонажей в лес за сломанной оглоблей или заверткой. Композиция всех без исключения вариантов (начиная с записей, сделанных Ончуковым, и кончая записями 70-х годов) состоит из трех частей, каждая из которых имеет, как правило, цепевидную структуру. В первой части сказки разрабатывается сюжет АТ 170. Даже последние записи текста (например, запись 1972 года, сделанная в Архангельской области) дают нам примеры не только четко зафиксированной цепевидной композиции, построенной по принципу нанизывания эпизодов, но и достаточно высокой степени повторяемости на речевом уровне. Исполнительница вводит в каждое звено нанизывания один и тот же диалог, повторяя его почти дословно:

"- Пустите переночевать.

- Ночлега никто не носит с собой. Ночуй.

- У меня х есть. А х куды?

- ...

- Нет, он к у хочет" [Архивы МГУ, 1972, Архангельская обл., Пинежский р-н, д. Лохново, исп. В.Д. Земцовская].

Вторая часть диалога оформлена подобным же образом: реплики персонажей коротки и просты. Они усложняются лишь повторением в первой части диалога формулы: "Ночлега никто не носит с собой", которая представляет собой, вероятно, обычную, принятую в быту формулу гостеприимства; а во второй части – угрозы старухи: "Я баба старая, мне люди верят, я в суд пойду, судом возьму". Собиратели в примечании к записи указывают, что исполнительница явно осознавала важность повторов.

Вторая и третья части сказки разрабатывают сюжет АТ 158, причем третья часть полностью посвящена мотиву отсылки за материалом для оглобли.

Композиционно обе части представляют собой цепи нанизывания акций, то есть лишь каждая цепь в целом образует в сказке эпизод. Прием нанизывания акции во второй части выступает в своей разновидности – нанизывание персонажей, так как для сказки важен именно их набор, поскольку от этого непосредственно зависит и длина цепи третьей части. Количество и состав персонажей варьируют, но неизменным остается принцип выделительного нанизывания – от малого по размеру зверя к крупному, который и становится причиной поломки, а значит и логической необходимости присоединения следующей части сказки.

Контаминированные сюжеты связываются, как правило, при помощи песенки-связки, в которой баба рассказывает о своих действиях в первой части повествования. Песенка построена по принципу нанизывания-подхвата (тема-рематической цепочки) на речевом уровне. Значительно реже она повторяется в каждом звене цепи нанизывания второй части. Еще реже в них вводится новая песенка, к передаче содержания первой части отношения не имеющая.

Кроме повтора песенки, звенья цепи часто скреплены на речевом уровне повтором коротких реплик, которыми обмениваются персонажи при встрече.

В третьей части нанизывание акций второй разновидности уже почти не подкреплено повторами на речевом уровне (за исключением короткой инициальной или финальной формулы), поэтому цепь в ней менее устойчива и в более поздних вариантах даже у хороших (по мнению односельчан и собирателей) исполнителей наблюдается тенденция к слиянию звеньев в одно констатирующее предложение.

Практически не подвергаются изменениям тексты, структура которых основана на принципе нанизывания на речевом уровне, особенно там, где оно усилено использованием приема подхвата и созданием логических рядов. Таковы варианты текстов на сюжет АТ 2018 (АА *2015 I) "Векушка-горожаночка". В 1991 году (правда не на Русском севере, а в Костромской области) была сделана запись прибаутки, в состав которой вошла цепь на этот сюжет, причем не менее полная, чем в записях у Шейна или Афанасьева. В различных вариантах может меняться лишь экспозиция (она может и отсутствовать), концовка (может быть шуточной, грубой или нейтральной), а также название первого в цепи персонажа, с обращения к которому и начинается цепь (векушка-горожаночка, палочка-комулялочка, коза, кисанька-мурысанька и т.д.). Сам же принцип построения цепи, логическая связь между звеньями никогда не нарушаются. Интересен, однако, и тот факт, что, как правило, не варьируют и образы, входящие в состав цепи: кони, которых обязательно уводит Николка (лишь в одном варианте – Филька), который обязательно уходит в клетку, уносимую водой, которую выпивают быки. Затем цепь может дать легкое варьирование, но в заключительной части обязательно появятся девки, которые выходят замуж. Судьба мужей тоже варьирует: они либо уходят на войну (тогда обычна грубая или шуточная концовка), либо умирают (нейтральная концовка).

Практически без изменений сохраняются сказки для детей младшего возраста: "Теремок", "Репка", "Колобок". Варианты, текст которых был значительно сокращен, а композиция искажена, были записаны не со слов взрослых исполнителей, а со слов детей (например, вариант Н. Тюлубаевой, 10 лет, записанный в 1972 году, – Архангельская область, Виноградовский район, д. Фадеево). Девочка пересказала содержание сказки "Репка", опустив все повторы, но развила тему, которая, по-видимому, волновала ее воображение: какой вкусной была репка и с каким аппетитом она была съедена.

Целый ряд сюжетов, входивших в состав сказочной традиции Русского севера, дошел до наших дней в вариантах, структура текстов которых подверглась более или менее значительным изменениям, нередко сопровождавшимся и изменениями в сюжетно-смысловом плане. Это сюжеты АТ 37 "Лиса-плачея", АА *162 "Пение волка", АТ 1415 "Мена", АТ 2028 (АА 333* В) "Глиняный парень, АТ 212 "Коза-дереза", АА 43 "Заюшкина избушка" и сюжет, не зафиксированный в указателях, но распространенный в северных областях России – "Зовут/просится в дом". В 70-е годы не было записано ни одного варианта сказок на сюжеты АТ 37, АТ 1415 и АТ 2028.

Композиция текстов вариантов на сюжеты АТ 1415 и АТ 2028 изначально представляла собой цепь, построенную по принципу кумуляции. С течением времени усилилась тенденция к упрощению структуры текста: кумулятивные цепи заменяются цепями нанизывания, количество составляющих цепь звеньев сокращается. Некоторые из них просто опускаются, а другие сливаются. В этом отношении показателен текст, записанный в 1957 году в Пудожском районе Карелии у Максимовой Е.А. из деревни Кривцы: "...Она сходила в клетушку, принесла хлеба мякушку, рог мотовильцев – он и это съел, и мамку с прялкой съел. Приехал отец с дровами, он вышел на крыльцо и говорит:

- Батюшко, батюшко, я тебе сказочку скажу.

- Скажи-ко, сынок.

- Вылез я из печурки,

Съел хлеба мякушку,

Рог мотовильцев,

Мамку с прялкой,

А тебя съем с погонялкой...

...Попали гребцы с граблями. Он и гребцам так отвечает. Потом метельщики с вилами. Он и им сказку рассказывает, и их съел с вилами...".

Количество съеденных персонажей по сравнению, например, с вариантом № 124 Никифорова уменьшилось: вместо восьми их стало пять, а в некоторых вариантах оно сокращено до двух – отца и матери (вариант, записанный в 1957 году со слов А.Е. Нефедовой из деревни Новинки Пудожского района Карелии).

Тенденцию к упрощению структуры текста за счет отказа от кумулятивной цепи можно наблюдать также и при сравнении записей вариантов сюжета АТ 43 "Заюшкина избушка". Уже в 50-е годы редко можно было встретить варианты, сохранившие в репликах зайца кумулятивные звенья (то есть повтор всех тех персонажей, которые уже пытались выгнать козу-дерезу из избушки). Лишь в одном варианте, записанном в 1970 году (Архангельская обл., д. Леонтьевская, исп. Т.И. Вилочева), в последнем звене цепи нанизывания было зафиксировано использование "кумулятивного" звена для того, чтобы подчеркнуть, усилить сомнения зайчика относительно возможности еще более слабого, чем он сам, персонажа – петушка, помочь в беде:

"Идет петко, говорит:

- Ты что, зайка, плачешь?

- Да кто-то в избушку забрался.

- Не плачь, я сейчас выгоню.

- Нет, тебе не выгнать. Лиса была, не могла. Медведь не мог выгонить, а тебе и подавно не выгнать".

Таким образом, в записях этой сказки 50-70-х годов в основе структуры текста обычно лежит лишь один композиционный принцип – нанизывание. Количество звеньев, входящих в такую цепь, варьирует от трех до пяти. На речевом уровне звенья скреплены повтором формулы-угрозы козы.

Независимо от длины цепи во всех вариантах сохраняется принцип выделительного нанизывания по возрастающей и используется прием "сбоя": после того, как незваного гостя пытается выгнать сам заяц, приходит зверь обязательно больший по размеру и значительно более сильный (если в цепи только три звена, то это зверь не почти равный по силе и размеру зайцу, как в более длинных цепях – горностай, лиса или старый заяц, а в максимальной степени носитель этих качеств – волк или медведь), но его усилия также бесплодны. Затем свою помощь предлагает петух (этот персонаж в данном сюжете в северно-русской традиции не варьирует). Его возможности всегда подвергаются сомнению, тогда как способности предыдущего (или предыдущих) персонажа сомнению не подвергались, – но он побеждает.

Тенденция к уменьшению текстового объема вариантов сказок за счет слияния звеньев или отказа от повторного воспроизведения в них кумулятивных звеньев или песенок в значительной мере наблюдается также в сюжетах АТ 212 "Коза-дереза" и АА *162 "Пение волка", хотя последний из них по праву можно считать одним из наиболее популярных в районах Русского севера. И в экспедициях 50-х, и в экспедициях 70-х годов собиратели сделали наибольшее количество записей вариантов именно этого сюжета.

Уже в записях, сделанных А.И. Никифоровым и И.В. Карнауховой, зафиксированы две основные тенденции сокращения текстового объема вариантов сюжета и связанного с ним искажения (упрощения) композиции. Первая тенденция – это опущение повтора песенки волка (или медведя – частотность появления обоих фактически одинакова) в звеньях цепи нанизывания. В этом случае структура самой цепи сохраняется, а основной композиционный прием сопровождается нанизыванием на речевом уровне. Сама же песенка играет как бы роль экспозиции (как, например, в варианте № 76 Никифорова).

С течением времени, как показывают архивные записи экспедиций МГУ, песенка из сказки исчезла, ее заменила краткая констатация начального состояния персонажей, то есть обычная сказочная экспозиция: "Жили-были дед да баба. Была у них курочка ряба, да кошка судомоечка, да собачка пустолаечка... [Архив МГУ, 1970, Архангельская обл., Виноградовский р-н, д. Кургомень, исп. Е.Н. Заколупинская] или: "Жили-были бабушка да внучка. У них было семь курочек..." [Архив МГУ, 1972, Архангельская обл., Пинежский р-н, д. Усть-Покшеньга, исп. А.Е. Богданова].

Вторая тенденция проявляется в том, что текстовый объем сокращается за счет искажения самой структуры текста, его цепевидной композиции – происходит слияние двух или нескольких звеньев в одну фразу, констатирующую факт повторного совершения акции персонажем: "И вот так все семь ночей ходил, семь курочек взял" [там же]. Цепевидность может сохраниться лишь в том случае, если персонажей-жертв не более четырех-пяти, причем все они должны быть разными. В сохранившихся звеньях цепи (число их составляет обычно не более трех) песенка может воспроизводиться полностью, без сокращений. Текстовая рамка песни (то есть текст, входящий в границы звена помимо нее) в каждом отдельном звене состоит из различного количества свободно организованных (не повторяющихся ни в лексическом, ни в синтаксическом планах) изречений. С течением времени текстовый объем рамки начал увеличиваться за счет включения дополнительных рассуждений исполнителя, типа: "А курочка еще мене петуха. Раскрыл волк и схапнул и опять поет... Овца поболе будет. Взял овцу на спину да и в лес утащил. Поел да поспал, покатался да посрал, и опять поет..." [Архив МГУ, 1959, Архангельская обл., Приозерский р-н, д. Кузьминская, исп. М.Ф. Дружинина].

Анализ архивных материалов показал, что в 50-е годы обе тенденции изменений довольно часто сливались, и тогда возникали наиболее усеченные варианты, композиция которых уже не несет даже следа цепевидности. Тексты таких вариантов очень коротки, состоят из короткой экспозиции, песенки и краткого пересказа схемы сюжета. Повторы отсутствуют на всех уровнях произведений такого рода.

Интересны и изменения, происходившие в сюжетно-смысловом плане. Первоначальные варианты кончаются неизбежной смертью всех персонажей – последним погибает старик. В этом отношении сказка напоминает известный сюжет АА *161 "Медведь на липовой ноге", где персонажи также становятся жертвами животного. Но с течением времени концовка подверглась переосмыслению. В 50-е годы частотность появления счастливой концовки фактически сравнялась с частотой употребления первоначальной, несчастливой. Встречаются варианты, использующие концовку сказки "Красная Шапочка" (явное литературное влияние), но чаще концовка шуточная, основанная на распространенном в сказочной традиции Русского севера мотиве, используемом в сюжете, где старик поднимается на крышу или небо, держа в зубах мещок со старухой (АТ 37 "Лиса-плачея").

Подобное переосмысление концовки (при полной сохранности композиционного строения) произошло и в сюжете "Зовут/просится в дом". Впервые этот сюжет был зафиксирован в записях Н.Е. Ончукова [№ 44], а затем, в 30-е годы, в записях И.В. Карнауховой [№ 109]. Последний вариант был подробно рассмотрен нами в первой главе, напомним только, что он кончается гибелью героини (в варианте Ончукова героиня уже мертва, когда просится в дом).

Варианты, записанные в Архангельской области в 70-е годы, показывают, что к этому времени процесс переосмысления концовки был завершен. Для того чтобы сохранить логику сюжета, исполнительницы, явно основываясь на своем жизненном опыте, вводят в число персонажей новую фигуру – бабушку заблудившейся непослушной девушки. Именно она жалеет ее и впускает в дом, избавляя от родительского наказания.

В 1972 году был записан очень интересный, на наш взгляд, вариант, который в смысловом плане можно рассматривать как своего рода переходный от старой трактовки сюжета к новой. В нем в состав персонажей также вводится бабушка, открывающая непослушной внучке дверь. Но поскольку исполнительница помнила о том, что героиня должна погибнуть, она ввела в концовку новую мотивировку продолжения действия – девушка голодна, ее нужно накормить: "Баба-та повела ее в подклет, да выскочила крыса да всю Машеньку и сожрала. Вот вся сказка" [Архив МГУ, 1972, Пинежский р-н, д. Земцово, А.Ф. Земцовская ].

В отличие от произведений, основным композиционным принципом которых является нанизывание, количество и тематическое разнообразие текстов, организованных по принципу кольцевого или маятникового повтора, резко сократилось. Уже к 50-м годам фактически вышли из употребления городские шуточные стихи и диалоги, которые в первой четверти XX века, по свидетельству А.И. Никифорова, были исключительно популярны во всех слоях населения России и записывались им повсеместно. Значительно сократилось и число докучных бесконечных сказок, основанных на использовании этих типов повтора, причем помнили их, как правило, люди пожилого возраста.

Исчезло и разнообразие видов кольцевого повтора. Фактически в 50-е годы сохранялся только вид "диалог + повтор ответа слушателя" на тему "Сказка про белого бычка". Такой вариант был зафиксирован в 1971 году в Архангельской области (Пинежский район). Рассказала эту докучную сказочку семидесятилетняя старушка:

"- Надь тебе сказочку сказать

Про белого бычка,

Про соломенника?

- Надь.

- Ты говоришь – надь,

Я говорю – надь.

Надо тебе сказку сказать..." [Архив МГУ, 1971, Архангельская обл., Пинежский р-н, д. Чакола, исп. А.М. Серебрянникова].

Интересен случай слияния двух разновидностей кольцевого повтора, когда от первой была взята только начальная часть (заключающая стандартную для текстов, организованных по этому принципу повтора) темы – "Стожок сенца", для осуществления же связи между звеньями был использован способ механической связи, ей не свойственный: вместо риторического вопроса, который в подобных текстах играл роль связки и рифмовка с которым была основной предпосылкой выбора темы, вводится вопрос из той структуры, где ответ слушателя обязателен, так как он является одновременно и важным элементом внутренней композиции звена, заключающим в себе дополнительную тему, и необходимой связкой между отдельными звеньями. В результате была нарушена строгая ритмическая и рифмовая организация сказки, за счет чего она потеряла значительную долю своей прелести:

"Жили-были два старицька,

Накосили сена два стожка.

Хороша ли моя сказоцька?

Ты говоришь – плоха,

И я говорю – плоха,

Жили-были два старицька..." [Архив МГУ, 1959, Карелия, Пудожский р-н, д. Салма, исп. А.Ф. Абрамова].

Что касается произведений, в основе которых лежит принцип маятникового повтора, то вплоть до 70-х годов в районах Русского севера продолжали бытовать докучные сказки на темы "Ворона на мосту" и "Хвост отлип – нос завяз", композиция которых основана на формально-смысловой его разновидности. Так, в 1972 году в Архангельской области была записана следующая докучная сказка:

"Летела, летела ворона. На сосну села. Клевала, клевала – нос улепила. Шатала, шатала – нос добыла, хвост улепила. Хвост достала – нос улепила...".

Исполнительница, Е.М. Денисова, женщина 69 лет, отметила, что раньше много таких сказочек знала, часто ребятишек дразнила, а теперь позабыла, так как "не стали их рассказывать".

Интересен, на наш взгляд, тот факт, что в 50-е годы, несмотря на неизменность формальной и смысловой сторон этих произведений, были отмечены случаи изменения их функции – они стали употребляться в качестве коротких шуточных рассказов, причем в этом новом своем качестве вошли в репертуар исполнителей мужчин:

"Иду раз по мосту через речку. Смотрю – ворона сохнет. Взял за хвост, бросил под мост – пускай мокнет. Иду обратно, смотрю – под мостом ворона мокнет. Взял за хвост, бросил под мост. Пусть сохнет..." [Архив МГУ, 1956, Заонежье, Сигежский р-н, д. Вожмо-Гора, исп. Е.С. Семенов].
Материал размещен на сайте при поддержке гранта СARN99-WEB-II-27 Американского Совета по Международным Исследованиям и Обменам (АЙРЕКС) из средств, предоставленных Корпорацией Карнеги - Нью-Йорк.