ОБЪЕДИНЕННОЕ ГУМАНИТАРНОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВОКАФЕДРА РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ ТАРТУСКОГО УНИВЕРСИТЕТА
о проекте | анонсы | хроника | архив | публикации | антология пушкинистики | lotmaniania tartuensia | з. г. минц
personalia | ruthenia – 10 | сетевые ресурсы | жж-сообщество | независимые проекты на "рутении" | добрые люди | ruthenia в facebook

Глава 2

ЛИТЕРАТУРНО-КРИТИЧЕСКАЯ ПОЛЕМИКА
ВОКРУГ РОМАНА И. ЯСИНСКОГО «ИРИНАРХ ПЛУТАРХОВ»*

Жесткая критика творчества Ясинского со стороны демократической прессы, последовавшая после киевского инцидента 1884 г., заставила писателя предпринять ответное наступление. С этого момента его литературная биография складывается по линии противостояния критике. Первый решительный шаг в этом направлении был сделан в 1886 г., когда Ясинский выводит в качестве главного героя романа «Иринарх Плутархов» пародийную фигуру критика народнического лагеря. Сам Иринарх Плутархов указывает на традицию шестидесятнической критики, продолжателем которой он является: «Первое движение сердца самое благородное. Об этом еще мой предшественник в русской литературе, Добролюбов, писал» (Ясинский 1886 а: № 7, 18–19); «Время уходило, он все ждал, что дела его станут лучше, <…> и о нем будут выражаться так: “Знаменитый наш критик, достойный наследник Виссариона Белинского и Добролюбова, Иринарх Плутархов”» (Ясинский 1886 а: № 3, 8).

В своей семейной жизни Плутархов также ориентируется на образцы поведения шестидесятников. Как «политический» шаг, находящийся в согласии с его идеологическими убеждениями, рассматривается героем женитьба на деревенской девушке Матрене: «Завтра вся Россия будет уже знать, что я женюсь на девушке из народа. Не только в нравственном отношении, лично для меня, имеет значение этот брак. Нет, есть в нем другой глубокий смысл: он имеет значение политическое и обрадует всю нашу партию» (Ясинский 1886 а: № 7, 23). Заключение брака с крестьянской девушкой было довольно распространенным явлением в среде шестидесятников. Из фактов литературного быта известных писателей можно вспомнить брак редактора «Современника» Н. А. Некрасова и Ф. А. Викторовой (см.: Лазурин 1999: 277). В среде современных Ясинскому литераторов укажем на брак К. С. Баранцевича и Д. Н. Алексеевой (см.: Венгеров 1891: 115–116; Муратов 1992 а: 155).

Иринарх Плутархов объявляет себя в романе приверженцем «идеализма» и «мучеником идеи». Идеализм понимается героем как последовательное отстаивание высокой идеи нравственности в творчестве и в жизни и противопоставляется материальной стороне жизни, которая в романе связывается прежде всего с физиологическими выражениями любовного чувства. Представление об идеальной любви лишено для героя также меркантильных соображений: «Не сомневаюсь, что всякая пойдет за меня. Это между нами. Но я идеалист. И приданое, и даже красота для меня ровно ничего не составляют. Я хочу любви, искренней, беззаветной любви, которая мне все отдаст и все у меня возьмет» (Ясинский 1886 а: № 3, 12). В подтексте слов Плутархова чувствуется влияние на его сознание тургеневских романов о «новых людях» и представленных там образцов поведения героев.

Не случайно чуть позже в том же разговоре с братом Иринарх Плутархов упоминает само имя романиста: «И представь, материализм нашего времени таков, что ни один журнал не посмеет напечатать апологию идеализма. Так этой рукописи и суждено, пожалуй, пролежать в моем чемодане до второго пришествия. А не правда ли, какой у меня богатый язык? В сущности, есть только два стилиста: Тургенев и я. Ты знаешь, что когда я напечатал первый фельетон свой, в котором разобрал по косточкам и смешал с грязью Точечкина, то Иван Сергеевич прислал из Парижа приветственную телеграмму. “С далекой чужбины, говорит, приветствую молодой талант и петербургские туманы”» (Ясинский 1886 а: № 3, 13). Ясинский в романе реконструирует распространенное в 1880-е гг. восприятие идеологии шестидесятничества как идеалистического течения. Позитивистский материализм шестидесятников в сознании современников Ясинского трансформировался в «идеализм».

Попутно заметим, что описание «дружбы» Иринарха с Тургеневым выдержано в романе в стилистике речи гоголевского Хлестакова. В тургеневской «телеграмме из Парижа» содержится аллюзия на «суп в кастрюльке прямо из Парижа», а хлестаковское «с Пушкиным на дружеской ноге» обыгрывается в другом месте романа: «Эх, не давайте зароков! Вот Тургенев обиделся было на меня за мою критическую статейку и написал, что “довольно, я забросил перо!” А потом встречает меня в одном ресторане и говорит: “Иринарх Лукич, друг мой! Освободите меня от данного слова”. А я ему говорю: “Нет, нужно было не забрасывать пера и не давать Аннибаловых клятв”. Шучу, разумеется. Ну, а потом разрешил, и он стал писать» (Ясинский 1886 а: № 4, 18).

Образ Иринарха Плутархова был построен в романе на ярко выраженной прототипической основе. Сочувствующий Ясинскому анонимный рецензент «Наблюдателя» в 1890 г., после издания романа отдельной книгой, когда литературно-критические страсти вокруг «Иринарха Плутархова» уже поутихли, писал, раскрывая имена прототипов главного героя: «Ожесточенные критики, — из которых каждый поторопился признать в Иринархе Плутархове свою собственную персону, и каждый мстил за себя по мере отпущенных ему природою средств, — невольно доказали этим, вопреки своему желанию, что г. Ясинский вовсе не избрал себе “натурщиком” ни г. Арсения Введенского (как утверждал г. Скабичевский, отводя подозрения от себя самого), ни г. Скабичевского, как предполагали другие, столь же проницательные читатели; но рисовал тип <курсив автора. — Е. Н.>, т. е. личность коллективную» (<Б. п.> 1890: 35–36).

Ясинский соединяет в образе героя черты нескольких прототипов (это уже указанные А. И. Введенский и А. М. Скабичевский, отчасти Г. К. Градовский и Н. К. Михайловский), среди которых один занимает центральное место. Ядро прототипического образа Плутархова составляет литературная биография критика Арсения Ивановича Введенского (1844–1909), подписывавшего свои статьи псевдонимом Аристархов (см.: Эльзон 1992). Фонетически фамилия главного героя произведения — Плутархов — соответствует именно этому псевдониму. Соотнесенность Плутархова с Введенским обнаруживается не только в фамилии героя. В истории русской литературы был еще один известный критик и переводчик, носивший фамилию Введенский. Ясинский использовал в создании образа героя имя Иринарха Ивановича Введенского (1813–1855), критика радикального направления, сотрудничавшего в «Библиотеке для чтения», «Современнике», «Отечественных записках» (см.: Масловский 1992). В таком соотношении имя главного героя — Иринарх — косвенным образом намекало на того же А. И. Введенского.

Указывает на его биографию и происхождение героя. Иринарх Плутархов родился в семье священнослужителя. Ясинский обыгрывает это обстоятельство в своем романе: «Но великий человек из семинаристов, каковым был Иринарх Лукич, до тех пор не успокоится и не почиет на лаврах, пока не поднесет ему венка и его медвежий угол» (Ясинский 1886 а: № 3, 8). А. И. Введенский был сыном дьякона тверской Филипповской церкви, окончил духовное училище, а затем и духовную семинарию в Твери (см.: Венгеров 1895: 209; Эльзон 1992: 399). Эта модель построения образа героя, имеющего прототипическую основу, впоследствии станет обычной для такого рода персонажей у Ясинского (см. его романы «Лицемеры» — 1893, «Горный ручей» — 1894, «Прекрасные уроды» — 1900 и др.).

Иринарх Плутархов в романе Ясинского является сотрудником газеты «Рассудительность». По-видимому, название этого издания пародийно отсылало читателя к общему семантическому полю названий демократической и либеральной прессы: журналам «Русская мысль», «Слово», газете «Порядок», в последних двух изданиях сотрудничал А. И. Введенский. В названии «Рассудительность» содержится указание на ментальную сферу («Русская мысль», «Слово»), и, с другой стороны, подчеркивается основательность, упорядоченность мыслительного процесса («Порядок»). Название журнала «Русская мысль» обыгрывается в другом месте романа под именем «Славянский ручей», а авторская характеристика литературно-критического и беллетристического отделов этого издания пародийно описывает демократическое направление «Русской мысли»: «В каждом беллетристическом произведении можно было найти какую-нибудь экономическую либеральную мысль, почерпнутую из той или другой статьи журнала. Автор статьи, например, высчитывал, что русский крестьянин проживает всего в год пять рублей пятьдесят три копейки с третью; но хотя вследствие этого он и находится на уровне скота, тем не менее хранит в себе задатки великих сил, и у него следует поучиться чистоте нравственных заветов. Беллетрист садился и писал повесть из народного быта» (Ясинский 1886 а: № 6, 9–10).

Ясинский пытается воспроизвести в романе расстановку сил в тогдашней прессе: противостояние лагеря демократических и либеральных изданий и консервативной печати. Полемическую позицию по отношению к «Рассудительности» занимает в «Иринархе Плутархове» газета «Отзывчивость» (по всей видимости, Ясинский подразумевает в данном случае консервативную газету А. С. Суворина «Новое время»). Недругом Плутархова является ведущий критик «Отзывчивости» — Орест Ядовиткин. Имя данного персонажа, а также другого сотрудника «Отзывчивости», графа Нарциса Малинова, указывают на ведущего литературного критика суворинского «Нового времени» В. П. Буренина (1841–1926). В ряду литературных псевдонимов В. П. Буренина не последнее место занимали псевдонимы граф Алексис Жасминов и Мих. Змиев-Младенцев (см.: Масанов 1960: Т. 4, 87). В. П. Буренин был известен как ироничный, насмешливый, злой на язык критик, а также автор стихотворных пародий. Граф Нарцис Малинов в романе Ясинского сочиняет стихи, высмеивающие журнальных оппонентов, а Орест Ядовиткин помещает их в свой фельетон. Сам Ясинский в рукописном варианте «Романа моей жизни» не скрывал, что в «Иринархе Плутархове» были высмеяны пародии В. П. Буренина (Книга воспоминаний: № 9/1, 767).

Противостояние «Рассудительности» и «Отзывчивости» в романе Ясинского в общих чертах напоминает имевшую место в 1880-е гг. полемику суворинского «Нового времени» и либеральных «Новостей» О. К. Нотовича. Орест Ядовиткин в романе Ясинского так определяет своих оппонентов — «наши либеральные и радикальные псевды и тралды» (Ясинский 1886 а: № 7, 16). По-видимому, это ироническое определение указывает на неосновательность, слабость современного либерального и радикального движения в России. В словаре В. Даля тралды толкуется как диалектное называние «жидких, сухих, голенастых ног» (Даль 1955: 426). А. Е. Кауфман, сотрудничавший в 1880-е гг. в «Новостях», вспоминает: «Между “Новостями” и “Новым временем” в ту эпоху, о которой я говорил, велась жестокая полемика, к участию в которой первые привлекли однажды и добровольцев из среды читателей. <…> Из всех сотрудников “Новостей” Градовский был самым непримиримым врагом сотрудников “Нового времени”. Не имея возможности изливать свое нерасположение к последним на столбцах газеты, Градовский походя ругал их в редакции» (Кауфман 1912: 140). Словесная брань, которую расточает Иринарх Плутархов в адрес сотрудников «Отзывчивости», напоминает поведение Г. К. Градовского в редакции газеты.

Заметим, что в «Новостях», наряду с известным своим либерализмом еще со времен участия в «Голосе» Г. К. Градовским (см.: Рудницкая 1992), сотрудничал также народнический критик А. М. Скабичевский. А. Е. Кауфман характеризует «Новости» как газету, выделявшуюся среди других газет «хорошо поставленным отделом фельетонов. Каждый день имел своего именитого фельетониста, у которого были и свои читатели и почитатели» (Кауфман 1912: 137). Днем А. М. Скабичевского в газете был четверг. Можно догадываться, что фельетонный отдел газеты «Рассудительность» работал по такой же схеме. О Плутархове читаем, что он «был одною из самых светлых газетных “звезд” и уже несколько лет сиял на петербургском фельетонном небе. Его сотрудничества искали и его имя “гремело”. В этом, по крайней мере, был глубоко убежден он сам, а также его родные» (Ясинский 1886 а: № 3, 6–7). О регулярности выхода в свет фельетонов героя говорит он сам: «Каждую неделю вся Россия знает, что я жив, а если она интересуется мною, то знает, и что я думаю» (Ясинский 1886 а: № 3, 9).

Фигура критика А. И. Введенского оказалась в центре внимания, начиная уже с первых откликов на роман. В рукописном варианте «Романа моей жизни», описывая ситуацию после публикации «Иринарха Плутархова», Ясинский вспоминает: «<…> герой мой Иринарх Плутархов стал похож на каждого из наших тогдашних и либеральных и консервативных критиков. А так как наиболее слабым и бездарным из них, но и самым надменным и высоко мнящим о себе газетчиком был некто Арсений Иванович Введенский, то и Скабичевский и Буренин и другие поспешили свалить на него, как на козла отпущения, все свои грехи и слабости, отвратительные и смешные стороны, личного и общественного характера и, чтобы возможно больше досадить мне и отомстить мне, взяли Введенского, якобы исключительно пострадавшего от меня, под свою защиту» (Книга воспоминаний: № 9/1, 767).

По-видимому, не случайно именно А. И. Введенский стал основным объектом пародии Ясинского. Статьи Аристархова 1885 – перв. пол. 1886 гг. о произведениях М. Белинского отличались особенным неприятием творческих установок писателя. Это должно было лично задевать Ясинского, т. к. в начале 1880-х годов с А. И. Введенским его связывали не только деловые отношения (оба были сотрудниками журнала «Слово»), но и дружеская симпатия. А. И. Введенский в своей заметке о кн. А. И. Урусове так воспоминает эпизод их знакомства: «В начале восьмидесятых годов мне довелось жить в Петербурге в одном доме с князем Александром Ивановичем Урусовым <…>. Помнится, предложение познакомить меня с князем Александром Ивановичем было сделано мне Иеронимом Иеронимовичем Ясинским, с которым мы были тогда в большой приязни, и который, кажется, был близок с Александром Ивановичем» (Урусов 1907: 233). По-видимому, расхождение Ясинского с А. И. Введенским началось во времена идейного раскола в редакции журнала «Слово», по своей идейной ориентации А. И. Введенский был ближе к народнической партии в составе журнала (см.: Ясинский 1926: 134).

А. И. Введенский, как уже говорилось, оценивает творчество Ясинского на фоне народнической литературы (см. Гл. 1). В своем романе Ясинский дает образец критической прозы Иринарха Плутархова. Герой пишет рецензию на прочитанный в «Славянском ручье» рассказ «В облацех». Пересказ героем содержания рассказа однозначно указывает на объект пародии — рассказ В. Г. Короленко «Сон Макара», о чем уже писали исследователи (см.: Абашина 1992: 93). Рассказ В. Г. Короленко был опубликован в мартовской книжке «Русской мысли» за 1885 г. Характерно, что положительный отзыв Аристархова о рассказе был помещен 13 апреля в «Русских ведомостях» (см.: Аристархов 1885 б), тогда как двумя месяцами позже написанная статья того же критика содержала негативную оценку рассказа Ясинского «Верочка» и всего творчества писателя в целом (см.: Аристархов 1885 в).

Ясинский приводит в романе образчики статей Плутархова, которые воспроизводят модель построения начала фельетонной статьи у критиков демократического направления. Статьи Плутархова, написанные в разное время, по сути дела, варьируют один и тот же набор слов и мыслей: «В наше печальное время, когда в обществе иссякла вера в высокое призвание человека и живое, действенное начало уступило место чорт знает чему» (Ясинский 1886 а: № 3, 14); «В наше время, когда живое действенное начало иссякло в обществе, полном однако надежд, упований и веры в свою грядущую самодеятельность, душа народа несказанно тоскует и рвется» (Ясинский 1886 а: № 6, 13). Объектом пародии определенно могла стать стилистика статей А. И. Введенского.

Рассмотрим для примера критический фельетон Аристархова, который был написан в апреле 1886 г., уже после выхода из печати первых номеров «Наблюдателя» с романом Ясинского. Вводная часть фельетона содержит следующий пассаж: «В наше далеко не богатое идеальными стремлениями время подобное явление наблюдается в размерах весьма значительных. К счастью, в нашей литературе данной минуты еще есть явления глубоко утешительного характера. Существуют уже выдавшиеся писатели, которых не затянет пошлость безыдейной литературной посредственности. Таков Гаршин, в котором со всею свежестью живут идейные предания; таков г. Короленко, затрагивающий в своих произведениях необыкновенно глубокие психологические вопросы и с честью разрешающий их, в направлении весьма гуманном; таковы немногие другие. Но за то писательская масса, разные гг. Белинские, то, что составляет литературную чернь и преуспевает среди читательской черни, в последнее время выбрало для себя странные задачи, — чернить, насколько возможно больше человеческую душу <…>» (Аристархов 1886: 1). Характерно, что Ясинский, как и в более ранних статьях критика, противопоставляется здесь писателям демократического направления, в числе которых видное место занимает В. Г. Короленко. Напомним, что пародия на рассказ В. Г. Короленко появилась в романе Ясинского в июньской книжке «Наблюдателя», т. е. по времени после публикации статьи Аристархова.

В статье Аристархова, пожалуй, впервые прозвучал туманный намек на «пасквиль» Ясинского, пока еще без упоминания имени автора и названия текста. Аристархов отмечает появление в литературе последнего времени особенной темы: «Современный писатель гораздо меньше живет в обществе, чем в “редакции”, или в “литературном кружке”. И вот, пошло теперь обличение литературных нравов русских в многочисленных произведениях. Некоторые критики прямо и не обинуясь отнесли весьма многие явления этого сорта к пасквилям. Да так оно и справедливо. Литературный мир представляет столько случаев для столкновения самолюбий, что иной раз авторский “пессимизм” с огромным удовольствием будет применен к неугодившим чем-нибудь» (Аристархов 1886: 2). Упоминание о «пессимизме», причем закавыченное, прозрачно намекало на художественную позицию Ясинского, о которой писал в конце прошлого года сам А. И. Введенский (см. Гл. 1).

В июне 1886 г. в «Новостях и биржевой газете» появляется статья А. М. Скабичевского, в которой критик в очередной раз вспоминает киевскую полемику 1884 г. и указывает на непоследовательность Ясинского в реализации на практике заявленной эстетической программы: «И что же мы видим: наш пламенный жрец чистого искусства разражается перед нами то злобными филиппиками против своих литературных врагов, то пишет такие во всех отношениях антихудожественные произведения, как роман его “Добрая фея”, помещенный в книжках “Нови” за нынешний год» (Скабичевский 1886 а: 1). Под «злобными филиппиками» критик, по всей вероятности, подразумевает роман «Иринарх Плутархов».

Одновременно со статьей А. М. Скабичевского в своих традиционных критических заметках в «Русском богатстве» упоминает о Ясинском Л. Е. Оболенский. Критик упрекает его в том, что он забыл о призвании писателя проводить в своих произведениях «идеал положительно или отрицательно, — сразу и культурный, и этологический, и нравственно-эстетический, вообще идеал человечности <…>» (Оболенский 1886 а: 357–358). По мнению Л. Е. Оболенского, цель Ясинского сводится к поискам «успеха у толпы». Критик предрекает писателю скорое литературное падение и забвение его произведений читателями, если «он не возложит на себя известных нравственных и гражданских обязанностей, возлагаемых на каждого истинного художника его великим призванием» (Оболенский 1886 а: 358). Л. Е. Оболенский первым назвал роман Ясинского «пасквилем», причем прозрачно намекнул на реальное лицо, выведенное в произведении — «вчерашний друг и приятель, сотрудник в одном и том же органе печати» (определенно имеется в виду А. И. Введенский) (Оболенский 1886 а: 356–357).

Именно статья Л. Е. Оболенского заставила Ясинского вступить в открытую полемику с критиками. Но автор «Иринарха Плутархова» решает переключить полемику в игровое русло. Ясинский надевает на себя маску своего литературного героя и выступает от его имени с апологией Максима Белинского. Статья Иринарха Плутархова, помещенная 17 июня 1886 г. в «Заре», носит название «Одной литературной тле. (Открытое письмо Иринарха Плутархова)». Плутархов в своем письме обращается ко всем критикам, в числе которых упоминаются Л. Е. Оболенский, А. М. Скабичевский и В. П. Буренин: «Я возмущен, я оскорблен, я ограблен! Как! я не Иринарх Плутархов? Я портрет? Это смеют говорить и писать? <…> Я не портрет, а я живой человек, я тип, и не я, а вы созданы по образу и подобию моему! Да-с! Это уж извините — таков факт, что делать!» (Ясинский 1886 б). Плутархов указывает на объективность («беспристрастность») автора романа и правдивость в изображении образа героя и окружающей его среды. Здесь, по видимому, Ясинский припоминал былые обвинения в незнании им действительности и неумении ее передать в произведениях (см.: Аристархов 1886).

Мысль о типичности образа Плутархова в дальнейшем варьируется на все лады в статье, которая выдержана в нарочито экспрессивной стилистике и полна издевок в адрес критиков. Плутархов отводит обвинения Л. Е. Оболенского в стремлении автора романа и самого журнала обогатиться за счет издания «пасквилей» и «требует» от оппонентов назвать имя «известного критика», с которого был списан «портрет».

Письмо Иринарха Плутархова Ясинский подкрепляет еще одной статьей, напечатанной 19 июня 1886 г. в «Заре» под своим литературным псевдонимом М. Белинский (см.: Ясинский 1886 в). Доминанты этой статьи те же, что и в открытом письме литературного героя. Ясинский отвергает обвинения в желании отомстить «известному критику» и поднять посредством скандала подписку «Наблюдателя». Он настаивает на типичности образа героя, приводя в качестве аргумента факт, отмеченный Аристарховым в его статье, а именно — интерес к изображению литературных нравов в творчестве других литераторов (Д. Н. Мамина, И. Н. Потапенко, М. Н. Альбова и К. С. Баранцевича).

В своей статье Аристархов, действительно, называл целый ряд писателей, в произведениях которых освещались литературные темы. Это указанные Ясинским М. Н. Альбов и К. С. Баранцевич (их роман «Вавилонская башня» печатался с января по июнь в воскресных номерах «Новостей» за 1886 г.), Д. Н. Мамин-Сибиряк (его роман «На улице» был помещен в «Русской мысли» за 1886 г., начиная с мартовского номера журнала), и Вас. И. Немирович-Данченко с его «недавними романами» (в данном случае трудно сказать, какие романы имеет в виду критик). Как мы видим, Ясинский из этого списка имен отметил не всех и к тому же указал на И. Н. Потапенко, о котором Аристархов не упомянул в своем фельетоне. По всей вероятности, Ясинский подразумевал повесть И. Н. Потапенко «Святое искусство» (1885).

Имена литераторов попадают в список Ясинского не случайно, и не только по принципу обнаруженного интереса писателя к литературной тематике. Выделенные данным списком произведения писателей имеют явный сатирический характер. Так, например, в повести И. Н. Потапенко выведен образ критика демократического лагеря Кульчина, который, по всей вероятности, был одним из литературных предшественников Иринарха Плутархова. Сатирическая направленность образа Кульчина только намечена у Потапенко, т. к. критик не является в повести центральным персонажем. Главный герой повести, начинающий писатель Сергей Степовицкий, попадает на собрание литераторов у Кульчина: «<…> завязался очень оживленный общий разговор, в котором все единодушно бранили одну газету. Предводительствовал сам господин Кульчин, который громил газету, главным образом, за то, что в ней нет ни одного мало-мальски талантливого журнального обозревателя, и при этом говорил очень много и весьма красноречиво о высоком значении журнального обозревателя, причем постоянно упоминал Белинского, Добролюбова и каким-то странным образом вставлял сюда свое имя» (Потапенко 1891: 37). Сатирические доминанты образа Кульчина сближают его с литературным героем Ясинского. По-видимому, повесть И. Н. Потапенко обратила на себя внимание Ясинского не только актуальностью литературной проблематики, которая в ней обсуждалась («упадок творчества», «исчезновение крупных талантов» в современной литературе, судьба начинающих литераторов), но и одним из своих центральных образов — образом «искры Божией». Этот образ был вынесен в название романа Ясинского «Искра Божия» (1882), он встречается и в других произведениях писателя, которые создаются одновременно с романом «Иринарх Плутархов» (например, повесть «Путеводная звезда» — 1886). Как у И. Н. Потапенко, так и у Ясинского, «искра Божия» символизирует просветленность души человека, ее отмеченность талантом.

Указанный Ясинским сатирический роман К. С. Баранцевича и М. Н. Альбова «Вавилонская башня» своей фельетонной остротой напоминал «Иринарха Плутархова». Роман публиковался параллельно с романом Ясинского в газете «Новости». Как отмечает С. А. Венгеров, в романе «Вавилонская башня» «в комическом виде фигурируют под прозрачными псевдонимами деятели существовавшего в Петербурге в начале 80-х годов «Пушкинского кружка» — разного рода литературная мелкота, завообразившая себя заправскими писателями» (Венгеров 1889: 471). Главные персонажи «Вавилонской башни», беллетристы Мехлюдьев и Скакунковский, по-видимому, перенимают также ряд черт самих авторов романа. В частности, «семейный очаг» Скакунковского, мешающий ему творить, прозрачно намекал на семейное положение К. С. Баранцевича, рано ставшего во главе большого семейства.

Роман «Вавилонская башня» имел продолжение, в том же 1886 г. в «Новостях» с июня по октябрь М. Н. Альбов и К. С. Баранцевич печатают сатиру «Таинственный незнакомец». В этой второй части романа (в 1896 г. обе части были изданы под общим названием «Вавилонская башня»), как мы думаем, авторы изобразили в комическом ключе полемику вокруг романа Ясинского «Иринарх Плутархов». Мехлюдьев и Скакунковский написали и опубликовали в газете роман под названием «Таинственный незнакомец», в котором вывели в качестве героев основателя литературного общества «Дружина» Голопятова, его дочь Людмилу Онуфриевну и его зятя Ушкуйникова. Беллетристы откровенно признают, что их роман является «пасквилем» и изображает реальных лиц: «Что ж делать, если во всей истории нашей покойной “Дружины” ваш романтический брак с Людмилой Онуфриевной представлял единственный интересный мотив?.. Остальное было так мелко, бесцветно! Ну, мы и воспользовались, взявши действительный факт основанием, а остальное…, остальное явилось уже для идеи» (Альбов, Баранцевич 1896: 419–420). М. Н. Альбов и К. С. Баранцевич иронизируют над автором «Иринарха Плутархова», который стремился всеми способами опровергнуть обвинения в «пасквиле». С иронией говорится и об идейности «пасквиля» Мехлюдьева и Скакунковского, отсутствие которой неоднократно ставилось Ясинскому в упрек критикой.

Далее в романе Скакунковский объясняет значение образа «Таинственного Незнакомца»: «<…> это ничто, или, если хотите, нечто. Его нет, мы не знаем его, но он должен быть. Мы представляем себе его существом, которое множество лет, пожалуй даже веков, блуждает во мраке, в хаосе повседневных бурь и невзгод, нелепых мнений и ложных убеждений, ищет света, истины и справедливости… Он жадно прислушивается ко всему, что совершается вокруг, и прислушивается бесплодно… Он бросается всюду, где только услышит живую ли, от сердца исходящую речь, или стон страдания, подметит проблеск честной мысли, благородных стремлений… Это наше сознание…» (Альбов, Баранцевич 1896: 420). Любопытно, что сам образ «таинственного незнакомца» уже появлялся в критике в связи с именем Ясинского. В статье от 26 июня 1885 г. Аристархов сетует на неразборчивость русской читающей публики, в сознании которой соседствуют сатиры М. Е. Салтыкова-Щедрина и сочинения М. Белинского: «<…> русский читатель и есть именно тот самый “таинственный незнакомец” <…> что может быть неопределеннее, неосязаемее желаний, стремлений русского читателя?» (Аристархов 1885 в: 1).

Объяснение Ушкуйникова с беллетристами завершается обсуждением будущего окончания романа, которое указывает на еще один подтекст образа «Таинственного Незнакомца». Согласно плану Скакунковского, Таинственный Незнакомец должен отвлечь героиню от попытки утопиться, привести в лоно семьи и заставить «навсегда отказаться от пустых и бесплодных занятий по стихоплетству» (Альбов, Баранцевич 1896: 420). По плану Мехлюдьева, судьба героини должна развиваться более трагически: Таинственный Незнакомец «ведет ее на Невский проспект… Кстати там теперь освещение электричеством. Он помогает ей влезть на фонарь… Словом, дело не в этом! Главное — она погибает от электричества, и на ничто другое я не согласен!!» (Альбов, Баранцевич 1896: 421). Судьба героини романа «Таинственный незнакомец» напоминает судьбу героини «Петербургской повести» Ясинского. В конце повести Ясинского Софочка тоже встречается с таинственным «незнакомцем», который, судя по всему, является порождением ее собственного сознания. Незнакомец приводит Софочку к «черной воде какого-то канала» и при свете единственного фонаря сталкивает девушку в воду (Ясинский 1888 а: Т. 4, 101–103).

Перекличка произведений Ясинского и М. Н. Альбова с К. С. Баранцевичем свидетельствует о том, что источником обоих романов были тогдашние литературные и окололитературные нравы. Отражение истории романа Ясинского в «Вавилонской башне» М. Н. Альбова и К. С. Баранцевича, с другой стороны, указывает на сходство художественной природы этих сочинений. Ясинский не случайно в статье «Кто Иринарх Плутархов?» писал об общности Плутархова с героями Д. Н. Мамина, И. Н. Потапенко, М. Н. Альбова и К. С. Баранцевича. На основании этого факта он отвергал обвинения в пасквиле: «Я даже думаю, что единодушные нападки на меня гг. критиков объясняются именно тем, что каждый из них видит в Иринархе Плутархове частицу самого себя. Не желая, однако, открыто признать это, они сваливают все с больной головы на здоровую и хотят уверить публику, что я изобразил не вообще столичного газетного литератора, а какого-то одного <курсив Ясинского. — Е. Н.> известного критика» (Ясинский 1886 в). В заключении Ясинский, как и Иринарх Плутархов, настаивает на необходимости назвать имя «известного критика», чтобы обвинения в его адрес не звучали голословно.

Статьи Ясинского сыграли роль катализатора в полемике и в «Новостях и биржевой газете» от 10 июля 1886 г. появляется ответная статья А. М. Скабичевского. Критик переключает полемику с частных вопросов на более общие. В начале статьи А. М. Скабичевский, размышляя о праве художника изображать в своем произведении живых людей, пишет о несостоятельности двух имеющихся теорий возникновения художественных типов («силою творческой фантазии из ничего» или «путем наблюдений, извлекая общее из частного» [Скабичевский 1886 б]). От этого общего рассуждения критик переходит к выявлению различий между типом и пасквилем. А. М. Скабичевский указывает на два основных критерия, по которым можно определить пасквиль. Во-первых, «мерзкое чувство ненависти и злобы, заставляющее художника с каким-то злорадством останавливаться на мрачных чертах типа» и, во-вторых, «отсутствие такта и меры», когда художник «утрачивает чутье различия важного от нестоющего внимания и существенного от второстепенного и случайного» (Скабичевский 1886 б).

А. М. Скабичевский приходит к выводу, что по всем выявленным критериям роман Ясинского подходит под определение пасквиля. Помимо основных признаков в романе имеются и более частные — это «кличка» героя, которая очень напоминает имя реального человека. По всей вероятности, здесь критик намекает на то, что объектом пасквиля стал Аристархов (А. И. Введенский). В заключении статьи А. М. Скабичевский высказывает сожаление о пути, по которому пошел талант Ясинского («клубничность» французского натурализма и пасквили на собственных критиков). Роман «Иринарх Плутархов» ставится критиком в ряд тех «ложных шагов», сделанных писателем. По-видимому, начало «ложного» пути Ясинского возводится А. М. Скабичевским к киевской полемике 1884 г., т. к. в статье вспоминается литературное прошлое писателя (сотрудничество в «Отечественных записках», опубликованный там рассказ «Наташка»). Обнаруженный резкий контраст между этим рассказом и «пасквильным романом» дает критику основания для горьких выводов.

Ясинский отвечает в «Заре» сразу двумя статьями. В статье от 12 июля «Еще об Иринархе Плутархове» он снова выступает против отождествления образа Плутархова с реальным лицом, подразумевая при этом вполне определенного критика: «<…> если даже принять за истину, будто я списал “Иринарха Плутархова” с лица, которое никто не называет в печати, но которое, тем не менее, всякий из пишущих теперь знает, потому что оно весьма озабочено делом отождествления своей более, чем скромной личности с личностью блистательного сотрудника “Рассудительности”, то и в таком случае сплетня не выдерживает критики, свободной от предвзятых взглядов литературных кружков» (Ясинский 1886 д). Сложно сказать, кто из критиков конкретно имеется в виду. Ясинский вспоминает положительную оценку, данную этим критиком его «Петербургской повести». Возможно, подразумевается А. М. Скабичевский, т. к. в его фельетоне от 24 октября 1885 г. в «Новостях и биржевой газете», действительно, был дан положительный отзыв о повести (см.: Скабичевский 1885 б). С другой стороны, Аристархов в своем фельетоне от 22 октября 1885 г. в «Русских ведомостях» также отмечает ряд положительных черт повести, отличающих ее от других произведений Ясинского (см.: Аристархов 1885 г).

Статью «Ответ г. Скабичевскому» от 17 июля Ясинский начинает с реверансов в адрес критика, называя его одним из своих «литературных учителей»: «Правда, уроки г. Скабичевского мне в прок не пошли — я сделался еретиком и не только сам стал служить искусству ради искусства, но и совратил, слава Богу, в ту же ересь двух-трех товарищей своих и двух-трех талантливых молодых людей, пришедших ко мне за советом, как им быть» (Ясинский 1886 е). Недовольство критика его произведениями Ясинский объясняет своим отстранением от участия в «борьбе с Сувориным и Катковым». Таким образом он указывает на первопричины своего конфликта с демократической и либеральной прессой, снова косвенно вспоминая киевский инцидент. Далее в статье Ясинский последовательно рассматривает критерии пасквиля, выявленные А. М. Скабичевским применительно к его роману, и обосновывает несостоятельность обвинений критика.

Порядок выступления критиков в полемике вокруг романа выявляет, во первых, большую заинтересованность Ясинского в этом споре. Он умело воспользовался полемикой для поддержания у читателей интереса к своему творчеству и создания репутации известного писателя. Во-вторых, общий ход дискуссии обнаруживает роль Ясинского как инициатора полемики и основного ее катализатора. На каждый выпад своих оппонентов он всегда отвечает двойной порцией статей. Такое ведение полемики Ясинским как бы обязывало оппонентов отвечать на его статьи и подталкивало к продолжению дискуссии.

После ответа Ясинского на критику А. М. Скабичевского в полемику вступает В. П. Буренин. В «Новом времени» от 25 июля появляются его «Критические очерки», целиком посвященные проблемам «Иринарха Плутархова» (см.: Буренин 1886). В своей обычной язвительной манере В. П. Буренин пишет о зарождении нового рода критики при книжном магазине «Товарищество М. О. Вольфа». По словам В. П. Буренина, это «критика поощрительная», она руководствуется «рыночным» принципом и вполне устраивает самих писателей, которые совсем не выносят критику иного рода. В. П. Буренин называет такое поведение в писательской среде «характеристическим явлением» современности. В качестве примера критик приводит случай Ясинского. По мнению В. П. Буренина, писатель в сочинении «quasi-романа под названием “Иринарх Плутархов”» руководствовался только одним стремлением — «зашибить побольше полистной платы» (Буренин 1886). Полемика отчасти возвращалась к вопросам, уже затронутым в ее первом круге.

Критик также отмечает общий низкий уровень последних сочинений Ясинского, называет его «потерянным сочинителем», несмотря на преувеличенно высокое мнение о себе самого беллетриста. В заключении В. П. Буренин высказывает предположение, что герой Ясинского был списан с самого автора романа: «Я заключаю так потому, что в этом герое встречаются те же самые качества, которые обнаруживает его автор, как-то: грубое самомнение о своем литературном величии, необыкновенную наглость, тупой либерализм, склонность к скудоумному фразерству и т. д., и т. д. <…> Возможно ли критике иметь дело с такими господами, которые способны одинаково развязно приравнивать свое творчество к гоголевскому и дружески беседовать с Чичиковым, как с своим достойным сотоварищем?» (Буренин 1886).

В. П. Буренин невольно отметил важный момент, который присутствовал в самоопределении Ясинского уже в то время — это соотнесение своего творчества с гоголевским. Кстати сказать, Ясинский довольно высоко оценил статью В. П. Буренина. В рукописи «Романа моей жизни» он указывает на слова В. П. Буренина как на единственную рациональную мысль, высказанную в полемике со стороны его оппонентов: «Один только Буренин <…> справедливо указал на то, что автор «Иринарха Плутархова» не пощадил в нем и себя, как писателя» (Книга воспоминаний: № 9/1, 767). Симпатии Ясинского к Буренину выразились и в том, что гораздо позднее, уже в 1901 г., один из псевдонимов, которыми он пользовался в качестве критика, был Орест Ядовиткин (см.: Ясинский 1901 а; Ясинский 1901 б).

В своем ответе В. П. Буренину Ясинский, по сути дела, прибегает к тому же приему, что и в случае с критикой А. М. Скабичевского. Он пытается вскрыть подоплеку полемических высказываний оппонента, объяснить причины личного недовольства критика его произведением: «Г. Буренин, который вслед за г. Оболенским, счел себя глубоко уязвленным тем, что в “Иринархе Плутархове” я дерзнул вывести на сцену крапивное племя нашей литературы и привел образчики сочинительства графа Нарциса Малинова и Ореста Ядовиткина, внезапно утратил от злости все свое “остроумие”» (Ясинский 1886 ж). Как мы уже писали, прототипом данных образов романа был именно В. П. Буренин. Ясинский здесь намеренно раскрывает генеалогию своих героев, подтверждая тем самым мнение оппонентов о «портретном» характере романа. В данном случае это можно счесть сознательной провокацией со стороны Ясинского, в задачи которой входило поддержание интереса у критика к его роману.

Эта статья Ясинского демонстрирует, что в сущности на данном этапе полемика уже себя исчерпала. Во-первых, на передний план выдвинулись несущественные, частные моменты, касающиеся выяснения личных взаимоотношений оппонентов (половина статьи Ясинского была посвящена опровержению заявления В. П. Буренина о «польско-еврейском происхождении» писателя). Во-вторых, исчерпала себя и сама проблематика полемики. Стало ясно, что позиции Ясинского и его оппонентов уже определились и ничего нового добавить критики не в состоянии. Сыграл свою роль и психологический момент, полемика, по-видимому, уже порядком поднадоела всем, кроме самого автора романа.

Следующая статья Ясинского «Разговоры на живые темы. О либерализме», помещенная 3 августа в той же «Заре» (см.: Ясинский 1886 з), выглядела как перепев уже заявленных в более ранних статьях тем, хотя автор и пытался преподнести их читателям под новым «соусом» и в новой форме. С формальной точки зрения голос самого Ясинского в статье не представлен: статья построена как сценка, диалог двух собеседников. Первый господин, по всей вероятности, выражает позицию самого Ясинского, ему возражает его собеседник, настроенный, впрочем, весьма сочувственно к автору романа. Разговор ведется о современном состоянии либерализма, а роман «Иринарх Плутархов» представлен как его критика. Ясинский как бы пытается в статье реконструировать ход полемики вокруг романа с максимально благоприятной для себя точки зрения. Этим можно объяснить и массу повторений, которые он допускает, излагая сводную версию своей позиции.

Из слов первого господина видно, что самого Ясинского в полемике наиболее задели замечания критиков, касающиеся произошедшей в 1884 г. смены его эстетических ориентиров: «Должен, однако, сказать, что ни один критик не сделал художественного разбора романа и все напали на него якобы за пасквильность… Так что можно и нам обойти этот эстетический вопрос, тем более, что автор заинтересован теперь, главным образом, нравственною стороною… Его обвиняют чорт знает в чем — чуть ли не в ренегатстве — и совершенно забывают при этом, что еще в «Отечественных записках» и «Слове» им было напечатано много повестей, где он весьма отрицательно отнесся и к балалаечному либерализму, и к бесплодному народническому скорбноголовию» (Ясинский 1886 з). Ясинский пытается в статье отстоять свой нравственный авторитет и уверить оппонентов, что он выступил в романе не против самой идеи либерализма, а именно против ее извращения и выставления в комическом свете. Ясинский почувствовал, что заявленная им в 1884 г. смена эстетических ориентиров была воспринята критикой не в литературном плане, а главным образом в идеологическом как отказ от радикального мировоззрения шестидесятников, что и породило в сознании многих образ «ренегата».

Интересно, что статья Ясинского несколько смещает акценты пародийного пласта романа. Название статьи и ее содержание выдвигают на передний план «либеральную» составляющую образа героя. Это существенно, т. к. замечена была критикой прежде всего народническая ориентация Плутархова, что подтверждает столь живая реакция демократической прессы на роман. В действительности же в романе пародировались не только демократическая и либеральная критика, но и консервативная печать. И это для Ясинского было принципиально, таким образом он пытался на деле реализовать актуальный для него тезис о свободе, «надпартийности» настоящего искусства. На подобное отмежевание писателя от «своего лагеря» (т. е. от лагеря демократической печати) обратил внимание уже Л. Е. Оболенский в первой статье о романе — «выстрел сделан по своему лагерному соседу» (Оболенский 1886 а: 356). По всей вероятности, роман Ясинского должен был подтвердить, что заявленная в 1884 г. программа нетенденциозного творчества находит свое воплощение.

Точку в полемике вокруг романа фактически поставил критик, чья статья подтолкнула Ясинского к началу дискуссии. В июльском номере «Русского богатства» Л. Е. Оболенский помещает свои традиционные критические заметки «Обо всем», где, не называя имен, излагает всю историю романа Ясинского. Помимо прежнего наименования «пасквилянта», Ясинский получает от Л. Е. Оболенского определение «шантажист». Цели шантажа Ясинского, по мнению автора статьи, заключаются в «желании вынудить молчание у критика, мешавшего его выгодам» (Оболенский 1886 б: 152). Л. Е. Оболенский публично заявляет, что впредь будет обходить молчанием произведения Ясинского: «Отныне этот господин для нас (думаем и для всех порядочных и честных людей, ибо еще верим в людей) — не писатель, а шантажист, для имени которого место не в критических статьях и журналах» (Оболенский 1886 б: 153).

Отголоски полемики звучат в «Дневнике читателя» Н. К. Михайловского, помещенном в октябрьской книжке «Северного вестника» за 1886 г. Н. К. Михайловский бегло упоминает о романе Ясинского как о курьезном факте литературной жизни: «Еще недавно довольно известный беллетрист, г. Максим Белинский, со свойственным ему, несколько назойливым самодовольством заявил в газете “Заря”, что он и сам служит “искусству ради искусства” и других тому же с успехом поучает. Можно бы, конечно, и о самом г. Максиме Белинском поговорить, и в частности об его “Иринархе Плутархове”, подавшем ему повод (странный повод!) заявить об уважении к “искусству ради искусства”. Но благодаря именно назойливому самодовольству автора, этот самый “Иринарх Плутархов” надоел хуже горькой редьки» (Михайловский 1886: 171). Замечание Н. К. Михайловского подтверждает наблюдение о появлении, начиная с 1884 г., в арсенале критиков, пишущих о творчестве Ясинского, новой «призмы», сквозь которую рассматриваются произведения писателя.

Полемика вокруг романа «Иринарх Плутархов» оказала существенное влияние на становление литературной репутации Ясинского. В ходе полемики впервые прозвучали определения «ренегат» и «пасквилянт», которые с этого времени уже прочно закрепляются за писателем. Стратегия, выбранная Ясинским в полемике, оправдала себя не полностью. Ему удалось очередным литературным скандалом обратить на себя внимание читателей и рецензентов, но в то же время настроить против себя большинство ведущих литературных критиков, чьи оценки имели вес в литературном мире. Расстановка газетно-журнальных сил, описанная в «Иринархе Плутархове», преобразовалась в реальной полемике вокруг произведения и враждующие в литературной действительности партии объединились в борьбе с автором романа. Демократические, либеральные и консервативные печатные органы выступили единым фронтом против Ясинского, который остался в одиночестве и вынужден был отвечать на критику со всех сторон. Следствием стало формирование в критике негативной репутации писателя и нежелание некоторых печатных органов видеть Ясинского в числе своих сотрудников.

Осенью 1886 г. у Ясинского возникают проблемы с публикацией произведений в «Вестнике Европы». 5 октября 1886 г. Ясинский получает от редактора журнала М. М. Стасюлевича письмо с отказом в публикации рукописи. Причем М. М. Стасюлевич в письме не объясняет причин отказа: «Доставленная рукопись вовсе неудобна, а потому и не может быть напечатана, к моему сожалению» (Стасюлевич: 4). Это тем более странно, потому что в апрельском письме 1886 г. М. М. Стасюлевич весьма подробно объяснял Ясинскому, в чем он видит сильные и слабые стороны присланного для прочтения рассказа (Стасюлевич: 1–2).

Еще более неприятная для Ясинского история была связана с журналом «Северный вестник», в котором Ясинский начал печататься уже в 1885 г. (в октябрьской книжке журнала была опубликована его «Петербургская повесть»). В конце мая — начале июня 1886 г. Н. М. Минский вел переговоры с Н. К. Михайловским, ведущим критиком «Северного вестника», о публикации в журнале новой повести Ясинского. В письме от 4 июня 1886 г. он пишет: «Дорогой Иероним Иеронимович, на днях я был у Михайловского и, между прочим, завел разговор о тебе. Мне хотелось узнать, насколько ему желательно и приятно твое сотрудничество в Сев<ерном> Вест<нике>. Дело в том, что он теперь — глава журнала и хотя все вопросы решаются совместно, но эта совместность заключается в том, что все вместе одобряют то, что пожелает сделать Мих<айловский>» (Минский: 1). Н. М. Минский полагает, что сотрудничество с «Северным вестником» несет определенные литературные выгоды для Ясинского: «<…> совсем не следует расходиться с этим журналом, имеющим будущность. Вот что и подвигнуло меня на разговор с Мих<айловским>» (Минский: 1).

Судя по письму Н. М. Минского, Н. К. Михайловский весьма благосклонно отнесся к возобновлению сотрудничества Ясинского в «Северном вестнике» и выразил желание опубликовать его повесть в одной из осенних книжек журнала: «<…> в общем твоему сотрудничеству он будет рад. Только просит высылать повесть не в редакцию, а на его имя, по Пушкинской ул<ице>, в Пале-Рояле или ко мне для передачи ему. Если твоя вещь будет выслана и принята немедленно, она все-таки раньше осени не пойдет, оттого что летние книжки заняты. Кроме того, Мих<айловский> хочет в той же книжке, где появится твоя повесть, посвятить тебе главу своего дневника» (Минский: 2–2 об.). По всей видимости, в разговоре Н. М. Минского с Н. К. Михайловским шла речь о публикации повести «Путеводная звезда». Именно эта повесть была издана Ясинским в 1886 г. в Киеве отдельной книгой.

Проект публикации повести в «Северном вестнике» осуществить не удалось. Вероятно, из-за скандала в связи с «Иринархом Плутарховым», который задел и личность ведущего критика «Северного вестника», редакция этого журнала не пожелала видеть Ясинского в списке своих сотрудников. Формальным поводом, на который указывает Ясинский в очерке «Отошедшие» (1902), послужило недовольное письмо В. Г. Короленко в редакцию журнала. От Ясинского потребовали публично заявить, что он, несмотря на свою пародию, считает В. Г. Короленко «даровитым писателем». По словам Ясинского, извинительное письмо он публикует (весьма характерен при этом выбор издания — «Новое время», газета «ренегата» А. С. Суворина)1.

Как своеобразный знак победы в противостоянии с В. Г. Короленко Ясинский расценивал публикацию своего стихотворения «Элегия» в октябрьской книжке «Северного вестника» за 1887 г. (см.: Ясинский 1887). Извинительное письмо Ясинского было воспринято надлежащим образом в критике. В восьмом номере «Северного вестника» за 1887 г. анонимный рецензент в разделе «Новые книги» отметил как положительный факт стремление Ясинского «печатно выгородить себя от некоторой тени, наброшенной в последнее время на его литературную репутацию кое-какими двусмысленными шагами с его стороны» (<Б. п.> 1887: 95). Однако сам Ясинский воспринимал сделанную в публичном письме уступку общественному мнению как неверный шаг и впоследствии писал об этом с долей сожаления (Ясинский 1902 г: 285). Очевидно, что для стороннего наблюдателя литературная позиция Ясинского второй половины 1880-х гг. не отличалась устойчивостью. Так, для литераторов с более определенными взглядами на писательскую этику, в частности, для А. П. Чехова, было крайне неожиданным появление в 1888 г. рассказа Ясинского «Пожар» в «Новом времени» (см. его письма к И. Л. Леонтьеву (Щеглову) от 4 февраля 1888 г. и к брату Александру от 15 февраля того же года). Сам Ясинский, который не признавал «партийности» в искусстве, по-видимому, не находил ничего зазорного для себя в подобном литературном поведении. Напротив, он выдерживал линию эпатажа общественного мнения, принятую им в 1884 г. в киевской полемике 2.


1 Вся история с письмом В. Г. Короленко в редакцию журнала «Северный вестник» и ответом Ясинского в «Новом времени» излагается по версии писателя, отраженной в очерке «Отошедшие» (см.: Ясинский 1902 г).

2 Факт литературного сотрудничества в газете А. С. Суворина «Новое время» будет подвергнут Ясинским переосмыслению в советское время. В мемуарах «Роман моей жизни» (1926), одной из задач которых была апология писателя в глазах советского режима, свое сотрудничество в суворинской газете он определяет как «политический проступок». Ясинский в «Романе моей жизни» использует авторитет А. П. Чехова для поддержания своей позиции того времени (подробнее об этом см. в нашей статье «К вопросу о мемуарной достоверности (биография Чехова в “Романе моей жизни” И. Ясинского» — в печати).


* Елена Нымм. Литературная позиция Иеронима Ясинского (1880–1890 годы). Тарту, 2003. C. 44–61.


© Е. Нымм, 2003.

Дата публикации на Ruthenia 20.09.2004.

personalia | ruthenia – 10 | сетевые ресурсы | жж-сообщество | независимые проекты на "рутении" | добрые люди | ruthenia в facebook
о проекте | анонсы | хроника | архив | публикации | антология пушкинистики | lotmaniania tartuensia | з. г. минц

© 1999 - 2013 RUTHENIA

- Designed by -
Web-Мастерская – студия веб-дизайна