<< На главную страницу

С.Б. Адоньева

Звуковые формулы в ритуальном фольклоре

И.И.Земцовский в статье 1970 г. в отношении зимних календарных песен отмечал: "Все еще нет убедительного толкования припевов-возгласов подблюдных песен: "Слава!", "Йлия!", "Лилелю!", "Иляля!", "Диво!", "Диво ули ладу!", "Лады, лады!" и др. - не исследована ни география их распространения, ни семантика, ни связь с припевными возгласами других обрядовых песен"¹ . И далее в той же работе И.И.Земцовский дает общую характеристику интересующих нас звуковых формул. Припевы "представляют собой возгласы (часто с названиями праздника), выделяемые структурно и интонационно. Когда-то они имели безусловно магический смысл. Во всяком случае, В.Н.Добровольский еще в конце Х1Х века засвидетельствовал на Орловщине особое внимание народа к календарным припевам. Оказалось, что некоторые из припевов народ называл "божками" и употреблял их строго к определенным песням. Удалось установить, что приуроченность исполнения ритуальных припевов зависела от времени обработки полей: например, до запашки запрещалось петь с припевом "лелим"² .

О наличии определенных функциональных характеристик, присущих собственно песенным возгласам-рефренам, говорит также и их временная приуроченность. На Брянщине песни с припевом "лелемьё" могли исполняться только в сроки от Пасхи до Петрова дня³ . Это особое в ритуальном отношении время - игрища и хороводы, троицко-семиковые и русальные ритуалы, купальские обряды, похороны Костромы и пр.

Сходный факт отмечен в классическом собрании П.В.Шейна: "Петров день и петровы вечера чуть ли не единственные, когда к женскому танцующему и поющему населению присоединяется и мужское. Тут же в Петров день прекращаются песни с припевом "леле ми" и поется уже "лилё". Петь троицкие песни с припевом "лиле ми" после Петрова дня считается грехом" ⁴ .

Сравним: на псковщине календарные причитания звучат во время жатвы (т.е. напротив, после Петрова дня), их заводят жнеи на закате солнца. Такие, обращенные к умершим или живым, но уехавшим далеко близким, причитания звучат до заката солнца и именуются "лелёканьем". Внеконтекстная (домашняя) видеозапись подобного причитания показывает, что звуковая формула служит интонационным ключом к этому действию. Исполнительница сначала запричитывает формулу "ой лелё ой", целиком определяющую мелодическую фразу и, после нескольких ее повторов, устоявшуюся интонацию начинает заполнять текстом, сохраняя "ой" в анафоре и эпифоре⁵ .

Приведем еще одну параллель. В Черногории о смерти оповещает мужской плач: несколько мужчин выходят из дома и все одновременно громко кричат: "Лелё мене, брате (татко, стрико)" ⁶ . Ряд иноэтнических примеров может быть продолжен. И хотя - даже на основании приведенных выше примеров - видно, что выбор того или иного возгласа небезразличен к ситуации исполнения песни, считать данные звуковые образования маркерами определенных фольклорных текстов не представляется возможным. Одни и те же звуковые комплексы могут встречаться в различных текстах и, напротив, один и тот же текст в разных локальных песенных традициях может быть дополнен разными возгласами. Так, например, один и тот же текст в Курской области звучит с "алилешным" припевом в начале весенних уличных гуляний в качестве первой хороводной песни, а без припева у жителей Курганской области выполняет другую ритуальную функцию - масленичной песни:

Ой, черемушка, ты густенький кусток,

На черемушке лазоревый цветок,

Ай лели, да, лели, ай, ляли,

Алилей, лели, лей, лели. ⁷

Итак, предметом нашего внимания будут звуковые комплексы, устойчиво сохраняющиеся в песенных фольклорных произведениях и выполняющие в них определенные конструктивные функции. Мы назвали их (разумеется, предварительно) звуковыми формулами, поскольку они, не имея отчетливого семантического компонента, тем не менее, оказываются устойчивыми в отношении набора и последовательности звуков, ритмической организации, позиции в тексте. Особо отметим их "грамматичность" -- возможность интерпретации с точки зрения грамматики.

Исходной гипотезой, послужившей поводом к приводимому ниже обзору, было предположение о том, что интересующие нас звуковые коплексы представляют собой нечто вроде прагматических клише⁸ . Они наряду с мелодией определяют характер речевой реализации фольклорного текста и жестко задают социальный тип речевого действия.

В этномузыковедении такие звуковые комплексы называют припевами-возгласами, мелодическими вставками, в филологической фольклористике - рефренами или, шире, звуковыми повторами. Но любое из этих определений существенно сужает описываемый феномен, поскольку такие звуковые сочетания могут не быть рефренами, или, напротив, не быть мелодическими выставками, могут не быть повторами - т.е. не подвергаться редупликации.

Рассмотрение песенного фольклора центральной и северной и западной России, а также русского населения Сибири (преимущественно переселенцев из тех же европейских территорий) с точки зрения места в нем интересующих нас формул дало следующие результаты⁹ .

1. Звуковые формулы -- постоянный атрибут многих ритуальных песенных жанров, а также песенных форм, имеющих определенные контекстные ограничения (в частности, хороводные песни весеннего цикла - от Пасхи до Петрова дня). Именно в обрядовой песне звуковые формулы имеют регулярный характер, определяют архитектонику текста, служа конструктивным элементом мелодической строки (или стиха).

2. Можно выделить две основных позиции звуковых формул в тексте. Здесь же укажем, что эти позиции жестко связаны с архитектоникой текста в целом.

2.1. Первый тип строения обрядового текста предполагает наличие звуковой формулы либо в начале, либо в конце стиха. При этом и анафорический, и эпифорический повторы могут быть как равными по количеству слогов "основному" стиху, так и короче - вплоть до одного слога-возгласа. Например, в свадебной песне Пинежья (Архангельская область) звуковая формула равна "основному" стиху (10 слогов) и следует за ним:

Да что у бро-оду, у бро-оду,

Да о-ой реди реди ра-ыно.

Да у коне-ей перево-оду,

Да о-ой реди реди ра-ыно.(18. К1.Пин.2-02)

В саратовской троицкой песне - основной стих девятисложный, формула семисложная:

У нас ныне Семик, Троица!

Ой, лилё, лилё, лилё!

Царь-государь в пахот пашол.

Ой, лилё, лилё, лилё! (16. № 4)

В троицкой песне:

Семик да Троица, ой, йо, йо, лилё!

Все девушки стронутца, ой, йо, йо, лилё! (16. С.8)

В брянской масляничной песне - односложный возглас завершает стих:

Ли Дунаю, ли Дунаю, ли тихого, ли тихого. - У!

Ли бережку ли бережку, ли крутого, ли крутого. -У!

Там молодка, там молодка бель белила, бель белила. - У! (4. № 10)

В вологодском причитании, напротив, в постпозиции находится "основной" текст (5 слогов - формула, 9 слогов - стих):

Ух и ти мене, дак снаряжалась я бедная.

Ух и ти мене, я не в цветное платьице.

Ух и ти мене, я подходила бедная...(18. К2.Бел3-43)

Слоговой объем формулы связан с контекстом бытования песенной формы. Формула, равная по объему основному стиху, присуща (по нашим данным) ритуальным песням северно-русской свадьбы и некоторым песням весенних хороводов.

2.2. Второй тип композиционного строения обрядового песенного текста более сложный, но и более жесткий. Звуковая формула заменяет первую часть стиха при повторе¹⁰ :

А мы масленку прокатали, прокатали!

Ай люли, люли, прокатали, прокатали!

Середь чиста поля затеряли, затеряли!

Ай люли, люли, затеряли, затеряли! (6. № 10)

Сибирская подблюдная песня:

Висит рушник на воротах.

Ай люли, люли, на воротах.

Кто ни йдет им вутирается.

Ай люли, люли, им вутирается. (2. №225)

Брянская весенняя хороводная песня:

Ой, под белою, под березою,

Ой ли, ой люли, под березою.

Там стучит, грючит, муж жену учит.

Ой ли, ой люли, муж жену учит. (4. № 22)

При повторе стиха первое полустишие заменяется звуковой формулой. Такая форма, всегда связанная с движением, пляской или хороводом, встретилась нам в свадебных и посиделочных (святочных) песнях, песнях Семика (когда девушки идут в лес), как плясовая - на масляной неделе, как хороводная - от Пасхи до Троицы. Рассмотренный нами корпус текстов исчерпывающе описывается приведенными выше принципами организации текста.

3.Количество звуковых формул очень невелико. Некоторые из них могут быть как самостоятельными, так и вступающими в сочетание с другими, другие появляются преимущественно в сочетаниях и не встречаются отдельно.

Прежде чем перейти к их описанию, отметим следующее. Каждая локальная традиция ("фольклорный диалект") "знает" свой репертуар обрядовых жанров. Одна и та же форма для большей точности должна рассматриваться по отношению к локальному репертуарному перечню, с одной стороны, и по отношению к этнической традиции в целом, с другой. Но поскольку, во-первых, материал очень велик, во-вторых, далеко не полно зафиксирован, в-третьих, зачастую записан некорректно именно в интересующем нас отношении, то на первом этапе нам придется пренебречь точностью и описать ситуацию в общем виде.

Наиболее частотная формула - двойное мягкое "л" с гласными среднего и верхнего подъема (вариант - сочетание л и j): "ой люли", "люлей", "лилё", "люле", "элеле", "йо лилё", "лелём мой лелём".

Как самостоятельные, эти звуковые формулы в подавляющем большинстве случаев встречаются в конструкциях второго типа. Такие формулы распространены по всему рассматриваемому ареалу. Наиболее типичен этот звуковой комплекс для весенне-летних гуляний и обрядов: девичьи хороводы, ритуалы завивания венков, проводы и вождение русалки. Он устойчиво появляется в свадебных песнях-величаниях, а также, наряду с другими рефренами, в девичьих святочных песнях-гаданиях. Спорадически эта формула появляется в масленичных песнях:

Масленица-кривошейка!

Покатай нас хорошенько,

ай люли, хорошенько! (10. 359)

"Люли" - зачин многих колыбельных, но в них она именно зачин, но не архитектонический элемент конструкции текста. Заметим, что в необрядовых лирических песнях так - спорадически - появляются и другие формулы. Можно предположить, что в лирических текстах они служат реминисценциями, дающими ссылки на определенные ритуальные ситуации.

Эта формула, как и прочие, зачастую наделяется определенным грамматическим субстратом, очевидно, избыточным точки зрения вокальной. Например:

Ой ли, ой ли, ой люшеньки!

Смотрел-глядел донской казак невесту себе.(14. № 32)

(Хороводная песня, исполнявшаяся в течение нескольких послепасхальных пятниц во Владимирском уезде). Сходный с этим вариант:

Рельнички-колыхальнички, да взвьейтесь повыше,

Леле-леле-лелёшутки, ой, взвейтесь повыше.

(брянск., "гряная" неделя, хоровод - 8. № 40)

И та, и другая форма содержат морфологические единицы, которые трудно определить иначе, как суффиксы оценки, употребляемые в первую очередь с именами существительными. Это звуковое сочетание может реализоваться в виде, типичном для обращения:

Сидела русалочка на белой березе,

Лелём мой лелём, на белой березе… (9. С.197)

Вождение русалки на русальной неделе. Собиратель отмечает, что этот напев совпадает с напевом танков от Пасхи до Вознесения¹¹ .

Березник, березник, зеленый да кудрявый,

Эли эли, моя лели, зеленый да кудрявый! (8. № 38)

Притяжательное местоимение также дает возможность интерпретировать атрибутируемое им звуковое сочетание грамматически (как имя).

Третий частый вид грамматикализации этой звуковой формулы, уже не именной, но глагольный - лей/лилей:

Ой, черемушка, ты густенький кусток,

На черемушке лазоревый цветок,

Ай лели, да, лели, ай, ляли,

Алилей лели, лей, лели. (12. № 1)

Увидеть здесь грамматическую форму позволяет тот ряд, в который она попадает. В других формулах - гай / бай / рай/ гей/ грай - при том, что эти же звуковые формулы встречаются и в другом виде - раю, баю, лелю:

Ой, у Ивана-то хороши хоромы,

Да у Васильевича - крашеные.

Вот лёль лелю-лелю-лелю. (3. № 208)

В севернорусских диалектах "лей", "ляй", "лей-ко" - дейктические частицы: "1. Служит для указания на то, по поводу чего высказываются какие-либо мненеия, что является поводом речи. Лей как про женщин пишут: "Заботлива женска рука"… 2. Служит для выражения удивления, восторга, сообщая эмоциональную окраску высказыванию. Лей втроую страницу пишешь, а я все ем. 3. Служит для побуждения собеседника обратить внимание на что-нибудь, посмотреть…"¹²

В свадебных песнях Русского Севера (Пинежье), эта формула оказывается составной частью более сложного формульного образования:

На горе на высокой, ехе е лелё,

Да тут стоял Божий храм, ехе е лелё. (18. К1. Пин1-24)

Поют во время венчания на улице.

Да там брат еде с сестрою, диво лелё рано мое (18. К1. Пин1-25)

Поют на улице, когда жениха собирают на смотрины.

Гай, гай лелё - да что у устья береза течет,

Гай, гай лелё - да что из темного белая,

Гай, гай лелё - да что по той по березы реки.(18. К1. Пин1-28)

Поют во время движения свадебного поезда за невестой. Поскольку форма "гай" и связанный с ней этнографический контекст была подробно рассмотрена в работе М.А.Лобанова, посвященной возгласам-кличам¹³ , который указал на гендерную специфику этого клича, мы ограничимся несколькими диалектными параллелями, возможно проясняющими ее семантику. "Гайно - ср., собир. - толпа, скопище, гаять - удобрять, хорошо обрабатывать землю. "надо гаять, а поле-то у нас не гайвано было не разу", гаяться - ругаться. "мужик-то пришов с войны и став гаяться" ¹⁴ . О том, что "гей" - мужской возглас, свидетельствуют и наши полевые записи, сделанные на севере Вологодчины:

"- А как раньше в лесу друг друга кликали?

- Укались. А-у-у, а-у. Ну. Это созывали. Если вить - вот пошли мы двое, или там трое дак, розошлись, надо сойтись. Вот ты друг друга и укаишше. У-у, у-у, у-у.

- А мужики тоже укались?

- Да как жа. Мужики как гэйнут дак!

- Мужики гэйкались?

- Да. Не укались, а гэйнут. Изо всей силы. (18. К2. Ваш4-1).

Вторая по жанровой распространенности формула, часто вступающая в сочетание с приведенной выше - ладо: "ли-ли ладу", "лёле-лада", "лада", "дид-ладо", "ладу маё".

Дежечка-квашоночка маленька!

Утварю малёшеньку, взойдет полнёшенька

Ладу, ладу.(1. №40)

Она встречается в центральных и западных областях России (смоленщина, саратовская область, граница Белоруссии, брянщина). В подблюдных она занимает позицию, соответствующую первому из выделенных выше типов строения текста - рефрен. В весенних песнях - семиковых, хороводных - преимущественно, позицию 2 типа.

Коростель ты мой луговой

Ладу-ладу луговой

Не кричи рано по утру ( 8. С.192).

Редкая форма соединения текста и формулы - пересечение - в "лугее", - таночной (хороводной) песне, в основе ритмического типа которой - весенняя закличка. Люгей поют от Благовещения до Вознесения.

Яблонька моя ж, яблонька моя кудрявая ла-

кудрявая -ду, ладу, ладуду маё, ладу маё.(8. С.193)

В качестве аргумента, для вывода о том, что "ладо"- имя бога, А.Фаминцин, приводил следующие любопытные, и возможные к иному толкованию факты: "От имени Лады есть много производных: ладовать (волынь) - славить свадьбу, ладковать (Тула) - сватать, лады (Калуга) - помолвка, ладины (Осташков) - сговор"¹⁵ . К этому перечню можно добавить и совсем очевидные вещи - обычай рукобитья. По русскому обычному праву любая сделка завершалась "ударом по рукам". Суть действия состояла в том, что сдельщики ударяли друг друга внутренней стороной ладони (отсюда современное "ладно" и просторечное - "ладушки", в качестве выражения согласия и подтверждения договоренности).

Звуковая формула "ладо" часто появляется в сочетании с названной выше:

Летела стрела удоль села да коло городу.

Ой леле, лада, да коло городу. (8. С.195)

Семик, семик, Троица, Троица,

Ли-ли ладу, Троица, Троица! (16. С.10)

Грамматическая форма этого звукового повтора устойчива лад-у/а(о). Семантическое поле, охватываемое этим корнем, может быть описано приблизительно так - "делать позитивно оцениваемое дело, направленное на создание какой-либо упорядоченности") - ладить, лад - проядок, принцип, норма (ср. диалект. - выладать - привести в исправное состояние (вологодск.), выладаться - собраться, возмужать, вырасти (вологодск.). ¹⁶

Есть варианты, в которых "ладо" семантизируется следующим образом:

На заструге купались,

Да диво лилю, млада моя.

Тут Иванова бояре,

Да диво лилю, млада моя.

Гладко головы чесали…(3. № 37)

Звуковая формула "рано", о традиционном смысле которой многое сказано в работе Г.И.Мальцева, посвященной необрядовой лирике¹⁷ , в песнях ритуальных встречается в свадебных жанрах (Пинега), в святочных песнях (Сибирь), в хороводных Брянщины. В свадебных - в сочетании с другими звуковыми образованиями.

На горе на высокой, ой рано-рано!

На красы, на великой ой рано-рано! (3. №182)

По залесью красно солнце пекет, ой-да рано мое,

По застолью молодую ведут, ой-да рано мое. (3. № 257)

Сине море бережочки ломя,

Ой рано, рано, бережочки ломя - У!

Молодец Гришечка коников поя,

Ой рано, рано, коников поя - У! (9. №18).

Колядочки, блины, ладочки

Ай рано, рано - блины ладочки

Кабы нам колядок недель десяток

Ай рано, рано, недель десяток

Мы же, девочки, нагуляемся... (2. № 58)

Укажем формулы, которые встретились нам только в определенных жанрах определенных локальных традиций.

Звуковая формула "раю", "рай" встретилась нам в свадебных песнях Русского Севера (вологодская, архангельская, поморская традиции), в святочном фольклоре сибиряков, в календарных песнях Брянщины.

У Ивана на дворе, да рай, рай, рай,

Разливалася вода, да рай, рай, рай, (3. № 260 - свадебная)

Ой, за речкаю, ой, за быстраю, рай-рай,

Колечка ходя, коника водя, рай-рай… (8. с.189 - щедровка)

Тут бежала карета, да раю, раю,

Да бежала со ковром, да раю, раю,

Да тут сидела девица, да раю, раю,

Да она плакала-рыдала да раю, раю (3. № 264 - свадебная)

Что у челночку, на бережо-

Ой рай коню, рай конюшенку (9. № 2 - святочная игровая)

Формула "реди"/ "ряди" - в севернорусских свадебных песнях, например:

О ряди-ряди, да середь двора,

О ряди- ряди, да середь батюшкова (3. № 216)

У броду, у броду, ой, ряди, ряди,

Там стояло коней стадо, ой, ряди, ряди. (3. № 415)

Формула "диво" встретилась нам в свадебных севернорусских песнях и в календарном фольклоре центральной, западной и сибирской традиций.

Эй, мы все лето жали, краю не видали,

Ай, слава Богу!

На сегодняшний денек, мы увидели краек,

Ай, диво, диво!

До краю дожнемся, горилки напьемся

Ай диво, диво. (2. №558 - жнивная)

Я на стуле сижу, из Тулы я жду

Авось милый приедет калач привезет - Диво! (19. №478 - подблюдная)

Выше мы уже приводили сочетание "диво лиле рано мое", характерное для севернорусской свадебной лирики. Семантическое поле "дива" в диалектной речи значительно шире литературного. Кроме значения "удивительно", "диво", "дивно" в вологодской речи - долго, много, давно. "Дивный - вышедший из младенческого возраста, подросший. Дивная стала у меня девка-то, скоро работать будет" ¹⁸ . Глагол "дивить" в русских говорах Карелии имеет амбивалентное значение - осуждать и хвалить¹⁹ .

Формула "ехи", отдельно, или в сочетании с другими ("эхи-лелё") характерна для северной свадьбы.

При долинушке калинушка стоит - да ехи,

На калины соловей птица сидит.

Уж ты пой, утешай молодца… (3. № 200.- свадебная)

Возглас "у!" / "у(х)" в постпозиции встречается в весенних закличках, петь веснянку - "укать" или "гукать". В масленичных песнях:

Запрягу я коня вороного,

Посажу я кума молодого,

Маслена счастлива!

Протянися далеко, у! (9. № 6)

Обратим внимание на то, что в календарной традиции этот возглас присущ тем ритуальным песням, которые самими носителями фольклорной традиции к песням не относятся: они связаны с вокативной функцией - "кричать масляну", "гукать весну".

Исключительно важным представляется тот факт, что практически все ритуальные песни, имеющие в своем составе звуковые формулы, зафиксированы и без таковых, но в ряду других жанров, чаще всего - необрядовой песенной лирики, реже - баллады. Или же один и тот же песенный "сюжет" в сочетании с разными звуковыми формулами оказывается выполняющим разные функции и востребуется в разных ритуальных контекстах (напр.: колядка - хоровод - свадебная величальная песня).

На основании рассмотренных выше фактов, можно предположить, что звуковые формулы в сочетании с фиксированным ритмико-интонационным каркасом²⁰ представляют собой нечто вроде прагматических шаблонов, позволяющих развернуть "план истории" (сюжет) в требуемой контекстом функциональной перспективе, соответствующей "плану речи" (событию исполнения). Грамматические признаки, которыми наделяются звуковые комплексы в составе текста - суффиксы оценки, глагольные формы 1 и 2 лица, местоимения, отсылают не к сюжетному плану, но к плану речевого, в данном случае - ритуального, действия. Преобразованный по принципам необходимого для данной социальной ситуации прагматического шаблона песенный "сюжет" становится элементом операционного текста-речевого акта, который, в свою очередь, входит в набор инструментов, необходимых для совершения значимого социального действия - ритуала.

Высказывая такое предположение, мы основываемся на следующих методологических предпосылках.

В описании жизни фольклорных явлений мы исходим из того, что каждое событие коммуникации, конструктивным элементом которого является та или иная фольклорная форма, соотносятся с двумя планами. Это - план повествования (или сообщаемый факт), и план речи (факт сообщения) ²¹ . План речи жестко определен дейктическими параметрами контекста. Для фольклора дейктическая определенность обязательна даже в том случае, если она не эксплицирована в тексте. Связь с ситуационным контекстом может осуществляться как лингвистическими, так и экстралингвистическими способами.

В самом общем виде в любой коммуникативной процедуре можно выделить конструктивные элементы, относящиеся собственно к плану речи. Коль скоро мы за любым высказыванием признаем наличие у него двух коммуникативных функций, номинативной и предикативной ("классификация предметов, о которых идет речь, и предикация, вводящая сообщаемое")²² , это должно быть верным и для одной из проекций высказывания. Следовательно, по тем же параметрам можно описать и план речи: как имеющий номинацию события речи и предикацию события речи. Номинация коммуникативного события может быть выражена на уровне речи синтаксически: посредством, во-первых, наименования адресата и наименования адресанта. Необходимо, во-первых, соотнести лицо (элемент объектного мира) с его именем (элементом картины мира), с областью значений. И, во-вторых, определить самого себя, то есть соотнести также и себя с определенным участником этой области значений. "Говорящий вступает в коммуникацию не как глобальная личность, .. а как личность "параметризованная", выявляющая в акте речи одну из своих социальных функций или психологических аспектов, в связи с которыми и должно пониматься высказывание"²³ . Выделение лица (так же как и любого другого объекта) из мира осуществляется за счет его определения через имя, через операцию соотнесения мира наблюдаемой реальности и мира значений, которая осуществляется посредством знака, который связывает эти две области. Мы полагаем, что выбор речевой стратегии или, иначе, речевого жанра, или, еще строже, то, как на всех уровнях (от просодики до синтаксиса) оформляется речь, составляет область предикации события речи.

В свете интересующей нас проблемы, мы попробовали представить звуковые фольклорные формулы, традиционно рассматриваемые или как элемент поэтический (ритмический, мелодический, композиционный), или, в лучших традициях Х1Х века, как элемент семантический - в прагматической проекции.

Фольклорные жанры, их "поэтическая" организация, в значительной степени обусловлены их функцией. Использование той или иной, уже существующей в родном языке, поэтико-риторической структуры в определенном социальном взаимодействии, устойчивая связь между используемой фольклорной речевой моделью и ситуацией предполагают, что эта модель оптимальна для социальной ситуации такого рода. Для того, чтобы представить себе, каким образом фольклорный жанр организует социальное взаимодействие, необходимо было выделить те опорные в прагматическом отношении элементы, которые заданным традицией, существующим до речевого события, способом соотносят высказывание с контекстом. Для языка как такового это - шифтеры и индексы. В фольклорных жанрах наряду с ними маркерами социального контекста очень часто выступают особые звуковые образования - звуковые формулы, в некоторых случаях однозначно связанные с каким-либо конкретным жанром и ситуацией, в других - варьирующиеся в отношении звукоряда, тембра, ритма - или мелодии, от жанра к жанру. Предположение о том, что такие звуковые образования аналогичны шифтерам, стало исходной гипотезой для нашего исследования.

Источники, использованные для анализа:

1. Васнецов А. Песни северо-восточной России, записанные в Вятской губернии в 1868-1894 гг. 2 изд. Киров. 1949.

2. Календарно-обрядовая поэзия сибиряков. Новосибирск. 1981.

3. Лирика русской свадьбы./ Изд.подгот. Н.П..Колпакова; отв.ред.В.Е.Гусев Л. 1973.

4. Народные песни Брянщины (песни старинных народных праздников)./ Вст.ст.сост. и прим.Т.П.Лукьяновой, общ.ред.И.И.Земцовского. Брянск. 1972.

5. Народные песни Вологодской области. Песни средней Сухоны. Сост. Л.Мехнецов. Л. 1981.

6. Народные песни, собранные и записанные И.К.Копаневичем в Псковской губернии. Псков. 1907.

7. Обрядовая поэзия./ Сост., предисл., подгот.текстов В.И.Жекулиной, А.Н.Розова. М. 1989.

8. Пашина О.А. Календарно-песенная система лесных сел восточной Брянщины. // Фольклор и фольклористика. Экспедиционные открытия последних лет. СПб. 1996. С. 189-201.

9. Пашина О.А. Календарные песни весенне-летнего цикла юговосточной Белоруссии.// Славянский и балканский фольклор. М. 1986.

10. Поэзия крестьянских праздников. / Сост., вступ. ст. и коммент. И.И.Земцовского. Л. 1970.

11. Руднева А. Курские танки и карагоды. М. 1975.

12. Руднева А. Народные песни Курской области. М. 1957.

13. Савельева Н.М. О музыкальной стилистике песен курских поселений Поволжья.// Фольклор и фольклористика. Экспедиционные открытия последних лет. СПб. 1996. С.201-213.

14. Сельские хороводные песни и игры.//Владимирские губернские ведомости. 1898, 7 авг. № 32.

15. Собрание народных песен П.В.Киреевского. / Записи П.И.Якушкина. Т.2. Л. 1986.

16. Соколов М.Е. Великорусские весенние и хороводные песни, записанные в Саратовской губернии. Владимир. 1909.

17. Традиционный фольклор Новгородской области (по записям 1963-1976 гг.). Песни. Причитания. // Изд. подгот. В.И.Жекулина, В.В.Коргузалов, М.А.Лобанов, В.В.Митрофанова. Л. 1979.

18. Фольклорный архив Санкт-Петербургского государственного университета.

19. Шейн П.В. Великорусс в своих песнях, обрядах, суевериях и предрассудках. Вып.1. СПб. 1898.

Примечания

1. Земцовский И.И. Песенная поэзия русских земледельческих праздников. // Поэзия крестьянских праздников.Л., 1970. С.17-18.
2. Там же. С.48; Добровольский В.Н. Песни Дмитровского уезда Орловской губернии. // Живая старина, 1905. Вып.3-4.
3. Славянина О.А. Народные песни и частушки Севского района Брянской области. (Рукопись хранится в ИРЛИ РАН); цит. по: Земцовский. С. 32.
4. Замечание это касается той же территории - Севского уезда Орловской губернии: П.В.Шейн. Великорус в своих песнях, обрядах... Том 1, Вып.1. СПб., 1898. С.363.
5. Лобкова Г. Древности Псковской земли. Жатвенная обрядность. Образы, ритуалы, художественная система. СПб., 2000.
6. .Толстая С.М. Обрядовое голошение: лексика, семантика, прагматика. // Мир звучащий и молчащий: семиотика звука и речи в традиционной культуре славян. М. 1999. С.437.
7. Руднева А. Народные песни Курской области. М., 1957. №1.
8. "Прагматические клише - фиксированные языковые реакции на стандартные ситуации социального общения" ( Ратмайр Р. Функциональные и культурно-сопоставительные аспекты прагматических клише (на материале русского и немецкого языков). // Вопросы языкознания. 1997. № 1.С. 15).
9. Источники, использованные для анализа, приведены в конце статьи. В круглых скобках после текста указывается порядковый номер источника, номер или шифр текста, номер страницы, в том случае, если тексты в издании не пронумерованы.
10. См. об этом типе повтора как "наигрышном" рефрене: Добровольский Б.М. Цепная строфика русских народных песен. // Русский фольклор.Т.10. М.-Л., 1968, с.238.
11. Пашина О.А. Календарные песни весенне-летнего цикла юговосточной Белоруссии.// Славянский и балканский фольклор.М, 1986; с.197.
12. Словарь русских говоров Карелии, С.108-109.
13. Лобанов М.А. Лесные кличи. СПб, 1998.
14. Словарь вологодских говоров. А-Г. Учебное пособие по русской диалектологии. Вологда. 1983. С.110. Ср. Словарь русских говоров Карелии, С.352.
15. Фаминцин. Божества древних славян. М., 1990, с.200.
16. Словарь вологодских говоров. К-М. Вологда. 1989. С.30. Словарь русских говоров Карелии и сопредельных областей. Вып.3. СПб. 1996. С.88.
17. Мальцев Г.И. Традиционные формулы русской необрядовой лирики. Л., 1989. С.73-86.
18. Словарь вологодских говоров. Д - З. Вологода. 1985. С.25-26.
19. Словарь русских говоров Карелии. С.458.
20. О речевых (функциональных) характеристиках музыкальной интонации в фольклоре: Рубцов Ф. Интонационные связи в песенном фольклоре славянских народов. Л., 1962.
21. Бенвенист Э. Заметки о роли языка в учении Фрейда. // Бенвенист Э.Общая лингвистика. М., 1974. С.117-118.
22. Арутюнова Н.Д. Язык и мир человека. М., 1998,с.2.
23. Арутюнова Н.Д. Фактор адресата.// Изв.АН СССР. Сер.лит. и яз. Т.40. № 4, июль-август 1981, с.257